Текст книги "Слепец"

Автор книги: Игорь Борисенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 44 страниц)

– Эх, бедняга! Ты же ведь сам только что сказал мне про лес.

– Ну и что! Сколько мы идем, ты всегда впереди. Я, собираясь идти с тобой, думал, что ты будешь зависеть от меня, как от поводыря и помощника во всем… Какая страшная ошибка!! Ты стал моим хозяином, я – твоим рабом!

– Что за глупость… Конечно, я мог бы обойтись и без тебя, Приставала, но с тобой намного легче. Я рад, что мы идем вместе, правда! Быть может, это тебя утешит?

Если это и утешило нищего, он в том не признался. Вскоре Слепец почувствовал, что деревья приближаются: ветер стал понемногу слабеть, с визгом путаясь в их ветвях. Все просто: никакого колдовства, и даже помощь таинственного "внутреннего ока" здесь не при чем. Только внимание к чувствам, уцелевшим чувствам, больше ничего. Приставала, обремененный глазами, даже не услышит перемены в свисте ветра, не услышит за его непрерывным стоном скрипение старых стволов и трепет хвои на молодых елках.

Под сенью леса, в густом ельнике, они наконец избавились от вездесущего пронизывающего дыхания подступающей зимы. Ветер метался над верхушками деревьев, бессильно воя и тяжело вздыхая. Приставала с трудом нашел пятачок земли, подходящий для костра, наломал пожелтевших еловых лап и развел огонь. Конечно, Слепец тоже мог это сделать, но насколько дольше он возился бы, кто знает? Когда придет настоящая зима, с сугробами и сильными холодами, промедление может стоить ему жизни. Изнутри кольнула опасливая мыслишка: так значит, ему действительно выгоден попутчик, пусть даже такой вечный плакса, как Приставала? Выходит, так… Хотя Слепец мог поклясться перед кем угодно и перед самим собой, что специально он ничего не делал для того, чтобы нищий шел с ним. Рука судьбы, не иначе!

– Слушай, если ты не можешь молчать, то расскажи мне свою историю, – попросил Слепец, когда они, грея бока у благословенного огня, расправились с последними кусками мяса, навяленными Таттлу. – Мы идем с тобой уже так долго, столько пережили, и столько еще предстоит – а все еще как чужие!

– С чего это вдруг тебе захотелось это слушать? – проворчал Приставала. Костер и пища немного приглушили в нем похоронные настроения, однако полностью отрешиться от плохих мыслей он не мог. – Хочешь знать, что выбить на моем могильном камне?

– Ты знаешь, не нужно всегда поминать смерть! – как можно ласковее сказал Слепец, ловко цепляя еловую ветку и кидая ее в костер. – Я знаю историю про одного купца, который любил выдумывать разные эпитафии, которые должны были выбить ему на могиле. Со временем он так увлекся этим занятием, что почти забросил торговлю. Постоянно мучался, не зная, на какой же надписи остановиться, от этого нервничал, напивался и бил жену. А окончилось все тем, что он дотла сгорел вместе с собственным домом, и хоронить там уже нечего было…

– Что же означает сия философская притча? – язвительно спросил Приставала.

– Неужели трудно догадаться? Вся суета человечья есть тлен по сравнению с вывертами судьбы, так что жаловаться, скулить глупо.

– Надо же… Мыслитель нашелся, – Приставала, казалось, был сильно раздражен и даже потерял желание болтать. Однако, посидев молча, он не утерпел, отчаянно завозился, а потом начал свой рассказ. Он говорил многословно, не упуская самых малозначительных подробностей, погружаясь в воспоминания с головой. Одного краткого привала для всей истории было мало. Приставала продолжал рассказывать в пути, борясь с одышкой и усталостью, говорил сквозь пережевываемую еду на привалах. Скулить и поминать скорую смерть ему не оставалось времени.

История жизни этого странного человека оказалась весьма занятной. Тридцать лет назад в семье богатого купца родился мальчик, и назвали его Морином. Большой дом, принадлежавший еще прадеду отца, стоял в дивных зеленых предместьях славного города Коррознозда, столице значительной части Южного Левобережья. Городом и страной правило Содружество Семи – целых семь могучих волшебников, каким-то чудом ладивших друг с другом на протяжении пары сотен лет. Хоть Приставала и не был на родине уже много лет, он слышал, что те же самые колдуны до сей поры собирают дань со всех окрестных земель. Менее способные или удачливые волшебники, хозяева многочисленных деревень и малых городов, были их вассалами.

Однажды отец Морина поехал торговать далеко на юг, надеясь найти там богатых покупателей для своих товаров, но вместо этого нашел собственную смерть от отравленной стрелы разбойника. Семья, оставшись без кормильца, быстро разорилась, но двенадцатилетнего Морина успели устроить на теплое место – в ученики одному из Семи магов-правителей. Несмотря на кажущуюся привлекательность, эта должность грозила подарить парнишке судьбу скучного прозябания в пыльных подвалах дворца. Никто из учеников не мог мечтать даже о сотой доле могущества своего учителя, перебиваясь жалкими крохами его знаний и умений. За сорок, а то и пятьдесят лет верной службы и беспрекословного послушания ученик получал лишних полвека жизни и разные мелкие волшебные уловки, полезные разве что в деревне. Ограниченная власть над погодой, врачевание простых болезней, повелевание над дикими животными вроде волков и лис… Потом такой великовозрастный ученик получал "освободившуюся должность" в одной из подчиненных Коррознозду деревень, где его ждала беспросветная жизнь до самой смерти. Еще можно было вызвать действующего хозяина деревни на поединок, чтобы отвоевать свое право на правление, или, закончив "обучение", идти на все четыре стороны. Морин, успевший к тому времени походить в обыкновенную, светскую школу, и почувствовавший тягу к настоящим знаниям, не желал для себя ни одного из этих одинаково незавидных путей. В восемнадцать лет он покинул дворец волшебника с парой монет в кармане, тощим узелком на спине и надеждами на полную прекрасных приключений жизнь. Однако, она быстро повернулась к нему самой своей неприглядной стороной. При дворе Мага-правителя он не успел получить никаких практических умений, разве что научился смешивать разные эликсиры и готовить снадобья, но ни один аптекарь не желал брать себе помощника со стороны. Все остальные знания, имевшиеся в багаже юного Морина, не принесли ему ровным счетом никакой пользы… Мать его к тому времени жила в нищете и пьянстве, младшего брата казнили за воровство, а сестра стала потаскухой. Через два года жизни в родном городе Морин понял, что сам понемногу скатывается на дно, и если он не хочет повторить судьбу кого-то из родственников, то должен уйти из Коррознозда куда подальше. Один из немногих его знакомых по совместному ученичеству, достаточно дружелюбный и простой человек, казавшийся ему тогдашнему почти стариком, вышел в мир волшебником. Звали его Умбло. Случайно встретив Морина в корчме, он взял его с собой на должность нищего, который, как и волшебник, являлся непременным атрибутом каждой деревни. После долгих скитаний они покинули владения Коррознозда, в которых были не раз биты и выгнаны из разных селений. Семь лет назад оба достигли Трех Гор, страшной глухомани по сравнению со столицей огромного государства… Наконец-то им повезло: в деревне давно уже не было своего волшебника – прежнего, выжившего из ума и принявшегося заливать свою вотчину непрерывным дождем – крестьяне сбросили в реку с камнем на шее. Однако, нищий в деревне уже был. Умбло, привыкший к Морину, как к родному, потребовал выгнать его и грозил отказаться принять пост колдуна. Крестьяне долго не думали, ибо волшебный дождь, начатый сумасшедшим волшебником, поливал их несчастную деревню к тому времени уже второй месяц. Ночью они привычно собрались в гурьбу, изловили ставшего помехой прежнего нищего, привязали на шею камень и отправили вслед за волшебником, в реку… С тех пор Умбло и Морин зажили сытой, спокойной жизнью, все больше отдаляясь друг от друга, превращаясь в тех, кем и должны были стать – самодовольного, разжиревшего и поглупевшего деревенского колдунишку и презираемого всеми, а больше всего -самим собой, попрошайку.

Но тут появился Слепец, и жизнь попрошайки резко изменилась. К концу рассказа из голоса Приставалы пропали всегдашние жалобные интонации. Едва заметно улыбаясь, Слепец представлял себе гордо распрямляющего спину нищего и удивлялся этой перемене…

– Какой он, Коррознозд? На что похож? – спросил Слепец после того, как во время одного из привалов, ближе к вечеру, рассказ Приставалы закончился.

– О, это огромный город, красивый и страшный, как все большие города. Он может поразить приезжего небывалыми красотами садов, дворцов и площадей, но он же может раздавить человека, как таракана, стоит тому попасть в беду… Он огромен даже для столицы. Долина между двумя широкими реками, в которой он расположился, настолько плодородна и солнечна, что земля там дает по четыре урожая в год! В тех краях я не знал, что такое снег… Вернее, видел его всего несколько раз за двадцать лет жизни. Не то, что здесь, в забытых Смотрящими Извне лесах! А там, прямо на улицах, на одной стороне стоят персиковые деревья, на другой круглый год висят жирные, сочные оливки! В самую сильную жару с рек веет прохладой, из садов ветер доносит непередаваемо прекрасные ароматы множества цветов – а сады там на каждом шагу. Их благоухание не способна перебить даже вонь нечистот, которые проклятые горожане льют в уличные канавы… В Коррознозде нет стен, ибо нет такой силы в мире, чтобы она могла покуситься на этот вечный город.

– А Мездос?

– Ха! – Приставала скривил губы и вздернул подбородок. – Мездос… Этот волшебник выше всех людских умений и ухищрений. От него не спасет ни одна, самая высокая стена.

– Отчего же этот злодей не захватит Коррознозд и не предаст его огню? – не унимался Слепец.

– Я-то откуда знаю? – возмутился Приставала. – Поди да спроси у самого Мездоса!

Ты даже не представляешь себе, как близок к настоящему положению вещей! – подумал Слепец про себя. А ведь когда-нибудь придется рассказать Морину, куда на самом деле он держит путь. И чем скорее, тем лучше. Однако пока Слепец не решился раскрыть свой секрет. Вместо этого он продолжил расспросы:

– Расскажи еще что-нибудь! Я все равно не увижу Коррознозда, так что хоть послушаю.

– Он полон огромных домов из камня. Таких, и даже похожих, я не видел больше нигде. Они стоят, вздымаясь к небу, как горы, рукотворные горы в несколько этажей. На верхние люди поднимаются на волшебных площадках, ерзающих вверх-вниз и управляемых заклинаниями, ибо редко кто может забраться туда по лестнице и не потерять дыхания. По широким, гладко замощенным улицам двигаются повозки без лошадей, а редкие маги, достигшие званий Любимых учеников, парят над ними в воздухе и презрительно плюют на головы прохожих. Сотни забегаловок, кабачков, богатых таверн предлагают своим посетителям изумительные яства, вкус которых я давно забыл. Только помню, что они были прекрасны, обворожительны, чарующи… Это очень мучительные воспоминания для человека, вынужденного перебиваться с жирной баранины на козий сыр. В лучших постоялых дворах богачи снимают себе апартаменты, в которых всегда прохладный, свежий воздух, на полах ковры, которые принимают любой цвет по желанию постояльца, а ванны сами брызгают на купающегося теплой водой. На базаре ты можешь купить все, чего пожелаешь, любую безделицу, какую только сможешь вообразить, и еще больше таких, какие даже воображение не может представить! Ночью великий Коррознозд не засыпает, он просто меняет свой лик, покрывшись десятками тысяч разноцветных волшебных огней. Посреди этого великолепия толпы любителей удовольствий, местных и приезжих, предаются всевозможным развлечениям и извращениям. Их обслуживает целая армия – проститутки, мужчины и женщины, держатели притонов для азартных игр, владельцы театров и арен для боев. Каждый день не по своей воле умирают сотни, тысячи людей, а ночью это число утраивается. А над всем этим, непостижимые и наикрасивейшие, невозмутимо стоят семь громадных дворцов, каждый выстроенный в своем стиле, каждый окрашенный в свой цвет, каждый по-своему прекрасный и чуждый остальному миру…

В конце концов Приставала внезапно замолк и подозрительно всхлипнул. Слепец отчетливо представил его себе: похожий на бесформенную кочку гигантских размеров, в глазах великая горечь, перемешавшаяся с отсветами пламени. Несчастный Морин только что мысленно прожил заново всю свою жизнь, и вряд ли удовольствовался тем, как она прошла.

– Как бы я хотел оказаться там, в этом оплоте порока – прекраснейшем из прекраснейших мест! – с болью в голосе прошептал он. – Скинуть эти мерзкие лохмотья и одеть легчайший парчовый халат, нацепить мягкие тапки с загнутыми носами и дать ногам дышать воздухом, а не гнить внутри десятка грязных обмоток! Выпить нежного, сладкого вина вместо здешнего кислого крепкого пойла, согреть озябшие кости теплом тамошнего воздуха, подставить посеревшую кожу живительным лучам яркого солнца!!! Обнять смуглую, натертую душистыми притираниями, стройную, как косуля, женщину и поцеловать ее в губы, пахнущие жасмином!! После этого я готов умереть – и неважно, сколь мучительна будет смерть!

Голос Приставалы снова сорвался, и он захлебнулся тихими рыданиями.

– Ничего, – попытался подбодрить его Слепец. – Когда-нибудь твоя мечта сбудется! Я имею в виду, ее первую часть, не считая мучительной смерти. Это… последнее… вовсе необязательно!

Вконец расстроившийся Приставала только потеряно всхлипнул в ответ. Слепец чувствовал себя неловко, так как нынешний плач своего попутчика он осуждать не мог. Тем более, что сам вызвал его на откровенность, разбудил давно похороненные внутри воспоминания…

– Жизнь твоя еще не потеряна, дружище Морин! – воскликнул он и поднялся со своей лежанки. Подбросив дров в костер, он простер руки над взревевшим пламенем и закричал: – Мы с тобой еще поспорим с судьбой, и вырвем у нее хороший куш!

Приставала ни разу не видел Слепца таким возбужденным, а потому немедленно прекратил хныкать.

– Ты уже похоронил себя и сам поставил крест на собственном счастье? – спросил его слепой калека, вперившись прямо в лицо взглядом жутких желтых "глаз" и безошибочно впившись в плечи острыми крючьями. – Тогда я буду разрывать эту могилу и воскрешать давно умершие надежды!! Признаться, долгое время после нашей встречи я думал о тебе: что за слизняк этот Приставала? Свет не видел более жалкого человечишки!! Однако ты идешь вслед за мной, не сворачивая, а лишь жалуясь на жестокую судьбу… Теперь мне ясно, что все те жалобы – просто дань привычке, многолетней носке личины забитого и презираемого попрошайки! Теперь мне ясно, что ты не так прост, как можешь показаться с первого взгляда! Если в юности ты стал бунтарем, отказавшись от сытого, но скучного прозябания в теплом местечке, бросил все и пошел путем, полным неизвестности, то ты очень близок мне по своему духу!! Если бы ты знал, сколько уютных гнездышек покинул я за последние месяцы!! Все, кто попадался на моем пути, обещали сытую, заполненную леностью и покоем жизнь на их попечении, однако я продолжал идти. Так и ты! Не беда, что пришлось остановиться, не беда, что на время ты превратился в презренное существо! Внутри, под толстой коркой, сидит прежний Морин, веселый, беззаботный и смелый! Выходи!! Я зову его наружу!!

Схватив палку, которой он иногда ощупывал путь, Слепец стал ворошить костер, вызывая целую бурю искр, которые взмывали в воздух и долго кружили там, окутывая пораженного Приставалу багровым облаком. Тот смотрел на это действо, раскрыв глаза, даже не задумываясь о том, что безумствовавший Слепец может запросто спалить им обоим одежду… Свет надежды все ярче разгорался в глазах нищего – хотя, быть может, это было просто отражение взмывавшего вверх пламени? Неважно. Яростный порыв Слепца достиг своей цели, вне зависимости от того, насколько сильно тот сам верил в свои слова о тайной силе внутри попутчика. В тот момент Морин действительно поверил, что он, бывший нищий деревни Три Горы, семь лет подвергавшийся там унижениям и оскорблениям ради обносков и объедков, на самом деле просто дожидался часа, когда сможет воспрянуть ото сна. Он тоже вскочил на ноги и заорал, что было силы:

– ДА!! Я снова тот самый Морин!! Я – бунтарь! Я – смельчак! Я разрываю всепроникающий эфир голыми руками и сотрясаю небосвод!! Я…я… я… – от избытка чувств он просто задохнулся и, закашлявшись, рухнул обратно, на лежанку. Тяжело дышащий Слепец опустил наконец посох и застыл, глядя незрячим взором поверх быстро гаснувшего костра.

– Мы с тобой многое сможем, Морин, – пробормотал он. – Я думаю, теперь пришло время открыть тебе настоящую цель моего похода. Ты поймешь, отчего я не хотел обходить Туманную рощу, зачем потащился прямо в гиблые места у Светящихся гор…

Раскрыв рот в ожидании страшных тайн, Приставала с шумом гонял воздух в легкие и наружу, словно только что обежал половину леса. Слепец, не торопясь, нашарил несколько последних веток и бросил их в огонь.

– Я иду не просто в окрестности Замка-горы – я иду прямиком в гости к его владельцу!

– Не может быть! – не удержался Приставала, прервав едва начавшийся рассказ. На волне воодушевления он совсем забыл испугаться, только удивился.

– Да, да… Есть надежда, что он примет меня благосклонно, потому как я несу ему привет от одной давней знакомой. Она много лет назад спасла Мездосу жизнь…

– Кто же это? – еле слышно прошептал Приставала.

– Вряд ли ты знаешь ее. Это женщина, уединенно живущая недалеко от деревни Гордецов.

– Ну как же, слышал. Ведьма, которая завлекает к себе мужчин и отбирает их молодость, чтобы жить вечно молодой! У нас был один молодец по имени Вассой, он все собирался пойти и умертвить ее. Только однажды, напившись пьяным, упал в речку со скользкого моста, да и утонул, так что подвиг тот остался несвершенным…

– Э, вот как искажается действительность уже в соседней деревне! – пораженный Слепец забыл, о чем он рассказывал, и с трудом вернулся к повествованию. – Хм… О чем же я? Ах да. Эта женщина – на самом деле очень добрая и хорошая во всех отношениях – послала меня к Мездосу. Вернее, я сам решил туда пойти после одного случая… Ты должен помнить тот день – земля тряслась, словно по ней несся табун огромных лошадей, а небо, по рассказам Халлиги, покрылось сетью багровых трещин.

– Да, я помню тот день! Тогда еще Умбло не спал несколько ночей, ожидая, что и к нему придут с удавкой и камнем. Вся деревня сбежалась к его дому и требовала объяснений происшедшему, а тот только мычал от страха…

– А я решил, что все это случилось из-за меня, но полностью понять происшедшее не смог. Вместе с Халлигой мы решили, что Мездос должен знать точный ответ.

– Ты решил, что это все из-за тебя?? – переспросил Приставала. – Что же в тебе такого необычного?

– Дело в том, что я с того берега Реки, – просто ответил Слепец. Некоторое время он молчал, давая собеседнику время для усвоения этой мысли и захлопывания раскрывшегося рта. Однако Приставала, уже привыкший к загадочности и непостижимости своего попутчика, быстро пришел в себя.

– Вот это да!!! – завопил он. – С того берега Реки!!! Просто чудеса какие-то творятся со мной… Теперь я еще больше верю в собственную значимость… С того берега Реки, подумать только! А у нас все считают, будто на том берегу живут ужасные чудища, которым Уроды и в подметки не годятся. Иначе, зачем Смотрящим Извне отгораживать те страны Рекой?

– Представь себе, у нас считают примерно так же: дескать, на противоположном берегу живут сплошь отвратительные и злобные колдуны, нисколько не похожие на людей!!

– Дела… Но как же ты попал сюда, приятель!?

– О, это весьма долгая история… Так как нам некуда торопиться, я расскажу ее полностью, и не упущу ни одной подробности.

Приняв эстафету от Приставалы, Слепец взялся за свой рассказ с большим рвением. Правда, у того памятного костра, где бывший нищий снова обрел уверенность и сбросил оковы своей профессии, много поведать он не успел. Возбуждение и тяжелый день очень скоро заставили обоих забыть о жизнеописаниях и погрузиться в глубокий сон. На следующий день их поход продолжился, а вместе с тем Слепец продолжил рассказ. Причем начать он его решил по новой, взяв за точку отсчета свое рождение в далеком Центре Мира.

Название столицы его бывшего королевства теперь, после цветастых описаний великолепия могущественного Коррознозда, казалось насмешкой. Слепцу даже на мгновение стало неловко за отца, давшего столь звучное имя столь незначительному городку… Впрочем, как знать, какие планы и способности по их претворению в жизнь были у Джона Торби? Не его вина в том, что он слишком рано ушел из жизни. Однако, справившись с первой волной смущения, Слепец еще не раз слышал ее отголоски, когда сравнивал свое почти деревенское бытие с намного более богатой и насыщенной жизнью огромного города. За второй день путешествия к Светящимся горам он поведал Приставале о собственном непутевом житье до того памятного дня, когда он впервые услышал о Клусси.

– Еще один? – зевая, промолвил Морин у ночного костра, спрятавшегося у подножья маленького, но крутобокого холма.

– Кто? – не понял Слепец.

– Еще один человек, пересекший Реку. Так через нее впору мост строить…

– Вон ты о чем… Знаешь, а я ведь о нем почти забыл.

– Ну ты даешь! Забыть о человеке, отрезавшем тебе пальцы и выжегшем глаза?? Ведь это он сделал, я правильно догадался?

– Правильно. Только я не держу на него зла. Его… поступок раскрыл мне глаза – экий невеселый каламбур получился! – на многие вещи, скрытые до той поры. Я понял, как не прав был раньше, как плохо поступал, сколько горя приносил людям. Очевидно, Клусси был прав, наказав меня и заняв трон. Думаю, сейчас он правит гораздо мудрее и правильнее.

– Первый раз встречаю такого всепрощенца, как ты! – восхитился Приставала, и снова зевнул. – Хотя, ты с любой стороны такой необычный… Ох, давай спать, а? Эта гнусная дорога по жидкому снегу и грязи забирает столько сил!!

И рассказ снова был прерван, чтобы возобновиться на следующее утро. К вечеру Слепец рассказал о короткой войне, схватке у стен Центра Мира, экзекуции и путешествии от крестьянской телеги, выбросившей его на берег Реки, до околицы Трех Гор. Морин слушал, как ребенок, внимающей сказкам старого деда, с раскрытым ртом и широко распахнутыми глазами. Удивляться в слух он уже не имел сил.

А на четвертый день пути, когда им пришлось выйти из поредевшего леса, дела пошли совсем плохо. Холода спали, уступив место небольшой оттепели, но зато с неба внезапно повалил густой, мокрый снег. Огромные снежинки падали непрерывной завесой, скрывающей от глаз Приставалы даже оставшийся в паре тысяч шагов за спиной лес. Рыхлые хлопья, несомые никогда не устающим ветром, залепляли лицо, таяли, стекали вниз, за отвороты одежды, напитывали ее и заплечные мешки тяжестью воды. После недолгих мучений Морин был вынужден остановиться.

– Дальше идти нельзя!! Заблудимся!! – заорал он прямо в ухо Слепцу, силясь перекричать вой ветра. Они свернули к чудом подвернувшейся на пути крошечной рощице и прикорнули у кое-как разведенного костра. Сколько длился сон двух измученных трудной дорогой путешественников – неизвестно, однако пробуждение их было безрадостным. Костер давно погас и исчез под серым, ноздреватым сугробом. Укутавшиеся одеждами и хлипкими накидками путники тоже были засыпаны небольшими кучами снега, медленно высасывавшими из них тепло. Обоих трясло от холода так, что каждый слышал стук зубов другого. Кое-как поднявшись, они обнаружили, что буря безумствует с еще большей силой. Порывы ветра, не задерживаемые голыми ветвями, пронизывали рощицу насквозь и несли с собой пригоршни мокрого крупнозернистого снега. Приставала, пометавшись под деревьями, нашел несколько тонких веток, но они все были ужасно сырыми. Пришлось выгребать из мешков все, что могло бы гореть – тряпицы, тоже подмоченные талым снегом, облепившим эти мешки, остатки трутов и пакли. Соорудив хлипкий навес из покрывал, они с огромным трудом развели хилый, маленький костерок. Тусклые язычки пламени нехотя лизали мокрые ветви, исходили густым темным дымом, от которого першило в горле. Слепец толкал руки прямо в огонь, однако согреться это ему не помогало. Костер давал тепла ровно столько, чтобы его почувствовали ладони. Остальное тело продолжало трястись от холода. Слепец сидел неподвижно и не мог отделаться от странного видения: ему казалось, что у его ног мечется маленький умирающий лис, у тела которого они с Приставалой отбирают последнее тепло… Так прошло довольно много времени. Костер не умер, а понемногу разгорелся до такой степени, что ветер перестал угрожать ему смертью. Путники убрали полог, всеми силами стараясь погреться. Удавалось это с трудом. Они съели по куску копченого мяса, допили сидр из большой фляги, и только тогда почувствовали, как жизнь возвращается в полузамерзшие тела. Час проходил вслед за часом, а их мир был ограничен этой маленькой рощей, раскачивающимися с жалобным скрипом деревьями и сдвоенным ревом – ветра и огня. Буря, казалось, будет продолжаться вечно.

– В конце концов мы отломаем и сожжем все ветки на всех деревьях! – прокричал наконец Приставала, когда в очередной раз вернулся из короткого похода за топливом. – Хотя нет, еще раньше помрем от голода, ведь еды почти не осталось!

Слепец ничего не ответил ему. Он просто встал и, прежде чем ошарашенный Приставала смог вымолвить хоть одно слово, исчез в серой круговерти.

– Стой!! Куда ты!! – жалобно воскликнул Морин, вскакивая на ноги, но не решаясь уходить от костра. – Не бросай меня! Умирать в одиночестве очень страшно!

Слепец не откликался. Приставала неподвижно стоял, бесполезно вглядываясь в безумную карусель метели и только мелко вздрагивал, когда очередная пригоршня мелкого снега била его по лицу. Стаявший снег бежал по щекам вперемешку со слезами… Наконец, опустив руки и уронив под ноги покрывало, он повернулся и сделал шаг к костру – и в тот же момент радость озарила его лицо, словно каким-то чудом сквозь толстую пелену снежной крупы к нему пробился солнечный луч. Слепец, сосредоточенный и полный решимости, брел к костру по сугробам с другой стороны рощи.

– Мы с тобой – законченные тупицы! – заорал он. – Но я, конечно, больше всего. Сидим здесь у костра, чтобы не сдохнуть от холода, однако в пути, особенно таком трудном, как путь сквозь метель, согреться гораздо проще!

– О чем ты говоришь! – Приставала часто шмыгал носом и усердно отирал щеки от потеков влаги. – В каком пути! Мы можем идти в таком кошмаре целую вечность, и так никуда и не прийти! В конце концов, упадем в снег от усталости и замерзнем.

– Разве это не глупо, говорить, что слепому не дала найти путь метель? – продолжал свою речь Слепец, словно не слышавший восклицаний Приставалы. – Она может помешать мне идти, сделав это трудной задачей… Бить в грудь ветром, морозить лицо, нагребать под ногами глубокие сугробы… Но с направления ей меня не сбить! Собирайся, мы идем. Я знаю дорогу.

И они снова пошли, с трудом переставляя ноги, вспахивая липкие, скрипучие сугробы сапогами, тяжелыми от пропитавшей их влаги. Борьба с метелью действительно разогрела тела быстрее и лучше костра. Крупные капли холодной воды стекали по лицам и терзали разгоряченную кожу под одеждой. До тех пор, пока в них жива память о съеденном мясе, они найдут в себе силы шевелиться!

*****

Опять та же самая твердая уверенность в правильности собственных действий прочно овладела Слепцом. Прежняя схема: ты ставишь ногу, а дорога, нужная тебе, изгибается и сама подставляет под нее свое тело. В странном сером тумане прямо перед разумом вставала пугающая картина окружающего мира. В ней начисто отсутствовал снег, потому что он только мешал и не приносил пользы. Слепец «видел» серую равнину, тянувшуюся вперед, вправо и влево в невообразимую даль, совершенно плоскую, безжизненную. Сзади оставались уродливые черные трупы деревьев, умерших до самой весны. Слева и справа в сером мареве, стоявшем над серой равниной, не было ничего – пустота, небытие, Ничто. Какое-то жгучее, но очень далекое сияние пряталось за укутавшей мир пеленой впереди. Кажется, оно имеет форму гигантского клыка, торчащего из земли и горящего мертвым, призрачным светом. Одна из Светящихся гор? Слепец не успел как следует поразмыслить на эту тему, потому что внезапно его мозг словно бы попал в духовку. Кто-то был рядом, он светился в серой пустоте разноцветными огнями. Эти оттенки значили каждый свое: белый, слепящий – это всепоглощающая, безумная злоба; красно-желтый, пульсирующий – сводящий с ума голод; бледно-зеленый, кляксой расползающийся по сторонам – пожирающая тело смертельная усталость. Не было ни одного намека на разум, ни одной человеческой черточки в этой цветной картинке. Кто бы это ни был – он не человек. И никто другой, обладающий разумом. Это движимое только звериными чувствами существо, да не одно – вон какая сила, какие, почти физически ощутимые, жар и давление исходят от них! Два… четыре… пять! Трое чуть ближе, двое отстали. Все они приближались спереди, по левую руку от далекого сияющего зуба горы.

Вдруг все вокруг поглотила яркая вспышка торжествующей ярости – багровое сияние, волной распространяющееся от ближайшего пятна. Тот, кто создал эту картину в мозгу Слепца, заметил его самого и немедленно ринулся в атаку. Показалось даже, что где-то вдали, за метелью и воем ветра, прозвучал полный ликования вопль. Слепец с трудом отвлекся от созерцания угрожающих пятен вдали и сосредоточился на своем попутчике: Приставала понуро брел следом, ничего не подозревая. Может быть, все это только чудится? Обманчивые видения, порожденные усталостью, усиливающимся чувством обреченности, взбесившейся природой? Однако, Слепец решил поверить своим ощущениям. Вонзив крючья в плечо немедленно вздрогнувшего при этом Морина, он закричал:

– У тебя есть какое-нибудь оружие? Мне кажется, сейчас на нас нападут!

Приставала немедленно воссиял ярким голубым факелом страха. Да, теперь темный мир Слепца перестал быть темным, превратившись в настоящее буйство красок. Он понял, что от Морина ему проку не будет, отпустил его и встал так, чтобы преградить путь приближавшемуся пятну багровой ярости. С трудом вынув нож, Слепец протянул руку назад, бросив через плечо:

– Возьми это, и будь готов!

– Да что такое? – завопил Приставала. Наверняка, бедняга дрожал всем телом, только уже не от холода, и озирался так рьяно, что голова вот-вот открутится.

– Я сам не знаю, а это очень плохо. Будь готов… – повторил Слепец, а добавить что-нибудь еще не успел: враги были рядом. Вынимая меч из ножен, он шагнул наперерез первому из атакующих. Теперь сквозь вой ветра можно было отчетливо слышать мерный скрип снега под ногами бегущих и их громкое, хриплое дыхание. Багровые огни расцвели еще ярче, словно бы озаряя перед внутренним оком Слепца скрюченные фигуры ростом в полтора человека, неясные очертания уродливых голов, тянущихся вниз, к жертвам. Слепец успел поднять меч на уровень груди к тому времени, когда первое из чудовищ оказалось совсем рядом, и наверняка уже вынырнуло из снежной кутерьмы. Оно плохо соображало от ярости, голода и залеплявшего морду снега – если умело соображать вообще. Слепца первое чудище даже и не заметило, промчавшись мимо всего в паре шагов от него. Человек развернул меч горизонтально, острием вправо: существо само напоролось на лезвие и было рассечено от груди до спины. Напор чудовища был так силен, а его шкура и кости так крепки, что Слепец с большим трудом удержал меч в крючьях. Суставы кистей пронзила резкая боль, заставившая изо всех сил сжать зубы и подавить внутри себя стон. Мгновенно издохшая тварь на бегу развернулась, облила ногу человека горячей, дурно пахнущей кровью, и во весь рост рухнула в снег.