Текст книги "Непобежденные"

Автор книги: Илья Азаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Гвардейский корабль

Эту маленькую главу я хочу посвятить рассказу о мужестве и боевом мастерстве экипажа эскадренного миноносца «Сообразительный». Он в своем роде уникальный корабль – читатель поймет это из моего рассказа – и потому я решил рассказать об одном из его походов, в котором мне лично довелось принять участие, хотя по времени он и не относится к июню 1942 года.

Поход этот состоялся в марте 1942 года, когда «Сообразительный» взял курс в осажденный Севастополь. До сих пор я отчетливо помню отдельные эпизоды этого похода.

Синоптики с вечера доложили, что погода ожидается штормовая. Наутро прогноз подтвердился. Однако приняв пополнение и боеприпас, корабль в первой половине дня вышел из Туапсе.

С большим трудом, балансируя и держась за штормовые леера, я прошел по правому борту верхней палубы, побывал на боевых постах. В разговоре с краснофлотцами и старшинами заметил:

– Сегодня придется трудно.

– Мы привыкли. Все будет в порядке! Мы везучие…

Эти уверенно сказанные слова я потом не раз вспоминал. Комиссар корабля старший политрук Л. Т. Квашнин с гордостью говорил мне:

– В артиллерийской боевой части более половины – коммунисты и комсомольцы. Они задают тон своей выносливостью, боевой выучкой, в бою действуют безукоризненно. Все у нас отработано долгими тренировками.

Когда легли на заданный курс, волна оказалась встречной. Помощник командира корабля старший лейтенант В. Г. Беспалов и боцман старшина 1-й статьи Макар Еременко пробирались по палубе, проверяя, все ли надежно закреплено.

С мостика было видно, как вода накрывала полубак, окатывала находившихся у пушек комендоров.

К их ремням прикрепили леерные концы, чтобы не смыло людей за борт. Все промокли, не спасали ни зюйдвестки, ни штормовые костюмы.

«Тяжело, – подумал я. – Хорошо, что все закалены. С такими отважными моряками любые невзгоды боевых походов преодолимы».

Погода продолжала свежеть, ветер крепчал. Сорвало антенну. Связь с землей нарушилась. Я наблюдал, с каким упорством и ловкостью краснофлотцы восстанавливали антенну.

Корабль после каждого удара встречной волны содрогался. Казалось, форштевень не выдержит. Временами полубак скрывался в воде, слышно было, как гремела якорная цепь. Каскады холодных брызг долетали до мостика, обдавали нас, секли лицо, как песчинки при сильном ветре.

От волновых ударов на палубе по 36-му шпангоуту появились трещины. Они шли поперек палубы и вниз по правому и левому борту корабля. Около 300 тонн забортной воды прошло в нижние помещения. Идти становилось все сложнее. С крепления сорвало глубинную бомбу – одну, другую. Порой корабль кренился на борт до 32 градусов.

Командир эсминца капитан-лейтенант Сергей Степанович Ворков доложил:

– Необходимо уменьшить ход. Но тогда затемно не дойдем, а в светлое время вход в Севастополь запрещен. Как быть?

– Как нужно, так и действуйте, – ответил я.

Пошли малым ходом. С северо-запада не прекращался порывистый ветер. Облачность была низкая, иногда лишь пробивался луч солнца.

– Опасны эти просветы, – проговорил командир.

И мы стали припоминать, когда, используя их, вражеские торпедоносцы и бомбардировщики атаковывали корабли.

Вспоминая и слушая меня, Сергей Степанович отдал приказание:

– Усилить наблюдение за воздухом!

Комиссар Квашнин, только что обошедший боевые посты, отправился к зенитчикам.

Прошло минут 15–20.

Первым, как потом мне стало известно, доложил о самолетах старшина 2-й статьи Куликов.

– Самолеты справа по носу!

– К бою! – услышал я приказ Воркова.

Командир артиллерийской боевой части старший лейтенант Г. И. Кириченко был вахтенным командиром и находился на мостике.

– Шрапнелью! – скомандовал он.

Незамедлительно раздались характерные звуки стреляющих автоматов, вслед за ними заговорил крупный калибр. Шапки кучных разрывов шрапнели помогли и мне увидеть Ю-87.

Стрельбу вели прямой наводкой. От сильной килевой качки прицельность была низкой, но разрывы шрапнели сыграли свою роль – самолеты удалось сбить с курса. Летчики не выдержали огня и сбросили бомбы, не заняв необходимую позицию по расстоянию и курсовому углу.

Стрельба прекратилась. А встречный ветер по-прежнему свистел в ушах, соленая вода беспощадно хлестала нас.

Я убедился, что командир корабля в боевой обстановке ведет себя спокойно, без суеты, приказания его точны, своевременны. Уверенность в действиях заметно передавалась подчиненным. Они быстро, слаженно выполняли приказы командира.

Наблюдение Воркова за поведением командиров, старшин и краснофлотцев в бою, умение на разборах подметить сильные и слабые стороны исполнителей позволяли ему убедительно указывать на оплошность или медлительность, выделить наиболее отличившихся, подчеркнуть их разумную инициативу. Как рассказывали мне, любой такой разбор при встречах и беседах с личным составом помогал устранять недочеты, передавать опыт лучших, еще выше поднимать боевую выучку экипажа корабля.

– Мне как-то доводилось слышать от некоторых сослуживцев Сергея Степановича, что Ворков несколько важен в отношениях с ними, излишне горделив. Но то, что я видел своими глазами, его умение управлять кораблем в бою, укрепило мое мнение о его высоких боевых качествах, искренне расположило к нему.

«Пожалуй, – подумал я, – ему можно и поважничать…»

Продолжительная килевая качка вызвала у части экипажа приступ морской болезни. Но ни с одного боевого поста не поступило донесения о выходе из строя боевых номеров. Сознание ответственности придавало каждому силы, помогало всем, не исключая молодых краснофлотцев, выдержать испытание.

Порой шел дождь. С наступлением темноты объявили готовность № 2. Я несколько раз заходил в каюту, но оставаться в ней не мог: под ногами раскатывалась вода, а кресло «ездило» из одного конца каюты в другой. Глухие удары, хотя и редкие, создавали в каюте иное впечатление, чем на мостике. Казалось, вот-вот от сотрясения развалится корабль. О сне не могло быть и речи.

После полуночи шторм стал постепенно стихать, волны же продолжали буйствовать. На мостике светились циферблаты многочисленных приборов.

Комиссар Квашнин восторгался самоотверженностью зенитчиков.

– Леерные концы выручили многих, – сказал он, – иначе не избежать бы ЧП.

Корабельный штурман старший лейтенант В. И. Иванов тщательно рассчитал время прихода к расчетной точке, где должен был находиться тральщик для проводки эсминца по фарватеру в Севастополь, и с горечью доложил, что придем в назначенное место уже после рассвета.

Когда мы подошли, тральщика не оказалось. Из Севастополя приняли радиограмму с указанием отойти к Синопу до темноты.

Командир с досадой проговорил:

– Придется до вечера быть одиноким объектом для фашистских самолетов. Они не оставят корабль без внимания… Наши же истребители вряд ли смогут прикрыть нас.

– А что, если без сопровождения тральщика идти в Севастополь? – спросил я. – Не сойдем с фарватера? На мины не попадем?

– Ходили не раз по этому фарватеру, знаем его.

– Ну, а все-таки – прошли бы сами?

– Конечно. Штурман у нас опытный. Но… радиограмма Севастополя!

Я спросил штурмана Иванова:

– Без тральщика пройдем? Не задумываясь, он ответил:

– Безусловно!

Ворков был прав: находиться весь день в море на расстоянии не таком уж далеком от крымских аэродромов гитлеровцев не менее рискованно, чем следовать по фарватеру без тральщика.

– Ну что ж, – обратился я к командиру корабля, – пойдем в Севастополь.

Капитан-лейтенант вопросительно посмотрел на меня недоумевая. Я добавил:

– Запишите в вахтенный журнал мое решение идти в Севастополь.

По выражению лиц всех окружавших меня на мостике я понял, что принятое решение пришлось по душе.

Командир сразу приказал:

– Петухову на руль!

– Есть на руль!

Старшина 2-й статьи Петухов, худощавый, рыжеватый и веснушчатый, слыл одним из лучших рулевых. Не переставая улыбаться, он встал за руль.

Сергей Степанович сообщил радиограммой о выходе в Севастополь.

Я любовался старшиной. Он ни на секунду не отрывал взгляда от гирокомпаса, руки Петухова с необычайной сноровкой действовали рукояткой манипулятора, не давая кораблю отклоняться от курса.

Глядя на компас и вперед по ходу корабля, Ворков неожиданно громко предупредил:

– Вправо не ходить!

– Есть, вправо не ходить!

Мы знали, что батареи противника обязательно обстреляют наш эсминец. Не было еще случая за последнее время, чтобы корабль, входивший днем в Севастополь, не обстреливался.

Все настороженно ждали…

Едва легли на Инкерманский створ, как вражеские батареи открыли огонь. Снарядные всплески появились по носу и корме. Опять залп. Еще… Еще…

Руки мои все крепче сжимали холодный металлический поручень ограждения ходового мостика, у которого я стоял. Тревога за людей, за корабль, за благополучный исход в эти мгновения особенно усилилась.

Ведь теперь я лично нес ответственность за прорыв «Сообразительного» в Севастополь.

Пристально смотрю на сосредоточенного Воркова. Он не горячится, но мне понятно его состояние. Применение артиллерийского зигзага, позволяющего избежать пристрелки, исключалось, так как вокруг минное поле.

Но вот слышу перезвон машинного телеграфа. Ворков передает:

– Самый полный ход!

И, быстро взглянув по курсу, спрашивает у рулевого:

– На румбе?

Старшина ответил. Командир приказал, как мне послышалось, довольным голосом:

– Так держать!

– Есть, так держать!

Сергей Степанович очень правильно поступил, предусмотрев в резерве часть скорости корабля. Как только батареи противника пристрелялись, корабль дал самый полный ход. Залпы легли за кормой. Эсминец проскочил зону огня.

Обстрел прекратился. Напряжение спало. Стало так радостно, что я не выдержал и несколько возбужденно сказал Воркову и Квашнину:

– Да, действительно все вы тут везучие!

И не мудрено. Блестящая боевая выучка, прекрасно воспитанный и натренированный личный состав – отсюда и «везучесть»!

Эсминец «Сообразительный» прошел в годы войны 60 тысяч миль без среднего ремонта. 200 раз он выходил на боевые задания – обстреливал занятое противником побережье, высаживал десанты, конвоировал транспорты, на которых были перевезены десятки тысяч бойцов и тысячи тонн военного груза. Более 13 тысяч раненых и эвакуированных вывез корабль из осажденных Одессы и Севастополя.

«Сообразительный» отразил свыше ста атак авиации противника, сбил пять самолетов врага. Сам же корабль не получил ни одного попадания бомб, торпед и снарядов. Не имел также личный состав эсминца ни одного убитого и раненого за всю войну.

Боевые заслуги эскадренного миноносца «Сообразительный» увенчаны славой – он удостоен звания гвардейского.

На воздушных маршрутах

Трудно переоценить ту помощь, которую оказывала авиация всем родам войск, оборонявшим Севастополь.

Читатель уже имел возможность убедиться, что я в основном рассказываю о действиях военных моряков во время обороны Главной военно-морской базы. Надеюсь, что никто не поставит мне в укор такое ограничение рамок повествования, ибо оно естественно: я пишу о тех, с кем бок о бок воевал, о том, чему в большинстве случаев был прямым или косвенным свидетелем. И именно потому я не могу не рассказать в этой книге о действиях авиаторов, которые, независимо от того, в состав каких авиационных соединений они входили, не раз выручали моряков из неминуемой беды, всеми способами и силами осуществляли главную общую задачу – громили ненавистного и сильного врага.

В трудных условиях совершала боевые полеты 3-я особая авиационная группа Севастопольского оборонительного района, безировавшаяся на Херсонесском аэродроме.

Особенно осложнилось положение во второй половине июня 1942 года. Примерно с 20 числа противник вел наблюдение за аэродромом не только с воздуха, но и с Северной стороны. Малейшее движение на аэродроме вызывало немедленную реакцию у гитлеровцев. Пыль от прошедшей машины, трактора или запущенного мотора самолета тотчас же служила сигналом для начала артиллерийского обстрела аэродромного поля.

Херсонесский аэродром был единственным действующим в те дни. С первого и до последнего дня осады Севастополя не прекращалась его работа. В начальный период обороны на аэродроме самоотверженно трудились и жители Севастополя. Но главная тяжесть обеспечения боевой деятельности авиации Черноморского флота ложилась на аэродромные инженерные части инженер-майора В. В. Казанского и личный состав 20-й авиационной базы, командиром которой был И. Н. Губкин. Личный состав, не считаясь с трудностями и большим риском, делал все, что было возможно. Под огнем противника расчищали и расширяли аэродром, сооружали прочные укрытия для самолетов, так называемые капониры, которые засыпали сверху полуметровым слоем камня. Только прямое попадание бомбы или крупного снаряда выводило такой капонир из строя. Обслуживавшие аэродром воины рыли подземные склады, строили надежные сооружения, убежища для командных пунктов, для летно-технического состава, грейдерами и катками равняли летное поле, подвозили боеприпас и горючее самолетам.

Часто появлялся на летном поле комиссар базы Илларион Терентьевич Лукьянов. Он всегда приходил туда, где было трудно, и часто сам включался в любую работу. Когда на аэродроме узнали, что комиссар после второго за июнь ранения снова отказался от госпитализации, отношение подчиненных к Лукьянову стало еще более душевным, бережным.

Приземлившиеся на Херсонесе самолеты приходилось сразу же заводить в капониры, чтобы уберечь машины от обстрела и бомбежки. Только за 24 июня по аэродрому было выпущено за сутки 1230 снарядов и сброшено до 200 бомб. Бомбы и снаряды не только выводили из строя самолеты, людей, но так портили летное поле, что взлетать и садиться после обстрела летчики не могли.

Аэродромные команды, несмотря на артиллерийский обстрел и патрулирование мессершмиттов, обозначали пригодную для взлета полосу, заравнивали воронки, убирали многочисленные осколки, которые могли повредить колеса самолетов.

Рядом с аэродромом в укрытой от немцев лощине шла напряженная работа по ремонту машин. Самолетов было мало, и при взлете и посадке они получали больше повреждений, чем во время боя в воздухе. Основные авиамастерские в Круглой бухте немецкие бомбардировщики уничтожили еще 24 апреля 1942 года. Во время этого налета погиб замечательный человек и талантливый летчик, один из энтузиастов воздушнодесантных войск, командующий военно-воздушными силами Черноморского флота генерал-майор Герой Советского Союза Н. А. Остряков – было ему в ту пору 34 года…

До середины июня на аэродроме базировались самолеты бомбардировочной группы Пе-2, возглавляемые командиром 5-й эскадрильи капитаном И. Е. Корзуновым. Те два самолета, которые появились над израненным «Ташкентом» 27 июня, были из 5-й эскадрильи, один из них пилотировал прославленный летчик Корзунов. Свой боевой путь Иван Егорович начал с командира звена, участвовал в дерзких налетах на объекты противника, расположенные в глубоком тылу.

Целых полгода изо дня в день с аэродрома у Херсонесского маяка поднимались бомбардировщики, ведомые Корзуновым, и шли над опаленным, сжавшимся в стальной кулак Севастополем.

Маневр Корзунова всегда был предельно точен, а его смелость и неожиданность неизменно приносили успех. Пока враг приходил в себя, штурман-бомбардир Иван Филатов успевал положить на цель запас своих бомб.

Первую сотню боевых вылетов Иван Егорович завершил в Крыму. Вторую сотню начал в разгар боев за Кавказ. Третью набирал в дни нашего победоносного наступления, когда с советской земли изгонялась гитлеровская нечисть.

После 286-го боевого вылета И. Е. Корзунову присвоили звание Героя Советского Союза.

На заключительном этапе войны Корзунов командовал дивизией, но все же продолжал летать на боевые задания. В послевоенные годы генерал-полковник И. Е. Корзунов – заместитель командующего авиацией Военно-Морского Флота Советского Союза.

Второй самолет в той паре «Петляковых» вел Андрей Кузьмич Кондрашин. Он прошел славный боевой путь от пилота до командира эскадрильи, участвовал в обороне Одессы, Севастополя, 296 боевых вылетов совершил отважный летчик.

11 января 1944 года в боях за освобождение Одессы А. К. Кондрашин погиб смертью храбрых. Ему тоже присвоено звание Героя Советского Союза, имя его навечно занесено в списки авиационной эскадрильи имени Героя Советского Союза А. П. Цурцумия.

* * *

В связи с недостатком самолетов для ночных боевых действий стали применяться самолеты УТ-1б и У-2б. Они были вооружены двумя реактивными снарядами РС-82, пулеметами и имели приспособление для подвески бомб. Одним из инициаторов применения учебных самолетов был комиссар 3-й особой авиационной группы Борис Евгеньевич Михайлов.

Боевая работа экипажей этих самолетов состояла не только в предварительной воздушной и наземной разведке. Они уничтожали живую силу противника, подавляли его огневые точки. В трудные для Севастополя июньские дни УТ-1б и У-2б совершали по 5–7 вылетов за ночь. Самолеты буквально висели в воздухе над передним краем противника, наносили большой урон его живой силе, разрушали огневые точки, изматывали врага физически и морально.

Не раз старшие лейтенанты Толстиков, Климов, сержанты Шанкарин, Пирогов и Нефедов штурмовали войска на дорогах Альминской и Мамашайской долин, бомбили железнодоржные эшелоны и станции.

В одном из ночных вылетов летчик Климов оказался в зоне вражеских огневых зенитных точек и попал в перекрестие прожекторов. Маневрируя, Климов вырвался из цепких лучей, но вражеский снаряд все же попал в самолет. Был разбит фюзеляж, а хвост самолета держался только на расчалках и при посадке вовсе отвалился.

Летчик сержант Нефедов только в июньские ночи 63 раза вылетал штурмовать передний край противника, подавлять его огневые точки.

Участие в этих боевых полетах принимал и полковой комиссар Б. Е. Михайлов.

В конце мая 1942 года в 3-й особой авиагруппе ВВС Черноморского флота был создан политический отдел. Борис Евгеньевич так умело организовал работу политотдела, что в самые трудные дни второй половины июня в авиагруппе стала выходить печатная многотиражная газета. Многотиражка вселяла веру в неизбежность нашей победы над фашизмом, призывала к стойкости, рассказывала о бесстрашии и самоотверженности летчиков и техников. В эти июньские дни партийная комиссия приняла в ряды партии 140 человек из состава авиагруппы.

Противник знал, что наша зенитная артиллерия сидит на голодном пайке – по 3–5 снарядов в сутки на пушку. Знали гитлеровцы и о том, что зенитчики в эти последние июньские дни берегли снаряды для немецких танков, по которым били почти без промаха. По вражеским самолетам довольно успешно стреляли наши крупнокалиберные пулеметы, но немцы старались не спускаться в зону их действия.

В Казачьей бухте рядом с аэродромом у Херсонесского маяка расположилась плавучая батарея № 3. Зенитчики батареи настолько успешно отражали атаки вражеских летчиков, что враги практически не могли помешать нашим самолетам при заходе на посадку.

История создания этой батареи такова. Плавучий отсек корпуса корабля в свое время служил для проверки прочности конструкции новых кораблей при подводных взрывах, был он и мишенью для атак торпедных катеров. Построить в этом отсеке плавучую батарею предложил капитан 1 ранга Григорий Александрович Бутаков, представитель прославленной морской династии, живущий ныне в Ленинграде. Многие поколения Бутаковых служили на флоте. Один из них, Петр Бутаков, строил галерный флот Петра Первого, а дед Григория Александровича – участник первой обороны Севастополя. Сам Г. А. Бутаков – участник гражданской войны, командовал батареей на эсминце.

Военный совет флота принял предложение Бутакова и поручил Морскому заводу имени Серго Орджоникидзе построить плавучую зенитную батарею.

«Спустя сутки, – вспоминает директор завода М Н. Сургучев, – когда были готовы все эскизы, я снова приехал на Северную сторону. Теперь плавучий отсек напоминал огромный растревоженный улей. Горы металлических конструкций и механизмов лежали на палубе. Одновременно работали сотни людей: одни монтировали боевую рубку и сигнальную мачту, делали крепления под дальномер, другие устанавливали фундамент под орудия».

Работы не прекращались ни на час. Чтобы обеспечить светомаскировку, люки и шахты покрывали ночью брезентом, но от этого духота становилась невозможной.

Конструктор В. Л. Ивицкий, старший строитель В. А. Лозенко вложили весь свой опыт в сооружение плавбатареи.

Бригадиры Анатолий Раслундовский и Савелий Койга со своими бригадами решили не тратить время на поездки домой и обратно и устраивались на короткий ночной отдых прямо в отсеке.

Через восемнадцать дней батарея была готова. На нее прибыли моряки почти со всех кораблей эскадры. Экипаж плавучей батареи № 3 составил 150 человек. Командиром был назначен старший лейтенант Сергей Яковлевич Мошенский. До этого он служил на линкоре «Парижская коммуна» командиром башни. Комиссаром плавбатареи стал политрук Нестор Степанович Середа.

Из Черноморского училища прибыл лейтенант С. А. Хигер – он был назначен командиром 76-миллиметровой батареи; лейтенант И. М. Маныпин – командиром 37-миллиметровой батареи автоматов; лейтенант М. 3. Лопатко – командиром двухорудийной 130-миллиметровой батареи. На батарее установили пулеметы ДШК и прожектор.

Плавбатарею № 3 поставили на якорь северо-западнее Херсонесского маяка. Ее задачей было не пропускать авиацию противника к базе флота, срывать прицельное бомбометание.

Уже после первых сбитых самолетов за плавбатареей прочно укрепилось меткое имя «Не тронь меня». Стало явно заметно, что самолеты противника всячески стараются обойти район батареи.

В ноябре батарею поставили в Казачьей бухте, чтобы прикрывать Херсонесский аэродром.

Вражеские летчики называли район плавучей батареи «квадратом смерти». Вот какую запись нашли в книжке сбитого фашистского летчика: «Вчера не вернулся из квадрата смерти мой друг Макс. Перед этим не вернулись оттуда Вилли, Пауль и другие. Мы потеряли в этом квадрате 10 самолетов… Лететь туда – значит погибнуть».

Высоко оценило боевую деятельность плавбатареи № 3 командование флотом. Многие из личного состава были награждены боевыми орденами и медалями. А как дорожил соседством «Не тронь меня» летно-технический состав Херсонесского аэродрома, нетрудно себе представить. Генерал-лейтенант Герой Советского Союза Н. А. Наумов, находившийся до последнего дня на Херсонесском аэродроме, вспоминает: «Меткий огонь плавбатареи отбил охоту у гитлеровских летчиков приближаться к аэродрому на малой высоте».

Но в июне наступили тяжелые дни для зенитчиков. Гитлеровская авиация бомбила и штурмовала плавучий островок, все время держала его под артиллерийским и минометным обстрелом.

Стойкость и самоотверженность были нормой поведения всех членов экипажа. Но батарея каждый день несла безвозвратные потери. Раненые, как правило не покидали своего боевого поста до тех пор, пока могли держаться.

Командир автомата старшина 2-й статьи Косенко был ранен, но продолжал вести огонь и сбил вражеский самолет. После второго ранения сердце героя остановилось.

К 26 июня 1942 года на батарее № 3 осталось менее половины действующих стволов и личного состава, но «Не тронь меня» продолжала вести огонь. Тяжелораненых, в их числе был и комиссар Н. С. Середа, отправили в Камышевую бухту.

27 июня оставшиеся в живых попрощались со смертельно раненным командиром капитан-лейтенантом Сергеем Яковлевичем Мошенским. До сих пор помнят ветераны последние слова командира: «Прощайте, друзья… Но знайте, что я умираю с сознанием, что вы выстоите в бою…»

Днем снова налетела большая группа вражеских бомбардировщиков. Два прямых попадания крупных бомб окончательно разрушили плавучую батарею. Многие герои погибли. Оставшиеся в живых ушли на берег и продолжали борьбу на Херсонесском аэродроме и у 35-й батареи.

26 сбитых вражеских самолетов было на счету у плавбатареи № 3. В их число вошли только те, что упали в поле зрения. Но немало гитлеровских стервятников ушли со зловещим шлейфом дыма. Многие из них наверняка не дотянули до своих аэродромов.

С потерей плавучей батареи оборона Херсонесского аэродрома была значительно ослаблена. Но на летном поле по-прежнему продолжались восстановительные работы.

В один из дней аэродром подвергся особенно интенсивной бомбардировке и артиллерийскому обстрелу. В это время матрос Падалка закатывал на летном поле засыпанные землей воронки от бомб и снарядов. Случилось так, что во время налета бомбардировщиков матросу не удалось укрыться, так как он находился на середине летного поля. Падалка спрыгнул с трактора и юркнул в полую часть катка. Когда же налет кончился, матроса еле-еле вытянули из его убежища. Дело в том, что трактор прямым попаданием бомбы искорежило, а каток, который был прицеплен к трактору, отбросило далеко в сторону. Несмотря на довольно большие ссадины и ушибы, Падалка продолжал закатывать воронки, приспособив для этого другой трактор.

Командующий ВВС Черноморского флота генерал-майор В. В. Ермаченков на следующий день вручил Падалке орден Красной Звезды.

О тяжелом положении на переднем крае Севастопольского оборонительного района, требовавшего максимальной авиационной поддержки, рассказывал мне еще в те дни инспектор ВВС Черноморского флота Н. А. Наумов, ныне он также один из заместителей командующего авиацией Военно-Морского Флота. Следует сказать, что Николай Александрович принадлежит к когорте храбрейших летчиков-истребителей. В годы войны он быстро осваивал новые типы истребителей, поступавших на флот, сам переучил 200 летчиков-истребителей, неустанно обучал летчиков ведению воздушного боя. На счету Н. А. Наумова сотни боевых вылетов, 17 сбитых вражеских самолетов, из них 11 истребителей.

Я видел, как в одном воздушном бою под Новороссийском в апреле 1942 года Николай Александрович сбил бомбардировщик. Наблюдавший воздушный бой Нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов, когда узнал, что бомбардировщика сбил инспектор ВВС полковник Наумов, наградил его именными золотыми часами.

В июньские дни 1942 года приходилось проводить целую операцию для взлета крылатых машин. Вначале заделывали следы бомбежки и обстрела, намечали новые взлетные полосы. Потом из капонира выруливал Ил-2 с выпущенными тормозными щитками, поднимая за собой облако рыжей херсонесской пыли, и медленно рулил по аэродрому. Навстречу ему, с другого конца аэродрома, так же медленно рулил другой Ил-2, а между ними носилась полуторка, за которой по летному полю волочилось на привязи бревно. В кузове машины лежали баллоны со сжатым воздухом, а опущенные к земле резиновые шланги поднимали тучи пыли.

В пыли весь аэродром. С воздуха кажется, что на аэродроме готовится к взлету множество самолетов. «Мессершмитты» вызывают подкрепление, и к мысу Херсонес со всех ближайших гитлеровских аэродромов летят немецкие истребители. Через полчаса их уже несколько десятков, но проходит 20, 40 минут, час, а с аэродрома никто не взлетает. «Мессершмитты», израсходовав горючее, улетают. Через несколько минут с разных сторон аэродрома вылетают наши истребители, ведомые капитаном Михаилом Авдеевым. Часть из них сковывает боем оставшиеся Ме-109, а остальные прикрывают вылетевшие на штурмовку противника Ил-2, ведомые прославленным командиром Героем Советского Союза А. А. Губрия. Передний край совсем рядом, в 5–10 километрах от аэродрома.

Вскоре штурмовики и истребители возвращаются и становятся в капониры. К этому времени количество немецких истребителей значительно увеличивается, но в воздухе наших самолетов уже нет, а штурмовать аэродром вражеским истребителям незачем: они знают, что советские самолеты надежно защищены в укрытиях.

На аэродроме вновь начинается напряженная работа. Все готовятся к ночным действиям. Основные вылеты штурмовики совершают в вечерних и утренних сумерках, когда истребители противника досаждают меньше. А у истребителей главная работа ночью: охранять корабли, дать им возможность разгрузить боеприпас и принять раненых. Истребителям надо также прикрывать транспортные самолеты, которые тоже доставляют боеприпас и продовольствие и увозят раненых.

В дни героической обороны Севастополя мне нередко приходилось встречаться с летчиками, имена которых с любовью и восхищением произносили защитники Севастополя.

Появление штурмовиков над передним краем обороны всегда вызывало боевой подъем и громкую радость наших пехотинцев. Не раз после воздушной атаки пехота теснила противника, а бывало и так, что гитлеровцы под мощным огневым шквалом штурмовиков в панике бежали, оставляя свои позиции и вооружение.

В моей памяти сохранился образ бесстрашного летчика-коммуниста капитана Федора Николаевича Тургенева. Мне довелось вручать ему боевые награды.

Федор Николаевич в июне 1942 года по нескольку раз в день водил своих летчиков на штурмовку наступавшего противника, на подавление его огневых точек.

В один из тех дней пятерка Ил-2, ведомая Тургеневым, совершила дерзкий налет на аэродром противника, где было уничтожено 11 двухмоторных самолетов. Все Ил-2 вернулись на аэродром, но каждый имел по нескольку пробоин.

Когда 30 июня 18-му штурмовому полку было приказано перебазироваться на Кавказ, последним вырулил самолет из капонира капитан Н. Ф. Тургенев.

В фюзеляж своего Ил-2 он поместил техника и механика, которые обеспечивали ему боевые вылеты.

Федор Николаевич уже подруливал к летному полю, когда заметил инженера эскадрильи Василия Знаменского. Тургенев остановил самолет и предложил Знаменскому быть у него третьим пассажиром. А надо сказать непосвященным читателям, что Ил-2 вовсе не приспособлен для перевозки пассажиров, но Василий Васильевич Знаменский с благодарностью принял предложение Федора Николаевича, так как наверное знал, что капитан Тургенев, невзирая на такую перегрузку, сумеет взлететь и долететь до Кавказского аэродрома.

Трудно поверить, но так было: с тремя пассажирами Федор Николаевич поднял Ил-2 и благополучно долетел до Анапы.

Штурмовики под командованием Ф. Н. Тургенева принимали активное участие в наступательной операции. Более 200 боевых вылетов совершил лично Ф. Н. Тургенев, из них 86 при защите Севастополя. Своим мужеством и отвагой он служил примером для подчиненных и был удостоен звания Героя Советского Союза.

Никогда не будет забыт и подвиг отважного летчика старшего лейтенанта Евгения Ивановича Лобанова.

Женя Лобанов очень любил летать, и летал он блестяще. Высокая техника пилотирования, необычайная смелость вызывали восхищение у товарищей.

С первых дней обороны Севастополя Лобанов в боях.