Текст книги "Сердце солдата"
Автор книги: Илья Туричин
Жанры:
Детская проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
НЕДРЕМЛЮЩИЙ ЛЕС
ПОВЕСТЬ
Часть I ДЕТСТВО
ТАЙНИКПо ухабистой проселочной дороге, ведущей к поселку Ивацевичи, поседевшая от пыли кляча тащила старую, расшатанную телегу. На телеге стояли две бочки, укрытые деревянными крышками. Телегу встряхивало на ухабах, и прикрученные веревками бочки гулко бились одна о другую.
Рядом с телегой шагал мужик со спутанной рыжей бородой. Когда телегу сильно встряхивало, он беспокойно посматривал по сторонам тусклыми серыми глазами и нарочито громко понукал лошадь:
– Но, не балуй!
Светало. За телегой клубилась сизая пыль. Свежий ветерок легко сносил ее с дороги, и она оседала на темных кустах, редких березах и осинах, ложилась на гнилые болотные лужи, редко поросшие осокой.
Лошадь дотащилась до асфальтированного шоссе. Телегу перестало трясти. Мужик облегченно вздохнул и натянул вожжу, сворачивая направо.
Впереди, на светлевшем крае неба, четко определились густые ряды хат и сараев – поселок Ивацевичи.
Мужик прикрикнул на лошадь. Лошадь дернула телегу, но продолжала идти тем же ленивым привычным шагом.
У въезда в поселок стояли два немецких солдата в зеленоватых мундирах, круглых касках, с автоматами на груди. Один солдат шагнул на дорогу.
Мужик натянул вожжи. Лошадь охотно остановилась и повела ушами.
– Хальт! – крикнул солдат.
– Хальт, хальт, стою, – угрюмо буркнул мужик.
– Кто здесь? – спросил немец.
– Кто! Не видишь? Кажинный день ездию. Воду вожу вашему оберу-лейтенанту… Воду… Вассеру…
– О-о! Вассер, – сказал солдат и постучал прикладом автомата по одной из бочек. Бочка гулко загудела.
– Но-но, – рассердился мужик. – Побьешь – оберу вашему пожалуюсь.
– Вассер, вассер… Можно… – Солдат махнул рукой в сторону поселка и сошел с дороги.
Мужик дернул вожжи и чмокнул. Лошадь потащила телегу дальше. Телега загромыхала. Мужик негромко выругался и настороженно оглянулся.
Заросшая чахлой травой улочка была пустынна. Окна изб наглухо закрыты коричневыми, синими, голубыми, зелеными ставнями. За покосившимися ветхими изгородями зеленели яблони, отягощенные уже розовеющими плодами. На огородах цвел белым и сиреневым цветом картофель.
Где-то хрипло пропел петух.
Лошадь сама остановилась у колодца.
Мужик короткими непослушными пальцами торопливо начал развязывать веревки. Тугие узлы не поддавались.
– От завязал так завязал, – крякнул он, довольный своей работой.
Наконец веревки ослабли. Мужик снял крышку с передней бочки, вытащил из нее ведро. Поставив ведро под изгиб трубы, он качнул до блеска отполированный руками железный рычаг вверх-вниз, вверх-вниз. В дно ведра звонко ударила серебряная струя воды. Не заполнив ведра, мужик снова оглядел улицу, быстро подошел к другой бочке и снял крышку.
– А ну давай…
Из бочки выглянул парень лет двадцати двух, без шапки, темноволосый, с небритыми щеками, одетый в красноармейскую гимнастерку с оторванными петлицами. Парень плотно сжал губы и тихо простонал.
– Скоренько, – поторопил мужик и помог ему вылезть.
Парень спрыгнул на землю и с трудом удержался на ногах, затекших от сидения в бочке.
– До чего же неудобный вид транспорта! – сказал он, подтягивая голенища хромовых командирских сапог.
– Да уж не метра́, – буркнул мужик и, озираясь, добавил: – Видишь – четвертая калитка направо… доска новая… Тетей Катей хозяйку кличут… Она тебя сведет с нужным человеком.
– Спасибо.
– Не за что, – угрюмо буркнул мужик.
– Тебя как звать-то?
– Да хочь Иваном, хочь Романом. А можешь Миколой кликать.
– Ну бывай, Микола. Не поминай Алексея Черкова лихом.
Чуть пошатываясь, Алексей пошел вдоль забора, отсчитывая калитки, чтоб не ошибиться. Четвертая, с новой желтой доской была чуть приоткрыта.
В маленьком дворике, заросшем широкими лопухами, было пусто. Окна рубленой почерневшей хаты закрыты ставнями. Крыльца возле двери не было. Алексей потянул за деревянную ручку. Дверь оказалась запертой. Он тихонько постучал. За дверью послышались шаркающие шаги, кашель, что-то упало. Потом хрипловатый женский голос спросил.
– Кого в такую рань носит?
– Мне бы тетю Катю, – тихо ответил Алексей.
– Аль за самогоном? Ох, уж эти опохмельщики. Покою от вас нет.
Щелкнул ключ. Дверь приоткрылась. Алексей шагнул в темноту сеней. Женщина, открывшая дверь, вышла во двор и тут же вернулась. Алексей все еще стоял в маленьких темных сенцах.
– Чего стоишь? Иди в хату.
Хозяйка прошла вперед, и Алексей очутился в большой, но душной комнате. Слева громоздилась печь. Вдоль стены, от порога до «переднего угла», тянулась широкая скамья. На стене белели какие-то фотографии.
– Садись, соколик.
Алексей сел на лавку и вытянул ноги. Было приятно сидеть вот так, прислонясь к стене, впервые за много дней ощущать крышу над головой и вдыхать запах ржаного хлеба, овчины, теплого человеческого жилья. Глаза быстро привыкли к полумраку, и Алексей разглядел женщину, хлопотавшую возле печи. Она была маленькая, в пестрой кофте, длинной темной юбке и больших валенках. Лицо ее бороздили глубокие морщины, седые волосы собраны сзади в реденькую «кику». Глаза – не поймешь какие, так они ввалились в темные, окруженные сетью морщинок впадины.
– Вы и есть тетя Катя?
– Ну, – произнесла женщина напевно, как говорят только в Белоруссии. Это «ну» звучало, как «да». – На вот, поешь.
Она поставила на стол тарелку с белыми кусочками сала, редиской и зеленым луком и положила рядом большой ломоть хлеба.
– Спасибо… Я не хочу…
– Ну? А я так помыслила: кто в бочках ездит, у того и брюхо пусто как бочка. – И тетя Катя засмеялась, обнажив два ряда нетронутых временем крепких зубов.
Засмеялся и Алексей, махнул рукой и принялся уплетать и хлеб, и сало, и хрусткую редиску.
Пока он ел, тетя Катя сняла с огромной деревянной кровати два пестрых одеяла, сшитых из цветных лоскутков.
– Придется тебе посидеть на чердаке.
Когда он поел, хозяйка вывела гостя в сени и указала на тонкую березовую лесенку.
На чердаке Алексея сразу обдало холодом. Солнце еще не нагрело крышу. Завернувшись в одеяла, Алексей прилег на охапку старого сена.
Внизу прошаркали шаги. Где-то в углу заскреблась мышь. Тоненько просвистел в щелку ветерок. Потом все стихло. Некоторое время Алексей ворочался. Побитое во время езды в бочке тело ныло, лежать было неловко и больно. Но усталость взяла свое, и Алексей уснул.
Сон его был тревожным… Эскадрильи самолетов с черными крестами на крыльях с высоты несутся прямо на Алексея. Гремит вздыбленная земля, и треск падающих придорожных сосен в этом грохоте кажется не громче треска ломаемой спички… По дороге, ревя моторами и стреляя наугад, мчится колонна фашистских танков… Батальон, вернее – остатки его, оторванные от своего полка, пробираются топкими болотами на восток… Медленно бредут красноармейцы в изорванных, заляпанных глиной гимнастерках, смятых пилотках, усталые, измотанные…
В душной болотной ночи спит усталый батальон. Тихо. Только стонут во сне раненые да где-то далеко-далеко, как отзвуки уходящей грозы, рокочет канонада. Алексей с двумя бойцами идет вперед, на восток, разведать завтрашний путь…
…Маленькое село. Глухие очереди автоматов. Винтовочные залпы. Желтые, зеленые, красные светляки трассирующих пуль летят к лесу… Падает идущий впереди боец. Алексей стремительно бросается на землю. Стреляет наугад в ночь и ползет к лесу…
И опять тишина. Он один в заболоченном лесу. Что это было? Случайность? Засада? Надо предупредить батальон, обойти деревню.
Ноги вязнут по колено в тепловатой жиже. Сапоги набухли и стали тяжелыми. Ветви низкорослых берез хлещут по лицу…
Светлеет горизонт, а батальона все нет. Алексей кричит, но даже эхо не отвечает ему. Он один, один…
Луч солнца пробивается сквозь тьму.
– Товарищ…
Кто-то зовет… Свои… Батальон…
– Ребята, я здесь, ребята!
– Тише, соколик.
Откуда в батальоне женщина?..
Здесь холодно и сыро. Зубы стучат от мозглой сырости болота…
– Проснись, соколик. Там тебя человек ждет.
Алексей проснулся и сразу вспомнил путешествие в бочке, и тетю Катю, и лесенку, по которой влез на чердак.
В избе тепло. После чердачного мрака керосиновая лампа сияет необыкновенно ярко. Даже глазам больно. Алексей, войдя в комнату, прищурился и увидел сидящего у стола плотного мужчину с круглой лысой головой и коротко стриженными усами. Он сидел на лавке, барабанил по краю стола пальцами и светлыми спокойными глазами внимательно смотрел на Алексея.
– Здравствуйте. Садитесь. – Голос у лысого тоже спокойный, уверенный. – Выспались?
– Продрог.
– На-ка, выпей, – сказала тетя Катя и налила из бутылки в стакан светлую, чуть мутноватую жидкость, похожую на сильно разведенное молоко.
«Самогон», – понял Алексей и почему-то вопросительно посмотрел на мужчину. Тот одобрительно кивнул:
– Пейте. Согреетесь.
Алексей выпил, поперхнулся и, поспешно взяв со стола брусочек сала, сунул его в рот.
– Садитесь, – снова пригласил мужчина.
Алексей сел.
– Ешь, закусывай, соколик. – Тетя Катя придвинула к нему тарелку с вареной картошкой.
– Спасибо… Недавно ел.
Тетя Катя засмеялась.
– Недавно… Сейчас уже к ночи…
Алексей молча принялся есть.
Лысый взял с тарелки кусок хлеба, аккуратно положил на него тонкий ломтик сала, откусил и начал не торопясь жевать.
Так они молча сидели друг против друга и ели. Алексей смотрел на руки мужчины. Они были в царапинах, ссадинах, темные – видно, металлическая пыль давно въелась в кожу.
«Заводской или железнодорожник», – подумал Алексей.
Когда поели, мужчина вынул из кармана светлый портсигар, и Алексей увидел на крышке барельеф Пушкина с потертыми до желтизны баками. Желтые баки будто омолодили лицо поэта. Мужчина щелкнул портсигаром, предложил Алексею тоненькую папироску.
Закурили. Незнакомец повертел портсигар в руках и вдруг посмотрел прямо в глаза Алексею
– Пушкин… Любите стихи, товарищ лейтенант?
Алексей вздрогнул от неожиданности и удивленно взглянул на мужчину.
– Две дырочки там, где были петлицы. Для майора вы молоды…
– А может, я…
– Сержант? А сапоги комсоставские! Не положено… Давно в наших краях?
– Нет. Недавно.
– Величать-то вас как?
– Черков, Алексей Степанович.
– И какой же вы части, Алексей Степанович?
– Пехотной…
– А номера не помните? – усмехнулся мужчина и снова забарабанил пальцами по столу.
Алексей промолчал.
– Та-а-ак… – протянул мужчина. – И куда же путь держите?
– Думаю свою часть отыскать.
– Нелегкое дело.
– Мне бы до фронта только добраться.
– Не понимаю, зачем вам фронт!
Алексей гневно взглянул на собеседника и ударил кулаком по столу:
– Земля горит, а вы спрашиваете!
– Сломаешь стол, тетя Катя скажет тебе спасибо, – засмеялся мужчина, вдруг переходя на «ты».
Алексей смутился.
Помолчали. Мужчина все так же пристально смотрел на Алексея. Потом сказал, вкладывая в слова особый смысл:
– А ведь бить врага можно и здесь.
– В каком смысле?
– В прямом. Пока ты к фронту проберешься, да и проберешься ли!.. А здесь вот они, фашисты, тепленькие, рядом.
– Понимаю… – Алексей даже привстал. – А как же моя часть?.. Ведь получится, будто я – дезертир.
Мужчина улыбнулся одними уголками губ. Но тотчас лицо его стало серьезным. Он положил руку на локоть Алексея.
– Ты партийный?
– Комсомолец.
– Ну, вот… Никакого дезертирства тебе не припишут. Ты и здесь, в тылу, такой же командир Красной Армии, как и на фронте. И нужен здесь не меньше, чем там. Так партия считает на сегодняшний день.
– Партия?
– Партия.
– Так вы, значит…
– Не обо мне речь, – снова улыбнулся мужчина. – Давай, решай, Алексей Степанович!
Алексей завертел ложку в руках. Потом положил ее на стол и поднялся. Посмотрел в глаза собеседнику.
– Раз такое дело, я останусь с вами.
– Вот и добре. Давай знакомиться. Мартын.
…Сквозь дрему Коля услышал шорох. Кто-то тихонько, как мышь, скреб по оконному стеклу. Коля бесшумно спустил ноги с постели – только бы не проснулась мать! Взял в руки пиджак, ботинки и на носках пошел к двери. Скрипнули половицы. Коля замер. Прислушался. Все спят. Медленно открыл дверь и пошел через сени, вытянув руки вперед, чтобы случайно не опрокинуть чего. Поднял засов, выскользнул на улицу.
– Володька, ты?
– Я.
– Тише.
– Я скребу, скребу, а ты не откликаешься.
– Скребу, скребу, – передразнил Коля. – Ты бы еще стучаться надумал!.. Чуть мать не разбудил.
Бесшумно двинулись по тропе в сторону леса.
В безоблачном небе, как заговорщики, перемигивались звезды. Голубая, немного ущербленная луна висела над лесом.
– Ишь, сияет! – недовольно сказал Володька.
– Пускай…
– А увидят?
– Кто?
– Фрицы.
– Они на ночь прячутся. Боятся.
Некоторое время шли молча, напряженно поглядывая по сторонам. Потом Володька сказал:
– А все-таки без луны лучше.
Коля согласился.
Володька приходился Коле двоюродным братом и жил в соседней деревне Серадово. Был он старше на два года и выше на добрых полголовы.
– А они когда придут? – вдруг спросил Володька.
– Кто?
– Да эти… Которые к вам приходили.
– Не знаю, – Коля перешел на шепот. – Они людей собирают в отряд. Гитлеров бить. Так и сказали: «Истребить всех до одного!»
– Немцы Затишье сожгли. Знаешь, хутор в лесу?
– Знаю.
– Там их продовольственную команду обстреляли. Так они через два дня на машинах приехали днем. Всех в сарай согнали и подожгли.
– С народом?
– С народом.
– У-у, гады!.. – Коля скрипнул зубами. – Я бы их всех из пулемета!..
– Тише!..
В лесу ухнула сова.
Ветер прошуршал по траве. Володька осмелел:
– Пошли!
Вошли в сырой низинный лес. В лица сразу пахнуло болотной затхлостью. Под ногами захлюпало. Лес, исчерченный голубыми и черными полосами, казался угрюмым и таинственным. Стало жутковато. Но дело, которое затеяли ребята, было таким необыкновенным и важным, что ночные страхи перед ним казались мелкими и ничтожными.
Болото кончилось. Прошли мимо строя освещенных луною голубых берез. Начался ельник.
– Погоди-ка, – остановился Володька. – Старые вырубки справа?
– Вроде справа.
– Сколько раз побываешь на одном месте, а ночью придешь – оно будто другое.
– Это леший все меняет, – убежденно сказал Коля.
– Тихо ты… – рассердился Володька. – Накличешь еще! Разве можно в лесу нечистую силу поминать?
И Володька на всякий случай перекрестился.
Честно говоря, оба они не верили ни в какую нечистую силу. Но таким непривычным, таинственным выглядел лес, так призрачны были полосы лунного света, такими бездонными казались сгустившиеся тени, что невольно в голову приходили мысли о коварных сказочных хозяевах леса.
– Сюда, – сказал Володька и, преодолевая страх, нырнул в темный колючий ельник.
Коля последовал за ним. Ветви, будто лапы, били: по лицу, хватали за плечи. Коля заслонил глаза локтем и продирался сквозь ельник вслепую, вслушиваясь в треск ветвей впереди, где шел Володька.
Но вот треск прекратился, и Коля чуть не налетел на товарища.
Они вышли на небольшую круглую полянку. Володька немного постоял, оглядываясь по сторонам, и решительно двинулся вправо, вдоль ельника, внимательно вглядываясь в деревья.
– Здесь.
Он наклонился, ухватился за траву и потянул ее к себе, будто хотел вырвать с корнем. Трава легко поддалась вместе с квадратом земли.
– Снимай дерн.
Коля стал помогать Володьке. Через полминуты под елкой открылся тайник, выложенный досками. В нем что-то блеснуло.
– Патроны, – неуверенно сказал Коля.
– Точно! – Володька облегченно вздохнул. – Тут их сотни четыре. А еще две винтовки, пистолет, штык и две гранаты.
Коля, сидя на корточках, сунул руку в груду патронов и перебирал их пальцами. Патроны тоненько побрякивали. Коля был не в силах оторваться от этого немыслимого богатства.
– Это ты… ты сам… понабирал?..
– А то нет?.. – протянул Володька, довольный произведенным впечатлением.
С первого дня войны бродил он по окрестным дорогам, тропкам, опушкам, собирая брошенные патроны. У него не было никакой определенной цели. Он просто подбирал их и тащил в устроенный здесь, в лесу, тайник. Да и какой мальчишка на его месте отказался бы от такого богатства, которое само плыло в руки! Потом Володька нашел винтовку, она лежала в придорожной канаве рядом с воронкой от авиабомбы. Ржавчина еще не успела тронуть ее. С величайшей осторожностью перетащил Володька винтовку к своему заветному тайнику. Тайник пришлось расширить. Как хотелось Володьке пальнуть из винтовки хоть разок! Но кто знает, кого привлечет выстрел в лесу? И Володька, скрепя сердце, спрятал винтовку до лучших времен. Через несколько дней он нашел еще одну винтовку, потом штык, плоский и острый, как кинжал. Потом гранаты и, наконец, пистолет. Великолепный пистолет, блестящий и черный, как вороново крыло!
Позавчера Колька рассказал ему про людей, что приходили ночью в их хату. Одного звали Мартын, другого – Алексей. Они собирают отряд, чтобы бить фашистов.
Целый день Володька просидел у своего тайника, перебирал сверкающие золотом патроны, гладил холодные строгие стволы винтовок. Сидел и думал…
А на следующий день утром он пришел к Гайшикам, вызвал Колю в сад и рассказал ему о своем тайнике. Решили спрятать оружие поближе к дому.
Вечером Коля незаметно пробрался за сарай и среди увядшей картофельной ботвы вырыл яму. Обложил ее изнутри хворостом и с нетерпением стал ждать ночи…
И вот они с Володькой сидят на корточках и любуются своими сокровищами.
– Все за раз не захватить, – сказал Володька.
– Захватим.
– Не, попасться можно. Лучше понемногу переносим. За две ночи. Кто попадется немцам вооруженный, тому расстрел на месте.
– Мы ж маленькие!..
– А для них все едино. Разбираться не станут… Я винтовку в штаны суну.
Володька взял винтовку и попытался сунуть ее в штаны стволом вниз.
– Не заряжена?.. – спросил Коля шепотом. – А то пальнет по ногам…
– Не-е… – Володька запыхтел. – Не совается. – Он прижал винтовку к груди и закрыл приклад полой пиджака. – Набивай карманы патронами.
Коля запустил обе руки в патроны, захватил полные горсти и начал набивать ими карманы штанов и пиджака. Скоро карманы оттопырились.
Осторожно, стараясь не брякать патронами, мальчики направились той же тропкой обратно. Все обошлось благополучно. Винтовка и патроны были уложены в яму и прикрыты хворостом. Сверху насыпали земли и накидали вялой картофельной ботвы. Картофель давно уже начали копать, огород кое-где изрыли и новый тайник был неприметен.
В эту ночь ребята еще раз сходили в лес.
Под утро распрощались. Коля осторожно прокрался домой, снял намокшие ботинки, сунул их за печку, чтобы подсохли и не бросались в глаза, лег в постель и тотчас уснул.
Так в доме никто и не узнал, что за сараем в тайнике спрятано оружие.
НЕЗВАНЫЕ ГОСТИУтром Колю разбудили голоса. Мать и отец тихо разговаривали. Значит, отец пришел из Ивацевичей. Коля повернул голову, попробовал открыть глаза, но тотчас же плотно их зажмурил: в лицо ударили ослепительно-яркие лучи солнца. Он не выспался после тревожной ночи и решил лежать, пока не разбудят.
Заскрипели половицы. Шаги тяжелые. Это отец ходит из угла в угол.
– Такая жизнь – не приведи бог! Рыщут по всему поселку, шукают красноармейцев да активистов. Грабят, что под руку попадет. Поймали милиционера, знаешь – рябой такой, у него жена была библиотекаршей в школе. Повесили… Возле культторга… Наган у него нашли… – снова слышны только тяжелые шаги. – Немцы войта [1]1
Войт – староста ( польск.).
[Закрыть]своего над районом поставили. Полицейского начальника с собой привезли. Негребецкий фамилия. Из беляков. Такая рожа! Глазки маленькие и все на месте не стоят, шмыргают туда-сюда. И где они нечисть такую пораскапывали?
Мать спросила:
– А наших побачил?
– Побачил. С Мартыном говорил. В лес уходят. Их уже человек двадцать, а то и поболе будет. «Гитлер, – говорит, – Советскую власть рушит, а мы ее обратно поставим. Поглядим, кто сильнее! Гитлер, – говорит, – на штыках, а мы на ногах. На ногах-то оно покрепче стоять…» Видать, Ольга, придется и нам в лес подаваться.
Мать вздохнула.
– Хозяйства жаль.
– Хозяйства! – зло сказал отец. – При Гитлере похозяйничаешь! Все разграбят, по миру пустят!..
– Да я что? Я хоть сейчас… И в лес, и в болото… Только вот ребятишки…
– И ребят с собой заберем.
У Коли от радости екнуло сердце. Он будет жить в лесу! Вместе с отцом, вместе с Мартыном и Алексеем, что приходил к ним в хату! У них будут винтовки и пистолеты, и они будут драться с фашистами! Может быть, и ему, Коле, дадут винтовку? Нет, лучше пистолет. Винтовка тяжелая и большая. А может быть, есть маленькие винтовки? Ведь видел же он маленькие велосипеды – недомерки. Может, для него подыщут винтовку-недомерок? Впрочем, он готов таскать на себе хоть пушку, только бы дали!
Сон пропал. Коля потянулся и открыл глаза.
– Проснулся? – Отец подошел, посмотрел на Колю и щелкнул его по лбу. Щелчок был чувствительным, но Коля не обиделся.
– Вставай, лежебока, – улыбнулся отец.
Коля сел на постели.
– Батя, а батя, в лес скоро пойдем?
Отец нахмурился, брови его сошлись над переносицей, между ними легла глубокая сердитая складка.
– В какой лес?
– А где жить будем.
– Кто тебе такое сказал?
– Ты мамке говорил, я слышал.
– Та-ак… Вот что, сынок. – Отец присел на край постели обнял Колю за плечи. – Ты уже не маленький. Запомни: язык надо держать за зубами. Кто бы о чем ни спросил – молчи. К нам люди приходят, а ты их видом не видывал, слыхом не слыхивал. Разумеешь?
– Разумею, – тихо ответил Коля.
– Вот так. И насчет леса – ни гугу. Время придет – снимемся и пойдем… – Отец вздохнул и поднялся. – Вставай, принеси воды, помоги матери.
Коля вскочил с постели, быстро оделся и, схватив ведра, направился к двери…
– Босиком не ходи. Роса нынче холодная.
– Ничего…
– Надень башмаки, кому говорю, – прикрикнула мать.
Коля поставил ведра. Подошел к печи, достал ботинки и с трудом натянул их на босые ноги. Ботинки были теплые, но еще сырые.
– И где ты их так заляпать умудрился! – проговорила мать.
Коля схватил ведра и быстро шмыгнул на улицу, чтобы не давать объяснений.
Все вокруг было залито солнцем. В траве сверкали капельки росы, будто кто набросал маленьких стеклышек.
Розоватые яблоки на гнущихся к земле зеленых ветвях запотели. Проведешь по яблоку пальцем, и останется темная влажная полоска.
Коля, держа оба ведра в одной руке, открыл калитку, вышел на дорогу да так и замер. В центре деревни, возле магазина, стояло несколько машин. А по тропинке, что вела к их хате, шагала кучка немецких солдат в черных касках и полицейские с черными повязками на рукавах. Впереди, размахивая руками, шел кто-то знакомый. Кто, Коля не успел разглядеть.
В одно мгновенье перекинул он ведра в сад и опрометью бросился в хату.
– Немцы идут!.. К нам!.. – крикнул он с порога.
Отец подбежал к окну. Мать уронила чугунок с картошкой. Картофелины бесшумно раскатились по полу.
Отец отошел от окна.
– Вроде верно, к нам. – Он наступил на картофелину, поскользнулся. – А, черт! Убирайте быстро, и за стол. Как ничего не случилось…
Ольга Андреевна и Коля бросились подбирать картошку. Отец огляделся. Подошел к образам, висящим в углу. Встал на лавочку. Чиркнул спичку. Давно не зажигавшаяся лампадка зачадила. Отец поправил пальцами фитиль, отер рукавом пыль с ликов святых.
Мать подбирала картофелины, и руки ее дрожали. Отец соскочил с лавки, подхватил горячий чугунок и, быстро поставив его на стол, сел.
– Ешьте!
Усевшись на лавку, Коля взял картофелину и начал чистить. Картофелина была горячая, обжигала пальцы, но Коля не замечал этого. Он вспомнил про оружие и патроны, зарытые за сараем, и почувствовал, как вдруг похолодели руки и ноги, а сердце забилось часто-часто.
В сенях послышались тяжелые шаги. В дверь постучали, и она тотчас отворилась. На пороге стоял Козич, за спиной его двое немцев с автоматами.
Козич оглядел избу водянистыми добрыми глазами. Увидел горящую лампадку под образами. Снял шапку, обнажив розовую лысину, окруженную реденькими пепельными волосами, и набожно перекрестился. При этом реденькая седая бородка его задрожала по-козлиному.
– Доброго ранку! – ласково сказал он. – Принимай гостей, Василь Демьянович.
У отца дрогнули губы. Он встал.
– Милости просим. Сидайте к столу. Не побрезгуйте хлебом-солью. Мать, тащи сало и горилку.
Ольга Андреевна встала из-за стола и направилась к сеням.
Один из солдат, длинный и узкоплечий, встал в дверях, расставив ноги, и загородил ей проход. Ольга Андреевна остановилась.
– Козич сказал второму немцу с белыми лычками на погонах, – видимо, начальнику:
Она идет за водкой, пан офицер. Самогон. Шнапс. Сало.
– О-о… Са-мо-гон, – осклабился немец с лычками. – Самогон гут. Хо-ро-шо…
Он махнул солдату в дверях. Тот посторонился, и Ольга Андреевна вышла в сени.
Немец с лычками прогрохотал по полу коваными сапогами. Сел за стол. Снял каску, положил рядом с собой на лавку, зажал между коленями автомат. В избу вошли еще один солдат и двое полицейских.
Немец с лычками ткнул пальцем в грудь Василия Демьяновича.
– Большевик?
Отец замотал головой:
– Что вы, пан офицер! Вот истинный крест. – Он перекрестился на образа.
– Бога не забываешь – это хорошо, – ласково пропел Козич.
– А где есть большевик? – спросил немец.
Василий Демьянович пожал плечами.
– У нас, пан офицер, в селе большевиков нет. Вот хоть у него спросите. – Он кивнул на Козича.
Козич посмотрел на Василия Демьяновича, ласково щуря подслеповатые глаза, и затряс головой:
– Наше село – честное, пан офицер. У нас большевиков нет. А пану Гайшику то доподлинно известно. Он тут был нашим председателем местной власти. Сельский Совет.
– Со-вьет? – грозно переспросил немец.
Василий Демьянович побледнел. Коля видел, как дрогнул кадык на его горле, будто отец поперхнулся.
– Вы же сами, пан Козич, меня выбирали. Я не напрашивался, – сказал он хрипло.
Козич отвел глаза, шевельнул бровями, лицо его расплылось в улыбке.
– То так, пан офицер. Уж лучше выбрать своего брата – мужика, чем, не приведи бог, большевика, антихриста какого-нибудь себе на шею посадить.
Из сеней вернулась мать с бутылью самогона и куском сала, завернутым в белую тряпицу.
Солдаты и полицейские оживились. Отец поставил на стол стаканы. Разлил самогон. Мать нарезала сало.
– Милости прошу.
Немец с лычками встал.
– Хайль Гитлер!
– Хайль Гитлер! – повторили остальные.
– А тебе бы, Василек, громче всех кричать, – шепнул Козич прямо в ухо Василию Демьяновичу и тоненько хихикнул.
Тарас Иванович Козич был односельчанином Гайшиков. Коля отлично знал его. Целыми днями возился Козич в своем саду. Таких яблок, как у него, не было ни у кого в селе. Мальчишки, проходя мимо, жадно поглядывали на них, но добраться до яблок было не просто. Над крепким забором тянулись три ряда ржавой колючей проволоки, а по саду бегали две лохматые, страшные собаки. Козич специально бил их, чтобы они были злее… Но сам Козич был незлым человеком. Осенью, когда поспевали яблоки, он охотно пускал мальчишек в свой сад. Ешьте на здоровье! Мальчишки за это помогали ему снимать яблоки с отягощенных ветвей, оборачивать их в тонкую бумагу и укладывать в большие корзины, сплетенные из ивовой лозы. Потом Козич отвозил эти корзины на станцию в Ивацевичи, а оттуда в Варшаву.
Все это он называл «коммерческим предприятием». Из Варшавы он возвращался веселый, заходил в избы, рассказывал о жизни в большом городе, охотно угощал мужиков тонкими, пахучими «городскими» сигаретами.
Жену Козича, Елену, толстую добродушную бабу, все в селе называли по мужу, Тарасихой. Женщины недолюбливали ее – она торговала из-под полы самогоном.
Ходили слухи, что Козич в тридцать девятом году потерял в варшавском банке круглый капиталец. Но слухам этим мало кто верил. А сам Козич, когда у него спрашивали, только смеялся. Откуда у него, у крестьянина, может быть капитал? И в списках сельсовета он числился как середняк. Когда организовался колхоз, Козич охотно вступил в него. Ухаживал за молодым яблоневым садом. Осенью свои яблоки свез в Минск. Вернулся все такой же веселый и так же ходил из избы в избу, угощал мужиков сигаретами и рассказывал о Минске.
Тарасиха по-прежнему торговала самогоном. Несколько раз милиция разбивала самогонный аппарат. Козич платил штраф. А через месяц Тарасиха снова отпускала самогон за наличные и в кредит.
Коля с ненавистью глядел на ласково-лисье лицо Козича, мысленно обзывал его «шкурой» и «гитлеровским подлипалой».
Солдаты и полицейские допили самогон.
У немца с нашивками покраснели и заблестели глаза. Он махнул рукой.
– Будем… обыскать…
Полицейские начали шарить по избе. Один залез на печь, и оттуда полетели старые овчинные тулупы, тряпки, пестрое одеяло, подушки.
Другой сбрасывал с полки книги, рвал их и раскидывал по комнате.
Один из солдат залез в погреб в сенях. Вытащил оттуда горшок сметаны. Сметану тут же съели.
На дворе послышался визг свиньи. Нина кормила ее в сарае и не видела непрошеных гостей.
Мать хотела выбежать из избы, но длинный солдат схватил ее за плечо и оттолкнул. Она ударилась головой об угол печи, прижала руки к ушибленному месту и заплакала.
Отец стоял на середине хаты и бессильно сжимал кулаки.
Не помня себя, Коля бросился к солдату, заколотил кулаками по его груди.
– Не трогай маму!..
Солдат на секунду опешил, потом схватил Колю за шиворот и оторвал от пола. Мальчик беспомощно заболтал ногами в воздухе. Немцы и полицейские засмеялись. Солдат вынес барахтающегося Колю в сени и вышвырнул за дверь.
Коля шлепнулся на землю, расцарапав локоть. Но боли не почувствовал.
Один солдат выводил на улицу свинью, таща ее за веревку, привязанную к передней ноге. Свинья визжала и упиралась. Другой ударил ее сапогом по заду. Свинья взвизгнула и, обезумев, помчалась по дороге. Веревка натянулась. Солдат, державший ее, упал в канаву.
Свинья, прихрамывая, потрусила в поле. Солдат выругался, вскочил и схватился за автомат. Сухо простучала короткая очередь. Свинья рухнула на бок, дернула ногами и замерла.
Нина, прижавшись к яблоне, заплакала.
Тот солдат, что ударил свинью, и двое полицейских, обшарив сарай, пошли на огород.
На Колю никто не обращал внимания. Он шмыгнул к сараю и обошел его с другой стороны. Вот сейчас они найдут тайник с оружием.
Солдат и полицейские остановились на огороде возле самого тайника. Солдат поддел носком сапога сухую ботву, прикрывавшую тайник.
Коля спрятался за сараем и замер. Сейчас расстреляют и отца, и мать, и сестру, и его самого.
Коля отчетливо представлял себе, как полицейские и солдат расшвыривают землю и хворост, как они достают оружие.
– Пошли, – сказал кто-то громко.
«Нашли. Конечно…» – подумал Коля и опять выглянул…
Солдат и полицейские уходили с огорода. Тайник был не тронут. Коля вдруг почувствовал необыкновенную слабость. Отер со лба выступивший пот. Хотел заплакать, но сдержался и, с трудом преодолевая неприятную дрожь в коленях, пошел домой.
