Текст книги "Сердце солдата"
Автор книги: Илья Туричин
Жанры:
Детская проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Однажды ночью к Гайшикам пришел товарищ Мартын. Он сидел за столом, пил кипяток с кислыми антоновскими яблоками и то и дело поглаживал седые усы, – видно, о чем-то сосредоточенно думал.
Коля сидел напротив и тоже прихлебывал из белой кружки с отбитой ручкой. В комнате пахло яблоками, как в саду осенью. Когда напились чаю, товарищ Мартын поднялся из-за стола, прошелся из угла в угол, разминая ноги, потом остановился возле Василия Демьяновича.
– Хочу твоего паренька в Ивацевичи послать. Не возражаешь?
– Мал он еще, – сказала Ольга Андреевна, будто Коле впервые ходить в Ивацевичи.
– Вот и хорошо, что мал. Да и дело пустяковое: человеку пару слов сказать. Я бы девчушку эту послал, Еленку из Яблонок, да ей лучше там не появляться.
– Пусть идет, – коротко сказал Василий Демьянович.
У Коли екнуло сердце: наконец-то и ему нашлось дело!
Мартын взял Колю за руку, привлек к лавке и уселся с ним рядом.
– Где Петрусь Борисевич живет, знаешь?
– Знаю. У тетки Варвары, с Козичем.
– Верно… Скажешь ему: «Дороги открыты». И все. Запомнишь?
Коля улыбнулся. Что ж тут запоминать!
– А зачем пойдешь?
– Молоко понесу на продажу.
– Молока нет, – возразил Василий Демьянович.
– А может, Козичу какую посылку от Тарасихи?
– Козичу?
– Скажу ей, что за солью на рынок иду, и прихвачу что.
– Ну что ж, попробуй, – кивнул Мартын. – Только не навязывайся очень. Кто ее знает, Тарасиху эту. Может, и к ней по ночам ходят из Ивацевичей, вот как я к вам. – Он снова прошелся из угла в угол, вздохнул и добавил полувопросительно: – Я сосну часок-другой? До света далеко.
– Ложитесь, ложитесь, – сказала Ольга Андреевна, взбивая подушку на кровати.
Товарищ Мартын снял сапоги и прилег на кровать поверх пестрого одеяла.
– Вы бы разделись…
– Я – по-солдатски…
Спустя минуту товарищ Мартын уже спал. Но Коля уснул не сразу. Все думал о боевом задании…
А утром, только взошло солнце, Коля уже был возле дома Козича. Колючая проволока на заборе, окружавшем сад Козича, заржавела, а забор возле ворот покосился. Коля постучал в калитку. По ту сторону лениво забрехала собака. Он постучал снова. Женский голос испуганно спросил:
– Кто там?
– Я, тетя Елена.
– Кто?..
– Да я ж, Коля Гайшик.
Заскрипела ржавая задвижка, калитка открылась.
– Заходи.
Тарасиха, кутаясь в накинутый на плечи платок, опять плотно заперла калитку.
Хата Козича показалась Коле нежилой, душной, как чердак под железной крышей в жаркий полдень.
– Чего в такую рань принесло?
– В Ивацевичи иду, за солью. А к вам зашел, может, что надо. А то Тарас Иванович обидится…
Тарасиха пододвинула Коле тарелку с яблоками.
– Угощайся, касатик.
«Паданцы. На тебе, небоже, что нам негоже», – подумал Коля, но отказываться от угощения не стал, чтобы не обидеть хозяйку. Выбрал яблоко с пятном поменьше, обтер его о пиджак и надкусил. Оно оказалось кислым и терпким.
– Нонче яблок не тот на вкус, что в прошлые года, – сказала Тарасиха, увидев, как скривился Коля. – Может, ты мешочек моему мужику снесешь? Аль не под силу? С пудик, не боле.
Коля отложил яблоко в сторону. «Кабы не такой кислятины наложила, я бы поволок», – подумал он, и вдруг в голову пришла озорная мысль:
– Лошадь бы… Я бы воз свез. Тарас Иванович человек значительный. Начальник. Он бы продал выгодно.
– Лошадь нельзя. Отобрать могут.
– У Тараса Иваныча?.. Истинный крест! – Коля перекрестился. – Он там над всеми голова, вроде войта. А на обратном пути я вам соли прихвачу.
Тарасиха вздохнула. Муж строго-настрого приказал лошадь никому не давать и самой со двора не выезжать. Но ведь это когда было!
Коля заметил, что Тарасиха колеблется.
– У меня и пропуск есть. Вот. – Он показал Тарасихе свой пропуск. – С печатью. Тарас Иванович лично дал.
Печать убедила Тарасиху.
– Идем в сад…
Коля и раньше бывал в саду Козича. Но теперь сад показался таким же запущенным, как и хата. Стволы яблонь не были обмазаны известью. Трава побита. Всюду виднелись следы лошадиных копыт. Многие ветви яблонь обломаны. Видимо, Тарасиха пасла коня прямо в саду, боясь выпустить его за ограду. Но яблок было много. Часа два Коля помогал Тарасихе наполнять ими ящики и мешки. Их перетащили и уложили на телегу. Туда же Тарасиха сунула кусок соленой свинины килограммов в десять и две четверти самогона в пыльных бутылях, видно, старого запаса.
– Не разбей! – строго сказала она.
– Не разобью, – весело откликнулся Коля.
Тарасиха вывела из сарая тяжелого на подъем старого коня какой-то пыльной масти. Его давно не запрягали, он отвык от сбруи и неуклюже бил задом по оглоблям телеги. Только после того, как Тарасиха несколько раз в сердцах хлестнула его вожжами, он успокоился и позволил себя запрячь.
– Коню побегать надо. Совсем спортится, – по-хозяйски заметил Коля.
Минут десять возились с воротами. Ворота осели и будто вросли в землю. Пришлось поработать лопатой.
Наконец, ворота открыли, Коля уселся на мешки с яблоками, и застоявшийся конь медленно потащил телегу.
– Помоги, господь, – сказала Тарасиха и перекрестила коня, и телегу, и Колю.
Коле, как и любому деревенскому мальчишке, не раз доводилось ездить на лошади – и верхом на водопой да в ночное, и в легких зимних розвальнях, и летом, лежа на возу с хрустким душистым сеном. Но никогда, пожалуй, не получал он такого удовольствия, как сейчас, сидя на мешке с козичевыми яблоками и погоняя вожжами козичева коня. Поглядела бы Еленка!
Отвыкший от работы конь еле передвигал ноги, а Коле хотелось, чтобы все летело навстречу, чтобы ветер свистел в ушах. Он то и дело гикал, вытягивал коня вожжами. Конь приседал от удара, делал неуклюжий рывок, пробегал десяток метров рысью и снова переходил на унылый шаг. Не понимал он состояния Коли!
На КПП солдаты, едва глянув на пропуск, устремились к телеге, жадно ощупали мешки, отведали яблок, откромсали здоровый кусок свинины и утащили в свою будку бутыль с самогоном.
Протрясясь пыльными узкими переулками, Коля подъехал к Варвариному дому. На крыльцо вышла Варвара с малышом на руках. Увидев Колю, улыбнулась:
– Здравствуй, Коля. Что давно не был?
– Некогда. Тарас Иваныч дома?
– Нету.
Из-за избы появился Петрусь с лопатой в руках.
– О-о! Миколка! Здорово, жених! – Петрусь приставил лопату к стене и подошел к Коле. – Здорово!
Коля пожал протянутую руку.
– Да ты целым обозом пожаловал!
Петрусь открыл ворота и завел коня во двор.
– Чей конь-то?
– Тараса Ивановича. И товар его.
Петрусь чуть удивленно посмотрел на Колю.
– А дороги открыты! – тихо шепнул Коля.
Петрусь улыбнулся, в глазах вспыхнули радостные искорки.
– Открыты, говоришь? Ну и ну! – Он хлопнул Колю по плечу.
Когда распрягли коня, Коля сказал:
– Один мешок сховать бы. Для ребятишек.
– Не надо мне Козичева добра! – нахмурилась Варвара.
– Что я, даром ему таскал да вез?
– Правильно. Не обеднеет. – Петрусь подмигнул Коле и, взвалив мешок на спину, унес в избу. Коля пошел следом.
Пришел Козич. Он долго ходил вокруг коня, садился на корточки и зачем-то заглядывал ему под брюхо. Щупал телегу, любовно гладил круглые гладкие яблоки. И, видимо, всем остался доволен.
– Добрый товар… Молодец, хлопец, что привез…
– Я не хотел везти, боялся, что коня отберут…
– Оно, конечно… – ласково согласился Козич.
– Да очень уж тетя Елена просила, – сказал Коля. – Ну и согласился.
Тарас Иванович нашел в ящике бумажку.
Э-ге, тут даже письмецо есть. «Посылаю тебе яблок семь мешков и четыре ящика, самогону две бутыли и свинины…» – прочел он вслух. – Где же семь? Шесть только. И самогону – одна… – Козич уставился на Колю сузившимися вдруг глазками.
«И когда она записку успела сунуть?» – подумал Коля, а вслух сказал:
– Солдаты на КПП отобрали. А попробуй, не отдай! Они и коня б отняли. Лучше уж мешок да бутылку потерять, чем все.
– Так-так-так… Ах, ироды, бандюки. У ребенка яблоко отымают! – пробормотал Козич. – Ну ладно. Продам яблоки – тебя не обижу. За Козичем, сынок, еще не пропадало.
Обратно Козич отправил Колю с несколькими мешками соли и велел Петрусю проводить его до КПП.
Конь и домой шел медленно, но Коля теперь его не погонял. Хорошо было сидеть рядом с Петрусем и тихо разговаривать. Коля рассказывал о том, что творят партизаны на железной дороге, в городах…
Петрусь вздохнул:
– Да-а… А ты тут играй в пивной!..
Когда подъехали к КПП, Петрусь, натянув вожжи, остановил коня.
– Вот что, Микола, зайди к нашим. Скажи, пусть уходят в лес. Да чтоб не откладывали.
Коля вопросительно посмотрел Петрусю в глаза. Тот нахмурился.
– Всего тебе сказать не могу. Но только предупреди: могут спалить.
– Хорошо.
– Вы как с Еленкой-то? Целуетесь, поди, на крылечке?
У Коли от смущения даже слезы выступили на глазах. Ведь ничего подобного и не было!
– Ну-ну, не сердись, это я так, пошутил! Ну, езжай…
Всю обратную дорогу Коля думал о Еленке и ее брате, Петрусе, которому, видно, очень трудно жить среди предателей и фашистов, подлаживаться к ним.
А когда подъехал к перекрестку, свернул не вправо, к Тарасихе, а влево, в Яблонку. Черт с ней, с Тарасихой, обождет!
Еленка еще из окна увидела Колю, сидевшего на телеге с мешками, выскочила на крыльцо. Коля спрыгнул на землю.
– Здравствуй.
– Здравствуй! – Еленка, улыбаясь, протянула Коле руку. – Заходи в хату.
В хате, усевшись на лавку возле стола, они долго молчали. Коля крутил в руках кепку. Еленка поглядывала на него исподлобья. Потом сказала, как о самом важном в жизни:
– У нас цыплята проклюнулись.
– Много?
– Одиннадцать. Как шарики. Даже в руки взять боязно.
– А я в Ивацевичах был.
Еленка подняла голову.
– Петруся видел?
– Видел.
– Как он там?
– В пивной играет. Велел сказать, чтоб уходили.
– Куда? – не поняла Еленка.
– В отряд, в лес.
Еленка закусила губу:
– Хорошо.
– Велел сказать: спалить могут. Так что уходить обязательно надо.
– Сейчас же? – растерянно спросила Еленка.
Коле стало жаль ее. Все-таки девчонка. Вдвоем с матерью им и вещей своих не унести. Даже самого необходимого.
– Ты вот что, – сказал Коля, – собирай вещи потихоньку. А я завтра приду – помогу тащить.
– Только приходи, когда стемнеет.
Снова помолчали.
– А я соль везу.
– Соль?
– Тарасихе. Козич послал… – Коля перестал крутить в руках кепку и вдруг напялил ее на голову. – Слушай, Еленка! Может, тебе соли надо?
Еленка пожала плечами:
– Зачем?
– А в лесу? Может, у партизан соли нет. Я тебе два мешка скину. Хватит Тарасихе и трех… Нет… Ей и двух хватит! – Коля встал. – Иди-ка помоги.
– Что ты, чудной!.. Как же мы их в лес поволочем!
– На лошади. Мы кого надо известим, они за солью приедут и вас с матерью прихватят. Ясно? Ну-ка помоги.
Коля выскочил на улицу. Подвел коня к самому крыльцу. Вдвоем с Еленкой с трудом стянули три тяжелых мешка, втащили их в сени.
– Ну вот… – Коля снял кепку и отер ею пот со лба. – Я поехал. До завтра.
Петрусь возвратился домой, весело насвистывая новый немецкий мотивчик.
Козич сидел возле стола, напялив на нос очки в большой роговой оправе и читал потрепанную брошюру о пчеловодстве. Очки делали его похожим на старую слепую сову. Подняв голову, он посмотрел на Петруся.
– Проводил?
– Проводил.
– Бойкий паренек.
– Услужлив больно… – пренебрежительно бросил Петрусь.
– Вот и хорошо. Ты человеку услужи раз-другой. Глядишь, и тебя человек не забудет…
– А если забудет?
– Забудет? – Козич ласково улыбнулся и потер руки. – А ты ему еще раз услужи, он и вспомнит… Вот ты господину коменданту музыкой услуживаешь, он тебя стопочкой не обнесет.
– Это уж точно, – усмехнулся Петрусь. – Вчера коньяку пивную кружку налил. «Пей, – говорит, – за здоровье нашего фюрера!»
– Выпил?
– А как же… За здоровье фюрера да не выпить! Выпил… А кружку – вдребезги об пол.
– Да ну?
– Вот те и ну… Хозяин подлетел: «Ты что, такой-растакой, посуду бьешь?» А я ему говорю: бью и буду бить. Из какой кружки за здоровье нашего божественного фюрера выпили, ту кружку надо вдребезги, чтоб больше из нее ни за чье здоровье не пили, потому как кружка становится исторической! А господин комендант Штумм, говорю, самолично прикажет доставить вам откуда ни есть хороших пивных кружек, чтобы из них могли пить за фюрера и бить об пол. А господин комендант тут же сказал: «Приказываю». И дело с концом.
Козич засмеялся.
– Вот видишь, всем услужил – и хозяину, и коменданту.
– Так ведь, Тарас Иванович, с волками жить – по-волчьи выть.
– Ты насчет волков не очень-то…
– Пословица такая. А вот вы, я гляжу, не очень услужливы.
– Это как же? – Козич снял очки.
– А так. Вот, к примеру, господин Вайнер – большой начальник, а вы ему и презенту-то ни разу не сделали.
– Презенту?
– Ну да. Подарок там какой…
– Что ты!.. – испуганно отпрянул Козич от Петруся. – Да я к нему без вызова и зайти-то не могу. А и вызовет… Аж в коленках дрожание…
Петрусь засмеялся.
– Ну и ну! Старый человек, а я его учить должен! Если сами боитесь – кого другого пошлите.
Козич снова напялил очки. Мысль Петруся ему понравилась, и он спросил:
– А какой же ему презент сделать?
– Это уж вам виднее. У Гоголя судья брал борзых щенков.
– Да где же я их возьму?
– И не надо. Это так только, литература. Я бы лично, как артист и интеллигентный человек, презентовал бы, скажем, золотую табакерку…
Козич пожевал губами:
– У меня и средствов столько нет…
– Или корзину фруктов, а к ним – бутылочку дорогого, хорошего…
Козич снова пожевал губами…
– А можно и просто фрукты. Яблоки, к примеру.
– Яблоки?
– А что ж! – Петрусь встал, шаркнул ножкой и сказал, кланяясь и улыбаясь: «Извольте, дорогой господин Вайнер, принять мой скромный презент – яблоки из моего личного сада. Сам растил». – Потом выпрямился, щелкнул каблуками и другим голосом произнес: – «Благодарю вас, господин Козич, вы очень любезны. При случае я не премину доложить нашему обожаемому фюреру о ваших заслугах». Вот оно как все делается, Тарас Иванович!
– Э-э-э, брешешь ты все. – Козич сунул очки в футляр и ушел из дома.
Петрусь взял баян. Тронул лады. Перебор зарокотал на низах, побежал вверх и рассыпался по избе тонким серебром. Петрусь прислушался к замиравшим звукам. Вздохнул. Потом тихонько заиграл что-то свое, причудливо сплетая неведомую мелодию. Он любил сидеть вот так и играть все, что просится на легкие пальцы, играть для себя и думать. Легче всего думается под музыку.
«Дороги открыты». Ну что ж… Пора. Он ждал этого дня. Ради него играл до утренних петухов в пивной, пил за здоровье фюрера, угождал.
И вот этот день пришел. И Петрусь расплатится за все сполна!
А Козич согласится. Конечно, можно пойти к Вайнеру и просто так. Но лучше с презентом от Козича. Только бы Вайнер согласился принять подарок.
Трогают пальцы лады баяна. И баян тихо, загадочно поет…
Через час вернулся Козич с корзинкой, плетенной из крашеных прутьев.
«Клюнуло», – подумал Петрусь и заиграл какой-то фокстрот.
– Упражняешься?
– Упражняюсь.
– Ну-ну… Вот, корзиночку добыл…
Петрусь удивленно поднял брови:
– Зачем?
– Для презенту.
– Мне, что ль, презент?
Козич улыбнулся ласково и не ответил.
Петрусь все играл и играл, искоса наблюдая за Козичем. Тот подтащил к столику мешок, развязал его и начал выбирать яблоки, отыскивая покрупнее, порумянее, без единого пятнышка. Отобранные яблоки он бережно вытирал рушником и так же бережно укладывал в корзину. Когда корзина была наполнена с верхом, Козич отошел и, придирчиво сощурив белесые глазки, посмотрел на нее со стороны.
– Ну как? – спросил он Петруся.
– Вы про что?
– Как, спрашиваю, презент? Сойдет?
Петрусь перестал играть. Посмотрел на корзину, будто впервые ее увидел.
– Ого! Такие яблоки хоть сей секунд на Всесоюзную сельскохозяйственную или прямо в Кремль!
– Т-с-с… – яростно замахал на него руками Козич. – Ополоумел? Про Кремль нишкни… Пронеси, господи! – Он перекрестился, потом добавил шепотом: – Разве ж можно такие слова…
Петрусь только пожал плечами и снова заиграл.
«Сам пойдет или попросит, чтоб отнес?»
Козич потоптался вокруг корзинки. Сел возле Петруся. Помолчал немного, делая вид, что слушает. Потом будто сам себя спросил:
– Только вот как ее передать?
Петрусь не ответил. И Козич добавил:
– Пока яблоки свежи. А то, может, побились они в мешке-то? Пятнами пойдут. – Козич положил руку на меха гармони.
– Может, ты отнесешь? Мне как-то неловко, – он снизу, заискивающе посмотрел на Петруся.
«Трусишь, шкура», – подумал Петрусь и спросил:
– А что я буду с этого иметь?
– Я отблагодарю, не сумлевайся, – торопливо забормотал Козич, – я отблагодарю, за мной не станет. Чего хошь для тебя сделаю.
Петрусь снял с плеча ремень, поставил баян на лавку.
– Заводик при случае поможешь купить?
– Заводик? – Козич заморгал глазами.
– А ты что ж, думаешь, я даром в пивной играю? – веско, напирая на каждое слово, сказал Петрусь. – Я заводик давно в мечтах держу. Мне бы заводик, я бы развернулся! Я бы показал себя! – Петрусь поднял над головой кулак и грохнул по столу. Упало несколько яблок.
Козич смотрел на него изумленно, будто видел впервые.
– Ах, сукин сын!.. Вот это да! Вот это…
Петрусь подмигнул.
– Ну как, Тарас Иванович, по рукам? Я за тебя перед начальством словечко замолвлю, ты – за меня? Согласен?
– Я всегда готов… Всей душой…
Петрусь с такой силой сжал ладонь Козича, что тот охнул и присел.
Через час Петрусь стоял возле колючей проволоки, опоясывающей резиденцию Вайнера, и отвечал на придирчивые вопросы дежурного, которого вызвал часовой.
– Кто вы есть?
– Петрусь Борисевич, музыкант. Играю в бирзале для господ офицеров.
– Какой имеете дело к господин Вайнер?
– По поручению господина Козича, с презентом. И еще разговор есть, деловой.
– Что корзина?
– Яблоки, господин начальник, от господина Козича господину Вайнеру подарок.
– Яволь! – Дежурный приподнял чистый, расшитый белорусским орнаментом рушник, потрогал яблоки.
– Гут. Идемте.
Когда Петрусь вошел в кабинет, Вайнер сидел за столом и писал.
Петрусь видел тщательно зачесанный гладкий пробор.
– Здравствуйте.
Вайнер не ответил, дописав фразу, поднял голову, светлыми холодными глазами внимательно посмотрел на Петруся.
– Господин Борисевич?
Петрусь кивнул.
– Чем могу быть полезен?
Петрусь подошел к столу и поставил на него корзину.
– Господин Козич просил принять от него скромный презент – яблочки собственного сада.
– Вот как? – Вайнер с любопытством приподнял рушник. – Очень мило. А почему же господин Козич не сделал это сам?
– Боится, – спокойно ответил Петрусь.
– Боится?
– А вас многие боятся.
– И вы?
– Немножко…
Вайнер засмеялся.
– Да вы шутник, господин Борисевич! – Вайнер взял из корзины яблоко и, зажав его в пальцах, ловко разломил пополам. Одну половинку протянул Петрусю.
– Прошу.
Петрусь взял яблоко. Посмотрел Вайнеру прямо в глаза и молча начал есть. Вайнер тоже жевал яблоко, мысленно упрекая себя за то, что после взрыва в управлении войта стал чрезмерно осторожным.
Петрусь, не зная, как удобнее начать разговор, решил «взять быка за рога».
– Могу я с вами говорить начистоту?
– Разумеется.
– Правда ли, что партизаны напали на Святую Волю?
Вайнер ожидал любого вопроса, только не этого. Но сделал вид, что не удивился.
– Откуда вам это известно?
– Слухом земля полнится. Весь рынок только об этом и судачит.
– Ах вот как!
– Говорят, что сожгли тамошний лесозавод?
– И маслозавод, – добавил Вайнер, пытаясь угадать, к чему клонятся эти странные вопросы.
– Я интересуюсь исключительно лесозаводом. Он сгорел дотла?
– Нет. Кое-что уцелело.
– А запасы древесины?
– Тоже.
– Во сколько же он сейчас ценится?
– Вы что, собираетесь купить? – усмехнулся Вайнер.
– Именно. Я давно мечтаю открыть свое собственное дело. Я кое-что скопил с помощью баяна. Но раньше, при Советах, не было возможности. Сейчас другое время, господин Вайнер. Имея лесозавод, можно неплохо заработать, вывозя лес в Германию.
– Гм… Я не ожидал такой… такого предложения. Все это надо взвесить.
– Понимаю. И если уж вы позволили быть откровенным, я скажу так: услуга за услугу. Вы мне поможете купить завод, я вам – накрыть партизан.
Вайнер нахмурился.
– Каким образом?
– Я выведу вас к их лагерю в лесу.
– О-о! – только и сумел сказать немец.
БОЛОТНЫЙ МАРШКоля подробно рассказал отцу о своей поездке в Ивацевичи, о мешках с солью, оставленных у Борисевичей, о том, что Еленке и ее матери надо уходить в лес.
Василий Демьянович ничего не ответил сыну и ни о чем не спросил, только ласково потрепал его волосы.
Коля приметил: последние дни отец стал молчаливее, часто задумывался о чем-то своем. Иногда он шептался с матерью в саду. А когда кто-нибудь из ребят подходил, оба умолкали. Видно, скрывали что-то от них. Но что?
Когда стемнело, Василий Демьянович надел картуз и ушел. Вернулся часа через три. Коля уже лежал под одеялом, слышал, как звякнул отец ковшиком – пил воду. Коля догадался, что отец ходил к партизанам. Лагерь далеко, но к утру там все будут знать. Через весь район протянулись невидимые нити партизанской связи. Отец – один из узелков. Это Коля понимал. А недавно дошел слух, что в районе появились люди из самой Москвы. Никто не знает, что это за люди, где прячутся, но невидимая ниточка протянулась даже в столицу.
Коля зримо представил себе все эти нити. Они – будто гигантская паутина, и в ней все больше и больше запутываются мухи – немцы.
…Утром отец тоже ничего не сказал, а Коля не посмел его спрашивать. С матерью и Ниной он ушел на огород копать картофель. Машинально выворачивал гроздья крупных тонкокожих клубней, отряхивал их от земли, бросал в поржавевшее мятое ведро, а думал о Еленке. Придет ли подвода? Успеют ли выехать?
Когда солнце накололось на вершины сосен, отец снова надел картуз и кивнул сыну:
– Пошли, что ли?
Коля понял: в Яблонку.
Еленка обрадовалась их приходу. Мать ее, молчаливая, маленькая, хрупкая женщина с такими же, как у дочери, большими серыми глазами пригласила их к столу – чаевничать.
В хате не было приметно никаких следов сборов в дорогу. Все на своих местах, пол тщательно выскоблен, стекла промыты, будто хозяйки ждали гостей, а не собирались в далекий путь.
Пока пили чай, Еленка вышла закрыть ставни.
Коля тоже вышел. Остановились у плетня, прислушиваясь к каждому звуку на улице.
В бездонном небе мерцали звезды. Иногда какая-нибудь срывалась и стремительно падала за горизонт. Было прохладно и тихо.
Долго стояли молча. Коля слышал Еленкино дыхание. Ему было хорошо и спокойно, оттого что она стоит рядом с ним.
– Может, не приедут? – вдруг тихо спросила Еленка.
У Коли пересохло горло. Он кашлянул.
– Должны бы… Батя сообщил…
И снова стояли молча, вглядываясь в ночь. Но ощущение покоя исчезло. Коля уже не видел падающих звезд, не слышал кузнечиков. Еще час-полтора, и Еленке надо уходить в лес.
Оба сразу услышали стук копыт, дружно повернули головы в ту сторону, откуда он доносился.
– Едут, – шепнул Коля.
– А может, не они?
Из темноты появилась лошадь, запряженная в телегу. На телеге сидел, свесив ноги, незнакомый парень. Поравнявшись с Колей и Еленкой, он остановил лошадь, спрыгнул с телеги и пошатнулся, озираясь. Ребята разглядели молодое лицо с отупевшими мутноватыми глазами.
Парень икнул:
– И к-куда ж это я з-заехал, голубки?
Ребята промолчали.
– Вот так хватишь лишний стакан и едешь не знамо куда. – Парень снова огляделся. – Это какое село?
– Яблонка, – сказал Коля.
– Яблонка? – переспросил парень. – А хата чья?
– А вам чью надо?
– А мне все равно, – сказал парень. – Мне бы переночевать… А то я в болото… к лешему заеду…
– Приказано на ночь никого не пускать, – сказала Еленка. – За это – расстрел на месте.
– А если я к приятелю зайду? А? У меня тут приятель гармонист. Петрусем звать. Не его ль хата?
– Ну его, – насторожилась Еленка.
– А вы его сестрица?
Еленка кивнула.
Парень, ни слова не говоря, все так же пьяно пошатываясь, пошел в избу. Еленка и Коля переглянулись и направились за ним.
– Здравствуйте, – сказал парень, входя. – За солью приехал.
Еленка и Коля глядели на парня с изумлением: теперь он был совершенно трезв, только в глазах мелькали веселые, озорные искорки.
– Собирайтесь быстрей, – сказал он. – Я и так запоздал. Места незнакомые, заплутался.
– Что слышно? – с тревогой спросил Василий Демьянович.
Видно, парень понял, о чем он спрашивает. Лицо его вдруг помрачнело.
– Прет, гад…
Мешки с солью и узлы положили на телегу, прикрыли сверху полушубками.
Мать и Еленка попрощались с Василием Демьяновичем.
– Спасибо вам.
Еленка протянула Коле руку.
– До свиданья, Коля.
Он крепко сжал ее маленькую теплую ладонь. Ему не хотелось отпускать ее долго-долго. Еленка уже забралась на телегу, а он все держал ее за руку. Партизан хлестнул лошадь. Телега скрипнула и вскоре исчезла в ночи.
Коля долго еще чувствовал в своей руке теплую нежную ладошку Еленки. Но Еленки уже не было, и мир казался опустевшим.
Последнее время Вайнер находился в отличном расположении духа. Армия фюрера вышла к Волге. Теперь войска двинутся на север, перережут коммуникации русских, сожмут Москву в кольцо и – конец. Россия задохнется в петле.
Даже местные неприятности не могли омрачить настроения.
В свете последних событий на фронте приход Борисевича показался Вайнеру добрым предзнаменованием. Что ж, это закономерно, предприимчивые люди, чуя прочность власти фюрера, ищут с ней сотрудничества. Борисевич неглуп. У него – верное чутье. Можно будет продать ему этот сгоревший лесозавод. Или даже подарить за услугу немецкому командованию. Пусть вкладывает капитал, разворачивает производство. Германии нужен лес, ведь придется заново отстраивать свою новую колонию – Россию.
И все-таки лишняя проверка не мешает. Вайнер и раньше надеялся использовать Борисевича в качестве проводника. Налет на Святую Волю несколько смешал карты. Сейчас партизаны думают, что немецкое командование растеряно. Что ж, тоже подходящий момент для нанесения решающего удара в самое сердце партизан.
Вайнер вызвал Козича.
Козич пришел, как и всегда, содрогаясь от неодолимого страха. Но Вайнер принял его приветливо, даже ласково.
– Вы и не представляете себе, дорогой Козич, сколько приятных минут доставили вы мне своим подарком. В вашем саду чудесные яблоки! – улыбаясь, сказал Вайнер.
Красивое лицо его с тщательно выбритыми розовыми щеками казалось Козичу лицом бога. И он только бормотал, ошалев от радости:
– Всегда готов… Чем могу… Всегда, пожалуйста…
– И этот ваш гармонист, господин Борисевич, показался мне человеком приличным, очень преданным. Вы давно его знаете?
– Да-а… Еще при панстве польском…
– Вот видите, – одобрительно сказал Вайнер. – Мне бы хотелось сделать для этого молодого человека что-нибудь хорошее. Мы ценим таких людей, как вы и он.
Козич растрогался, смотрел на Вайнера восторженно и умильно.
– Может, у господина Борисевича есть какие-нибудь планы на будущее, мечты? – осторожно спросил Вайнер.
– Есть, есть… – закивал Козич.
– Какие же?
– Ба-альшие, господин начальник. Размах! Мечтает свое дело завести. Заводик собственный.
Вайнер удивленно поднял брови:
– Вот как? Весьма похвально… Что ж, может быть, я со временем буду ему полезен… У нас отлично идут дела на фронте. Мы – на Волге. Красной Армии конец!
Поговорив еще немного о победах немецкого оружия, Вайнер отпустил Козича и задумался. Борисевич действительно мечтает о собственном лесозаводе. Чудесно! Значит, он поможет накрыть партизан в лесу.
А Козич спешил домой, подгоняемый нежданной радостью. Ай молодец Петрусь! Догадался насчет презенту. Угодили мы начальству!
Дома еще с порога он крикнул Петрусю:
– Поздравляю. Уговорил я господина Вайнера. Будет тебе заводик. Сперва он артачился, но я ему так, мол, и так, дела наши на фронте хорошие… В общем, уговорил!
Петрусь усмехнулся:
– Ну что ж, Тарас Иванович, придет день, уж я тебя не забуду, отблагодарю!
– Не забывай, Петрусь, не забывай своего благодетеля. Я за тебя словечко замолвил, и ты за меня замолвь. Может, войтом меня назначат? А? Немцы-то на Волге. Советам – капут!
– Назначат тебя, Тарас Иванович, войтом. Назначат.
Петрусь отвернулся и долго смотрел в окно. И счастье Козича, что он не видел его лица.
Сводки, передаваемые ставкой, были полны оптимизма. Они бодрили, поддерживали, вселяли уверенность. Вайнер забыл о недавних «неприятностях» под Москвой. Всегда легко забываешь то, о чем хочется забыть.
С каждой сводкой все более близким казался конец затянувшейся войны, все более случайными налеты партизан. И оттого, что так блестяще складывались дела на Волге, казалось, что и здесь легко покончить с партизанами одним решительным ударом.
Вайнер собрал у себя офицеров и произнес краткую речь. Она была энергична, полна уверенности и здорового оптимизма, как сводки из Берлина.
А через неделю, глухой, безлунной ночью, внезапно, в полном молчании, чтобы не выдать себя партизанским разведчикам, из Ивацевичей в разных направлениях вышли небольшие отряды. Точно в назначенное время эти отряды собрались на окраине леса. Солдат было около шести тысяч, но оттого, что они молчали, Петрусю казалось, что их гораздо больше. Он нервно покусывал нижнюю губу. Рядом с ним, словно оберегая его от каких-либо случайностей, стояли три здоровенных автоматчика.
Петрусь понимал, что Вайнер не доверяет ему до конца, но теперь это уже не имело никакого значения.
– Пора, – тихо сказал Вайнер. – И помните, господин Борисевич, каждый шаг вперед приближает вас к желанной цели.
– Спасибо, пан Вайнер, – так же тихо ответил Петрусь. – Я готов.
Он кивнул автоматчикам и двинулся в глубь леса. Позади кто-то вполголоса отдал команду.
Петрусь шел, то и дело отстраняя от себя ветки. Он с наслаждением вдыхал влажный запах леса и чутко вслушивался в тяжелые шаги солдат. Мысленно Петрусь видел всю колонну. Ядовитой змеей втягивается она в дремлющий лес и ползет, чтобы смертельно ужалить этот лес в самое сердце… Ползет меж высоких стройных сосен, меж белых берез, подминая нежный подлесок.
Прямо – сухая дорога, налево – болота, покрытые лесом. Петрусь решительно свернул налево.
Все влажней под ногами земля. Все сильнее пахнет болотной гнилью. Вот уже мягко пружинит мох, хлюпает под сапогами.
За спиной тяжело дышат автоматчики.
Вода уже по колено, холодные струйки ее текут за голенища сапог. Хорошо!
Петрусю с детства знакомы эти места и, несмотря на темноту, он ясно представляет себе болото: зыбкое, кочки покрыты светлым мхом, и между ними застоявшаяся темно-коричневая вода, все реже и реже осины да покореженные чахлые березки. Здесь надолго завязнут легкие пушки фашистов, и жадная, гнилая вода поглотит не один зарядный ящик!
Тяжело дышат автоматчики. Хлюпает вода. Кто-то упал, выругался.
Вязнут ноги, все тяжелее становятся набухшие, облепленные грязью сапоги. Болото изматывает.
Скоро рассвет.
