Текст книги "Не просто рассказы"

Автор книги: Игорь Шляпка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Ну, страшен только тигр, да и то не в клетке, – ободряюще пошутил Виктор Иванович.

Оба сошлись на середине кабинета.

– А что ели вчера? – доктор деловито взял голову больного обеими руками и оттянул нижние веки осматривая белки глаз. – Откройте рот.

На него тут же пахнуло крепким коньячным амбре.

«Точно артист», – решил он и начал «простукивать» область печени.

Пациент хотел было что-то сказать, но ойкнул и замолк.

– Да вы, батенька, – объявил Виктор Иваныч, – побаловались алкоголем, я смотрю.

Сконфузившись, тот слегка покраснел:

– О, это лишь дань традиции. Вчера директор устраивал прием в честь коллег из Петербурга и мне пришлось произнести тост.

Виктор Иваныч, нахмурившись, внимательно смотрел на пациента.

– Несколько тостов, – покорно признался больной и отвел взгляд.

Доктор отчего-то бодро похлопал его по плечу, велел одеваться и вернулся за стол заполнять карту. Только спросил:

– Вам сорок шесть?

– Миновало.

Оба долго сидели молча.

– Завтра на анализы. Вот направления, – Виктор Иваныч подтолкнул пальцем стопку бумажек, покрытых ровным почерком. – Запишитесь у дежурной прямо сейчас. А потом в аптеку. Возьмите это, – он строго опустил ладонь на белоснежный бланк с латынью. – Три раза в день по две таблетки.

Пациент поерзал на стуле и робко спросил:

– Но ведь со мной ничего страшного? Все обойдется? Вы так спокойны – я волнуюсь. Ваше молчание ведь не означало…

– Нет. Не означало, – уже с улыбкой ответил ему доктор и с откровенной хитринкой оглядел больного: – Все в порядке, но вы, голубчик, небось пьете лишнее, а?

Пациент опять поерзал, сделал жест, похожий на отрицание, а после коротко сознался:

– Пью.

Но стал объяснять:

– Вы понимаете эту жизнь. Я служу в театре, мой дорогой. Это отношения, это эмоции, это постоянный стресс. Необходимы стимул, страсть, волнение! Мне начал тяжело даваться Гамлет… Я плохо воспринимаю Лаэрта, я не чувствую острия собственной шпаги… Я гибну, не имея на то естественных душевных причин…

Видно было, что он готов продолжать рассказ, но доктор не оказался расположен слушать. «Артист-артист» – убедился он и перебил:

– Так вот мой совет. Послушайте. Немедленно, слышите, немедля бросьте пить и я вам обещаю, что боли в печени тут же прекратятся, а зрение и слух восстановятся, – и с нажимом добавил: – Понятно?

– Но может быть можно обойтись лечением? – настойчиво воскликнул пациент.

– Нельзя, – с легким раздражением парировал доктор. – Вам нужно расстаться с алкоголем.

Пациент вздохнул, поправил платок, откинул седеющую прядь волос и, вынув из кармана серьезную купюру, вежливо положил её перед Виктором Иванычем.

– Я вам обязан, очевидно. Примите. И скажите хотя бы, может быть это лишь временное?

– Что вы имеете ввиду? – опешил Виктор Иваныч.

– Помилуйте! Боли. Глаза. Ощущение глухоты.

Доктор одобрительно покосился на купюру и глянул в раскрытую карту больного:

Леопольд Германович, – он наклонился вперед и доверительно зашептал, – я скажу, как на духу. Резонно. Поскольку разговор у нас откровенный. Бросьте пить и к вам, я повторяю, вернутся зрение и слух. Непременно.

И подтолкнул на край стола рецепты.

Леопольд Германович, поджав губы с загадочной обидою, остался определённо недоволен. Наконец, смело, даже дерзко глянул на доктора, выпрямился, после чего небрежно толкнул рецепты обратно. Изящно проведя ладонью по волосам, он поднялся и прошествовал, поскрипывая чистыми сапогами к двери. Затем повернулся и, в ответ на удивленный взгляд, отчеканил:

– Я услышал ваш совет. Бросить вдохновение ради зрения и слуха? Немыслимо! Я служу Мельпомене и, поверьте, – он вскинул голову, – мне гораздо больше нравится то, что я пью, чем то, что вижу и слушаю. Честь имею.

И гордо удалился, щелкнув дверью. Скрип резиновых сапог смолк в коридоре.

– От, шельмец, – прошептал Виктор Иваныч, аккуратно сворачивая купюру.

Затем пододвинул ногой портфель, созерцание которого прервал приход странного субъекта, поднял на колени и достал из него бутылку и стакан. Налил, крякнул и выдал ответную тираду:

– Подумаешь, артист нашёлся. Ну, – он глубоко вдохнул, – Мельпомена не выдаст, Гиппократ не съест.

Поднял стакан, разом выпил коньяк и, широко ухмыльнувшись, уставился в окно. Там с новой силой стучал дождь, выбивая тоскливую дробь. Но в душе эскулапа уже полегчало.

 КАК ЖАЛЬ, ЧТО БОЛЬШЕ НЕЧЕГО ЖЕЛАТЬ!

Запах наслаждения витал в воздухе. Приправленный ароматом дыма и масла. Вечер благоволил, интриговал и томил.

Блюдо подал шеф. Веселый бородатый мужичок здесь за хозяина и повара, но к гостям выходит не часто. Я заслужил его внимание как постоянный посетитель. Янош, – мой давний знакомый – облаченный в белоснежный фартук, словно кухонная фея, поставил на стол главное украшение ужина – жареное мясо. Его помощница добавила чашку с вареным картофелем под зеленью тимьяна и грибной соус. Мы раскланялись и пожелали: я им – доброго здоровья, они мне – приятного аппетита.

На чугунной сковороде шипел, бурчал и, кажется, невысоко, но в явном нетерпении подпрыгивал увесистый кусок говядины. Далеко не всякий трагический актер порой покажет столько эмоций, как это дитя огненной решетки. Еда вообще ведет себя тихо. Но не в этот раз!

Бифштекс был в ударе. Брызгая маревом крохотных фонтанчиков горячего жира, он продолжал бормотать, шкворчать и бурчать. Да так громко, отчетливо, что смысл не надо и угадывать – готов! – тут уж ясно.

Не мешая мясу высказать все, что оно хочет, я потянулся за ножом и вилкой. Лучший ценитель этих страстных речей – урчащий в нетерпении желудок. А хороший аккомпанемент – пауза. Я ждал. Признаюсь, не долго. Терпение – благо, но не сейчас. Как только шипение превратилось в едва различимый лепет, с удовольствием врезался в угощение стальным лезвием и окунул первый кусок в соус. С головой. Приподнял, глубоко вдохнул аромат и отправил в рот.

Ах ты ж, мать честная!

Разрази меня гром небесный, если повар сегодня не волшебник. Какое там! Чародей, кудесник, маг. Его фокус – не дешевый уличный трюк – разгадки не просит. Тут важен итог. Утро не помнит ночи, а хорошая еда – рецепта. Все позади. Теперь только вкус, жар и аромат.

С такой страстью человеком овладевают только две вещи – любовь и аппетит. Первая покровительствует поцелуям, второй дает возможность жевать. Все тридцать два моих зуба почуяли удачу и челюсти сомкнулись как ворота крепости. Глаза зажмурились сами собой, язык распластался в обмороке, дыхание поверглось в транс. Я ел. Ел. Жевал, глотал и резал новые куски. А душа пела.

В тишине непоправимого и трепетного удовольствия все мое существо благословляло день и жизнь. И время застыло…

Очнулся много позже. Возле пустой сковородки, довольный, как пес на солнышке, и сытый. Казалось бы, чего еще?!

Одно всё-таки смущало: за краешек ума зацепился клочок крохотной мысли – как жаль, что больше нечего желать!

 СЛУХИ О ПИВЕ

 «Есть многое на свете, друг Горацио,  

 что и не снилось нашим мудрецам»  

Шекспир. «Гамлет».  

Существуют незыблемые истины: Карфаген должен быть разрушен, коты не забывают дорогу домой, вода мокрая, а пиво варят в Германии.

Дело было в заведении под названием «Бешеная корова», что в Старом Месте Праги. Я поднялся на второй этаж и устроился в зале с расписным деревянным потолком у окна. По вечерам тут шумно и почти все столы заняты, хотя кухня далека от традиционной чешской. Интерьер стейк-хауса наряжен в картинки с ковбоями, фотографии выцветших пятидолларовых купюр «а-ля Техас» и гравюры лошадиных морд. Но пиво подают. Вот о нём и речь.

За соседним столом устроилась немецкая парочка. По виду – пожилые граждане. Она – в пасторальной прическе, белой кофточке с кружевами и бантом на шее, он – в вязаном джемпере поверх отглаженной рубашки, мешковатых брюках и ботинках на такой толстенной подошве, будто собрался донашивать на том свете.

Разговаривали соседи не громко, но слышно было отчетливо. Да и произношение баварское звучит обычно, как объявление в автобусе – внятно.

Ганс, так обратилась к нему дама, он же муж – по тону голоса жену ни с кем не перепутаешь – явно интересовался чешским напитком. Пока его фрау с кислой миной пробовала минералку, мужчина объяснялся с официанткой и силился понять, куда хозяева подевали бокалы по 0,1 литра. Таких нет, объясняла девушка. Жаль, сокрушался Ганс. Сошлись на 0,3.

Немец заполучил бокальчик, шепнул: «Prost!» и осторожно, с явным недоверием пригубил. Жена с тревогой следила за ним. Брови немца приподнялись.

– Откуда здесь пиво? – искренне удивляясь, воскликнул он.

Этот откровенный вопрос – настоящее отношение немцев к пиву. Они и правда считают, что волшебный напиток никогда не пересекал границ их родной земли.

– Ты же хотел попробовать, что они тут пьют. Наверное, подали лучшее. Только будь осторожен, – заявила жена.

Ганс улыбнулся комплименту и отхлебнул еще глоток. Размашисто, по-джентльменски вытер губы салфеткой и произнес:

– Да уж, не плохо приготовились.

Его фрау почему-то нахмурилась. Муж мигом потушил в голосе оттенок восхищения:

– Пахнет копченостью, вроде Бамбергского, но вкус странный, – и тут же, зажмурившись, прикончил стаканчик.

На вопрос официантки: «Не желает ли пан еще пива?» Ганс глянул на жену – та покачала головой – и ответил печальным, но увесистым отказом.

Пара прожевала телячьи стейки и, по всей видимости, осталась довольна. А про пиво я услышал еще несколько фраз: «Слишком густое», «Попробовать стоило, иначе обидятся» и «Вернусь домой, выпью настоящего».

Зачем немец отведал чешского пива в стейк-хаусе, я так и не понял, но в целом впечатление у него сложилось удивленное.

Другой раз болтали с водителем автобуса, что привез нашу компанию в ресторан на ужин. Я в еде воздержан, поэтому долго за столом не сидел, а вышел во двор. Тут мы с Ярославом, так его имя, закурили и скоротали время в дружеской беседе. Разговор коснулся и пива тоже. Чех, – а он помнит своих предков до пятого колена, – признался мне, что не пьет. Откликаясь на удивление, которое вызвали его слова, пояснил – почти. По праздникам пригубит разве что, на свадьбе у дочери было, да вот в Мюнхен год назад ездил к золовке на именины – там малость угостился. И вдруг стал вспоминать, что же за марка была указана на бутылке немецкого пива, которое ему ужасно понравилось. Черная такая, квадратная…

Я опешил – чех без ума от чужого пива! При этом Ярослав вовсе не выглядел «предателем» национальных интересов – упитанный мужичок, с «пивным», как полагается, животиком. Вылитый патриот. Название, кстати, так и не вспомнил. В остальном нет, не пьет и даже редко в ту сторону смотрит. Просто «годы уже не те» и «сердечко пошаливает».

Я, конечно, поинтересовался, а так ли все равнодушно было в отношениях с пивом в молодости? На что он лихо закатил глаза и мечтательно произнес в стиле «поручика Ржевского»: «Ах, молодость, молодость… Не было еще в те времена кружки, которую я бы не мог осилить». Ситуация стала яснее.

Вторыми, по количеству приезжающих в Чехию, являются китайцы. И, оказывается, тоже пьют пиво. Да еще как! Умея беречь собственные традиции, они с искренним уважением относятся и к чужим. Поэтому меньше, чем по литровому бокалу на ужин не заказывают.

Я был свидетелем, с каким удивленным выражением лица – а это здесь редкое дело! – официант принимал у веселой компании из трех китайских девушек очередной заказ – еще (!) три литра пива. Уходя к стойке, парень что-то бурчал себе под нос и выглядел таким озадаченным, будто подсчитывал, а хватит ли запасов заведения, чтоб напоить гостей.

Еще мне рассказывали, что в Локете – городок неподалеку от Карлсбада – варят рубиновое пиво такой хорошей крепости, что, если его тут же не закусить печеным мясом, до дому нечего и мечтать добраться. Выспишься у порога.

Вообще-то, пиво не закусывают, не заедают и предпочитают употреблять отдельно от прочих блюд. Не видел я ни раков вареных, ни рыбы соленой, ни даже сухариков, фисташек и, тем более, чипсов возле пенного. Оно и верно. А вот режут этот напиток – чистая правда. Я поначалу думал, что ослышался, но нет. Именно «режут» и называется пиво резаным. Секрет такой: половина светлого, половина темного – в одной кружке. Гурманы!

На десерт анекдот, который однажды рассказал мне голландец. Какое отношение он имеет к чешскому пиву? Вот какое. У него подружка. У подружки преподавательница английского языка. А у этой преподавательницы бабушка – коренная чешка.

Жена приходит домой с огромной сумкой:

– Дорогой, это – тебе! – достает две упаковки пива.

Потом заботливо спрашивает:

– Милый, а ты почему футбол не смотришь?

Он:

– Сильно?

Она:

– Не очень. Обе фары, бампер и капот…

 РАССТАВАНИЕ

 Боль скупа.  

Миновала полночь. Но колокол на дальней церкви еще звучал. Гремел и переливался, словно мокрая простыня на ветру. Холодным потом покрылось мое чело, и я обратил взор долу. Там покоился чистый лист бумаги. Снежная пустыня февраля не так чиста порой, как этот лист. Стих колокольный звон, но ядовитое послевкусие ночной тревоги рассыпалось пеплом страдания в безмолвии воспоминаний.

Я судорожно вздохнул и едва проглотил комок, тугим узлом подкативший к горлу. Темнота окутывала комнату, как объятия душегуба. Словно запертые в табакерке, чувства мои трепетали и задыхались под порывом гнева. Я не отводил взгляд от чистого листа.

Та бездна, где канул поминальный звон, вдруг ожила и образы, как злые тени прошлого, заплясали вокруг. Насмешливо, безобразно и цинично улыбались они, напоминая о счастливых днях молодости. Когда резвою рукой и томным взглядом из-под черных, как нутро Вельзевула, бровей, я правил уверенным пером своего буйного воображения. Строки и строфы неслись бешеной струей, блистая и сверкая всеми гранями моего таланта. Ах, судеб и надежд великое стремленье!

Но дни побед безудержно миновали. Источник вдохновения иссох, напоминая опустевший горб исхудалого верблюда. Пропал порыв. Исчез. Лишь горечь дум о былом жгла все мое существо адским пламенем зависти. Кому? Себе лишь завидовал я.

Минуты ускользали. Сознание прояснялось. Я глянул на бумагу. Ярость! Безумная ярость немедля прогнала гнев с пьедестала страстей и не помня себя, я бросился к столу. Она сопротивлялась, как оклеветанная Дездемона, молила о пощаде и белизной своей хотела доказать невинность кроткую. Но тщетно.

Я кинул дерзкий взгляд на свои руки. Ужас! Где они? Их нет…

Ах да, они в карманах.

Я вытащил обе, разжал пальцы и бешено схватил перо.

Ничто не могло остановить меня! Я черкал благородный лист, марал и пачкал его. Сырые капли чернил ронял я одну за другой. Но высыхали они. Мгновенно, как слезы младенца. Злые росчерки подлыми наветами теперь покрыли ненавистное благочестие. Месть свершилась. Но этого мало.

Остервенело вцепились руки, теперь они были тут, слава богу, в испачканный лист, словно в горло невинной жертвы. Пальцы сжались и начали рвать, рвать, рвать его в клочья…

Утолив жажду мести, я пал на стул. Безвольно подбородок опустился на грудь, и тяжкая дума сдавила сердце… Мой грозный лик еще виднелся в темноте и странный абрис поникших плеч еще маячил в слабом призраке лунного света, но я уж был не здесь. Туман увядшего озарения стелился ровно в памяти моей. И нахлынуло жалкое осознание, что поэтический гений, столь благосклонный в былые годы, исчез навсегда.

Я зарыдал.

 ОНА!

Да! Сегодня она удалась.

Причиной стала погода, настроение или дата в календаре – не знаю. Быть может, ничего из перечисленного, а может всё вместе. В любом случае, звезды сошлись.

Пышная, сочная, разлеглась вальяжно и еще несколько сладостных мгновений что-то мурлыкала: тихо, кокетливо. Потом игриво фыркнула и затихла.

Я был горд. Где ещё встретишь такую? Ох, трудно усидеть рядом, глотая слюнки и сдерживая желание прижаться к ней губами.

Волнение росло. Я медлил. Терпеть долее? Ну, нет. Отбросил сомнения. И, аккуратно приподняв, впился в плавный изгиб её горячего тела.

Душа моя воскликнула восторженно: «Фриттата!»

А я кусал, кусал… Кусал её, пугаясь собственных фантазий – вдруг вскрикнет?

 ПЯТЬ ЗАПАХОВ РОТЕНБУРГА

 «Леонардо заметил, что у каждого города, как и у каждого человека, есть свой запах».  

Мережковский  

У каждой страны есть привычные символы: цвета флага, узоры национальных костюмов, звуки гимнов, ритмы танцев и многое другое. Их легко найти в альбомах, реестрах, каталогах и gogl -ах. Не выходя из дома. Но есть исключения, за которыми придется ехать. Это – запахи.

Чтобы почувствовать аромат, надо оказаться прямо на месте. Там, где он родился и живет. Поверьте, такое впечатление ничуть не уступает величию архитектуры или красоте пейзажа.

Впервые я по-настоящему оценил запах места в маленьком средневековом городе по имени Ротенбург на западе Баварии. Здесь, на берегу тихого Таубера, притаился крохотный островок старой Германии.

Город настолько мал, что, ступив на центральную площадь в полдень, к вечеру вы уже будете знать его наизусть. Но главное – запахи.

 Запах ремесел

Никто не прославил труд ремесленника так, как это сделали баварцы. В Ротенбурге гильдии цеховиков одни из самых уважаемых в Европе. Их изделия горожане берегут в оригинальном музее. Дом построен более 700 лет назад. И первое, что поражает в нем – запах старины. Дерево, штукатурка, ткани – все дышит временем. Винные бочки сохранили воспоминание о крепких напитках, ивовые прутья корзин – о фруктах и сырах, глиняные горшки пахнут маслом, а полотна горьким пигментом. Добрые ароматы кожи, мыла и дегтя витают в воздухе, как д у хи средневековой жизни. Увидеть их нельзя, но можно почуять. Настоящий запах ручной работы незримо присутствует здесь и создает неповторимый букет, которым может гордиться не только город, но и вся страна.

Правду сказать, последние годы в доме жил отшельник, не принимавший благ цивилизации – водопровода и электричества. Запах, отчасти, может быть обязан и ему тоже, но, чтобы не портить впечатление, я предпочел считать этого чудака наследником старых мастеров.

 Запах пива

Как любят шутить высокомерные баварцы, они будто бы слыхали однажды, что в других краях тоже умеют варить пиво. На это обижаются многие, чехи вообще в гневе, но что поделать – первенство в изобретении хмельного напитка принадлежит немцам. И заслуженно.

Здесь, в Ротенбурге, дождитесь вечера и немедля отправляйтесь в лучшую пивную под названием « Zur Hell » (что означает «В Ад»). Там смело заказывайте местное Landwehr Brau.  А подняв в руке увесистую кружку, будьте осторожны. Ух, этот темный, как смола, вобравший в себя тугой аромат пшеницы и хмеля напиток, может так ударить в нос, что с ним не сравнится ни плесень нормандского сыра, ни пряность соленого огурца. Он прост, крепок и весел. Под стать его исключительному запаху оригинальный вкус. Но первое впечатление – сильнее. Этот аромат достойный знак германских пивоваров. Он – символ места и тех счастливых мгновений, которые будут долго жить в памяти.

 Запах Рождества

Разумеется, это главная причина по которой стоит посетить Ротенбург. Рядом с церковью святого Иакова вы найдете вход в пятерку соединенных проходами домов – «Рождественскую деревню» Кэти Вольфарт. В одном из них собрано пять тысяч  экспонатов рождественских украшений, что называется созданных «с незапамятных времен», а в других продается несметное количество игрушек. Вот тут царит волшебный запах Рождества и устроен рай для малышей! А если захотите, то и для вас тоже.

Это особенный аромат. Он возникает в душе. Он светится воспоминаниями о детстве, чистоте и надежде. Мириады елочных поделок, книжки, куклы, гирлянды, корица, мандарины, пирожные… да еще бог весть какие сюрпризы, подарки и чудеса глядят на вас со всех сторон. Окунитесь в это торжество, вдохните полной грудью веселый праздник, и он непременно останется с вами. Запах счастья – вот как это называется. И я сберег его частичку.

 Запах пряников

Таких вкусняшек, уж поверьте, много не бывает. Имбирное печенье – конек немецких стряпчих, но в Ротенбурге они превзошли себя. Местное зовется «сноуболлс». Здоровенные «бизешные» шары с ореховыми, шоколадными, ванильными, апельсиновыми и даже неведомыми запахами на выбор. В каждом магазинчике, где ими усыпаны прилавки, аромат сладости валит с ног. Честное слово, даже знаменитым бельгийским шоколатье не перещеголять местных пекарей. Здешнее печенье – заветная мечта сладкоежек. Запах переполняет лавки, несется по улице, и, кажется, плотно окутывает весь город. Теперь, даже разглядывая Ротенбург на карте, я ощущаю стойкий аромат печенья.

Если позволите, парочка советов: первый – не задохнуться от удовольствия; второй – не пытаться унести пряники с собой – все равно съедите, не успев дойти до городских ворот. Вкуснотища!

 Запах уюта

А вот этот запах вы почувствуете, только узнав город поближе. Гуляйте, любуйтесь, наслаждайтесь. Ротенбург действительно мал, к тому же обнесен высокой стеной и живет особенной жизнью. Здесь столетиями не меняют фасады, сохраняют быт, не строят ничего нового. Тот самый средневековый дух, что не смогли уничтожить ни время, ни войны, остался цел. Занавесочки на окнах, герани в горшочках, укрытые бархатом плюща стены, тихие дворики – все бережет удивительное спокойствие, которого так порой не хватает в современной жизни. Вот оно. Тут. И пахнет настоящим уютом. Понравилось? Так поезжайте скорее и вдохните его теплый аромат.

 АМСТЕРДАМ – ГОРОД ИСКУШЕНИЕ

Голландия – удивительная страна. Один из самых крупных портов Европы, Амстердам – исключительный город. Тюльпаны, мельницы, каналы, сыр, футбол и шоколад. Всех прелестей не счесть. Проще увидеть. Но, среди достоинств этого места имеется особенное – это искушение.

Сходя на берег, моряки всегда искали наслаждений. Закон спроса и предложения на то и закон, чтобы исполняться. Женщины не заставляли ждать. Чтобы не теряться среди добропорядочных горожан, проститутки зазывали к себе, зажигая красные фонари, а местом для утех становились отдельные кварталы города. Так и повелось.

Сегодня, с приходом новых посетителей – туристов, – квартал красных фонарей превратился в достопримечательность. Обворожительные красотки льнут к окнам заведений изнутри, зеваки со всех краев, стран и континентов любуются снаружи. Один нюанс. Красный цвет, благодаря всемирной известности дорожного светофора, ныне стал символом «стоп»! Но это не беда. Привлекательность древней профессии, помноженная на иллюзию запрета, заиграла по-новому – превратилась в ещё большее искушение. А уж воспользоваться им или отказаться, каждый путешественник решает сам.

 КОГДА ЖЕ?

 «Бушует снежная весна,  

 я отвожу глаза от книги…»  

А. Блок  

От неё хочется услышать ложь. Откровенную и внезапную. А что, пусть соврёт.

Посмотрите, сырая, слякотная, стучит холодным дождем и ноет, ноет, всхлипывая слезами мокрого ветра. Напоминает бесконечную беду. И не уходит.

Почему не соврать?

Встрепенулась бы, расплылась в лицемерной улыбке да молвила:

«Поверили? Ха-ха! Зря. Шутка это всего лишь. Никакой зимы нет и в помине. А я просто решила вас напугать. И дождь не настоящий, и холод – всё понарошку. А вы-то поверили! Чудики. Ладно, всё-всё, ухожу.

Свернула свои глупые шуточки в тугой узелок, да ушла. Траля-ля, траля-ля. Вот было бы здорово. Пусть соврала, зато порадовала…

Но нет на белом свете никого честнее погоды. Молчит и злится. Ни капли фантазии.

 СУЕТА

 Есть безошибочный признак равнодушия  

 женщины к мужчине:  

 если она кладёт ладонь на его плечо  

 и слегка похлопывает ею.  

– Скажи, о чём ты мечтаешь?

– И ты скажешь мне, кто я такая? – она улыбается.

Он, наоборот, хмурит брови.

– Нет. Я не шучу. Как хочешь построить свою жизнь?

– Не знаю. Почему бы ей не обойтись без моей помощи?

– Глупости. Ты должна понимать, всё в наших руках. И счастье, между прочим, тоже.

Он потирает ладони и как-то странно сводит плечи.

– Если мы хотим быть вместе, нам нужно спланировать будущее. Переезд и работу. Где лучше снять квартиру, выбрать район и познакомиться с соседями. Понимаешь?

– Да.

– Тогда скажи, что ты думаешь об этом.

– Ничего.

Её рука касается его плеча.

– Так нельзя. Нужно что-то сказать твоим родителям.

– Зачем?

– Чтобы они не волновались. Господи, да почему только я должен об этом беспокоиться? – он садится и обхватывает руками колени. На лбу образуются морщины. – Скажи хоть что-нибудь.

– Я хочу съесть кусок торта. Большой кусок торта с ванильным кремом.

– Ну, перестань! Давай поговорим серьёзно, – в его голосе звучит откровенное раздражение, – Мы не можем просто лежать тут и не думать о завтрашнем дне.

– Почему?

– Что почему?

Он неприятно кривит нижнюю губу. Ей это никогда не нравилось.

– Который час?

Он бросает взгляд на часы.

– Уже без четверти два.

– Ты прав, пора обедать.

– Но почему… почему ты никогда не думаешь о будущем?

Она встаёт, идёт в ванную, на ходу бросая небрежно:

– Я есть хочу. А тебе пора взрослеть, дорогой.

 ЯШИНО СЛОВО

– Алло? Яша, ты? Привет. Да ничем не занят. Место себе в пенсионарии оформляю, – пришлось перевести дыхание. – Вот так. Какое может быть настроение! Приеду к тебе сейчас, ладно?

Я убрал телефон. Хотелось выругаться. День не задалс я .

С утра яйцо мимо сковородки грохнул, потом голова разболелась, машина не завелась – пришлось на общественном, видишь ли, транспорте добираться и на тебе, получил…

Чтобы мне в автобусе место уступали! Да никогда в жизни. Я им кто?! Ну, увидишь старика и вставай. Так то – старик. А тут дамочка, не гляди, что крашеная, только меня увидала и сразу вскочила, будто ее ошпарили: «Садитесь».

Вежливая.

И ладно бы пацан уступил. Взрослая ж тётька. А бессовестная.

Вам бы понравилось? Конечно, если в семнадцать, так рассмеетесь. В девяносто порадуетесь. А мне-то – всего шестьдесят. Скоро. Я рассвирепел. Она за кого меня приняла? За перхоть, развалину немощную, за старуху косолапую, что ли? И пенсия-то еще не оформлена, и я, между прочим, ехал на свидание.

А что такого? Просто хотели в кино сходить. Давно собирались. И пошли бы. Но с этим настроением, куда мне. Глупостей наговорить только. Побурчать. Короче, позвонил и придумал насморк. Хорошо, что не обиделась.

Я не мог сдержать дыхание. Ну вот, еще и одышка. Давление наверняка подскочило. Поеду к Яше. Он, чертяка, наплетёт с три короба, анекдот расскажет, или кофе, на худой конец, сварит. Глядишь и отпустит. Нет, но дамочка-то! Крашеная. Прям за плечи её схватил и усадил обратно. А она еще удивилась и улыбается – спасибо, видишь ли. Ведьма.

Я выбрался из такси как раз напротив Яшиного дома. Друг мой стоял на подъездной дорожке, курил и широко улыбался. И этот туда же. Как сговорились.

– Привет! – я хлопнул дверью авто. – Ну, чего ты? Чего?

Яша ухмыльнулся еще шире, выдохнул дым и пожал мне руку.

– Рад тебя видеть, старик.

Меня передернуло:

– Яша, паразит, я тебя никогда не бил?

Он улыбнулся так, что оттопыренные уши скрылись за щеками.

– Никак нет-с. А что у вас, батенька, стряслось-то?

– Еще раз меня стариком назовешь, точно поколочу.

– Изволь! Только драться будем на шпагах, поутру и в штиблетах на босу ногу, – он сдвинул брови и показал пальцем. – Что это у тебя прилипло?

Я потянулся рукой к носу.

– Шутка! – Яша просиял.

Оба, наконец, рассмеялись. Один добродушно, другой поневоле.

– Сейчас, погоди, докурю и выпьем кофейку.

– Водки бы мне стаканчик.

– Водка для победителей. А у тебя, я вижу, беда.

Я махнул рукой.

– Не то слово.

Мы устроились на кухне, я начал рассказывать и опять раскипятился:

– Ты представляешь, на автобусе, черт меня дернул, уже лет десять не ездил. И куда? На свидание собрался! А эта крашеная мамзель – на вид приличная женщина, – мне говорит: «Садитесь». Да еще с такой заботой, будто место – в катафалке, а по мне видно, что спешу. Как я должен себя чувствовать?

Яша разлил кофе, втянул носом воздух, то ли чуя аромат, то ли чтоб не расхохотаться, и перебил:

– Сахар?

– Нет. Молоко есть?

– Сливки.

– Немного.

– Валерьянки?

– Себе!

– Я тебя понимаю, понимаю. Если б со мной такое, тоже бы сейчас переживал. Дамочка-то хоть как, ничего?

– Социально безответственная грубиянка. Лучше б прямо в глаза и сказала – старикан! А потом еще и врать пришлось. Ну, как я к Наташе поеду сегодня? Как?

– Шпакойствие, Толька, шпакойствие, – протянул Яша и похлопал меня по плечу, присаживаясь за стол. – Ты все это сейчас кому рассказываешь, а? Я, мой дорогой, между прочим, старее тебя на целых полгода. Помнишь?

– Смешно.

– Смешно, не смешно, а полгода. В нашем возрасте, это почти вечность.

– Да мне сейчас не до вечности.

– Вот именно, голубчик. Давай-ка завершим душевный катаклизьм.

Но я все еще не мог успокоиться и готов был снова клясть судьбу, возраст и ту  особу, как вдруг Яша перебил:

– Постой-ка. С утра ломаю голову над одной забавной штукой и никак не могу найти ответ. Чем, по-твоему, занимаются танцоры?

– Которым ничего не мешает? – съязвил я. – Танцуют по мере возможности.

– Верно, – Яша кивнул без улыбки и стал перечислять. – Певцы поют, кузнецы куют, писатели пишут, учителя учат и даже эти… жнецы – жнут. Как тебе?

– Что?

– А то, что совершенно непонятно, чем занимаются композиторы.

– Композиторы? – усмехнулся я, про себя прикидывая, чем они заняты. – Да полно таких. Токаря ведь тоже не токарят. А… что они там делают-то? Или эти, космонавты. А ты это к чему?

– А к тому, что развелось у нас профессий больше, чем глаголов. Да и число бед превысило количество несчастий. Переживаем много и все по пустякам. А в чем причина, сам не пойму. Так, мыслишка запала с утра и бренчит в мозгах. А ты и правда соврал Наталье, что не можешь в кино идти?

– Правда. А что еще было делать? Я же…

Но Яша не дал оправдаться:

– Еще уйма времени. На вечерний сеанс могли бы успеть. Не валяй дурака. Она к тебе со всей душой и жалеет, когда надо, и поймет, если нужно. Чего ты ваньку гнешь?

– Да не гну я никого. Ты не представляешь, до чего обидно было, когда меня с первого взгляда в старики записали. Весь настрой псу…

Опять вступил Яша:

– Гордыня это. А я думаю, что подфартило тебе, дураку. Наташа – милейшей души человек. Таких поискать, а ты по краю ходишь, того и гляди все отношения поломаешь. Я не представляю? Это я то? Да знаешь ведь, что мне в жизни не везло. Чтобы иметь успех у женщин надо быть вот точно таким идиотом, как ты!

Яков вдруг повысил голос и начал произносить слова с такой убедительной страстью, что я мигом притих. А он продолжал:

– Знаешь ли ты, Анатолий, что такое настоящий успех у женщин? – он пафосно ткнул пальцем в потолок и по-гусарски расправил усы. – И как редко он достается. Не знаешь ты ни черта. Так вот, послушай. Может быть твой друг и не самый большой Дон Жуан, но был однажды и на моей улице праздник.