Текст книги "Непобежденные"

Автор книги: Илья Азаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Старший лейтенант Сергей Гребельников, посоветовавшись со штурманом старшим лейтенантом Борисом Львовым и командиром БЧ-5 инженером старшим лейтенантом Сабуровым, решил уходить с корабля. На берег выброситься тральщик не мог.

Ко всем раненым и контуженым, помимо спасательных поясов, привязали пробковые матрацы. Буксировать раненых к берегу поручили остававшимся на корабле краснофлотцам и старшинам.

Как только застопорили ход, тральщик резко накренился на правый борт. И тогда старший лейтенант Гребельников приказал:

– Всем покинуть корабль!

Но не всем удалось уйти с корабля, часть личного состава погибла, так как тральщик, помимо бомбежки, обстреливался и артиллерией противника с Балаклавских высот…»

На аварийном лесе, на пробковых матрацах продержались моряки до прихода катеров, некоторые сами доплыли до берега у 35-й батареи. В числе доплывших был и Павел Жилкин.

Все оставшиеся в живых перешли на «Гарпун», который оставили выполнять лоцманскую службу взамен БТЩ-27.

«На пятые сутки пришел конец нашей лоцманской службе, – вспоминает командир базового тральщика „Гарпун“, ныне капитан 1 ранга в отставке Г. П. Кокка. – Вахтенный сигнальщик Вячеслав Краснов доложил:

– Товарищ командир! С Инкермана курсом на равелин девять „юнкерсов“, высота две тысячи!»

Ведущий самолет девятки Ю-87, подойдя к кораблю, резко повернул влево и перешел в крутое пике.

Капитан-лейтенант Кокка в грохоте разрывов увидел яркое пламя, вспыхнувшее у полубака…

Пришел командир тральщика в сознание уже на берегу. Рядом были раненые краснофлотцы, старшины и командиры. Тут же лежали убитый комиссар корабля Иван Евсеевич Цыганков и тяжело раненный штурман корабля Василий Худяков.

Тральщик горел. Командир видел, как оставшаяся часть экипажа героически спасала корабль.

Ю-87 не улетели, а на небольшой высоте простреливали палубу, где боролись с огнем матросы и старшины, а также и стенку на берегу, где находились раненые.

Пожар на тральщике ликвидировать не удавалось, с каждой минутой возрастала опасность взрыва артиллерийского погреба.

Благодаря находчивости и бесстрашию боцмана Ивана Федоровича Коробкина, который по-пластунски пробрался с пожарным шлангом к погребу, сбил огонь и залил снаряды, опасность взрыва миновала.

Из 84 человек экипажа было ранено 18, убито трое. Тяжелые ранения получили командир БЧ-5 Я. Г. Назаров и помощник командира корабля А. А. Маков.

Пожар и огонь пулеметов и пушек с вражеских самолетов вывели из строя все артиллерийское и бомбовое вооружение. На тральщике осталась одна винтовка, которой был вооружен вахтенный у трапа.

Носовую мачту со всем вооружением, с полубаковой надстройкой ходового мостика свернуло на правый борт с углом до 70 градусов – управлять кораблем с командирского мостика было уже невозможно.

По левому борту вырвало около двух квадратных метров наружной обшивки.

Корпус тральщика в кормовой части деформировался, поврежден руль – его «расхаживали» шесть человек с помощью штурвального колеса в румпельном отделении. Перекладывать руль при любом изменении курса и на поворотах можно было лишь с помощью трех человек.

В машинных отделениях почти на всех магистралях осыпалась изоляция, на соляро-масловых проводах зияли трещины и свищи…

Но дизели в основном оставались исправными, поэтому решили сохранить корабль и немедленно отправить его на Кавказ.

Во главе с помощником флагманского механика ОВРа Виктором Алексеевичем Самариным экипаж тральщика в течение суток восстановил электромеханическую боевую часть и подготовил корабль к переходу на Кавказ.

Усилиями всего экипажа носовую мачту с полубаковой надстройкой ходового командирского мостика сбросили на стенку артиллерийской бухты, так как выход в море в таком состоянии был опасен.

С тральщика № 27 на «Гарпун» перешли штурман Борис Львов, командир БЧ-5 Степан Каблуков, краснофлотцы и старшины.

Обгорелый, без ходового мостика, без средств управления, с туго перекладывающимся рулем, без компаса, без связи с берегом и с одной винтовкой «Гарпун» в 23 часа 30 минут 18 июня, буксируемый сейнером, вышел из Севастополя. На траверзе Песочной бухты сейнер отдал буксир.

Командир Кокка вместе со штурманом Львовым заняли место на необычном командном пункте – у входного люка в румпельное отделение. Через цепочку связных командир управлял машинами.

Дошли до траверза Херсонесского маяка. Рассвет еще не наступал. Рассчитывали, что «Гарпун» пойдет с конвоем, который вышел из Севастополя в 22 часа. Однако сейнер, буксировавший «Гарпун» из артиллерийской бухты, запоздал на полтора часа, и конвой успел за это время уйти далеко вперед.

Командир, посоветовавшись со штурманом, пришел к выводу, что конвой не догнать. Решили идти самостоятельно.

Ориентируясь по Полярной звезде, взяли курс на Синоп. До рассвета видели на тральщике багровое зарево над Севастополем.

К 12 часам 19 июня подошли к траверзу Синопа. С «Гарпуна» наблюдали, как на береговой батарее вращались стволы орудий в направлении тральщика. «Гарпун» стал отходить в сторону моря. К изуродованному кораблю направились три турецких торпедных катера.

«На „Гарпуне“ готовились к наихудшему, – вспоминает Павел Жилкин. – Но торпедные катера не подошли к тральщику. „Гарпун“ взял курс на Батуми.

В машине люди несли вахту в тяжелых условиях. Черный дым валил больше через открытые люки машинных капотов, чем через дымоход. Тем не менее командиры машинных отделений Пономарев и Доронин отлично выдерживали заданный ход. Так же безупречно несли вахту у дизелей.

Днем 19 июня появился немецкий самолет-разведчик. В 14 часов налетели бомбардировщики.

Из единственной винтовки стрелял по самолетам электрик Тихонов.

Сигнальщик Вячеслав Краснов зорко наблюдал за действиями бомбардировщиков, докладывал время от времени:

– Товарищ командир! Слева оторвались!

Это означало, что самолет, пикирующий с левого борта сбросил бомбы.

На руле стояло три человека, и они мгновенно выполняли команды – „лево руля“ или „право руля“, в зависимости от того, куда летели бомбы.

Не было ни одного попадания в тральщик. Бомбардировщики, сбросив бомбы, не улетали, а обстреливали нас из пулемета. Среди экипажа появились раненые и убитые. Убитых хоронили по морскому обычаю…

В питьевой цистерне пресная вода была засолена. Продовольственную кладовую залило водой во время пожара. Жажду и голод испытывали все, особенно изнемогали от жажды те, кто стоял на вахте у дизелей.

Утром 20 июня МБР-2 – морской разведчик – обнаружил тральщик, подлетел, выпустил зеленую ракету и сделал два круга. Пролетая над кораблем, летчик помахал нам рукой и своим курсом показал направление к нашему берегу.

Трудно передать радость, которую мы испытали при виде нашего самолета. Каких только ликующих слов не прокричали мы летчику!..

Люди заулыбались, а кое у кого покатились и слезы радости.

Через некоторое время появился катер МО-IV. Его послал командир Туапсинской военно-морской базы контр-адмирал Г. В. Жуков. Радостной была встреча в Туапсе…»

Я помню, как мы с Г. В. Жуковым прибыли на «Гарпун» и узнали о мужестве экипажа, умелых действиях командиров, удивлялись, как мог обгорелый, изрешеченный, плохо управляемый тральщик дойти до базы. И сами себе отвечали: могли дойти потому, что там были советские моряки, почти все коммунисты и комсомольцы.

Павла Ивановича Жилкина направили позднее на курсы политработников в Гагры. Он был комсоргом, инструктором политотдела. Принимал участие во многих десантных операциях. Награжден боевыми орденами и медалями. После войны служил на Тихоокеанском флоте. Через 15 лет вернулся на Краснознаменный Черноморский флот заместителем начальника политотдела соединения, где начинал службу краснофлотцем.

Испытание мужества

Положение на Севастопольском фронте с каждым днем усложнялось. Вот что рассказывают архивные документы об обстановке под Севастополем в те дни.

29 июня в 2 часа 00 минут противник открыл сильный артиллерийский и минометный огонь по южному берегу Северной бухты в районе Киленплощадка – электростанция. Одновременно по этому же району вражеские бомбардировщики произвели несколько групповых налетов.

В 2 часа 15 минут по всей Северной бухте гитлеровцы пустили дымовую завесу, которая благодаря слабому северному ветру медленно двигалась к южному берегу бухты.

В 2 часа 35 минут враг на шлюпках и катерах начал переброску десанта в направлении Троицкой, Георгиевской и Сушильной балок. Отражение десанта затруднялось сплошной пеленой дыма и пыли от разрывов снарядов, мин и бомб.

Оборонявшие этот участок южного побережья артиллеристы 177-го и 2-го дивизионов береговой обороны потопили часть шлюпок и катеров до подхода их к берегу, но большая часть плавучих средств противника дошла до берега и высадила десант.

Около 3 часов ночи посты 3-го артиллерийского дивизиона береговой обороны и наблюдатели первого сектора обнаружили 12 моторных шхун. Они вышли из Ялты с десантом и шли от мыса Айя в направлении Херсонесского мыса. Это была уже прямая угроза Херсонесскому аэродрому.

Батарея № 18 под командованием старшего лейтенанта Н. И. Дмитриева на траверзе Георгиевского монастыря потопила девять шхун, а три ушли в море.

В 4 часа 00 минут противник, готовясь к наступлению, открыл артиллерийский огонь по рубежам обороны I и II секторов – по высоте 75,0, Сапун-Горе, высоте Карагач и деревне Кадыковка. Это была подготовка к решительной атаке. К вражеским артиллеристам подключилась авиация: группы от 30 до 120 самолетов усиленно бомбили этот район.

В 5 часов 30 минут противник двумя группами при поддержке танков перешел в наступление. Из района Федюхиных высот двинулись части 170-й пахотной дивизии немцев, из Новых Шулей – части 18-й пехотной дивизии румын. Немцы шли в направлении Сапун-Горе и Хомутовой балки, а румыны – к высоте 75,0 и хутору Дергачи. Во втором эшелоне противник держал в резерве 72-ю пехотную дивизию.

Днем и вечером не утихали ожесточенные бои по всему фронту от Северной бухты до Карагача.

Наша авиация ночью сделала 21 вылет на позиции противника. Семь истребителей прикрывали Херсонесский аэродром, куда продолжали прибывать транспортные самолеты. Три И-16 вылетали на штурмовку вражеских войск.

Ослабленные непрерывными боями части 386-й стрелковой дивизии, 8–, 7– и 9-й бригад морской пехоты оказывали упорное сопротивление, зачастую переходили в рукопашную схватку. Но противнику все же удалось прорваться в стык 8-й бригады и 386-й дивизии, нарушилась связь с командованием СОРа и соседями.

Флагманский командный пункт Севастопольского оборонительного района, командный пункт Приморской армии и береговой обороны были перенесены на запасной КП – на 35-ю батарею.

35-я батарея находилась на Херсонесском мысу и готовилась защищать главную базу флота от вражеских линкоров и линейных крейсеров. Было на ней четыре 305-миллиметровых орудия, установленных в двух башнях кругового обстрела.

Все боевые механизмы, силовая станция, кубрики для личного состава и другие подсобные помещения нходились в бетонном массиве. Батарея имела также 45-миллиметровые орудия и пулеметы для отражения воздушных налетов. Разветвленная система блиндажей и окопов была подготовлена на случай нападения противника с суши.

В бой батарея вступила 7 ноября 1941 года, но не против линкоров и крейсеров, а против наступавшей с севера гитлеровской сухопутной армии. Почти полутонные снаряды доставали врага на расстоянии до 40 километров. Противник, неся большие потери от огня батареи, стремился подавить ее, производил групповые налеты бомбардировочной авиации, обстреливал артиллерией со своих крупный батарей.

Но 35-я батарея стойко держалась и продолжала громить врага.

Ко времени второго штурма, в декабре 1941 года, стволы орудий поизносились, их сменили, хотя каждый ствол весил без малого 52 тонны. Потом этот опыт применили и на 30-й батарее, где тоже сменили стволы.

После выхода книги «Прорыв» я получил несколько писем от командира батареи подполковника запаса А. Я. Лещенко и теперь могу подробнее рассказать о последних днях батареи.

С Алексеем Яковлевичем я не раз встречался в годы войны и в послевоенное время, в дни встреч участников обороны Севастополя.

…Утром 30 июня на батарею прибыли командующий флотом вице-адмирал Ф. С. Октябрьский и член Военного Совета флота дивизионный комиссар Н. М. Кулаков.

Заслушав доклад об обстановке, Октябрьский и Кулаков сообщили телеграммой Наркому ВМФ Н. Г. Кузнецову, командующему Северо-Кавказским фронтом С. М. Буденному и члену Военного Совета фронта И. С. Исакову:

«…Противник ворвался с Северной стороны на Корабельную… Резко увеличился нажим авиацией, танками… Считаем, в таком положении мы продержимся максимум два-три дня… Прошу Вас разрешить мне в ночь с 30 на 1 июля вывезти самолетами 200–300 человек ответственных работников, командиров на Кавказ… Если удастся, самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова»[10]10
  ЦВМА. Фонд 72, дело 12564, л. 104.


[Закрыть].

Нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов, получив телеграмму, как он рассказал об этом в своей книге «На флотах боевая тревога», доложил И. В. Сталину и, получив от него согласие на оставление командованием СОРа Севастополя, дал Военному совету флота и в копии адмиралу Исакову телеграмму: «…Эвакуация ответственных работников и ваш выезд на Кавказ разрешен. Кузнецов».

После получения этой телеграммы было проведено совещание, на котором присутствовали генерал-майор И. Е. Петров, дивизионный комиссар И. Ф. Чухнов, бригадный комиссар М. Г. Кузнецов, комендант береговой обороны и начальник гарнизона Севастополя генерал-майор П. А. Моргунов, бригадный комиссар К. С. Вершинин, начальник особого отдела флота генерал-майор Н. Д. Ермолаев, заместитель начальника Штаба Черноморского флота капитан 1 ранга А. Г. Васильев, командир ОВРа главной базы Севастополя контр-адмирал В. Г. Фадеев.

Ф. С. Октябрьский довел до всех ответ Наркома Кузнецова о разрешении эвакуировать ответственных работников и сообщил, что для руководства оставшимися частями и прикрытия эвакуации остаются Петров и Моргунов.

Члены Военного совета армии Чухнов и Кузнецов и член Военного совета флота Кулаков возразили.

– Кого же оставить? – спросил Октябрьский у Петрова.

И. Е. Петров предложил оставить генерал-майора Новикова, возглявлявшего сектор обороны Херсонесского полуострова, где вела бой 109-я стрелковая дивизия, которой П. Г. Новиков командовал.

Вице-адмирал Октябрьский согласился и поручил Петрову и Моргунову до отхода на подводной лодке помочь организовать прикрытие эвакуации.

Помощником П. Г. Новикова по морской части был оставлен капитан 3 ранга А. И Ильичев – из оперативной группы штаба флота.

А Я. Лещенко пишет, что Ф. С. Октябрьский после совещания выслушал его доклад Командир 35-й батареи доложил о наличии артиллерийского запаса: 3 фугасных, 7 броневых и 6 шрапнельных снарядов, 40 снарядов для практических стрельб. Стрелкового боеприпаса и гранат было достаточно для длительной обороны.

После доклада Лещенко Ф. С. Октябрьский поставил батарее задачу прикрыть отходящие части и эвакуацию раненых и гражданского населения.

Лещенко пишет: «Я ответил командующему, что задача ясна и будет выполнена, а мысль сверлила: чем будешь отбивать атаки танков, чем будешь гасить огонь вражеских батарей? Одна была надежда на наших славных матросов, старшин и командиров. В любой обстановке они не растеряются, и если придется погибать, то погибнут как герои».

1 июля генерал-майор П. Г. Новиков вызвал Лещенко. Алексей Яковлевич помнит, что эта встреча была вторая и последняя. Первая состоялась 30 июня после ухода руководящего состава армии и флота. Генерал-майор Новиков интересовался тогда состоянием батареи и наличием боеприпаса. А теперь Петр Георгиевич приказал Лещенко вместе с комиссаром привлечь бойцов и командиров отходящих частей Приморской армии для обороны 35-й батареи, чтобы продержаться до ночи, так как должны были прибыть тральщики и катера. Лещенко вместе со своим комиссаром Виктором Ефимовичем Ивановым организовал около 1000 бойцов и командиров на рубеже, проходившем в двух километрах от батареи.

Вот что рассказал о последних часах 35-й батареи А. Я. Лещенко.

…Фугасные и бронебойные снаряды израсходовали на уничтожение вражеской батареи в Сухарной балке. Это было утром 1 июля.

Практическими стреляли по немецким танкам. Уничтожили прямым попаданием один танк. Дело было так: командир 18-й батареи лейтенант Николай Дмитриев попросил отогнать танки, идущие на батарею. И Лещенко приказал зарядить орудие практическими снарядами – чугунными болванками. Лицо телефониста выразило недоумение, но команду он передал, как надо. Залп! Снаряды упали между танками. Снова залп… На шестом залпе – прямое попадание, и танк распался, как карточный домик…

В 13 часов фашисты заняли городок батареи, который находился в трех с половиной километрах от батареи.

Около 16 часов гитлеровцы начали наступление на батарею. Замолчал рядом стоящий дот – прямое попадание снаряда. Умолк счетверенный пулемет, из которого Лещенко сам вел огонь. Гитлеровцы продолжали накатываться серым валом. Атаку врага отражали ружейным и пулеметным огнем.

На батарее оставалось шесть последних шрапнельных снарядов. Лещенко бросился в башню. Командир Яковлев готовил орудие к выстрелу.

Вспоминая те минуты, Лещенко пишет: «Став к штурвалу горизонтального наведения, у прицельной трубы, я навел орудие туда, где виднелось особенно большое скопление врагов. Выстрела я не слышал, но на том месте, куда целил, немцев вдруг не стало – их будто ветром сдуло. Повернул башню левее, еще выстрелил… Невозможно передать словами, что такое стрельба картечью из 12-дюймовых орудий. Это надо только видеть. Каждый выстрел стоил фашистам сотен солдат и офицеров, а таких выстрелов было шесть…»

Очнулся Лещенко в санитарной части батареи. Сильно оглох. Врач Евгений Владимирович Казанский велел ему лежать. Но разве мог он лежать!..

Позднее Лещенко узнал, что при последнем выстреле шрапнелью в броню башни попал вражеский снаряд и хотя не пробил ее, но ударом контузил всех, кто был в башне.

После стрельбы картечью оставшиеся в живых гитлеровцы бежали.

В 23 часа Лещенко доложили, что большая группа немецких автоматчиков прорвала оборону, отрезав правый командный пост батареи, который находился в 450 метрах от батареи.

В резерве у Лещенко оставалось 30 бойцов из состава батареи. Опасность прорыва к башне возрастала с каждым часом.

Лещенко вспоминает: «Мы не произносили слово „батарея“, как будто речь шла о чем-то постороннем».

Вместе с комиссаром батареи В. Е. Ивановым Лещенко пришел к неизбежному. Было принято решение подорвать батарею. К подрыву готовились еще раньше, приготовили взрывчатку, 10 больших глубинных бомб несколько зарядов – килограммовых тротиловых патронов.

Командовал подрывной партией коммунист начальник боевого питания старший сержант Алексей Яковлевич Побыванец, старшина партии – коммунист Борис Клементьевич Мельник. Электрочастью минно-подрывной партии ведал старшина коммунист Михаил Алексеевич Власов. В партию входили кладовщик боевого питания Тютюнов и матрос Иванов. Вся партия состояла из 12 человек.

Взрывчатку заложили, дело оставалось за командой.

И она была произнесена:

– Рви!

В своем письме Алексей Яковлевич Лещенко пишет:

«Мне и сейчас тяжело думать о том, что 35-я батарея не существует. Приказ на уничтожение батареи стоил громадного нервного напряжения и даже, не стесняюсь сказать, слез…»

Вся служба Алексея Яковлевича прошла на этой батарее. В 1929 году после окончания школы оружия учебного отряда Лещенко назначили командиром орудия на 35-ю батарею. В 1931 году стал старшиной башни. Сдав экстерном экзамен на командира, становится помощником командира батареи. В 1935 году – командир башни. В 1940 году после курсов усовершенствования назначен командиром батареи.

Можно понять, какое состояние было у А. Я. Лещенко в тот тяжелый момент…

Лещенко отдал приказ в 00 часов 30 минут 2 июля. Первым был подорван правый командный пост батареи. В 00 часов 45 минут взорвана 1-я башня, через 10 минут – 2-я. Следующим взорван центральный пост управления силовой станции и других вспомогательных механизмов.

В 02 часа 00 минут батарея перестала существовать.

Никто из личного состава при подрыве не погиб.

Через некоторое время на подходе заметили сторожевые катера.

Командир 1-й башни Иван Сергеевич Лысенко с группой матросов и старшин прикрывал отход личного состава батареи.

Лещенко забыл номер катера и фамилию его командира: контузия давала о себе знать. Но Алексей Яковлевич хорошо помнит, что на катере находился дивизионный штурман старший лейтенант Волков.

В пути к Новороссийску катер выдержал бой с двумя торпедными катерами противника. В один торпедный катер было прямое попадание из 45-миллиметрового орудия. Это охладило пыл фашистов, и они отстали.

Было несколько налетов авиации, гитлеровцы бомбили и обстреливали катер из пушек и пулеметов. Были убитые и раненые, но команда сторожевого катера сумела отбиться и от вражеской авиации. Однако до Новороссийска не хватило топлива, поэтому зашли в Анапу.

Группа командира башни Лысенко продолжала сражаться с врагами и днем 2 июля. Только ночью с 3 на 4 июля оставшиеся в живых вплавь добрались до сторожевых катеров. Среди доставленных в Новороссийск был И. С. Лысенко.

Не всему личному составу батареи удалось в те июльские дни попасть на сторожевые катера. Вместе с другими, кто остался на Херсонесскому мысу, они продолжали сопротивляться. Ранеными, истощенными захватили их фашисты. Большая часть пленных погибла в лагерях и тюрьмах.

Михаилу Алексевичу Власову, Ивану Дмитриевичу Паршину, старшему сержанту Алексею Яковлевичу Побыванец, сержанту Ермолаю Яковлевичу Хренкину удалось, как пишет А. Я. Лещенко, участвовать в разгроме фашисткой Германии. Все они отличились в боях и были удостоены правительственных наград.

Разрозненные подразделения отходивших частей, возглавляемые командиром 109-й стрелковой дивизии генерал-майором П. Г. Новиковым, комиссаром этой дивизии бригадным комиссаром А, Д. Хацкевичем и другими командирами и политработниками, продолжали на Херсонесском мысу оказывать сопротивление гитлеровцам.

Работая над рукописью книги «Прорыв», я не нашел в архиве данных о том, при каких обстоятельствах, с кем и на каком катере уходил П. Г. Новиков. После выхода книги мне сообщили некоторые подробности тех трагических дней.

В числе приславших мне письма бывший комиссар гидрографической службы Севастопольского оборонительного района политрук Евгений Анатольевич Звездкин. Он и сейчас живет в Севастополе, продолжает работать в гидрографии флота.

Звездкин 30 июня прибыл на 35-ю батарею, где находился капитан 3 ранга Н. В. Казицкий – заместитель начальника гидроотдела флота и одновременно исполнявший обязанности начальника гидрографии СОРа. От Казицкого Звездкин узнал, что люди гидрографического отряда не сняты, продолжают находиться на постах. Командир отряда старший лейтенант Г. В. Зарубин пропал без вести.

Звездкин взялся сверить эти пункты и отправился на посты. Вернувшись на 35-ю батарею, Евгений Анатольевич узнал от капитана 3 ранга Ильичева, что Н. В. Казицкий ушел на подводной лодке в Новороссийск.

Вместе с матросами и старшинами с постов гидрографического отряда Звездкин днем 1 июля отражал атаки гитлеровцев.

Встречался я с капитаном 2 ранга Иваном Антоновичем Зарубой. Его я знал еще во время осады Одессы, когда он командовал крейсером «Коминтерн». В ноябре 1941 года И. А. Заруба вступил в командование крейсером «Червона Украина», принимал участие в подготовке и проведении десантной операции в Феодосию, командуя 1-м отрядом транспортов. В этой операции он проявил себя хорошим организатором. После завершения Феодосийского десанта Заруба был назначен начальником отдела плавучих средств СОРа.

Довелось мне встретиться с командиром СКА-0112 Константином Павловичем Булатовым. Несколько писем я получил от бывшего адъютанта П. Г. Новикова Ивана Петровича Трофименко, который служил на флоте, а во время осады Одессы был в рядах 4-го добровольческого отряда моряков. Тогда-то и заметил командир кавалерийской дивизии полковник П. Г. Новиков смелого и инициативного моряка и назначил его адъютантом.

Сопоставляя письма, присланные мне, рассказы очевидцев, я не нашел в их сообщениях принципиальных расхождений о событиях, происходивших на СКА-0112 с момента его отхода от 35-и батареи.

Командиром СКА-0112 был старший лейтенант Евдоким Арсеньевич Коргун. Его катер в конце июня находился в Сочи после только что закончившегося ремонта.

Получив приказание начальника штаба флота контр-адмирала Елисеева прибыть в Новороссийск и затем следовать в Севастополь, Коргун попросил назначить ему помощника.

Командир СКА-043 лейтенант К. П. Булатов обратился с просьбой к комиссару дивизиона И. Ф. Кардашу разрешить ему идти в Севастополь помощником командира СКА-0112 и получил на это согласие.

Из Новороссийска вышли утром 1 июля. Коргун объяснил Булатову:

– Нам нужно подойти к причалам тридцать пятой батареи, принять оттуда людей и доставить их к тральщикам, которые вышли ночью из Новороссийска к Херсонесскому мысу. Потом принять на свой борт людей и возвратиться в Новороссийск.

Константин Павлович рассказал, что уже во второй половине дня 1 июля гитлеровские самолеты непрерывно не только бомбили, а, сбросив бомбы, обстреливали сторожевые катера из пушек и пулеметов.

Булатов помнит, что СКА-0112 шел третьим. Впереди шли сторожевые катера 029 и 046. На одном из них разорвавшаяся рядом бомба смела всю верхнюю команду, орудийные и пулеметные расчеты. У штурвала пострадавшего катера встал сигнальщик, и СКА, прикрываемый огнем СКА-0112, продолжал следовать заданным курсом к Херсонесскому мысу.

Во время обстрела был убит старший лейтенант Е. А. Коргун, храбрый, волевой командир, прекрасный моряк.

Лейтенант Булатов вступил в командование катером.

– К сожалению, я не могу вспомнить ни одной фамилии из экипажа катера, так как был вместе с ними одни сутки. Но в моей памяти они навсегда остались мужественными, самоотверженными, до конца преданными Родине людьми, – говорил мне при встрече Константин Павлович.

К Херсонесскому мысу подошли уже в темноте. Ориентироваться было трудно – ни буя, ни огней. К причалу 35-й батареи подошли примерно в час ночи 2 июля. С берега слышались шум, выстрелы. Район, где находились сторожевые катера, немцы обстреливали артиллерийским и минометным огнем.

В ночь на 30 июня начальник отдела плавучих средств тыла СОРа капитан 2 ранга И. А. Заруба получил указание от заместителя начальника штаба флота капитана 1 ранга А. Г. Васильева отправить все плавсредства на Кавказ, а что не может уйти своим ходом – взорвать.

На все плавсредства, которые были на ходу, Заруба организовал посадку раненых и отправил их на Кавказ. Плавучий кран, баржи и буксир пришлось притопить – взрывать их было нечем.

Прибыв на 35-ю батарею 1 июля, И. А. Заруба застал там только капитана 3 ранга А. Д. Ильичева, который сообщил, что после полуночи должны прийти тральщики и сторожевые катера, но обстановка настолько напряженная, что организовать посадку будет очень трудно. Заруба остался на батарее.

В 23 часа 1 июля к Зарубе обратился по поручению генерал-майора Новикова майор из штаба 109-й стрелковой дивизии:

– Генерал-майор Новиков просит помочь ему и командирам добраться на корабль. Иван Антонович направился к раненому генералу, представился ему. С Новиковым было около 20 армейских командиров.

С большим трудом добрались до временного причала.

Когда спустились к нему, кто-то из командиров все время громко повторял:

– Пропустите раненого генерала Новикова!..

По доске перешли на сооруженную на консолях из рельс, заделанных в скалу, вторую часть причала, остановились и стали ждать прихода кораблей. Среди сопровождавших генерала Новикова командиров был Иван Антонович Заруба. Он помнит, что причал был до отказа забит. Многие раненые не могли ходить. Их право быть принятыми на корабли первыми соблюдалось в той сложной обстановке.

Наступило 2 июля. С берега к ожидавшим на причале доносился многоголосый шум, выстрелы, разрывы снарядов и мин в акватории бухты. Внезапно в ночное небо поднялся огромный столб огня и спустя несколько секунд ухнул взрыв. Это взлетела на воздух одна из башен 35-й батареи. Через несколько минут раздался второй, такой же силы взрыв.

Первый сторожевой катер подошел не ко второй части причала, где находились генерал Новиков и группа командиров, а к ряжевой его части, сооруженной непосредственно у берега. Стояла небольшая зыбь, и СКА стукнулся форштевнем о причал. На палубу сразу стали прыгать люди, к причалу хлынула толпа.

Е. А. Звездкин этот момент помнит так:

– На берегу, где был построен временный причал, скопилась многочисленная толпа. Когда по шуму с моря определили, что идут корабли, а вышедшая луна помогла разглядеть маневрирующие сторожевые катера, всех охватило крайнее возбуждение. Кое-кто выражал радость стрельбой в воздух, возгласами в адрес прибывших моряков.

По времени это было после полуночи. Звездкин с трудом пробирался к причалу, но так и не смог пробиться через плотную толпу людей. Он слышал, как просили дать дорогу раненому генералу Новикову. Когда к берегу подошел первый катер, толпа хлынула к нему.

С берега было видно несколько маневрирующих сторожевых катеров. Звездкин решил, что организованной посадки не будет. Люди входили в воду, некоторые стояли по грудь в воде и звали на помощь – они не могли плыть. Многие бросились вплавь к маневрирующим катерам.

Звездкин снял ботинки и поплыл навстречу сторожевому катеру, подходившему к консольному причалу. Матросы вытащили Евгения Анатольевича на палубу. Он был в числе первых, поднятых из воды. Звездкин несколько суток не спал и, предельно уставший, сразу же спустился в носовой кубрик, куда его направили моряки, сбросил мокрое обмундирование, лег на свободную койку и мгновенно уснул.

А на консольной части причала все еще оставались командиры вместе с П. Г. Новиковым.

Иван Антонович Заруба вспоминает, что и второй катер не подошел к ним, хотя все время раздавались голоса:

– Подходите сюда, примите генерала Новикова! Второй сторожевой катер подошел к обрыву, откуда подавали сигналы – это капитан 3 ранга Ильичев вызывал корабль.

Мне рассказывали, что Ильичев мог в числе первых попасть на подошедший СКА, но он самоотверженно выполнил свой долг. Когда люди до предела заполнили катер, Ильичев крикнул командиру катера: