Текст книги "Кайран Вэйл. Академия Морбус (СИ)"

Автор книги: Игорь Uglov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10. Бэлла и Голос

На следующий день продолжились уроки, и началась настоящая учёба. Не тем магическим истинам, что преподавали на уроке. А настоящее обучение магии от мудреца древности.

Как раз на уроках я и узнал от своего духа, что он был в древности великим магом, настолько могущественным, что его душа осталась в этом мире, перескакивая от одного мага к другому. Так вот он мне рассказал, насколько ничтожна нынешняя магия. И прямо на уроке я смог повторить «самые простейшие» заклинания его времени. Чем удивил не только профессора, но и вообще всех.

После этого моё доверие к нему выросло, и я попросился к нему в ученики. После этого и началось моё обучение…

Тишина Архива академии Морбус была особого свойства. Это не была тишина отсутствия звука – скорее, звукопоглощение. Звук здесь не отражался от стен, а тонул в них, как в глубокий песок. Воздух пах старым пергаментом, воском и тем особым запахом магии, что напоминал озон после грозы, смешанный с запахом влажного камня.

Я сидел за одним из длинных дубовых столов, заваленных свитками. Передо мной лежал объект моего первого официального задания – гримуар в кожаном переплёте, потемневшем от времени. Метка на сопроводительной табличке гласила: «Фолиант Кельдорских видений. Категория: условно-стабильный. Симптомы: головные боли у смотрящего, спонтанные носовые кровотечения, кратковременная потеря ориентации. Заявка от архивариуса, Брата Хельвина».

Причина, по которой этот мусор отдали новичку, была проста – никто другой не хотел с ним возиться. Гримуары «условно-стабильной» категории были недостаточно опасны, чтобы вызывать панику, и недостаточно ценны, чтобы за них боролись. Они были магическим эквивалентом хронической болезни – не убивает сразу, но медленно отравляет.

Я положил ладонь на переплёт, закрыл глаза и позволил себе почувствовать.

Сначала – обычная волна отвращения. Магия Морбуса всегда была для меня фоновой болью. Но под ней… да. Что-то другое. Что-то липкое и колючее, будто книгу опутали невидимой колючей проволокой. Это было искажение, но не хаотичное. Оно пульсировало с неровным, но узнаваемым ритмом. Как шрам, который ноет при смене погоды.

«Не спеши,» – прозвучало у меня в голове. Голос был тише, чем обычно, словно он тоже прислушивался. «Это не просто порча. Это след. Шов. Посмотри глубже.»

Я втянул воздух и сосредоточился, пытаясь не просто ощутить дискомфорт, а разобрать его на части, как учили на лекции Вербуса о диагностике проклятий. «Разложи симптом на составляющие», – монотонно бубнил он.

Шов. Да. Именно это я и чувствовал. Искажение было не аморфным пятном, а структурой. Сеткой. Узлами, связанными между собой нитями гниющей магии. И узлы эти… они напоминали тот едва уловимый узор, что я видел в фундаменте академии через связь с Элриком. Только в тысячи раз меньше и примитивнее.

Мой собственный голод шевельнулся, почуяв пищу. Я сжал зубы, стараясь удержать его. Не сейчас. Сначала нужно понять.

– Вейл. Неожиданное место для затворничества.

Я вздрогнул и открыл глаза. Бэлла Ситцен стояла в проходе между стеллажами, прислонившись к полке. На ней была её сизая мантия, но капюшон сдвинут назад, и длинные чёрные волосы падали на плечи. Она смотрела на меня с тем же аналитическим интересом, с каким я только что смотрел на книгу.

– Ситцен, – кивнул я, убирая руку с гримуара. – Шёпоты потерялись?

– Шёпоты никогда не теряются, – она сделала несколько шагов вперёд и села на стул напротив, положив локти на стол. – Они знают, где нужно быть. А здесь, судя по всему, происходит что-то интересное.

– Очистка гримуара, – пожал я плечами, стараясь говорить ровно. – Скучная работа для новичка. Наверное, тебя это не впечатлит.

Она посмотрела на книгу, потом на мои руки. Её взгляд был острым, сканирующим.

– Твои пальцы… они почти белые. И ты сидишь так, будто тебя только что ударили в живот, но пытаешься это скрыть. Это не «скучная работа», Кайран. Это должно быть больно.

Я не ответил. Лгать ей напрямую было бесполезно – она бы это почувствовала. Молчание было лучшей тактикой.

– Ладно, – она откинулась на спинку стула, скрестив руки. – Не хочешь говорить о боли – поговорим о деле. Я слышала, ты попал в поле зрения брата Хельвина. Старый архивариус не просто так раздаёт свои «условно-стабильные» артефакты. Он тестирует. Ищет тех, кто может чистить вещи, не ломая их окончательно.

– Откуда ты знаешь, что он мне это дал?

Она улыбнулась, и в её улыбке не было ничего тёплого – только удовлетворение от правильно собранного пазла.

– У Дома Шёпота есть уши даже в каменных стенах Архива. Особенно когда эти стены принадлежат такому… неоднозначному наследнику, как Кайран Вейл.

– Поздравляю, – проворчал я. – Ты подтвердила, что за мной следят. Это должно было меня удивить?

– Нет, – согласилась она. – Но должно было заставить задуматься. Почему я пришла сюда лично, а не просто записала наблюдение в отчёт?

Я посмотрел ей прямо в глаза. Голубые, ясные, бездонные. В них не было ни насмешки, ни угрозы. Был расчёт. Интерес хирурга, рассматривающего интересную патологию.

– Почему? – спросил я наконец.

– Потому что я думаю, мы можем быть полезны друг другу, – сказала она, понизив голос до шёпота, который всё равно был отчётливо слышен в гробовой тишине архива. – Ты видишь то, что не видят другие. Чувствуешь болезнь системы. Я… я знаю, где искать симптомы. У меня есть доступ к разговорам, к слухам, к тем историям, которые не попадают в официальные отчёты.

Мой внутренний голод на секунду отступил, уступив место холодной настороженности.

– Ты предлагаешь сделку.

– Я предлагаю партнёрство, – поправила она. – Ты – уникальный диагностический инструмент. Я – проводник, который может направить тебя к самым интересным пациентам. Вместе мы можем выяснить, чем на самом деле болеет Морбус.

«Она умна,» – прошептал Голос. – «Опасна. Но её мотивы… искренни. Она ищет истину, как хирург ищет источник заражения. Это можно использовать.»

– А что ты получишь? – спросил я, игнорируя внутренний комментарий.

– Ответы, – просто сказала она. – Моя тётя закончила Морбус десять лет назад. Она была… яркой. Любопытной. Как я. Она вернулась домой пустой. Не повреждённой, не сумасшедшей. Пустой. Как будто кто-то вынул из неё самое главное и оставил только оболочку, которая идеально выполняет все функции. Я хочу понять, что здесь происходит, прежде чем со мной или с кем-то ещё случится то же самое.

В её голосе впервые прозвучало что-то, кроме холодного анализа. Слабый, едва уловимый тремор – отголосок настоящего страха. И это было убедительнее любой клятвы.

Я снова посмотрел на гримуар. На эту маленькую, больную часть большой болезни.

– Ладно, – сказал я. – Допустим, я согласен. Что за первый шаг?

Она достала из складок мантии небольшой, сложенный вчетверо листок бумаги и положила его на стол.

– Это список мест и имён. То, что я собрала за первые дни. Аномалии, которые не сошлись в официальных отчётах. Пропавшие предметы, странные «несчастные случаи» в лабораториях, студенты, которые внезапно меняют поведение. Проверь их. Почувствуй. Если твой дар действительно видит болезнь… он должен на них среагировать.

Я взял листок, не разворачивая.

– А ты?

– Я буду искать больше. И создавать нам прикрытие, – она встала. – С завтрашнего дня у нас с тобой совместный проект по межфакультетному сотрудничеству. Изучение малых аномалий в неживых носителях. Одобрено как Домом Костей, так и Домом Шёпота. Всё официально и красиво.

Она повернулась, чтобы уйти, но на пороге остановилась.

– И, Кайран… будь осторожен с этой книгой. Брат Хельвин – не дурак. Если он дал её тебе, значит, ждёт чего-то особенного. Не разочаровывай его.

Она исчезла между стеллажами так же бесшумно, как и появилась.

Я развернул листок. Там было семь пунктов. Аккуратный, почти каллиграфический почерк.

Восточное крыло, зал 3. Статуя плачущей гаргульи. Студенты жалуются на «ощущение наблюдения».

Библиотека, сектор «Запрещённые гимны». Свиток с шифром L-44. После контакта – временная потеря голоса.

Студент Дома Теней, Лиам Вер. После ритуала сновидений перестал узнавать знакомых. Говорит на неизвестном языке во сне.

Катакомбы, уровень 2. Помещение для хранения отработанных кристаллов. По ночам слышны «шепчущие» звуки.

Профессор алхимии Горн. После инцидента в лаборатории стал левшой (был правшой).

Зеркало в женских покоях Дома Когтей. Иногда показывает не того, кто в него смотрится.

Служебный ход рядом с кухнями. Воздух постоянно на 5 градусов холоднее. Растения вьются от него прочь.

Это был не случайный набор страшилок. Это была карта. Карта симптомов.

«Она систематизирует,» – заметил Голос. – «Хорошо. Очень хорошо. Начни с книги. Сними этот шов. Посмотрим, чему ты научишься.»

Я снова положил руку на гримуар. На этот раз я не сопротивлялся голоду, а направлял его. Не просто поглотить, а… разобрать. Как учат на уроках по анатомии проклятий. Я представил, как моя пустота – не пасть, а тонкий скальпель.

Боль сменилась чем-то иным. Холодным, почти механическим процессом. Я чувствовал, как узлы искажения сопротивляются, цепляются за ткань книги. Но мой голод был точнее, острее. Он не пожирал всё подряд. Он вонзался в места соединений, разрывал нити, всасывал гнилую магию, оставляя после себя… пустоту. Чистую, нейтральную пустоту.

Через несколько минут книга перестала «фонить». Искажение исчезло. Но что важнее – я понял, как оно было устроено. Как сеть. Как ловушка для сознания.

Я откинулся на стул, вытирая пот со лба. Впервые после «кормления» я чувствовал не просто сытость, а усталость от умственного усилия. Я чему-то научился.

«Примитивно, но для начала…» – прозвучало в голове. – «Теперь ты знаешь, как выглядит один узел их сети. Маленький, гнилой узелок. Ищи другие. Сравнивай.»

В тот вечер, вернувшись в спальный блок, я попытался заняться учёбой как остальные. У нас была задана теория по стабилизации мана-каналов. Я уселся на свою койку с учебником, пытаясь сосредоточиться на диаграммах и мантрах.

Ничего не выходило.

Я повторял слова, пытался визуализировать потоки энергии внутри себя, как советовал профессор Спирус. Но внутри не было потоков. Там была пустота. Холодная, ненасытная пустота, которая не хотела «циркулировать» или «стабилизироваться». Она просто была.

Леон, заметив мои мучения, посмотрел поверх очков.

– Проблемы с резонансом? – спросил он без особого интереса.

– Что-то вроде того, – пробормотал я, откладывая книгу.

– Не парься. У половины нашего курса каналы кривые от рождения. Для этого и существуют практикумы – чтобы научить обходить собственные дефекты.

Но я знал, что это не дефект. Это иная конфигурация. Я был не сломанным инструментом. Я был инструментом другого типа, для которого не было инструкций.

Когда свет погас и занавески вокруг коек зашелестели, я лёг на спину и уставился в темноту.

«Зачем пытаться стать тем, кем ты не являешься?» – спросил Голос. – «Ты – ключ. Не молоток. Не пытайся забивать гвозди лбом.»

– А что мне делать? – мысленно спросил я. – Они будут проверять. Будут заставлять демонстрировать прогресс.

«Тогда покажи им то, что они хотят видеть. Но по-своему. Твоя сила – в поглощении. Значит, учись поглощать избирательно. Не как воронка, а как пинцет. Начни с малого. С завтрашнего практикума.»

Практикум на следующий день вёл сам Аргус Вербус. Тема: «Выявление и классификация слабых проклятий на предметах повседневного использования».

Нас привели в лабораторию – длинную комнату с каменными столами, на каждом из которых лежал какой-то предмет: перо, кубок, монета, нож.

– Ваша задача, – говорил Вербус, расхаживая между рядами, – не снять проклятие. Ваша задача – идентифицировать его природу, силу и потенциальный вектор воздействия. Дом Костей – это прежде всего аналитики. Мы ставим диагноз. Лечение – задача других отделов.

Мне достался нож. Не боевой, а столовый, с костяной ручкой. На первый взгляд – обычная вещь. Но когда я взял его в руку, я почувствовал слабое, едва уловимое покалывание. Не боль. Скорее, ощущение лёгкого беспокойства, как будто смотришь на что-то неприятное, но не можешь отвести взгляд.

Я закрыл глаза, как делал это с гримуаром. Сконцентрировался. Покалывание стало чётче. Это было не структурное искажение, как в книге. Это было что-то проще. Эмоциональный отпечаток. Страх. Не панический ужас, а тупой, повседневный страх – того, кто боится быть отравленным за собственным столом.

Я открыл глаза и посмотрел на нож. Кто-то много лет ел им, боясь каждой крошки. И этот страх въелся в кость рукояти.

– Вейл? – Вербус остановился у моего стола. – Ваши выводы?

Я заколебался на секунду. Потом решил сказать половину правды.

– Предмет несёт эмоциональный отпечаток, профессор. Не классическое проклятие, а… наслоение. Страх. Страх отравления. Длительный, хронический.

Вербус поднял бровь. Его сухое, жёсткое лицо ничего не выражало.

– Интересно. Большинство чувствует лишь «негативный оттенок». Вы смогли детализировать. Метод?

Я сглотнул.

– Я… сконцентрировался на тактильном ощущении. Оно было не магическим, а почти физическим. Как холодок.

– Хм, – Вербус взял нож из моих рук, повертел его. – «Тактильная диагностика». Редкий, но зарегистрированный навык. Обычно у тех, чья магия связана с некромантией или психометрией. Продолжайте.

Он двинулся дальше. Я выдохнул.

«Видишь?» – сказал Голос. «Ты не можешь создать искру. Но ты можешь прочитать историю, которую оставила в предмете чужая искра страха. Это тоже сила. Просто другая.»

После практикума ко мне подошёл Леон. Он выглядел задумчивым.

– Тактильная диагностика, а? – сказал он, снимая очки, чтобы протереть их. – Удобно. Особенно если не хочешь демонстрировать активную магию.

Я насторожился.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего, – он водрузил очки на место. – Просто констатация факта. У тебя уникальный набор навыков, Вейл. Полезный для Дома Костей. Думаю, брат Хельвин это уже оценил.

Он ушёл, оставив меня с неприятным ощущением, что я – открытая книга, которую все читают, но делают вид, что нет.

Вечером я отправился на Нейтральный Пол – место, о котором говорила Бэлла. Это оказался небольшой внутренний двор, зажатый между крыльями разных факультетов. Здесь не было ничьей явной власти. Студенты разных Домов сидели отдельными группами, но в воздухе висело негласное перемирие.

Бэлла уже ждала меня у старого фонтана, вода в котором была чёрной и неподвижной.

– Ну? – спросила она без предисловий.

Я кивнул.

– Книгу очистил. Нож на практикуме – прочитал.

– И?

– И ты права. Я вижу структуру. Искажения похожи на… швы. Или узлы.

Она достала ещё один листок.

– Вот. Следующая порция. Четыре пункта. Проверь их в течение недели. И… будь готов. Завтра наше «совместное исследование» официально начинается. Сегодня была лишь проверка. Нас вызовут к куратору для постановки задач.

– Кто куратор?

– Сирил Веспер с вашей стороны. С моей – мастер Арсан Валемар. Но реально курировать будет Сирил. Он не доверяет межфакультетным проектам.

От этой новости у меня похолодело внутри. Сирил. Тот, кто уже подозревает меня больше, чем нужно.

– Идеально, – пробормотал я.

– Не волнуйся, – она положила руку мне на запястье. Её прикосновение было лёгким, быстрым, профессиональным – как врач, проверяющий пульс. Но от него по коже побежали мурашки. – У нас всё официально. Мы просто два любопытных студента, желающих внести вклад в академическую науку. Ничего подозрительного.

Она убрала руку и встала.

– До завтра, Кайран. И… удачи с пунктом номер два из первого списка. Свиток в «Запрещённых гимнах». Говорят, он особенно неприятный.

Она ушла. Я остался сидеть у фонтана, глядя на чёрную воду.

«Она ведёт тебя к опасным местам,» – заметил Голос. – «Намеренно. Проверяет твои пределы.»

– Я знаю, – ответил я мысленно.

«И всё равно идёшь.»

– А какой у меня выбор?

Вода в фонтане не отражала свет. Она была как портал в никуда. Я встал и пошёл прочь. Впереди была ночь, а утром – встреча с Сирилом и первое задание в рамках «научного проекта».

Я возвращался в Склеп, когда в коридоре услышал странный звук. Тихий, прерывистый скрежет. Как будто где-то далеко точили огромный каменный нож.

Я остановился, прислушиваясь. Звук шёл из стены. Из тёмной, ничем не примечательной каменной кладки.

«Не трогай,» – немедленно предупредил Голос. – «Это не для тебя. Ещё рано.»

– Что это? – мысленно спросил я.

«Пищеварение,» – ответил Голос, и в его «голосе» прозвучало что-то вроде отвращения. – «Система перемалывает то, что в неё попало. Иди. Быстрее.»

Я пошёл, стараясь не смотреть на стену. Но звук преследовал меня ещё несколько шагов, пока не растворился в обычной тишине каменных коридоров.

В спальном блоке все уже спали. Я забрался на свою койку, отгородился занавеской и достал листок Бэллы. Пункт номер два: «Библиотека, сектор „Запрещённые гимны“. Свиток с шифром Л-44. После контакта – временная потеря голоса.»

Завтра. Завтра я это проверю.

Я лёг и закрыл глаза. Внутри была знакомая пустота, но теперь в ней что-то изменилось. Было не просто голодно. Было… любопытно. Как у хирурга, впервые взявшего в руки скальпель.

Морбус был тюрьмой. Бэлла дала мне карту его камер. А Голос научил меня, на что смотреть в замках.

Осталось только начать открывать двери.

Глава 11. Сделка с Шёпотом

Утром, ещё до завтрака прошла встреча с кураторами состоялась в одном из вспомогательных кабинетов Дома Костей – маленькой комнате без окон, освещённой тремя масляными лампами. Воздух пах пылью и старыми пергаментами.

Сирил Веспер сидел за столом, его осанка была, как всегда, идеальной. Напротив него, в таком же прямом кресле, расположилась Бэлла. Она выглядела собранной и деловой, руки сложены на коленях, взгляд направлен на Сирила с вежливым вниманием.

Я вошёл последним и занял оставшееся место рядом с Бэллой.

– Проект межфакультетного сотрудничества, – начал Сирил без предисловий, положив перед собой тонкую папку. – «Изучение малых аномалий в неживых носителях». Инициатива Дома Шёпота. Одобрена.

Он произнёс последнее слово так, будто речь шла о смертном приговоре, который ему приходится привести в исполнение.

– Цель? – спросил я, бросив взгляд на Сирила, а затем на Бэллу, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Сбор данных, – ответила Бэлла, не отводя взгляда от Сирила. – Дом Шёпота располагает обширными архивами слухов и неофициальных сообщений об аномальных явлениях. Дом Костей обладает методиками их диагностики. Синтез может дать новое понимание природы малых проклятий и их влияния на повседневную жизнь академии.

Она говорила гладко, как будто зачитывала заранее подготовленный доклад. Сирил слушал, не меняя выражения лица.

– Вэйл, – обратился он ко мне. – Вы ознакомились с первоначальными материалами?

– Да, – кивнул я. – Список из семи пунктов. Я проверил первый – гримуар в архиве. Аномалия была классифицирована как структурное искажение с эмоциональным компонентом.

– Результат?

– Очистка проведена успешно. Гримуар стабилизирован. Отчёт у брата Хельвина.

Сирил что-то записал на пергаменте. Его перо скрипело по бумаге, звук был громким в тихой комнате.

– Методика? – спросил он, не поднимая головы.

– Тактильная диагностика с последующей направленной нейтрализацией, – выдавил я, повторяя формулировку, которую придумал заранее. – Без использования активных заклинаний.

– Риски?

– Минимальные, – вмешалась Бэлла. – Все объекты в списке относятся к категории низкой опасности. Наша задача – анализ, а не героизм.

Сирил наконец поднял взгляд. Его серо-зелёные глаза медленно перешли с Бэллы на меня, потом обратно.

– Я не одобряю неподконтрольную инициативность, – сказал он ровным тоном. – Особенно в первый месяц обучения. Но раз проект одобрен наверху, я буду его курировать. Вы будете отчитываться мне. Подробно. Каждый шаг, каждая аномалия, каждый вывод. Любое отклонение от списка – только с моего разрешения. Понятно?

– Понятно, – одновременно ответили мы с Бэллой.

– Ваше расписание будет скорректировано. Два часа через день выделяются под совместную работу. Место – архивная комната семь в северном крыле академии. Там есть необходимые материалы и изоляция. – Он свернул пергамент в свиток. – С сегодняшнего дня вы – рабочая группа. Ваши успехи и провалы будут отражаться на рейтинге обоих Домов. Не подведите.

Аудиенция была окончена. Сирил кивнул, давая понять, что мы свободны. Мы вышли в коридор.

Когда дверь закрылась, Бэлла выдохнула – долго, с напряжением.

– Идём, – сказала она тихо. – Покажу архивную комнату.

Мы шли по коридорам академии, и только когда свернули в безлюдный проход с сырыми стенами, она заговорила нормально.

– Всё прошло лучше, чем я ожидала. Он подозревает, но не может отказать прямому указанию Валемара.

– Он будет следить за каждым нашим шагом, – заметил я.

– Конечно, – она пожала плечами. – Но это даже хорошо. Официальное прикрытие. Теперь мы можем легально совать нос куда ненужно. – хитро улыбнулась она.

– И мне отчитываться ему о каждом найденном симптоме?

– Мы будем отчитываться, – поправила она. – Но не обо всём. Есть вещи, которые останутся, между нами.

Мы дошли до массивной дубовой двери с выцветшим номером «7». Бэлла приложила своё клеймо, дверь отворилась.

Комната была маленькой, заставленной стеллажами с пустыми папками и ящиками. В центре стоял стол и два стула. На столе уже лежала стопка бумаг, чернильница и несколько перьев. Окно – узкое, забранное решёткой – выходило на внутренний двор.

– Наше новое логово, – констатировала Бэлла, закрывая дверь. – Здесь нас не побеспокоят. По крайней мере, официально.

Она села за стол и достала из складок мантии тот самый список, но развернула его. На обратной стороне были сделаны дополнительные пометки.

– Ладно, Кайран. Первый тест ты прошёл. Гримуар был лакмусовой бумажкой. Брат Хельвин доволен. Теперь можно перейти к более интересным вещам.

– Зачем ты это делаешь? – спросил я, садясь напротив. – По-настоящему. Не ту историю про тётю.

Она замолчала, глядя на свои записи. Потом медленно подняла голову.

– Ты думаешь, я лгала?

– Нет. Но это не вся правда.

Она откинулась на спинку стула, и её лицо стало другим – менее собранным, более усталым.

– Моя тётя, Алиса Ситцен, была блестящей. Лучшей в своём выпуске. Она могла слышать шёпот сквозь каменные стены, различать правду в самом искусном вранье. Она уходила в архивы на сутки и возвращалась с ответами на вопросы, которые ещё не успели задать.

Бэлла помолчала, её пальцы слегка постукивали по столу.

– Она закончила Морбус. Получила должность при дворе одного из теневых лордов. А через год… её отправили обратно. Не потому, что она ошиблась. Потому что она перестала ошибаться. Перестала задавать вопросы. Стала идеальным, безотказным инструментом. Она помнила всё, что знала раньше, но… в этом не было её. Как будто у неё личность стёрли, оставив только функции.

– Может, она просто выгорела? – осторожно предположил я.

– Нет, – Бэлла покачала головой. – Это было не выгорание. Это было… извлечение. Кто-то или что-то вынуло из неё самое ценное – её любопытство, её азарт, её огонь – и оставило пустую, идеально работающую оболочку. И когда я смотрю на старших студентов здесь, на профессоров… я вижу те же признаки. Разной степени. У кого-то стёрто больше, у кого-то меньше. Но процесс идёт.

Она посмотрела на меня прямо.

– Я не хочу, чтобы со мной случилось то же самое. Я не хочу, чтобы это случилось с кем-то ещё. Но чтобы бороться с болезнью, нужно понять её причину. Академия что-то забирает у нас, Кайран. Медленно, по крупицам. И я хочу знать – что, как и зачем.

Её слова висели в воздухе. В них не было пафоса, только холодная, отточенная решимость.

– И ты думаешь, я могу помочь это понять? – спросил я.

– Ты чувствуешь это, – поправила она. – Ты чувствуешь искажения, болезнь, швы. Я вижу симптомы в поведении. Вместе мы можем найти источник. И, возможно, способ ему противостоять.

«Она видит не следствия, а процесс,» – прозвучал Голос. «Опасная наблюдательность. Но девчонка честная, этого не отнять.»

Я кивнул, больше для себя, чем для неё.

– Хорошо. Что дальше?

Она ткнула пальцем в список.

– Пункт два. Свиток в «Запрещённых гимнах». Я хочу, чтобы ты проверил его сегодня. После ужина, когда библиотека почти пустая.

– Почему именно он?

– Потому что он связан с голосом. С потерей голоса. А голос – это инструмент не только Шёпота, но и личности. Интересно, что именно он пытается забрать.

До вечера и встречи у фонтана меня ждала обычная, со своим однообразием, жизнь академии. Утро началось с проверки домашнего задания на лекции профессора Спируса по «Основам стабилизации манных каналов» – предмету, который для меня был чистой воды абстракцией. Пока остальные первокурсники корпели над диаграммами, пытаясь визуализировать «плавный поток эфирных сил от сердца к периферии и обратно», я сидел с каменным лицом, глядя в учебник и чувствуя, как моя внутренняя пустота глумится над этими попытками.

Во мне не было никаких «потоков». Был холодный, ненасытный вакуум, который лишь поглощал, но не циркулировал. Сосед по парте, рыжеволосый Дьюс из провинции, с завистью покосился на мои чистые, без единой помарки, листы для заметок. Он не знал, что чистота эта – от полной беспомощности. Но задание надо было выполнить, и в этом мне помог опять же Голос. Он просто рассказал, что нужно изобразить.

После лекции был практикум в лаборатории Дома Костей – вскрытие и анализ «малого призрачного контура», извлечённого из сломанного детского талисмана. Препарирование призраков под руководством сухонькой мастерицы Элины. Она тыкала костяной иглой в полупрозрачные, мерцающие структуры, заставляя их издавать тонкий, писклявый звук, и объясняла, как по характеру свечения и резонансу определить, была ли привязка к живому или к месту.

Я делал вид, что записываю, а сам чувствовал лишь слабое, неприятное щекотание в зубах от близости рассеивающейся чужой магии. Мой голод вяло шевелился, как сонная змея, не находя в этом «контуре» ничего питательного. Особенно после того, как я подкрепился.

Голос, доверие к которому растёт от разу к разу. Он научил как контролировать поглощение. И теперь мне не нужно было искать жертву, чтобы убить её окончательно. По чуть-чуть, но несколько раз. Некоторые этого даже не замечают. А артефактам… ну с них вообще спроса нет.

В столовой за обедом – густая похлёбка с кусочками мяса и тёмный хлеб – я попытался отсидеться в углу, но Леон Харт, наш резидент-статистик, нашёл меня. Он, не отрываясь от своего блокнота с колонками цифр, пробормотал что-то о «аномалиях в распределении магических инцидентов по дням недели» и спросил, не замечал ли я закономерностей в своих «назначениях от Хельвина». Я отмахнулся, сказав, что мне пока хватает одной «условно-стабильной» книги. Он кивнул, но его взгляд за стёклами очков был слишком цепким. Он что-то вычислял. Всегда что-то вычислял.

Последним перед вечером был «Семинар по межличностной магической этике» под руководством самого Вербуса. Тема: «Допустимые пределы ментального воздействия при допросе подозреваемого в рамках внутриакадемического расследования».

Вербус, стоя за кафедрой, как сухой деревянный истукан, зачитывал выдержки из устава, перемежая их леденящими душу казусами из практики.

– …И если установлено, что субъект обладает резистентностью к заклинаниям первого круга, протокол допускает применение изолированной тактильной стимуляции нервных узлов в сочетании с фоновым энтропийным шумом для снижения когнитивного сопротивления…

Я смотрел в окно, на серые башни, и думал о свитке в «Запрещённых гимнах». О потере голоса. О том, как система, о которой так заботливо говорил Вербус, возможно, сама и была тем самым «субъектом», применяющим к нам тихое, изощрённое насилие, чтобы вырвать что-то самое важное.

И вот теперь, когда сумерки начали красться по каменным коридорам, смывая краски с витражей, я шёл навстречу не очередному скучному семинару, а чему-то реальному. К опасности, которую можно было пощупать. И в этой мысли, против всех инстинктов самосохранения, было больше жизни, чем за весь предыдущий день.

Вечером, после ужина, я отправился в библиотеку. Бэлла ждала меня у входа в сектор «Запрещённые гимны» – отгороженный участок за железной решёткой. Она уже договорилась с дежурным библиотекарем…

Вечером, после ужина, я отправился в главную библиотеку. Бэлла ждала меня у входа в сектор «Запрещённые гимны» – отгороженный участок за железной решёткой. Она уже договорилась с дежурным библиотекарем – тощий, вечно сонный старшекурсник из Дома Костей, который лишь кивнул, увидев наши пропуска, и открыл решётку.

– Тридцать минут, – пробормотал он. – Потом закрываю.

Сектор был небольшим. Всего несколько стеллажей с толстыми фолиантами и свитками в чёрных футлярах. Воздух здесь был особенно спёртым, будто его не меняли веками.

– Л-44, – прошептала Бэлла, пробегая глазами по полкам. – Вот.

Она указала на обычный с виду кожаный футляр. Я достал его. Он был лёгким. Снял крышку. Внутри лежал пергаментный свиток, плотно свёрнутый и перевязанный чёрной лентой.

– В отчётах говорится, что эффект наступает при чтении вслух, – сказала Бэлла, отступая на шаг. – Но один студент утверждал, что потерял голос, просто дотронувшись до него. Будь осторожен.

Я положил футляр на ближайший стол и медленно, почти не дыша, развязал ленту. Пергамент развернулся сам, с лёгким шелестом.

На нём были строки на языке, которого я не знал. Но буквы… они казались знакомыми. Они были похожи на те руны, что видел в узлах искажения на гримуаре. Только здесь они были выстроены в строки, как текст.

Я протянул руку, но не коснулся пергамента. Просто держал ладонь над ним.

Сначала – ничего. Потом… холодок. Не физический, а какой-то внутренний. Как будто что-то тянется к горлу. Не чтобы задушить, а чтобы… забрать. Забрать вибрацию, звук, возможность говорить.

«Это не проклятие,» – мгновенно отозвался Голос. – «Это ловушка. Приманка. Она не вредит – она собирает. Собирает голоса.»

– Что? – мысленно спросил я.

«Она впитывает звуковую вибрацию, эмоциональный оттенок голоса. Делает его… чистым. Бесцветным. А потом отдаёт туда, куда нужно. Попробуй. Коснись.»

Я коснулся пергамента кончиками пальцев.

Холодок усилился. Теперь я чувствовал его не как абстракцию, а как структуру. Тонкую, почти невидимую сеть, расставленную внутри пергамента. Она вибрировала в унисон с тишиной комнаты, жадно поглощая любой возможный звук.

И в этой сети я почувствовал знакомый узор. Упрощённый, примитивный, но тот же самый. Узел. Шов. Часть большой системы.