Текст книги "Последняя песнь до темноты (ЛП)"

Автор книги: Илана Мьер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Илана С. Мьер

Последняя песнь до темноты

(Лира и кольцо – 1)

Перевод: Kuromiya Ren

Якову

Моей лестницы больше нет,

И я должен лежать там, где начинаются лестницы,

И сердце заперто в мешке костей.

– В. Б. Йетс

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1

Музыка доносилась до окна с запахом жасмина, лира играла очень старую песню о летних ночах, которую Дан знал с детства. Торговец улыбался себе, вырезая последние фигуры на колонне, над этим он работал весь вечер. Потому он любил работать в комнате с видом на улицу. Особенно летом, когда на Ярмарке Середины лета в Тамриллине собирались все певцы и артисты. Особенно певцы, обученные Академией поэты, чье искусство было гордостью Эйвара даже сейчас, веками после потери чар. Жена Дана жаловалась на шум, но в этом были все женщины.

Она жаловалась на многое, несмотря на значительное состояние Дана Бейлинта, за все те годы, которые они были в браке. Это было утомительно. Хуже того, это усиливало тревогу Дана, а жизнь его, как она должна была знать, была напряженной.

Корабли приплывали и уплывали, никто не знал, потонут ли с одним из них все богатства. У него была страховка, но агенты все время пытались обмануть. Всего месяц назад Дан потерял корабль в морях на дальнем востоке, весь груз жаккарда и специй навеки ушел к Майе. Он был одним из немногих торговцев Тамриллина, достаточно смелых и богатых, чтобы отправлять корабли в дальние моря, которые, как говорили, были красными от крови.

Дан в это не верил. Он подозревал, что капитанам кораблей нравилось сочинять истории, чтобы повысить цены. Что говорить об агентах страховки. Не было сомнений, что это рискованно, и его – Дана Бейлинта – знали из-за того, куда он осмеливался посылать корабли, как он рисковал. Дан был смелым, при дворе были его информанты, он украшал жену шелками и жемчугами, его сыновья могли унаследовать империю. И его дочь, если выйдет удачно замуж, в чем он не сомневался.

Его работа на день была закончена, Дан видел, что в лампах кабинета масла осталось еще на час. Он не позвал слугу, чтобы тот зажег лампы в коридоре, а замер у черной сатиновой накидки с золотой вышивкой на кресле. Она прибыла сегодня, к его радости. Он мысленно просчитал примерную стоимость: две дорогие привезенные ткани, сшитые вместе, изящная вышивка. Золотая застежка, которую он заказал в порыве, которая будет блестеть на его горле под лампами. Да, было дорого, но он собирался пойти на Маскарад Середины лета, в дом Придворного поэта, так что траты его не волновали.

Ценнее всего была маска, которую Дан поднял со стола и прижал к лицу, глядя на себя в зеркало в серебряной раме, которое само стоило целое состояние. Его глаза смотрели на него в обрамлении черного с золотыми узорами листа. Даже вечерний свет ламп мерцал на этой позолоте. Меч в узорах, рукоять и ножны идеально подходили друг к другу, и они дополняли образ. Он заказал маску и меч у мастера из Майдары, работы отличались от традиционного стиля Эйвара, и он был уверен, что будет выделяться. Дану нравилась эта мысль. Он намеренно не приглашал жену на маскарад с ним.

Думать о таком не стоило в то время ночи, когда ему нужно было спать. При дворе его привлекало еще кое-что: дамы, уставшие от браков до договоренности, живо интересовались человеком, который испытал моря, красные от крови.

Словно прочитав мысли Дана, певец снаружи закончил песнь о лете и принялся за неприличную балладу, ее бодрый ритм звучал странно в тишине ночи. Дан не мог разобрать слова, было что-то про обольщение. Об этом были многие такие песни.

Его информанты при дворе помогали в таких делах, сообщила Дану об интересах, возможностях. Например, удобно было знать о часто отсутствующих мужьях. Но это был не лучший способ использовать связи, Дан предпочитал получать от них информацию полезнее. Когда король был на грани помолвки с южной королевой, годы назад, Дан заранее уловил это, и он добыл такой красивый и большой изумруд, что его по сей день обсуждали при дворе. Подарок короля для невесты окружили золотом, сделали кулоном. И годы подобных действий укрепили власть Дана, расширили сферу его влияния, даже при дворе, ярко сияющем, как и вся столица.

Дан опустил маску, ощутил теплый летний воздух на лице. Сова тихо ухнула у окна. Песня подходила к концу, и Дан надеялся, ради своей жены, что поэт заканчивает. И ради себя тоже. Он собирался идти в кровать, быстро уснуть. Но сначала он встал у окна и смотрел на серп луны, обдумывая многое. Переваривая.

Несколько дней назад информанты сообщили ему кое о чем интересном… очень интересном. Мог снова представиться шанс. Дан отправил послание во дворец, используя свое преимущество. Хитрыми стратегиями, изобретательными ходами он обеспечивал жене богатый вид, она не ценила этого. Ее дети тоже были неблагодарными, это было ожидаемо. К счастью, Дану нравилась его работа и награды. Особенно награды.

За окном воцарилась тишина. Дан понял, что песню оборвали на середине куплета. Может, кто-то из сонных злых жителей ударил поэта. Дан любил музыку, даже поэтов, хоть они были нахальными.

Он снова посмотрел на луну, вдохнул запах летнего жасмина. Дан подумал не впервые, что, если бы не семья, он мог бы стать поэтом. Бродить от очага к очагу, сочинять песни, от которых даже самые жадные аристократы трепетали, полные восхищения или похоти. Ему говорили, что его певучий голос впечатлял, если он старался. Но у поэтов не было семей. Даже величайший поэт века, Валанир Окун, бродил без дома, как он слышал. А Дан всегда ставил нужды остальных выше своих.

Пока он обдумывал это, меланхолично и удовлетворенно, Дан услышал новую музыку, разбившую тишину. Но не эту музыку он слышал до этого. В ней не было гармонии, она терзала ночь. Его душу. А потом перед глазами потемнело.

Когда Дан проснулся, он с болью склонялся спиной над твердой поверхностью. В комнате горели свечи, чуть не ослепляя. Дан закричал.

Он увидел у мужчины перед собой вытянутый нож. Его лицо было красной маской. Через миг Дан понял, кто это был, и что маска была кровью.

– Дан Бейлинт, – сказал мужчина и провел ножом по горлу Дана. Это было быстро, главная артерия тут же оказалась перерезана. Вокруг онемевшего лица Дана возникла лужица крови, собравшаяся на столе. Аккуратная работа.

* * *

Лин с воплем проснулась. Она потянула одеяло с Леандра и прижалась к нему, хотя в комнате было жарко. Она дрожала.

– Ради богов, Лин, – пробормотал Леандр и потянулся за одеялом. – Отдай.

Ее пальцы ослабли, она позволила ему забрать грубую ткань. С кровати ей было видно луну, белую улыбку в небе. Лин покачала головой, метафора не помогала. Но ужас, пронзавший ее, не отступал.

– Что такое? – сказал Леандр. Наверное, ощутил ее дрожь.

Лин свесила ноги с кровати и подошла к окну. Снаружи она видела темный переулок, толком ничего. Запах оттуда заставлял закрывать окно даже летом.

– Я слышала крик.

– Это был сон, – сказал Леандр. – Или… ты знаешь, что бывает в таких местах. Ничего жуткого.

Она была рада, что он не видел ее, что его лицо все еще утыкалось в его плоскую подушку. Кошмары были не новым для Лин. Она не знала, почему именно этот так сильно ранил. Картинки уже угасали: длинный нож, свечи. Но крик был новым. Худшим кошмаром.

– Леандр, я могу сыграть нам песню? Одну? – Лин старалась звучать спокойнее, чем ощущала себя. Лира была его, ему не нравилось, когда она прикасалась к ней. И он спал.

Но, может, она недооценила его доброту. Он мог быть щедрым. Она знала.

– Ты с ума сошла, – сказал он. Она увидела, как он в тусклом свете потянулся. – Ты придумала кошмар, чтобы добраться до моей лиры. Одна песня.

Она кивнула, погладила нежно металлические струны инструмента. Она была благодарна тому, что была в этой комнате и с этой лирой в руках, и слезы выступили на ее глазах.

– Хорошо, – сказала она. – Я спою тебе колыбельную.

* * *

Глаза смотрели на нее. Нет, это были прорези, а не глаза, в маске, что стояла на прикроватном столике, озаренном луной. Но Рианне казалось, что за ней следят, и она прижала ухо к двери спальни. Тишина в коридоре.

Она ощутила укол вины на миг при виде прекрасной маски, подарка от человека, за которого она должна была выйти замуж. Но она уже двигалась. Она приоткрыла дверь, беззвучно, ведь петли она смазала до этого. Весь день она думала об этом моменте, за полночь, когда она была убеждена, что отец спит. Даже если он задержался и писал в своих книгах учета или расхаживал по кабинету, распивая вино. У такого торговца, как мастер Гелван, было много забот.

Отец Рианны был не из тех – часто богатых – мужчин, что запирали дочерей на ночь. Раньше она бы рассмеялась от такой мысли. Они оба рассмеялись бы. Он шутил, что семнадцатилетняя Рианна уже была рассудительной, как старая дева, и ужасно послушной.

Она скользнула за дверь, осторожно шагая в сатиновых туфлях. Они позволяли ей тихо скользить по плитке на полу, а потом по ступенькам в комнаты внизу. Ночью дом Гелвана казался зловещим, лунный свет отражался от белого мрамора пола и колонн, который так любил мастер Гелван. Этот камень доставили на кораблях с юга за большие деньги. Рианна думала, что ее тень на сияющем полу была как преследующий дух. Она поежилась.

Дариен дразнил бы ее, если бы знал.

Эта мысль показалась жуткой и заманчивой одновременно. От биения ее сердца можно было оглохнуть.

Добравшись до двери кабинета мастера Гелвана, Рианна услышала голоса. Ее отец и еще один. Ее сердце грохотало, но она замерла. Еще было время пройти на носочках мимо двери кабинета, чуть приоткрытой, и сбежать в главную комнату, а оттуда – в сад.

– …Записка на теле с именем, – сказал голос не ее отца. Рианне голос показался знакомым, а потом она поняла, что это был один из слуг с кухни, Кэл. – Похоже, это подтверждает вашу теорию, что между убийствами есть связь.

– Его кровь была осушена, как и у остальных, Кэллам? Уверен? – голос мастера Гелвана был тихим и тревожным.

– Я говорил со слугами мастера Бейлинта. Рана была такой же. Но мастера Бейлинта нашли не на улицах, а в его саду. Допросили ночного стража.

Рианна онемела. Она зажала руками рот, чтобы не было слышно ее дыхание. Убийства. Этот кошмар начался в прошлом году, но всегда был вдали: тела находили на ветхих улицах в бедных районах Тамриллина. Мастер Гелван скрывал бы это от нее, если бы мог, но слуги болтали. Убийства совершались в схожем стиле: рана от ножа на горле, крови в жертве не было. Пока таких жертв было шесть.

Дан Бейлинт, седьмой, был похож на ее отца – торговец со связями с королем и двором. И его нашли не на улицах. В саду.

– Я завтра отправлюсь сам и выражу соболезнования семье, – сказал мастер Гелван. – Спасибо, Кэллам, за хорошую работу. Насчет остального – приглашения разослать завтра. Думаю, нужно добавить в список несколько имен.

Рианна быстро пробралась мимо кабинета к главной комнате. Приглашения. Ее отец, конечно, говорил Бале Середины лета, который он проводил в этом году, каждый год. Все в Тамриллине, обладающие хоть какой-то значимостью, приходили туда, включая короля и его Придворного поэте, Никона Геррарда, самого мощного человека в Эйваре. Для развлечений позвали самых умелых исполнителей, прибывших на фестиваль. Так было каждое лето, сколько Рианна помнила.

Этот год был другим. Тут будет Дариен, исполнять со своим другом Марленом. В этом году ей нужно скрывать секрет от мира… пока не закончится состязание.

Она повернула ручку второй двери, которую она смазывала сегодня, которая вела в сад. Рианна думала о том, как спокойно отец говорил о ранах и крови. И Кэл…? Его тяжелая форма и печальные глаза часто напоминали Рианне гончую. Если гончие говорили о внутренностях животных, редисе и урожае.

Как слуга с кухни мастера Гелвана был связан с убийствами? Почему они так поздно не спали?

А потом она ощутила запах роз в летнем теплом воздухе, и Рианна почти забыла свои тревоги, увидев их у основания вишневого дерева.

* * *

Дариен Элдемур давно уже не нарушал закон. В прошлый раз тоже было из-за девушки. Марлен тоже был с ним, его друг был выше, и это пригодилось, чтобы дотянуться до неудобно расположенного засова ворот.

Дариен улыбнулся от воспоминания. Их с Марленом успех той ночью сделал их легендой среди учеников Академии, это все затевалось ради потрясающей дамы, вдохновившей его на одну из лучших песен. Она вскоре после этого вышла замуж за богатого лорда, как и делали потрясающие существа. Но Дариен уже сделал ее известной, хоть прославив внешность, а не имя, от Кровавого моря на юге Эйвара до голых гор на севере.

– Чего улыбаешься, безумец? – прорычал Марлен. Его темные волосы прикрывали глаза от лунного света.

– Из-за тебя, – сказал Дариен. – Тихо. Нас могут остановить стражи, – улица была тихой, пропитанной ароматами лета. Жасмин и жимолость укрывали стены, скрывая поместья Тамриллина от улиц. Дариен ощущал в этих запахах печаль, несмотря на их сладость, ведь они существовали недолго.

Странно думать об этом, пробираясь в дом богача. Но такие мысли хранились в разуме Дариена, в месте, где рождались песни. А потом женщины поражались, откуда он знал о печали, потере и несчастной любви, когда он казался самым веселым человеком.

Человеком, который теперь собирался весело совершить преступление.

Дариен благодарно помолился Киаре за то, что луна была тонкой. А потом:

– За мной, – сказал он и прошел к другому дереву. Шелест сообщал, что Марлен шел за ним, тихо ворча. – Хватит жаловаться, – пробормотал Дариен. – Потом споем об этом.

– Это точно, – сказал Марлен. – В тюрьме. Трагическую балладу. Или фарс.

– Ты слишком циничен, – возмутился Дариен. Он помнил, что идти нужно дальше. Искать нужную стену.

Они шли по переулку у поместья, добрались до площади, куда выходили сады. Каждый был окружен высокой стеной, чтобы богатые обитатели были скрыты.

Но в основании стены торговца камень сидел неплотно. Дариен пошевелил камень руками, пыхтя из-за его тяжести, и проем оказался достаточным, чтобы они пролезли.

Марлен недовольно отряхивался, Дариен озирался. Розы поприветствовали его, они казались белыми в свете луны, острова в темном море шипов и листьев. Каменный фонтан журчал в центре, обрамленный деревьями в цвету. Каменные скамейки стояли под деревьями с намеренной простотой.

Дариен заметил розу, что отличалась от остальных: в ночи она выглядела почти черной. Так выглядела в лунном свете кровь, он выхватил нож, чтобы срезать ее со стебля.

– Понадеемся, что торговец не заметит пропажу ценной красной розы, – сказал Марлен. – Единственной.

Дариен улыбнулся. Только выпускник Академии так подобрал бы слова, ссылаясь не только на цветок, но и на предполагаемого слушателя.

– За мной, – сказал он. Он не знал, почему вынужден делить этот опыт с Марленом, который, хоть и был его лучшим другом, вряд ли понял бы. Но было поздно что-то менять. Они подошли к вишневому дереву, где он должен был встретиться с Рианной.

– Долго нам ждать? – спросил Марлен. Он говорил тихо, хотя вряд ли его слова были бы слышны в доме с такого расстояния. И музыка фонтана скрывала их голоса.

Дариен покачал головой.

– У тебя есть другие планы на ночь?

– Возможно.

– Тебе бы лучше отточить «Джентльмена и его любовь». Я заметил, что ты ошибаешься в одном и том же месте.

Марлен вскинул голову.

– Я играю так, как нужно, Элдемур, – сказал он. – А тебе нужно научиться не ухмыляться, когда мы поем это. Зрители не знают, что это сатир, до третьего куплета.

– У меня это выходит невольно из-за твоей плохой игры, – сказал Дариен. Он улыбался, говоря это.

Они коротали время, оскорбляя друг друга, пока дверь дома не открылась, на ступенях появилась тонкая белая фигурка. Луна была серебром в ее длинных волосах. А потом она побежала, платье и волосы развевались за ней, она бросилась в его объятия. Она была в ночной рубашке, как понял Дариен, ее бы отругали. Но она не знала, ведь мать не могла научить ее.

– Вот и ты, – выдохнул он в ее волосы. Они были нежными и пахли жасмином, пахли летом. Через миг он отпустил ее и подарил розу. Она улыбнулась, и даже в лунном свете он видел ее румянец. Он знал, что Марлен это заметит, как и целомудренную краткость их объятий, и захочет объяснений. Дариен не хотел раскрывать эту часть для насмешек своего друга.

– Где мы можем поговорить? – спросил он.

Она опустила взгляд, надув губы.

– Планы отца изменились в последний миг. Он дома. Я видела, что он не спит и в кабинете.

– Не спит? Сейчас?

– Ночью… произошло убийство, – сказала она. – Торговца, как мой отец, убили в саду.

– В его же саду? – резко сказал Марлен. – Это странно.

– О, вы не знакомы, извиняюсь, – сказал Дариен. – Рианна Гелван, это Марлен Хамбрелэй… прицепился ко мне еще с Академии.

– Рад знакомству, – лениво сказал Марлен и поцеловал ее ладонь. Рианна была испугана, но кивнула и убрала руку, ее спокойствие было проявлением ее безупречного воспитания. Почти безупречного. Ее ночная рубашка была с высоким воротником и длинными рукавами, так что она считала ее достаточно закрытой. Эти подробности не проникали за высокие стены сада.

Но убийца как-то смог проникнуть в эту ночь в другой сад.

Дариен покачал головой. В столице происходили странные вещи. Он слишком долго жил отдаленно на острове Академии, порой уходя в ближайшую деревню, и даже это было против правил. Они с Марленом обошли много городов за прошлый год, но они не могли сравниться в сложности и размере с Тамриллином, столицей и королевой их всех.

– Думаете, это помешает Ярмарке? – спросила Рианна. Ее глаза были круглыми.

– Смерть торговца? Конечно, нет, – сказал Дариен. – Похоже, кто-то затаил на него обиду, – он сжал ее ладонь. – Не переживай, любовь. Состязание будет. Мы с Марленом лучшие, мы точно победим.

– Скромность в Академии не приветствуют, – отметил Марлен.

– О, молчи, – сказал Дариен и рассмеялся. – Зачем отрицать правду?

– Но состязание серьезное, – отметил Марлен. – На состязание прибыли лучшие люди со всей страны. Многие будут из Академии, но возможны сюрпризы.

– Если придет Валанир Окун, – сказала Рианна с искрой, и Дариен с трудом сдержался от гордой улыбки. Он обхватил рукой ее плечи, словно забирал приз, и она прижалась к нему, хрупкая, как пташка.

– Это будет нечестно, – возразил Марлен. – К счастью, по слухам, он где-то в Кахиши. Быть величайшим Пророком мира сложно.

– Он когда-нибудь выигрывал Серебряную ветвь? – спросила Рианна, ее голова была на плече Дариена.

– Нет… Валанир не участвовал в состязании, – сказал Марлен. – Говорили, он не хотел Ветвь, не хотел становиться Придворным поэтом. Конечно, было бы обидно, ведь они с Придворным поэтом Геррардом соперники.

Рианна покачала головой.

– Вряд ли у Валанира Окуна есть время на обиды, – сказала она, словно он нес чушь.

Дариен улыбнулся.

– Ты будешь удивлена тому, на что ему может хватать времени.

– Это видно по нашему присутствию здесь в такое время, – Марлен поклонился. – Я хочу попасть в дом и посмотреть, где мы будем исполнять на балу.

– Но ты видел это, – сказал Дариен. – Мы уже исполняли там.

– Да, но мне нужно увидеть снова, – сказал Марлен. – Твой отец мог уже уснуть?

– Не знаю, – растерялась Рианна. Она прислонилась к руке Дариена для поддержки. – Это… рискованно.

– Тем лучше, – сказал Марлен.

Они договорились, что Рианна вернется в дом и посмотрит, спят ли отец и слуги. Тишина внутри была абсолютной. Она проверила кабинет и поднялась наверх, чтобы убедиться, что дверь спальни отца закрыта.

– Спасибо, – сказал Марлен, когда она вернулась. – Я на минутку.

Дариен покачал головой.

– Не знаю, когда ты стал одним из тех поэтов, – сказал он. – Это просто пространство.

– Это важно, – сказал Марлен и пропал в доме.

– Мы можем побыть одни минутку, – сказал Дариен и поцеловал Рианну в щеку. – Хотел бы я оказаться с тобой наедине. Я бы пел для тебя.

– Скоро? – сказала она, прижав голову к его груди. Дариен не в первый раз понял, что он был первым мужчиной, которого она полюбила. Порой он поражался этому. – Ты же будешь на балу? – сказала она. – Даже если никто не знает, что это для меня.

– Буду, – сказал он. – И все мои песни теперь для тебя.

* * *

Дариен ощутил тишину, когда вернулся Марлен. Он в последний раз сжал ладонь Рианны и проводил ее взглядом. В тишине они выбрались через брешь в переулок.

Когда они добрались до улиц у их гостиницы, Марлен спросил с редкой неуверенностью в голосе:

– Что отличается в этот раз?

Дариен знал, о чем он. Они часто помогали друг другу в игре в соблазнение, редко соревновались, ведь их вкусы отличались. Женщины Марлена были несчастны в позолоченных браках, как змеи в клетке. Дариена тянули к улыбкам, смеху. Но Рианна заняла у него другое место. Ее глаза были спокойными, как пруды в лесу острова Академии, пробуждали в нем такое же спокойствие.

– Думаю, я люблю ее, – сказал он, качая головой. – Галицианскую девушку.

– В чем тогда проблема? – сухо сказал Марлен.

– Она обещана другому, – сказал Дариен. – И его происхождение впечатляет больше, чем самого младшего сына Элдемура. Ее отец говорит о зимней свадьбе.

– Похоже, тебе нужно спешить, – сказал Марлен. Он был удивительно сговорчивым, смотрел только вперед, длинный ноготь скользил по гладкому сердолику в его кольце Академии. Может, потому он не задавал Дариену очевидный вопрос: как он может думать о браке? Он, Дариен? Хуже всех для этого подходил только Марлен. Они не заключали официальный договор, но оба решили, что следующие десять лет проведут так, как предыдущий год: путешествуя, исполняя песни. Брак означал одну женщину, один дом, одну кровать.

Но Дариен еще ничего так не хотел в жизни, как хотел Рианну Гелван. Даже если это означало один дом. Жизнь с ней могла быть приключением, озаренным золотом ее волос.

– Была бы у нас магия, о которой любили рассказывать мастера Академии, – сказал Дариен. – Я мог бы магией забрать Рианну отсюда.

Марлен рассмеялся.

– Если бы у нас были силы, Дариен, ты бы мог создать себе идеальную женщину.

– Ужасная мысль, – сказал Дариен. – Такой могла быть песня – поэт магией создает идеальную женщину, и за этим следует разрушение. В песнях, по крайней мере, дела сердца всегда связаны с разрушением.

– Да? – сказал Марлен. – Я бы рискнул. Это не была бы какая-то девушка.

Дариен его почти не слушал.

– Я скажу тебе, что мне нужно сделать, – сказал он. – Серебряная ветвь стоит почти как королевство.

– Думаешь, торговец примет тебя, если мы победим?

Дариен в насмешливом возмущении погрозил пальцем.

– Нет, милорд Хамбрелэй, – сказал он с преувеличенной вежливостью. – Когда мы победим.

ГЛАВА 2

Всю жизнь музыка была для нее секретом. Тем, ради чего в полночь она уходила в подвал или в сосновый лес, чтобы играть или петь. Сочинение текстов было еще большим секретом, при свете свечи в темноте. И тогда Лин приходилось прятать огарок на следующий день, совать под груду одежды и доставать под покровом ночи.

Но теперь музыка была пьяной песне в таверне, исполняемой для толп грубых мужчин или, что редко, балладами для лордов у их каминов. А завтра… Завтра будет больше, чем это.

Во влажности ночи улицы задыхались от запахов весенних цветов. В столице Тамриллин музыка была танцовщицей, упивающейся своей юностью, почти не прикрывающей одеждой свою красоту. Для Лин она казалась распутницей, оголяющей то, что стоило держать в тайне.

Она знала, что дело в ее северном воспитании, холод к ней не подходил для этого красивого южного города. Она не ожидала увидеть его своими глазами. Величавые здания у воды сияли белизной, словно их тысячу раз полировали. Парад искусства, от позолоченной роскоши дворца короля до скульптур и фресок даже на самых скромных храмах.

Белый город у моря, так он раньше назывался в песне самого Эдриена Летрелла. Великий Пророк любил столицу. Теперь поэты называли Тамриллин «Белым городом» в честь Эдриена, из-за слов, написанных ночью светом одной свечи. Один человек так сильно влиял на остальных, хоть он умер много веков назад.

– Сегодняшняя ночь важна, – говорил Леандр. Он втащил ее в комнатку, которую они делили. – Ты не можешь пойти так. Придется купить тебе платье. Может, в кредит? Не знаю.

Лин была благодарна, что он не комментирует печальное состояние ее одежды. Большую часть года она носила одни и те же рубашки и штаны, которые украла из шкафа брата.

– Леандр, – сказала она успокаивающим тоном. – У меня есть платье. Смотри, – она развязала сверток, лежащий на кровати, которую они делили, и вытряхнула складки шелка цвета кукурузы. Она погладила их тыльной стороной ладони, ощутила вспышку воспоминания от ткани, запаха бергамота, поднявшегося в воздух, как дым.

Леандр был потрясен.

– Я всегда говорил, что ты благородного происхождения.

– Да, – сказала она. – Мой просчет.

– В облике?

Она не слушала его вопрос.

– Оценку уже провели?

Леандр кивнул.

– Я заходил в офис. Песни одобрили, мы сможем спеть их ночью.

– Хорошо, – сказала Лин. – Не хотелось повторять старый материал. Так что встретимся здесь через час для репетиции?

– Почему? Куда ты?

– Мне нужен воздух, – сказала Лин и чуть не рассмеялась. Их гостиница была в районе кожевенной, потому они и смогли найти комнату, но воздух здесь был густым от гадкого запаха промысла.

Но ее дела увели ее подальше оттуда по переулку, который сокращал путь. Она нашла его несколькими неделями раньше. Они жили в Тамриллине всего месяц, впитывали атмосферу и восторг Ярмарки Середины лета… и состязания. Когда его проводили в прошлый раз, Лин было одиннадцать лет, и она даже не знала о состязании. Никон Геррард, который нынче был Придворным поэтом короля, тогда был на пике илы. Было сложно представить это тогда.

Теперь она была в сердце всего этого. Местные ворчали, что это худшее время года, но Лин видела, что они гордятся. В середине лета тысячи торговцев, исполнителей и артистов прибывали в столицу со всего мира. Специи и шелка Кахиши, шерсть из северных холмов, булат и жаккард с юго-запада, нефрит и алебастр из дальнего востока, куда был опасно отправляться… хотя риск того стоил, как говорили Лин.

Переулок был узким проходом между стенами из камня. Окна в стенах начинались очень высоко и были темными дырами. Она спустилась по узкой витой лестнице и оказалась на площади, где фонтан украшал пересечение трех улиц. Он был в виде символа гильдии кожевников. Здесь начинался район, по улице слева она оставила его позади.

Одной из ночей во время прогулки по городу она обнаружила храм, но еще не входила. Но этой ночью ей предстояло петь в присутствии короля и – что еще тревожнее – Придворного поэта.

Лин прошла в бронзовые двери, и ее встретил занавес благовоний и дыма свечей. Она думала, что место напомнит ей о доме, успокоит ее. Но это место было проще часовни, к которой она привыкла, и светлее, словно южное солнце проникало сквозь камень. Мраморные статуи Троих озарял золотистый свет, а не призрачный белый, как она привыкла.

Старушка, укутанная в шаль, опустилась перед статуями, склонилась в молитве. Она не издавала ни звука, комната была тихой.

Три бога: Эстарра, Киара и Талион, сестры и брат. Эстарра – ужасающе красивая, с мечом, поднятым в приветствии или с вызовом. Талион – ее мужская версия, меч в руке, но в другой – большая книга, и символ равновесия – весы – был вырезан на его шлеме. Книга и весы связывали его с другой сестрой, Киарой. У нее был холодный взгляд, она была в мантии. Она прижимала к себе прялку, как и секреты земного мира. Она стояла слева от Талиона, Эстарра была справа от него. Это тоже было важно.

Неподалеку свеча погасла на подставке. Змейка дыма поднялась вверх ленивой спиралью, пропала, не добравшись до мозаики на потолках далеко наверху.

Мама Лин поклонялась Эстарре, исключая двух других, и, узнай это кто-то вне семьи, это сочли бы ересью. Но, конечно, никто не говорил.

Лин верила в Киару, как и все поэты Эйвара. Она зажгла свечу и опустила на алтарь в море огоньков. Они были одинаковыми, словно мечты и желания людей не отличались друг от друга. Молитва поэтессы, может, единственной в Эйваре, не отличалась от молитвы матери за больного ребенка или фермера ради хорошего урожая.

Или кожевника, раз храм был в этой части города. Лин улыбнулась.

Резкий звук в тишине: шаги за ней. Лин развернулась. Она узнала поэта, высокого и темноволосого, ироничная улыбка постоянно тянула за уголок его рта, словно он радовался скрытой шутке. Или, может, дело было в том, что он увидел ее.

– Хорошего дня, Марлен Хамбрелэй, – сказала она тихо, чтобы не побеспокоить молящуюся женщину.

– Ты, – сказал он, не понижая голос. – Пришла помолиться Киаре, полагаю.

– Должно быть, твоя проницательность делает тебя таким успешным поэтом.

– О, это мне нравится! – сказал Марлен и рассмеялся. – Как лед. Очень хорошо. Если интересно, я здесь за тем же. Мы выступаем сегодня.

– Как и мы, – сказала Лин. – Если не против, Марлен, я хочу помолиться в тишине.

– Мы будем на балу Гелвана, – сказал Марлен. – А вы?

Она вздохнула.

– И мы.

Марлен прищурился, маска безразличия соскользнула на миг.

– Как это удалось девушке в лохмотьях?

– Так же, как испорченному сыну лорда, я полагаю, – сказала Лин и услышала, словно издалека, холодный гнев матери в своем голосе. Так всегда было с ней, она скрывала огонь подо льдом.

И что бы мама Лин сделала с этим мужчиной? Лин было не по себе от мысли.

Марлен снов повеселел, по крайней мере, так выглядело.

– Тогда увидимся ночью, – сказал он с улыбкой. – Не дождусь увидеть тебя в лучшей рубашке и брюках, милая.

Лин знала, что Леандр разозлится из-за того, что она злила этот образец успеха в мире поэтов, так он это видел. Она отвернулась, опустилась перед статуей, склонила голову и закрыла глаза, словно была одна. Было легко забыть о Марлене, как только она закрыла глаза. Вернулась тишина, нарушаемая только оплыванием свеч.

«Я хочу только помочь вам», – сказал мужчина. Его зеленые глаза бодро мерцали, не сочетаясь с сединой в волосах и морщинами на лице. На третьем пальце его правой руки был лунный опал, одно из редчайших колец Академии. Он как-то прослышал о Лин и Леандре, нежелательной команде, учитывая, что официально поэтесс не признавали.

– Зачем вам помогать нам? – спросила Лин. Они сидели в общей комнате их гостиницы, она знала, что Леандр жутко смущен тем, что Террон увидел их в таком месте. Но Пророк, казалось, не замечал грязь и шум. Его губы изогнулись в слабой улыбке, словно он вспоминал то, что его веселило и печалило одновременно.

– Есть много изъянов в законах, – сказал Террон. Его голос был низким. – Например, что только мужчина может быть поэтом, что только мужчина может быть Пророком. Ты смело идешь против потока. Я бы хотел, чтобы смелость была вознаграждена.