Текст книги "Кайран Вэйл. Академия Морбус (СИ)"

Автор книги: Игорь Uglov

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Акция привлекла внимание. Двери других кабинок открылись. Появился библиотекарь. Бэлла, мгновенно перевоплотившись, закричала:

– Помогите! С ним что-то не так! Он бредит!

Хаос был идеальным прикрытием. Я отступил в тень, пока к Бэлле и мечущемуся Торну сбегались другие студенты и преподаватели. Через минуту появился сам Арсан Валемар. Его аскетичное лицо было непроницаемым. Он одним взглядом оценил ситуацию, подошёл к Торну, который теперь бился в истерике на полу, и положил ему руку на лоб.

Торн затих мгновенно. Его тело обмякло. Но глаза оставались открытыми, полными того самого немого ужаса, который я в него вложил.

Валемар поднял голову, его взгляд скользнул по Бэлле, по окружающим, на мгновение задержался на мне в тени – и прошёл дальше.

– Ментальный коллапс, – холодно констатировал он. – Ретроградное воздействие от контакта с защитными ментальными конструкциями высокой мощности. Отвести в изолятор. Немедленно. И… очистить помещение. Всем.

Его приказ был исполнен мгновенно. Торна унесли. Библиотеку начали эвакуировать. Бэлла подошла ко мне, её лицо было белым как мел.

– Пошли. Быстро.

Мы вышли, смешавшись с толпой потрясённых студентов. Никто не обратил на нас внимания. Мы были просто одни из многих, кто увидел, как сходит с ума их однокурсник.

Только когда мы оказались в безопасной глуши Нейтрального Пола, Бэлла обернулась ко мне. Она дышала часто.

– Ты… ты это видел? Что ты сделал?

– То, что мы планировали, – ответил я, и голос мой звучал ровно, хотя внутри всё дрожало от пост-адреналиновой слабости. – Я не атаковал. Я… указал его страху дорогу. Он сделал всё остальное сам.

– Он сломался. Полностью. – В её голосе прозвучало что-то вроде ужаса. Не передо мной. Перед тем, что она стала соучастницей. – Это… это хуже, чем убийство.

– Это выживание, – поправил я жестоко, но честно. – Его отправят в лечебницу. Он будет жить. Пусть и не своей жизнью. Но он будет жить. И мы – тоже.

Она молчала, глядя на чёрную воду фонтана. Потом кивнула, как бы принимая эту горькую правду.

– А Валемар? Он поверил?

– Он увидел то, что хотел увидеть. Или то, что ему было удобно увидеть. Ментальный коллапс от «защитных конструкций». Значит, его память не была взломана – её защищали. И он сам постарается стереть этот инцидент, чтобы не подвергать риску других. Наша часть сделана.

Мы стояли в тишине, слушая, как где-то далеко звучит тревожный гул – видимо, официальная версия уже начала распространяться.

– Ты справился, – наконец сказала Бэлла, не глядя на меня. – Ректор будет доволен. Угроза «нейтрализована». Чисто. Почти без шума.

– Да, – согласился я. Но в этом «да» не было ни удовлетворения, ни облегчения. Была только усталость и тяжёлый осадок на душе. Но ректор совсем не этого от меня ожидал. Совсем не этого…

На следующий день Сирил вызвал меня для отчёта. Он выслушал моё краткое изложение – я описал всё как «направленное индуцирование психического срыва через точечное воздействие на ключевую фобию объекта». Сухо, технично, без подробностей.

Сирил кивал, делая пометки.

– Результат достигнут. Валемар подтвердил версию о ретроградном ментальном ударе. Студент Торн эвакуирован. Память профессора чиста. – Он отложил перо и посмотрел на меня. Его взгляд был тяжёлым, оценивающим. – Ректор удовлетворён эффективностью. Но передал: в следующий раз он хочет видеть чёткое исполнение приказа. Целиком. Без импровизаций.

Я понял. Мне дали понять, что моя уловка была замечена. И в этот раз её сочли допустимой. Потому что результат был. Но милость не будет бесконечной.

– Понял, – сказал я.

– Хорошо. Можешь идти.

Я вышел. В коридоре я снова встретил Бэллу. Она шла мне навстречу, её лицо было задумчивым.

– Валемар вызвал меня, – сказала она тихо, когда мы поравнялись. – Спрашивал о вчерашнем. О том, что я видела. Я рассказала нашу версию. Он слушал, кивал. Потом сказал: «Иногда стены, которые мы строим для защиты, начинают давить на тех, кто внутри. Будь осторожна, Ситцен. Не подходи слишком близко к стенам.» И отпустил.

– Он знает, – прошептал я. – Или догадывается.

– Да. Но он не выдаст. Потому что наша версия удобна и для него. – Она вздохнула. – Мы прошли эту проверку, Кайран. Но цена…

Она не договорила. Но я понимал. Цена была куском нашей собственной человечности. Мы спасли жизнь, но искалечили разум. Мы защитили себя, но стали соучастниками в чём-то уродливом.

– Я пойду, – сказал я. Мне нужно было побыть одному.

Она кивнула, но, когда я сделал шаг, её пальцы вдруг схватили мою мантию. Сильно, будто она тонула.

– Подожди. Один чертов момент. Просто… постой.

Я замер. Потом медленно, будто преодолевая невидимое сопротивление, повернулся. Она не плакала. А смотрела куда-то мне за спину, в темноту коридора, а её рука дрожала. И обнял её, не то чтобы, для утешения.

А чтобы самому не рухнуть. Мы стояли так, два силуэта в пустом каменном тоннеле, прижавшись лбами друг к другу, дыша в унисон. Её волосы пахли пылью архивов и чем-то острым, тревожным – как сам Морбус.

Она потянулась ближе. Или это сделал я. Не было решения, только притяжение двух зарядов, вывернутых наизнанку одним вечером.

Поцелуй вышел как у заворожённых. Неумелый, сбивчивый. Сначала лишь лёгкое, испуганное касание губ, будто проверяли, не обожжёшься ли. Потом – отчаяннее, когда поняли, что это единственная твёрдая точка в рушащемся мире. Мы продолжали, пока не кончился воздух и не вернулось осознание: где мы, кто мы и что мы только что сделали.

Мы разомкнулись одновременно. Отпрянули на полшага. В темноте я не видел её лица, только слышал её сбитое, стыдливое дыхание. Мои губы горели.

– Ладно… – выдохнула она, и это слово так повисло в воздухе, ничего не разрешая и не объясняя. Это не было нежностью. Это была констатация факта: ты не один. Я не одна. Мы здесь. И мы это сделали.

Потом она тихо выдохнула, отпустила мантию, и мы разошлись без слов. Это длилось меньше минуты. Но в этой пустоте внутри что-то сместилось – не заполнилось, нет, просто изменило форму, приспособившись под новый, ещё более опасный груз.

Я ушёл в самую дальнюю часть архива Дома Костей, где никто не бывал, и сел на холодный пол в нише между стеллажами. Закрыл глаза. Внутри была привычная пустота. Но теперь в ней плавало что-то новое. Отголосок того безмолвного ужаса, который я разбудил в другом человеке. Я не поглотил его. Я его создал. Или выпустил на свободу.

«Ты использовал свой дар не как грубый инструмент, а как тонкий,» – сказал Голос. Его тон был неодобрительным? Нет. Задумчивым. – «Ты не сломал замок. Ты подобрал к нему ключ. Это прогресс. Но помни: каждый ключ может открыть не только дверь наружу, но и ящик с ядом внутри себя.»

Я сидел в темноте, слушая тишину архива. Где-то далеко, в лечебнице на материке, теперь будет жить человек, который боялся тишины больше всего на свете. И я сделал его таким.

Это была победа. Самая горькая победа в моей жизни. Но в мире Морбуса, как я начинал понимать, других побед не бывало. Только выбор между разными видами поражения. И сегодня я выбрал то, что оставило нас всех в живых.

Пусть и не совсем здоровыми.

Глава 17. Не дуэт, а трио

Через три дня после инцидента с Торном меня разыскал Леон Харт. Он подошёл ко мне после лекции по магической демографии, когда я пытался незаметно слиться с потоком студентов, направляющихся в столовую.

– Вэйл. Нужно поговорить. Наедине.

В его голосе не было обычной отстранённой учтивости. Была срочность. Я кивнул и последовал за ним. Он повёл меня не в общие помещения, а в один из малых учебных залов, который в это время суток обычно пустовал. Включил слабый светильник, запер дверь на простой механический засов – бесполезный против магии, но создающий психологический барьер.

– Что случилось? – спросил я, садясь на один из деревянных стульев.

Леон не сел. Он стоял, сцепив руки за спиной, и его взгляд за стёклами очков был непривычно острым.

– Я провёл анализ, – начал он без предисловий. – Статистический анализ данных по студенческому контингенту академии за последние пять лет. Официальных данных, которые доступны через архив Дома Костей для учебных целей.

Я молчал, давая ему продолжить.

– Уход студентов из академии, – продолжал Леон, расхаживая по маленькой комнате, – происходит по трём основным каналам. Первый: отчисление за академическую неуспеваемость или грубые нарушения. Второй: смерть в результате несчастных случаев, дуэлей, магических экспериментов. Третий: «добровольный уход по состоянию здоровья», включая психические расстройства. – Он остановился и посмотрел на меня. – Цифры по всем трём каналам стабильны. Имеют сезонные колебания, коррелируют с интенсивностью учебного процесса. Всё в пределах статистической погрешности. Как и должно быть в любой крупной, строго регулируемой системе.

Он сделал паузу, снял очки и начал механически протирать линзы краем мантии.

– Но есть четвёртая категория. Неофициальная. Та, что в отчётах не фигурирует, но о которой все шепчутся. «Исчезновения». Студенты, которые просто пропадают. Без следов, без объяснений. Их имена вычёркивают из списков, их вещи утилизируют, их койки занимают новые. Как будто их никогда и не было.

– И? – спросил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– Я построил модель. Взял все доступные упоминания, слухи, записи в дневниках дежурных (которые, кстати, ведутся неаккуратно, и в них полно пробелов). Собрал всё, что смог. И проверил на корреляцию с другими параметрами. С фазами активности Сердцевины. С внутренними политическими циклами Домов. С успеваемостью. С личностными характеристиками самих пропавших.

Он снова водрузил очки на нос и посмотрел на меня прямо.

– И знаешь, что я нашёл? Никакой корреляции с фазами Сердцевины. Никакой – с политикой. Слабую – с успеваемостью (чаще пропадают середнячки, не отличники и не аутсайдеры). Но есть одна сильная, чёткая корреляция.

Я уже знал, что он скажет. Но ждал.

– Они пропадают тогда, когда в академии появляется новый сильный стрессовый фактор. Конфликт между Домами, провал важного эксперимента, внезапная проверка свыше. Любое событие, которое нарушает привычный, отлаженный ритм жизни Морбуса. – Леон подошёл ко мне вплотную. Его голос упал до шёпота, но от этого стал только яснее. – Исчезновения работают как… клапан сброса давления. Система избавляется от элемента, который в момент стресса становится наиболее уязвимым, наиболее «шумным». Или который может этот стресс усугубить. Это не случайность, Кайран. Это… функция.

Он отступил на шаг, дав мне переварить.

– Ты думаешь, я этого не знал? – тихо спросил я.

– Я думаю, ты знаешь больше, – парировал Леон. – Потому что я проверил последние три таких «стрессовых события». Война Домов из-за того кровавого артефакта. Провал ритуала на Празднике Тени. И недавний… ментальный инцидент в Шёпотах. И в каждом случае незадолго до или сразу после события пропадал ровно один студент. Каждый раз из разных Домов. Каждый раз – не самый заметный, но и не самый серый. Тот, чьё отсутствие не создаст пустоты, но чьё присутствие могло бы стать проблемой. Как будто кто-то проводит… санитарную чистку. Убирает потенциальные очаги инфекции до того, как они вспыхнут. Или после.

Он вынул из складок мантии сложенный листок бумаги и развернул его передо мной. Там была нарисована аккуратная диаграмма, графики, столбцы. И три имени с датами: Солерс (Когти). Некий студент из Теней, пропавший после Праздника. И… пустая графа с вопросительным знаком после даты «инцидент с Торном».

– Вот, – ткнул он пальцем в пустую графу. – Ожидаемая жертва ещё не назначена. Или уже назначена, но мы об этом не знаем. Система готовится к следующему сбросу. И я хочу знать, Кто. Или Что. Её запускает.

Я долго смотрел на диаграмму. Ум Леона был поразительным. Он, сидя в архиве, вычислил то, до чего Бэлла и я дошли через риск, боль и прямой контакт с ужасом.

– Зачем ты мне это показываешь? – наконец спросил я. – Ты же понимаешь, насколько это опасно. Если система чистит тех, кто «шумит»… твоё расследование – самый громкий шум из возможных.

– Потому что я не хочу стать следующим вопросительным знаком в этой графе, – честно сказал Леон. – Я подобрался слишком близко. Я это чувствую. В архиве стали пропадать документы, к которым я обращался. Мои запросы стали «теряться». За мной наблюдают. Не постоянно. Эпизодически. Но наблюдают. – Он снова сел, и его плечи слегка ссутулились. – Я могу скрывать свои вычисления, притворяться посредственным статистиком. Но это вопрос времени. Рано или поздно я споткнусь. И тогда… клапан сработает.

Он посмотрел на меня. В его глазах не было страха. Был холодный, аналитический расчёт. Человека, оценивающего свои шансы.

– Ты что-то знаешь, Вэйл. Я видел это с первого дня. Ты идёшь сюда не просто учиться. У тебя своя игра. И после того, как я увидел, что случилось с Торном… я понял, что ты не просто знаешь. Ты – часть этого механизма. Не жертва. Инструмент.

Последнее слово повисло в воздухе, тяжёлое и неоспоримое. Я не стал отрицать. С Леоном это было бы бесполезно.

– Что ты предлагаешь? – спросил я вместо ответа.

– Союз, – немедленно сказал он. – Я предоставляю тебе данные. Мои модели, мои прогнозы. Я могу вычислять закономерности, слабые места в системе отчётов, моменты, когда внимание «санитаров» будет отвлечено. А ты… ты предоставляешь мне защиту. Ты ближе к центру, чем я. Ты знаешь правила этой игры. Помоги мне не стать статистикой.

Это был разумный обмен. Прагматичный. Почти циничный. И от этого – более честный, чем любой клятвенный союз.

– А если твои вычисления приведут нас к тому, кто стоит за этим? К «санитару»? – спросил я.

– Тогда у нас появится выбор, – сказал Леон. – Или уничтожить его. Или… научиться им управлять. Но для начала – просто выжить.

Я подумал о Ректоре. О его холодных приказах. О Сириле, который следил за каждым нашим шагом. О Малхаусе с его теорией механизма. Была ли у Леона, с его голыми цифрами, хоть какой-то шанс против этой машины?

Но его цифры уже привели его к порогу истины. Без чьей-либо помощи. Его ум был оружием, которым я не обладал.

– Хорошо, – сказал я. – Союз. Но условия. Ты никому не говоришь о наших разговорах. Ни о чём. Все твои вычисления – только для нас двоих. И если я скажу, что нужно замереть, лечь на дно – ты делаешь это без вопросов. Понимаешь?

Леон кивнул.

– Понимаю. Разумные условия. – Он протянул руку. Я пожал её. Его ладонь была сухой, прохладной. – И, Кайран… спасибо. За то, что не стал меня убеждать, что я сошёл с ума.

– Ты не сошёл с ума, – сказал я, отпуская его руку. – Ты просто начал видеть стены своей клетки. Добро пожаловать в клуб.

Мы вышли из учебного зала поодиночке, с интервалом в пять минут. Я пошёл в комнату семь. Бэлла уже была там. Она что-то писала в блокнот Малхауса (который мы теперь использовали вдвоём), но, увидев моё лицо, отложила перо. В её глазах всё тот же холодный расчёт, и деловая хватка. А то что было три дня назад, минута слабости, и она вероятно уже и забыла, выкинула это из головы. Но не я. И взгляд то и дело цеплялся за её губы, а в памяти всплывал этот вкус ни с чем не сравнимый.

– Что-то случилось.

– Леон Харт, – сказал я, садясь. – Он вычислил систему. Санитарные чистки, корреляцию со стрессом. Всё.

Бэлла замерла. Потом медленно положила перо на стол.

– И?

– И он предложил союз. Его данные в обмен на нашу защиту.

– Ты согласился?

– Да.

Бэлла закрыла глаза на секунду. Когда открыла, в них бушевала буря.

– Кайран, ты понимаешь, что ты делаешь? Мы с тобой – это одно. Мы проверяли друг друга, мы прошли через огонь. Леон… он умён. Опасен. Но он непредсказуем. Он действует по логике, а не по инстинкту выживания. Он может совершить ошибку из-за любопытства. И потянуть нас за собой.

– Он уже на пороге, – возразил я. – Система за ним присматривает. Если мы его бросим, он станет следующим «сбросом». А его знания пропадут. Или того хуже – попадут к тому, кто сможет их использовать против нас.

– А если он сам окажется ловушкой? Ещё одной проверкой на лояльность от Ректора? – её голос звучал резко. – Ты думал об этом?

Думал. Конечно, думал.

– Он не ловушка, – сказал я с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал. – Его страх был настоящим. И его анализ… он слишком точен, чтобы быть подставой. Это работало бы против системы, а не на неё.

Бэлла встала и начала ходить по комнате, её движения были резкими, нервными.

– Хорошо. Допустим, он честен. Тогда теперь нас трое. Три точки сбоя вместо двух. В три раза больше шума. В три раза больше риска.

– И в три раза больше ресурсов, – парировал я. – У него доступ к архивам, к статистике, к данным, которые нам с тобой никогда не получить. Он может стать нашими глазами там, где мы слепы.

Она остановилась, упёршись руками в стол.

– И кто будет решать? Кто будет тем, кто скажет «да» или «нет», когда придёт время действовать? У нас теперь комитет по выживанию?

– Решать будем мы с тобой, – сказал я твёрдо. – Он – источник информации. Не более. Окончательное решение остаётся за нами.

Бэлла смотрела на меня долго. Потом её плечи обмякли. Она села.

– Ладно. Пусть будет по-твоему. Но я хочу с ним поговорить. Лично. Чтобы оценить его самой.

– Договоримся. Завтра, здесь.

На следующее утро я предупредил Леона. Он кивнул, без возражений. После полудня мы все трое собрались в комнате семь. Бэлла сидела за столом, как судья. Я стоял у окна. Леон вошёл, осмотрелся и занял стул напротив Бэллы.

– Бэлла Ситцен, – представилась она холодно. – Теперь ты знаешь, кто я.

– Леон Харт. Я знаю. И знаю, что ты не доверяешь мне. Это разумно.

– Расскажи мне, что ты знаешь. Всё. И почему ты решил, что мы тебе нужны.

Леон вздохнул и начал говорить. Он изложил свою теорию ещё более детально, чем мне, подкрепил цифрами, графиками, которые принёс с собой. Он говорил о вероятностях, о стандартных отклонениях, о паттернах, которые не видны невооружённым глазом. Это было впечатляюще. И страшно.

Бэлла слушала, не перебивая. Когда он закончил, она задала всего один вопрос:

– Что ты будешь делать, если твои вычисления укажут на следующую жертву? На того, кого система выберет для «сброса»?

Леон помолчал, обдумывая.

– Это от многого зависит, – сказал он наконец. – Если это случайный, ни в чём не повинный студент… я попытаюсь предупредить его. Ненавязчиво. Изменить его поведение, чтобы он перестал быть «шумным». Если это кто-то, кто представляет угрозу для других… возможно, позволить системе сделать свою работу будет меньшим злом.

– Меньшим злом, – повторила Бэлла без интонации. – Удобная философия для статистика.

– Реальность состоит из выборов между плохим и худшим, – парировал Леон. – Я не герой. Я аналитик. Моя задача – понять механизм. А что делать с этим пониманием… это уже вопрос стратегии. Ваша область, как я понимаю.

Бэлла обменялась со мной взглядом. В её глазах читалась та же оценка, что и у меня: опасен, но полезен. И, кажется, искренен.

– Хорошо, – сказала она. – Ты в деле. Но правила просты. Всё, что ты узнаёшь, – только для нас троих. Никаких самостоятельных действий. Никакого героизма. Ты предупреждаешь нас, мы решаем, что делать. Нарушишь – связь разорвана. И ты останешься один.

– Согласен, – кивнул Леон. – Есть ли у вас сейчас какие-то данные, которые могут помочь моим моделям? Что-то, что не отражено в официальных отчётах?

Я посмотрел на Бэллу. Она едва заметно кивнула.

– Есть кое-что, – сказал я. – Не данные. Ощущения. Есть места в академии, где магия… фальшивит. Болеет. Как будто фундамент там повреждён. И эти места могут быть связаны с твоими «стрессовыми событиями».

Леон насторожился.

– Ты можешь их определить? Координаты?

– Приблизительно. – Я взял чистый лист и начал рисовать схематичную карту академии, отмечая крестиками те самые «фальшивые ноты», что чувствовал. Восточное крыло, фундамент под лабораториями Когтей. Стена рядом с архивом Костей. Зона возле кабинета Сирила. – Вот. Здесь давление другое. Здесь система… хромает.

Леон изучал карту, его ум уже работал, сопоставляя с его собственными данными.

– Интересно… Восточное крыло – там был инцидент с гемолитическим агентом. Архив Костей – туда подбрасывали артефакт. Кабинет Веспера… рядом с ним ничего громкого не происходило, но туда стекаются все отчёты. Все точки сбора информации. – Он посмотрел на меня. – Твои «слабые места»… это не случайные точки. Это узлы. Узлы контроля. Или наблюдения.

Теория обретала новые, более чёткие очертания. Если система имела слабые места, то они были не в случайных участках, а в самых важных. В её нервных узлах.

– Значит, если мы хотим воздействовать на систему… – начала Бэлла.

– Нужно воздействовать на эти узлы, – закончил Леон. – Но очень, очень осторожно. Потому что если они – нервные узлы, то любое воздействие вызовет мгновенную, болезненную реакцию. Возможно, именно такую, как «санитарная чистка».

Мы сидели втроём в маленькой комнате, и воздух казался густым от непроизнесённых мыслей, от страха, от странного, зарождающегося азарта. Мы были тремя разными частями одного пазла: я – чувствующая, Бэлла – связующая и стратегическая, Леон – аналитическая. Вместе мы могли видеть картину, недоступную каждому в отдельности.

– Что дальше? – спросил Леон.

– Дальше мы просто живём, – сказала Бэлла. – Учимся. Собираем данные. И ждём. Следующее «стрессовое событие» не заставит себя ждать. В Морбусе тишина никогда не длится долго. А когда оно случится… мы будем готовы. Или попытаемся быть готовыми.

Леон собрал свои бумаги и встал.

– Тогда я продолжу работу. Я попробую найти корреляцию между твоими «узлами» и историческими данными по инцидентам. Возможно, удастся предсказать, где ударит следующая молния.

Он ушёл. Бэлла и я остались вдвоём.

– Ну? – спросил я. – Твоё мнение?

– Он умён. Слишком умён для своего же блага, – сказала она. – Но он прав в одном – вместе мы сильнее. Просто… я боюсь, что его логика однажды столкнётся с нашей реальностью. И логика проиграет.

– Тогда мы его спасём, – сказал я. – Если сможем.

Она посмотрела на меня, и в её глазах на мгновение промелькнуло что-то мягкое.

– Ты начинаешь брать на себя ответственность за других, Кайран Вэйл. Это опасно.

– Всё, что мы делаем здесь, опасно, – ответил я. – Но если мы будем заботиться только о себе… тогда мы уже проиграли. Стали частью системы.

Она ничего не сказала. Просто кивнула. И мы вернулись к работе – каждый к своей части общего плана. У меня теперь была не только Бэлла. Был Леон. Была небольшая, хрупкая сеть внутри большой, чудовищной системы.

И впервые с того дня, как я переступил порог Морбуса, у меня появилось не смутное чувство выживания, а нечто, отдалённо напоминающее цель. Не просто выжить. Понять. И, возможно, изменить правила.