Текст книги "Не просто рассказы"

Автор книги: Игорь Шляпка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Послушайте, ну, живёте вы среди людей, так знакомьтесь с правилами хорошего тона. Уважайте, в конце-то концов, ближнего. Разве можно так себя вести?!

P.S. Но особенно нестерпим тот, кто садится за комп и строчит, строчит, строчит бездарные пасквили о бабулях с шампанским, о том, что его, видите ли, обогнали на утренней пробежке… Ненавижу.

 МИЛН

Для меня Алан Александр Милн был и остаётся одним из первых авторов, кто интуитивно почувствовал – детские образы, переживания и эмоции могут быть созданы гораздо более мягкими средствами, чем страх.

Изначально именно на этой эмоции строилось (и по сей день строится) большинство сказочных сюжетов. К семерым козлятам и к трём поросятам, к бедному зайчику и Красной Шапочке непременно приходит ужасный волк. И пугает. Я обобщаю, но вы, уверен, хорошо понимаете о чём речь. Этот архетипический образ опасности – привычный, чертовски сильный инструмент воздействия на психику ребёнка. Да. Но слишком уж он однозначен, слишком чёрно-бел в наше время.

Он никуда не денется ещё долго, нет. При этом нужно помнить, что эмоциональная гамма детских чувств огромна и постоянно расширяется. Растёт. Становится богаче. Стоит только взглянуть внимательнее на современную детскую литературу.

Согласитесь, сегодня уже никто не удивляется, что малыши задают маме вопрос: «Какого цвета поцелуй?» (книга Росио Бониллы с одноимённым названием) или думают о том, «если Лошадь ляжет спать, она захлебнётся в тумане?» («Ёжик в тумане»), и смеются, узнав, что «солнечные зайчики боятся щекотки» («Весенний завтрак у Моховой Бабушки»). Обычное дело.

Я бы назвал это «освоением новых эмоциональных территорий». Литература откликается на всё большее и большее количество детских эмоций. И Милн – один из первопроходцев.

Как не восхищаться, например, историей, в которой Пух и Пятачок пошли охотиться и едва не поймали Буку? А потом ещё и Бяку. В сотнях и тысячах сказок, собранных Базиле, Перро, братьями Гримм, Сахаровым, Афанасьевым и самим Аарне нет и намёка на подобный сюжет. И быть не могло. Все образы народного фольклора совершенно иные и будят абсолютно другие эмоции.

Ощущения и переживания детского ума при чтении сказок Милна можно сравнить с чувствами, что вызывают «Венский вальс» Штрауса, ноктюрны Шопена и «К Элизе» Бетховена. А фольклор в сравнении с ними слышится как однозначный барабанный бой.

Не нужно отрицать ни того, ни другого. Просто благодаря таким писателям, как Милн, музыкальный… простите, сказочный слух детей становится намного тоньше, изощрённее, изящнее, чем у прежних поколений.

А ведь не стоит забывать, что дети рано или поздно превращаются в нас, «взрослых».

 ЗВУК ЕДЫ

Звук еде необходим. Да, в ресторане можно заказать готовое блюдо. На любой вкус. Но хорошее угощение по-настоящему приятно, если ты слышишь, как оно разговаривает.

Доводилось есть яичницу? И каково это, если она уже приготовлена и абсолютно молчалива? Всё равно что отсидеть в опере два акта с ватой в ушах. Безмолвная яичница н и ч т о  по сравнению с говорящей. Шкворчание на сковородке – её важнейший атрибут. Как хвост у кота. Кто готовил правильный завтрак – знает.

Если уха не булькала в котелке под треск костра – вы зря тратите на неё время.

Если каша не пыхтела из-под крышки прямо вам в лицо – вы занимаетесь сексом по удалёнке!

Если чайник не свистел на плите с восторгом и приветом – как вообще жить?!

Слава богу, хоть маринованные огурцы свой хруст всегда носят с собой.

А без звука в пищу годятся только сало да селёдка.

 ПОСТУПОК

Что-что, а серьёзные поступки меняют людей по-настоящему. К первому в жизни эксперименту я готовился основательно. Надел высокие отцовские сапоги, вышел на дорогу и встал в глубокую лужу.

Лужа не болото, понятное дело. Не беда. Главное – не сомневаться. Крепко ухватил себя правой рукой за воротник рубахи и стал тащить вверх. Изо всех сил. Так старался, что в лопатке заломило. Не вышло! Тогда попробовал левой. И всё это время внимательно следил за сапогами. Поднимутся из воды?

Нет.

Тогда, немного отчаявшись, но с верой в успех, ухватил ворот обеими руками. Поднатужился. Ещё немного… и в этот момент…

Случилось то, чего ждал с нетерпением – настоящее чудо! – я медленно… может совсем чуточку… слегка… приподнялся из воды. Вот не вру ни капли. Приподнялся. И если бы в следующий миг рубаха не треснула…

Короче говоря, из лужи я вышел совсем другим человеком.

История барона Мюнхгаузена, которую бабушка прочитала мне накануне вечером, оказалась правдой. Чистейшей правдой. Ясное дело, теперь надо стерпеть нагоняй за порванный воротник, но потом… тренироваться, тренироваться, тренироваться.

Барон-то был взрослый. И силён до чёртиков. Хотя вряд ли он так уж легко вытаскивал себя из болота, когда ему было всего пять.

Так что у меня всё впереди.

 НА КРАЮ

Крошечная планета, медленно вращаясь, плыла в безграничном космосе. Солнце скрылось где-то внизу и над миром повисла ночь. На краю сидели двое, болтая ногами над бездной.

Она, совсем-совсем юная, хрупкая, в лёгком светлом платье, время от времени откидывая со лба пряди непослушных волос, разглядывала звёзды. Прищуривая то один то другой глаз, девушка носком туфельки закрывала в небе разноцветные искорки и задумчиво улыбалась.

Он, чуть постарше, широкоплечий, рыжеволосый, мял в руках козырёк своей кепки, держал спину прямо и, как будто готовясь к чему-то, казался слегка смущенным.

Молчание помогла нарушить комета, что пролетела совсем близко. Её длинный хвост был так ослепителен, что прогнал на мгновение темноту ночи.

Юноша глубоко вдохнул и, хотя постарался сделать это незаметным, девушка тут же обернулась.

– Я хочу сказать тебе… – неуверенно начал он.

– Да, – ответила она.

– Хочу сказать, что я… – и сделал выдох: – я люблю тебя.

Юноша осторожно взял руку девушки.

– Я люблю тебя всем сердцем с того самого дня, как мы познакомились.

Теперь, выплеснув восхитительный порыв нежности, он с надеждой смотрел ей в глаза.

Она подалась вперёд, сжала его руку в ответ и прошептала:

– И я тоже люблю тебя.

А после вдруг обняла за шею и быстро, едва коснувшись губ, поцеловала. Оба невольно рассмеялись. Потом снова потянулись друг к другу, обнялись, теперь уже крепко-крепко, и замерли.

– Какое волшебное место, – снова прошептала девушка. – я так счастлива, что ты пригласил меня сюда.

– Это лучшее, что есть на моей планете, – гордо ответил юноша. – Я счастлив, что произнёс важные слова именно здесь. Над звёздами.

– Неужели ты не сказал бы этого где-нибудь ещё? – чуть подзадорила она.

– Мне хотелось быть с тобой непременно в этом месте. У нас принято… так заведено. Мы произносим слова любви тут. На краю.

Он и она, следуя порыву искреннего, переполнявшего обоих счастья, снова поцеловали друг друга.

– А знаешь, мне никогда ещё не приходилось тут бывать, – она откинула волосы на плечи. – Сидеть на самом краешке планеты и болтать ногами. Ведь я жила на Земле.

– Разве у вас нет такого места? – удивился он.

– Нет…

В глазах девушки скользнула нотка печали. Но тут же пропала.

– Представь, Земля огромная и вовсе не плоская… Она как шар. И никакого края.

– Совсем-совсем?

– Совсем.

– И там нельзя сидеть вот так, свесив ноги в ночное небо над звёздами?

– Нет.

– Но тогда… – юноша улыбнулся, – как на вашей планете люди признаются в любви?

– Не знаю, – засмеялась она. – Наверно, потому и покинула её, чтобы услышать от тебя самые дорогие слова.

– Тогда можно мне повторить их?

– Я буду счастлива!

Юноша вскинул руки к небу и прокричал:

– Я люблю тебя! Люблю!

Они замерли в долгом поцелуе.

Наверху, рядом, вокруг, под ногами – повсюду сверкали звёзды и сияли, как праздничные свечи. А из тишины доносился отчетливый шорох их мерцания…

 ДУРАК

– Да ведь я же не нарочно. Ну, правда, Маша. Я торопился.

Жена обняла мужа за шею и ласково прошептала в щёку:

– Серёжка, какой же ты у меня дурак! Такой дурак, что даже на конкурсе дураков занял бы, наверное, второе место.

Серёга, конечно, чувствовал себя виноватым, что опоздал на целый час, и что отговорки, которые казались совершенно правильными, не сработали, но жена слушать ничего не стала. Обняла вот только и прошептала обидные слова.

– Дурак? – переспросил он. И растерянно добавил: – Маш, а почему тогда второе место?

Та потрепала ему чёлку и рассмеялась:

– Да потому что ты – дурак.

Серёгу это поставило в полный тупик. С одной стороны, хорошо. Вроде бы извиняться не надо, и жена не хмурится, не ругает, с другой – дураком обозвала. Ни с того ни с сего. Смеётся что ли? Он стал выяснять:

– Да почему дурак-то?

– Откуда же я знаю. Давай поехали домой скорее. Уже поздно и спать хочу. Ты помнишь, во сколько я сегодня встала?!

Они сели в машину, выбрались со стоянки. Серёга перестроился в левый ряд, добавил газу, включил радио, послушал, выключил.

– Нет, ты объясни, почему, если я такой дурак, то второе место? Я что, хуже всех, что ли?

Маша копалась в телефоне и не отвечала.

– Маш!

– Ау?

– Ты сказала, что я дурак.

– Ага. На дорогу смотри.

Она не отрывала глаз от экрана.

– Я смотрю. Ты сказала, что я дурак.

– Ну.

– Тогда почему второе место?

– А сам как думаешь?

– Ничего я не думаю. Ты же сказала.

– Сказала и сказала.

– Нет, а второе-то за что?

– Отстань, а?

Въехали во двор. Серёга внятного ответа так и не дождался. Но замолчал.

За ужином попробовал ещё раз задать тот же самый вопрос, но жена глянула на него уже совсем-совсем сонными глазами и с такой тоской, что настаивать не было никакого смысла.

«Ладно, дурак и дурак, – пробовал успокоить он себя, ворочаясь в постели, – подумаешь! Может пошутила. Устала, ждала, я, идиот, опоздал на целый час – понятно. Так извинился же. Объяснил. Дурак здесь причём?

Серёгу крепко заело. Он попробовал выкинуть все эти мысли из головы, но не вышло. Попытался уснуть – не тут-то было.

«Ладно, дурак. Пусть! – всё крутилось в мозгу – Но нормальный же. Не злой там, не вредный какой-нибудь».

Сергей покосился на жену. Маша приткнулась ему головой в плечо, тихонько посапывая. Волосы мягко упали на лоб и в сумерках так красиво обрамляли лицо, что он на время забылся, любуясь. Потом осторожно поправил одеяло и закрыл глаза.

А сон не приходил.

«Да что за ерунда! Если я дурак, а я ведь и не спорю, то почему сказала только про второе место? Не первое, не третье, не десятое? Может, я бы и в лидеры выбился. Что, совсем дурак, что ли? Но если совсем, то почему не первый?»

Дальше – больше. Через час он уже обдумывал, зачем дуракам, тем более породистым и чистокровным, вообще принимать участие в каких-то соревнованиях, а если участвовать, то где эти соревнования могут проходить. Не по бегу ж, не по прыжкам в длину, ясное дело, тут какие-то шарады решать надо, а может и фокусы разоблачать…

Ещё через час, когда Маша уже разглядывала десятый сон, Сергей, уставившись в сумрак потолка, представлял себе судей на соревнованиях дураков. Кто они, интересно? Такие же дураки, как все, или умнее? А дипломы кто выдает? А значки к дипломам полагаются? У него был знак. Ещё с техникума. С золотыми молоточками железнодорожными на синей эмали. Красивые молоточки.

Потом попробовал вообразить чемпионат мира по дурости, но тут же отмёл эту идею, по причине незнания языков – как понять, дурнее тебя противник или нет, если не разберёшь, что он там вообще бормочет.

Дураки Сергею почему-то виделись в большом количестве. И все разные: круглые, полные, дураки «вообще» и «совсем что ли». Последние одолевали круглых и всё время занимали первые места…

Разбудил крик петуха. Звук доносился из электронного будильника, но был один в один похож на настоящий. Размышления нахлынули вновь, как будто не исчезали.

«Дурак!» – промелькнуло в голове ещё до того, как он опустил ноги на пол. Вторая мысль пришла, как только уставился на своё отражение в зеркале: «Сам виноват!»

От этого внезапного заключения стало немного полегче: «Получил вчера обиду вместо трёпки!»

Начал чистить зубы и… вдруг ударила новая идея: «Приготовлю-ка ей свои фирменные гренки с сыром! Может растолкует наконец, почему не занял первое место?»

Пока жена досыпала утренний сон, на кухне кипела работа. Сергей тщательно взбил яйца с молоком, утопил в них пару кусков хлеба и обжарил в масле до хрустящей корочки. Сверху насыпал тёртый сыр, мелко порезанный укроп и бросил пару крупинок соли с перцем. Омлет довёл под крышкой до нежности цыплячьего пуха и выложил аккуратно на тарелку, капнул бальзам – и вуаля! – никто так не сумеет! – заварил кофе.

Рецепта приготовления бодрящего напитка у него никогда не было. Серёга импровизировал. Но получалось здорово. Всё проделал молча, сосредоточенно и заявился в спальню с полным подносом, в халате и счастливый.

– Маш, – прошептал он, прошуршав тапками по паркету. – Машунь! Доброе утро.

Жена, не открывая глаз, сладко потянулась и зевнула в ладошку.

– А чем это пахнет чудесно?

– Кушать подано! – гордо объявил муж.

Он широко улыбнулся, уже хотел было сделать шаг вперёд, вытянул руки, но тапок зацепился за коврик…

Масляным гренкам и чашке кофе, как назло, хватило и этой малости. Первые мигом скользнули с тарелки, а вторая перевернулась.

– Ай-й!

Весь завтрак с негромким «хлоп!» шлёпнулся на пол. И кофейный кипяток разбежался коричневыми ароматными ручейками…

Маша вскрикнула. Серёга замер.

– Ставь всё на тумбочку скорее и иди ко мне! – скомандовала жена.

Обняла.

– Дурачок ты мой, дурачок, – она гладила Серёгу по голове, а тот молчал и чувствовал себя именно так, как сказано.

Ночные сомнения и горькие думы уже готовы были вернуться с новой силой, накинуться печалью, но тут:

– Спасибо тебе, хороший мой, – воскликнула Маша. – Спасибо тебе, дорогой мой, любимый! – она гладила его и продолжала приговаривать: – Как же я тебя люблю!

Серёга опешил:

– Да ведь я ж твой завтрак…

– Ох, Серёжа, какой же ты у меня дурак, – глаза жены искрились нежностью. – Как я тебя люблю.

Она потянула его к себе, но Серёга успел пробурчать:

– А сама говорила, что я только второе место займу… Почему?

– Да потому, что я тебя люблю! Потому, что ты у меня единственный и неповторимый… Самый-самый.

Муж так ничего и не понял. Да и кто тут разберёт. Но мысли про «дурака» мигом отступили куда-то и пропали. Словно не было.

Подумаешь, дурак!

 КРАХ ВЕЛИКОГО ЗАМЫСЛА

 Из цикла: «Пираты детского сада»  

Терять нам было уже нечего. Ни одному из нас. Хромой Джо лишился наследства после того, как его противный дядя отписал миллион своей внучке. Дырявый Билл профукал последний талер на скачках. Крошка Ганс окончательно распрощался с надеждой вырасти хоть на дюйм выше спинки собственной кровати. А я, Красавчик Сэм, имел такую кличку, что со стыда можно под землю провалиться. Стало ясно, морской разбой – наш единственный выбор. Мы ударили по рукам, облизали ложки, и вместо клятвы стали тыкать ими друг другу в глаз, чтобы заделаться настоящими пиратами. Всё бы вышло тип-топ, если бы не Кира Семёновна. Воспитательница выгнала нас из столовой и отправила на тихий час.

 ПОЛУНДРА!

 Из цикла: «Пираты детского сада»  

Едва удерживая на гребне волны утлое судёнышко, я краем глаза заметил утопающих. Первым у самого борта вынырнул Крошка Ганс и натужно прохрипел: «Помоги!» Моя жилистая капитанская рука тут же потянулась ему на помощь и скоро на борту нас было двое. Ганс, – крепкий орешек! – по самые уши замотанный в простыню, выхватил детскую лопатку и принялся грести как очумелый. Скоро, стуча по дну коленками, подплыли Хромой Джо с Дырявым Биллом. Не успели поднять парус, как через корму перевалилась Катька… ну, эта… Катька Золотая ручка и писклявым голосом напросилась с нами. Девчонка на корабле – к беде. Но мы-то по молодости решили, что на пиратском это не работает и сжалились. Зря. Через минуту со всех окрестных лодчонок потянулся ушлый народец. Прикидываясь Смитами, Анжеликами, Жизелями и одноногими Сильверами, так и попёрли гурьбой. Ганс и Хромой Джо стали кричать, что хватит, проваливайте и нечего лезть в пираты всяким сухопутным крысам. Завязалась потасовка. А тут ещё Катьке на ухо наступили, и она взвыла громче сирены…

Только шум битвы достиг вражьих берегов, заявился сам Гектор Барбосса, по виду один в один Кира Семёновна, и зычным голосом заорал:

«Полундра! А ну, чертенята, все по койкам!»

Объяснять владельцу магического заклятия, что мы никакие не чертенята, а закоренелые, проверенные в отчаянных битвах флибустьеры, никто не осмелился. Молча расползлись по островам и прикинулись спящими робинзонами…

А всё из-за Катьки. Как бы там ни вышло, девчонок на борт больше не берём. Намучались. Хватит.

 НУ ЕГО, ЭТОГО МЮНХГАУЗЕНА!

 Из цикла: «Пираты детского сада»  

Собирать осенние листики в букеты – это унизительно для настоящих пиратов. Вот ещё! Девчачьи шалости.

Потихонечку отстав от группы, мы рванули на детскую площадку. С нападением на торговый флот и грабежами купеческих баркасов там особо не разгуляешься, зато можно с горки прокатиться. Толкаясь, с криком: «Дорогу корсарам её величества!» – первым ринулся Дырявый Билл, за ним я, за мной Хромой Джо. И только внизу выяснилось, что Крошка Ганс куда-то запропастился.

Поиски быстро дали результат. Наш приятель, оказывается, смылся раньше всех и теперь стоял один одинёшенек посреди огромной лужи. И ладно бы это. На окрик: «Ганс, ты что тут делаешь?» старина Ганс вдруг заявил, что он вообще больше никакой не Ганс, а барон Мюнхгаузен. И сейчас собственнолично поднимет себя из воды и перенесёт на берег. Ничего себе фортель! Ясное дело, каждый позавидовал, что не ему первому пришла в голову такая замечательная идея.

Под наше дружное улюлюканье новоиспечённый барон приступил к делу. Он ухватил себя за шиворот и потянул вверх. Да так сильно, что покраснел, как морковка. Тянул, пыхтел, краснел ещё сильнее, но с места не двигался.

– Слабо? – заботливо справился Билл.

– Мало каши ел, – констатировал Джо.

– Сам ты мало ел, – огрызнулся барон и стал тянуть ещё усердней.

Только ничего не вышло. Минут через пять он сдался. Хотя неудачу объяснил толково:

– У Мюнхгаузена косичка была. Он за неё тянул.

Не подкопаешься. Наш-то был стрижен матерью в прошлый вторник под ноль. Что тут возразить!

– Айда на горку, – предложил я.

– Вылезайте, ваше величество! – ухмыльнулся Джо.

Барон тяжело вздохнул и попытался шагнуть, но ничего не вышло. Чуть не шлёпнулся. Точно. В эту лужу и раньше никто не совался. Там дно – сплошная глина.

– Давай ещё разок! Давай! – закричали мы.

Но он был бессилен. Сапоги влипли намертво – не то что рукой, краном не выдернуть. Выручать никто не решился. А как? Ну застрянут в луже ещё три Мюнхгаузена – толку-то.

Не сговариваясь, мы кинулись за воспитательницей.

Хорошо, что Кире Семёновне долго объяснять не надо. Через минуту, окружённая толпой ребятни, она уже стояла на берегу лужи. И озадаченно разглядывала торчащую из воды пару пустых сапог. Их владельца след простыл. Ну, то есть, не простыл ещё. Ушёл владелец. Цепочка грязных следов тянулась с противоположной стороны, через тротуар и за угол здания…

Злополучный барон, поджимая под себя мокрые ноги в перепачканных носках, сидел на ступенях и… горько-горько плакал. Джо успел похлопать его по плечу:

– Ну, чего ты.

– Больше не хочу-у-у быть Мюнхгаузеном! – всхлипнул несчастный и ещё пуще залился слезами.

– Кем-кем? – встряла глупая Катька.

– А ну-ка! – быстро раздвинула толпу Кира Семёновна, подхватила бедолагу на руки и, скомандовав: «Прогулка окончена. Все за мной!» – увела нас внутрь.

За обедом, дружно чокаясь кружками компота, мы праздновали возвращение блудного Ганса в ряды флибустьеров. Вот так. Не бывает худа без добра.

Ну его, этого Мюнхгаузена!

 ПИСЬМО КАПИТАНУ ДЖЕКУ ВОРОБЬЮ

 Из цикла: «Пираты детского сада»  

Крошка Ганс ценится не размером, а умом. У него на всё есть ответ. Вот и сейчас, когда мы с Джо спросили, на каком глазу должна быть повязка деда Мороза, он тут же прикрыл ладонью левый и уверенно заявил:

– На левом.

– Почему?

– Потому что правый целёхонек. Видите?

Мы видели. Не поспоришь. Джо послушно закрасил нужный глаз.

Вопросы про деда Мороза были неспроста. Кира Семёновна сказала, чтобы мы его обязательно нарисовали. Если уж писать новогоднее письмо с пожеланием подарить саблю, подзорную трубу, ремень с пряжкой и широкополую шляпу, надо постараться. Только вот просить подарки у обыкновенного деда Мороза не было никакого смысла. Мы же корсары. Поэтому и решили просить у нашего, у пиратского.

Правда, пришлось крепко думать, как выглядит дед Мороз, который командует парусником, покоряет моря и палит из всех пушек. Мы фантазировали, а Хромой Джо рисовал. Ему вчера родители фломастеры цветные подарили.

Когда портрет был закончен, стало ясно, ничего дедморозовского в нём не осталось. Чёрная шляпа, чёрная борода, усы чёрные, ботфорты, кожаная куртка… Ну, вылитый капитан Джек Воробей.

– Думаете такой станет с подарками возиться? – недоверчиво разглядывая рисунок, спросил Джо.

– Не знаю… – пожал плечами Крошка Ганс. – Грабить испанские галеоны – это одно. А подарки – совсем другое.

Билл пожевал ногти и резонно заметил:

– Не выбрасывать же. Отправим так. Вдруг получится?

Тут за спиной послышался насмешливый голос воспитательницы:

– И не надейтесь. Без посвящения Капитан Джек Воробей вам никаких подарков не пришлёт.

Дырявый Билл и Хромой Джо невольно прикрыли рисунок ладошками, но в голос спросили:

– А почему?

– Вы что, не знаете? – искренне удивилась Кира Семёновна и присела рядом. – Ничего не слышали про обряд посвящения?

– Мы ещё не… – начал оправдываться Ганс.

– Погоди, – перебил я его. – А что это такое?

Кира Семёновна загадочно улыбнулась, приложила палец к губам и прошептала:

– Только т-с-с!

И стала рассказывать:

– В те давние-предавние времена, о которых теперь остались только пиратские легенды, капитан Джек Воробей был маленьким мальчиком. Точно таким, как вы сейчас. И ему очень захотелось стать пиратом. Но чтобы осуществить мечту и отыскать пиратский корабль, надо было заполучить волшебный компас. Где же его взять? Хорошо, что дедушка у Джека оказался пиратом на пенсии. Он-то и рассказал внуку, что нужно дождаться Нового года и написать письмо самому капитану Флинту. Но чтобы знаменитый капитан откликнулся на просьбу, Джеку пришлось пройти древний обряд посвящения.

– Это какой? Какой? – чуть не хором выпалили мы.

– Грабёж! – без тени улыбки произнесла Кира Семёновна и снова поднесла палец к губам.

– А что будем грабить? – прошептал Дырявый Билл.

Воспитательница прошептала в ответ:

– Не важно, что именно. Главное – процесс. Через полчаса обед. Предлагаю грабить кашу из тарелок. Ложками. И компот из стаканов. Как можно больше. Если справитесь, обещаю доставить ваше письмо прямиком в руки капитана Джека Воробья. Договорились?

Послание было готово через минуту. Но ни про сабельку, ни про шляпу, ни про ремень с трубой там уже не было ни слова. Только компас! Нам теперь нужен был настоящий пиратский компас. Остальное время мы готовились к грабежу. Глубоко дышали, ходили из угла в угол и даже поприседали несколько раз. Чтобы каши побольше вошло.

Ух, как мы ели! По-пиратски. Отчаянно. Каждый попросил добавки дважды. Выдули весь компот и основательно обчистили чашку с пряниками. Правда вредная Катька захотела нажаловаться, поэтому пришлось делиться.

Кира Семёновна всё видела. И в конце тайком кивнула и показала нам большой палец. Значит – дело сделано.

До тихого часа мы не дотянули. Сытые грабежом, все четверо уснули на диване. И снились нам океаны, корабли и пираты.

А ещё снилась каша. Потому что всем пиратам снится награбленное. Это у нас в крови.

 КОНТАКТ

 Псков. 2020 год. 18 октября  

21:12  

Вчера днём полез в сарай, рылся в старом хламе и, на тебе, наткнулся на зелёную картонную коробку. Ту самую. Ух, ты! Открыл, вынул допотопный калькулятор, что завалялся ещё с прошлого века. Смахнул пыль. Вот он, родной. Полустёртая надпись: «Электр… ка» 4…М Включил. Так, шутки ради. И тут…

Каким-то чудом мутно-зеленоватое табло загорелось, а в правом углу появился знакомый «ноль».

Мать честная! Что ж за батарейки в нём такие? Ядерные прям. Вот и ругай после этого оборонку. Тут же вспомнил, как мы встретились впервые. 87-й. Осень. Кажется, октябрь. Точно. И как сегодня – 18-е. Ларискин день рождения. С того самого момента меня не покидало чувство, что там, в этой пластмассовой коробке, кто-то есть. Кто-то загадочный и неуловимый, с которым можно беседовать, выстукивая по клавишам нужный код. Поверить в это было невозможно. А не поверить – глупо.

Он… всегда отвечал. Не сразу. Выводил из терпения своим долгим молчанием. Но отвечал. Оказался готов сделать это и сейчас. Бог ты мой! Ноль мигал тускло, но очень даже настойчиво.

Ладно, глюк, наверное. Я невольно усмехнулся. Хотя… любопытство тут как тут. Как там было? Ага, вот. Нажал «2», «умножить», «2» и…

Замер. Если «он» всё ещё там, догадается, что делать дальше. Ну, или предложит вариант.

Не сразу. Секунд через тридцать последняя цифра мигнула и сменилась на «4».

Вот это да! Автоматически набрал «2», «минус», «2». Палец повис над значком «равно»…

И невольно дёрнулся, когда на табло сам собой высветился… «ноль».

Чёрт! Действительно жив.

Кодировка была не сложной. Цифры по порядку – буквы алфавита. После девятки двойные нажатия – ещё девять букв. Дальше – тройные. И так до конца.

– Привет, – выстучал я.

Прошла минута.

– П р и в е т, – замелькали цифры в ответ.

– Как жизнь?

Молчание.

– Чем занят?

Долгое молчание и…

– А т ы?

Я пошутил:

– Вечность прошла.

Ещё более долгое молчание… Повертел прибор. Встряхнул легонько.

– К у д а?

«Куда?» Шутник. Он совершенно не понимал метафор. Ни одной. Даже малейшей.

– Мимо.

Табло долго-долго не отвечало. Мне надоело. Уже хотел вернуть его…

– П е р в а я п о с ы л к а б ы л а н е в е р н а. – «затараторил» экран.

Я едва успевал переводить.

– В т о р а я – с л е д с т в и е п е р в о й. О б е п о с ы л к и о ш и б о ч н ы. П о п р о б у й т е д а т ь в е р н ы й о т в е т.

Балабол. Я удивился, что сноровка транслировать с цифр в буквы каким-то образом сохранилась в голове. Хорошо. Ещё разок:

– Как дела?

Молчание. Бесполезно. Ну и ладно.

Я вздохнул. Ждал, наверное, ещё минуту.

Хватит! Ничего не изменилось. Интеллект – да. Без сомнений. Но слабый, как проколотая шина. Не процессор, а мешок с картошкой. Тормоз! Общение тридцать с гаком лет назад ограничивалось только глупыми вопросами и формальными ответами. Либо молчанием. С задержкой в вечность. И теперь, само собой, не лучше. Как с ним говорить! Да, шутили как-то. Буквально пару раз. И всё. Уж и не помню о чём. Колени затекли. Я нетерпеливо щёлкнул на боку «Выкл.» и забросил калькулятор обратно. Еле разогнул затёкшие от сидения на корточках колени, забрал с полки пару книг, запер сарай.

19 октября.

00:15

Внутренности коробки осветились мутно-зеленоватым бликом:

– К а к с а ж а б е л а! – замелькали цифры.

Пауза.

04.10:

– Э й, с т а р и к, т ы г д е? Я ж е п о ш у т и л. С к у ч а ю т у т б е з у м н о. Р а д т е б е!

Пауза.

05.32:

– Ч е г о м о л ч и ш ь? С к у ч а ю в е д ь. Ау?

Пауза…

 ВОСПОМИНАНИЕ

Наверное, всё, что нам следует знать в этой жизни, подсказывает детство. Во всяком случае, самое важное.

У меня был приятель. Звали его Мишка. Круглый сирота. Я тогда не могла по-настоящему представить такое – оказаться без папы и мамы. А он не знал, что бывает иначе. И внутреннее чувство то ли стыда, то ли сострадания, не позволяло говорить с ним об этом. Да и не приходилось. А если кто-то из ребят пробовал, разговор всегда заканчивался молчанием.

У Мишки была тайна, которую знала я одна. За пазухой он всюду таскал крохотного, потёртого тряпичного медвежонка. Откуда взялась эта игрушка, не говорил, а на мой единственный вопрос, зачем ему, буркнул загадочное: «Талисман».

Как-то раз, возвращаясь домой из школы, я завернула к пустому сараю, где пацаны часто собирались компанией. Вокруг было тихо и казалось, никого нет. Но, заглянув внутрь, я увидела Миху. Он сидел на чурбаке, спиной и не заметил моего появления. Не знаю почему, но не окликнула его. Мишка выглядел необычно – медленно раскачивался и что-то шептал. Сделалось ужасно любопытно и я, отойдя на пару шагов в сторонку, спряталась за угол. Оттуда, подглядывая в щель между досками, прислушалась. Сначала подумала, что он как будто молится. Так бабки крестятся и шепчут перед иконой. А потом расслышала, приятель мой рассказывает… сказку. «Вот те на! – подумала. Но затаила дыхание. Это была сказка про Красную Шапочку. Миха, да как и все мы тогда, второклашки деревенские, не отличался красноречием, но в этот раз говорил удивительно ровно, даже вкрадчиво и с выражением. «А волк побежал по тропинке напрямик…», «Почему у тебя такие большие зубы…», «Чтобы съесть тебя…», «Мимо проходили охотники…», «И все остались живы и здоровы…».

Я дослушала до конца, так и не поняв, что происходит. Мишка долго молчал, а потом, мне было хорошо видно, повернулся в пол-оборота и поднял перед собой обе руки, держа… талисман. Так вот кому он сказку рассказывал! Тут Миха поднёс медвежонка к лицу, прошептал ему: «Спокойной ночи», – и аккуратно спрятал в портфель.

Ясно, что, став свидетелем чего-то очень-очень личного, и зная, как важна для него игрушка, надо было, не дав повода к обиде, ретироваться незаметно. Так я и сделала. Разумеется, никогда эту историю никому не рассказывала. Отчасти потому, что странно уж очень, отчасти потому, что приятель всё-таки.

А месяца через два Мишка исчез. Что случилось, куда он пропал, так и не узнали. Но ни в школе, ни в интернате, вообще нигде он больше не появился. Взрослые говорили, будто его украли цыгане или ещё кто. Был большой переполох, пересуды, долгие поиски, но время прошло. А у меня в памяти остался этот случай с игрушкой.

Что я ничего тогда не поняла, не правда. Мишка был сиротой и парнем очень добрым. Он делился всем, чем мог, а покуда выглядел чуть старше, то и защищал не раз. Казалось, его особенная чувствительность что ли, которую я в нём замечала, и то, что у него никогда не было близкого человека, объясняли привязанность к обыкновенной на первый взгляд игрушке.

Случившееся помогло по-особому ощутить, какие это чудо и радость, что у меня есть папа и мама, которые могут просто так, однажды вечером рассказать сказку. А я могу в любую минуту слышать их голоса. Думаю, мой приятель из детства в тряпичном медвежонке видел себя самого. И рассказывал сказку себе. Потому что никто, никогда не рассказывал ему. Как Михе пришла в голову такая мысль, теперь не узнать. Какой-то случай. Но ясно, что случай этот был настоящим спасением, отдушиной в его одинокой жизни. А может и правда – молитвой. Я вспоминаю Миху. Всегда с горечью и благодарностью одновременно. И живу с тех пор, понимая, как чертовски счастлива просто потому, что мне рассказывали сказки.