Текст книги "Тайны Великой Скифии. Записки исторического следопыта"

Автор книги: Игорь Коломийцев

Сила героического безумства

В 451 году от Рождества Христова на территории современной Франции, в прославленной винодельческой провинции Шампань, сошлись для решающего сражения две полумиллионные армии. Одной из них руководил римлянин, патриций и консул, другой – предводитель дикого кочевого племени гуннов. Именно здесь – в сердце Западной Европы, на Каталаунских полях решались в середине V века судьбы мира. Повернись события чуть-чуть по-другому, вполне возможно, что наш континент вместо привычных германцев, французов и итальянцев заняли бы совсем иные обитатели – народы, принадлежавшие к желтой, монголоидной расе, говорящие на иных языках, исповедующие экзотические религии и придерживающиеся странных, с нашей точки зрения, обычаев. Но какая сила могла сорвать неистовых азиатов с родных мест и бросить подобно туче саранчи на города и нивы дряхлеющего Старого Света? Что становится первотолчком любого варварского нашествия? С чего оно начинается? Как возникает тот энергетический импульс, который приводит в движение народы?

По данному вопросу существует несколько противоположных точек зрения. Первая теория, назовем ее для простоты экологической,утверждает, что народы заставляет пускаться в дальние странствия перемена привычных климатических условий. Погода на нашей планете подвержена существенным колебаниям. Периоды обледенения чередуются с глобальными потеплениями. Засушливые эпохи сменяются влажными. Соответственно пустыни превращаются в цветущие сады, солончаки становятся пресными водоемами. Ледники то подбираются к горам Кавказа, то отступают далеко на Север.

Ключевые преобразования ландшафта вершились не только миллионы лет назад, во времена динозавров, но и гораздо позже, на памяти ныне живущих народов. Достаточно сказать, что Азов (Меотида греков и римлян) за каких-нибудь два-три последних тысячелетия неоднократно менял свой статус: древние некогда считали его морем, иногда называли озером, порой именовали просто болотом. Арал, высохший буквально на наших глазах, – еще один яркий тому пример.

Когда наступал климатический оптимум и средняя температура градусов на десять превышала нынешнюю, очертания континента изменялись до неузнаваемости. Вся Западная Сибирь, возможно, обращалась дном Северного Ледовитого океана. Восточно-Европейская равнина становилась обширным озерным и болотистым краем, сходным видами с нынешней Карелией, где встречалось множество огромных водоемов размером с Ладожское озеро – остатки отступившего к полюсу ледника. Волга, как это ни покажется парадоксальным, скорее всего, впадала не в Каспий, а, соединяясь с Доном и Северским Донцом, несла свои воды через Азов в лоно Черного моря. Поэтому уровень Каспия снижался, Средняя Азия и Северный Кавказ сливались в единый и необъятный степной простор. На Севере от Уральского хребта оставалась лишь уходящая в заснеженные дали сурового океана гряда небольших островов, в то время как Южное Приуралье и Восточная Сибирь превращались в цветущую страну с благодатным климатом. И напротив, в периоды похолоданий практически вся Скандинавия, Европейская Россия, Сибирь и Дальний Восток оборачивались ледяной пустыней, непригодной для человеческого житья.

Наиболее чувствительной к перепадам температуры и влажности оказывалась, таким образом, та самая «колыбель народов» – степная и лесостепная полоса Евразии. Великая степь как бы дышала – то сокращалась, уступая территории тайге на Севере и пустыням – на Юге, то вновь раздвигала свои пределы. И на каждом «выдохе», по мнению ряда ученых, извергала из себя «лишних» кочевников, которым не хватило пастбищ и мест для кочевок. Они-то и затевали переселения. Отсюда – гунны, тюрки, татаро-монголы.

Экологическая версия, безусловно, величественна и красива, вот только ученые никак не могут пока наложить друг на друга два графика – ритм «дыханий» Великой степи и время начала многих известных нашествий решительно не совпадают.

Историк Лев Гумилев пытался, например, применить эту теорию к знаменитому натиску гуннов на страны Европы. Согласно его версии, агрессия кочевников пришлась на фазу потепления, а следовательно, расширения Степи. Гунны, по мнению исследователя, в тот период жили в Поволжье и в Предуралье, на землях холодных и лесистых. Тучные кубанские и донские черноземы занимали аланы – кочевое племя, ранее именовавшееся сарматами. Степь отступала на север, поэтому не гунны на алан напали, как сообщают нам о том древние римские историки, а все было как раз наоборот, считает отечественный классик. Уж затем, разгромив сарматских агрессоров, свирепые кочевники, видимо, им в отместку и учинили вселенский переполох ^{62}.

Пожалуй, это один из самых ярких примеров того, как историческую фактуру пробуют загнать в готовые рамки научной теории. Упрямые факты втискиваться в прокрустово ложе ученой концепции почему-то упорно не желают.

Лев Гумилев стал автором еще одной, тоже весьма талантливой идеи – теории этногенезаи обосновывал активность пускающегося в дальние походы этноса избытком пассионарности людей, его составляющих. Проще объяснить это так: подобно тому, как человек переживает рождение, детство, юность, зрелость и смерть, так и народы Земли проходят аналогичные стадии. В юную пору в среде народа наблюдается избыток людей деятельных, энергичных и не находящих выхода для приложения своих сил в условиях мирного времени – пассионариев.Они-то и влекут народы на войны и в завоевательные экспедиции. Потом народ «стареет», накапливает большое число инертных, трусливых и бездеятельных мужчин и женщин, этнос становится вялым (апассионарным), покоряется молодому и энергичному сопернику либо переживает второе рождение и начинает все сначала ^{{58, 64, 65}}.

Так, Киевская Русь была создана народом молодым, отсюда – дерзкие походы на греков, хазар, болгар, попытки взять штурмом Константинополь. В пору феодальной раздробленности в XIII веке она переживала старость и была потому безжалостно бита монголами, а затем, в условиях укрепляющейся Московии, обрела новую жизнь и вторую молодость, превратившись, по сути, в новый этнос ^{60}.

Опять же теория чудесна, жаль, что упрямые исторические факты не всегда ее готовы подтвердить. Однако и абсолютно игнорировать биологический фактор, видимо, не следует. На европейском Севере обитают пушистые грызуны – лемминги. С определенной цикличностью, первопричину которой биологам вычислить пока не удалось (может, вспышки на Солнце?), этот зверек неожиданно размножается в невиданном количестве и, собираясь в огромные стаи, в едином порыве устремляется в неизведанные края. В этом походе лемминги лишаются чувства страха и не подчиняются инстинкту самосохранения. Они тысячами тонут в реках, падают сплошной серой массой с крутых обрывов в море, становятся добычей диких зверей и хищных птиц.

Затем, пройдя сотни километров и потеряв большинство собратьев, лемминги вдруг разом освобождаются от наваждения и превращаются в обычных мирных и трусливых зверьков. Подобные гипервспышки с объединением в стаи и движением в одном направлении биологи наблюдают в мире пернатых и даже насекомых (например, у саранчи или божьей коровки).

В поведении больших человеческих масс в ходе переселения народов есть нечто от повадок северного зверька лемминга. Хотя чему тут удивляться? Люди наравне с другими животными – неотъемлемая часть биосферы Земли. Кто может поручиться, что на их скопища не действуют силы, приводящие в движение армады животных? Впрочем, сводить все только к неведомым науке биологическим законам или космическим излучениям («пассионарным толчкам» Гумилева) значило бы сознательно мистифицировать историю народов. Причиной многих известных нашествий были явления и события более прозаические и не столь загадочные.

В 30-е годы прошлого века в Центральной Европе оказались очень популярны идеи, объясняющие процессы этногенеза непрекращающейся тысячелетней расовой войнойи естественной борьбой человеческих рас за жизненное пространство. На этой волне в Германии времен Адольфа Гитлера не жалели денег на исторические и археологические поиски останков белокожих голубоглазых блондинов – древних арийских этносов Евразии. История народов времени Великого переселения в руках националистически настроенных политиков превращалась в опаснейшее оружие, а факт, например, пребывания остготов на Дону и в Причерноморье – в обоснование территориальных претензий Германии на Украину, Крым, Дон и Кубань.

Крах фашистских режимов в Европе привел к всеобщему отторжению расовых теорий. При этом чуть ли не само слово «раса» применительно к историческим древностям стало признаком дурного научного тона. Вождь китайцев Мао Дзедун сказал как-то по схожему поводу: «Чтобы выпрямить кривую палку, ее надо выгнуть в другую сторону».Древняя история, лишенная антропологических изысканий, уподобилась предмету из этой китайской поговорки. И в таком неудобном полусогнутом состоянии пребывает вплоть до наших дней. Ибо если нацистские режимы были буквально помешаны на замерах роста ископаемых человеческих скелетов и определении формы древних черепов, то ныне подобные исследования – большая редкость. Исторически сложившиеся расы почти не изучаются, нет общепринятых методик, серьезных специалистов и фундаментальных трудов. Поэтому немудрено, что реальные антропологические процессы формирования многих народов остались вне поля зрения науки.

Между тем было бы глупо отрицать тот очевидный факт, что расовый вопрос играл существенную роль в процессе формирования этносов. Если чужаки слишком отличались своим внешним видом, их часто воспринимали враждебно, в качестве «уродов», подлежащих изгнанию, а то и истреблению. Напротив, с людьми близких антропологических типов наши предки охотнее смешивались, вступали в браки, образовывали союзы.

Впрочем, это был не единственный фактор, влиявший на политику древних. Не менее важно учитывать и родство языков.

Принято считать, что речь – средство общения и объединения. Но это лишь одна из ее функций. Некоторые ученые-лингвисты, напротив, считают, что языки появились, как способ противопоставления разных групп людей друг другу. У многих древних племен было по два-три языка: один – для женщин, другой – для мужчин, часто – свой у элиты, почти всегда – отдельный у жрецов.

При этом подобные знания были великой тайной, сокровенной ценностью, не подлежащей передаче непосвященным. Говоришь на понятной речи, значит, ты – «свой», не знаешь языка – изгой, «чуждый элемент». Пережитки похожих архаических явлений мы и сегодня сплошь и рядом встречаем у некоторых современных социальных групп. Собирая материалы к написанию этой книги, я наткнулся на статью известного ученого (фамилию не называю, дабы не обидеть). Вот два первых предложения из нее:

«Разработанное Гумилевым учение об этносфере дает представление о серии дискретных этногенезов – процессов, проистекающих в биосфере Планеты, где реально наблюдаемые этносы являются фазами процессов, доступных наблюдению в результате отражения биосферного содержания в формах социума. Таким же представляется соотношение этногенеза и глоттогенеза в процессе всемирной истории».

Что это, если не пример того, как научный мир отгораживается от «непосвященных» с помощью особой, сакральной (тайно-религиозной) речи? Ведь ту же самую мысль можно без особого труда изложить при помощи простого, всем понятного русского языка. Но тогда любой читатель-дилетант догадался бы, что внешне глубокие изречения уважаемого профессора по своей сути банальны, если не сказать – примитивны.

Приступая к работе над книгой, я дал себе слово написать ее так, чтобы смысл каждой фразы был понятен любому образованному человеку. Поэтому можно не сомневаться в том, что идеи, здесь изложенные, никогда не будут признаны нашей академической общественностью. Ведь нарушена главная заповедь – изъясняться только на языке жрецов Исторической науки.

Возвращаясь к жизни народов, необходимо признать, что принадлежность к той или иной языковой семье немало значила для древних людей, особенно в периоды дальних странствий. Речевым родственникам всегда было легче понять друг друга, а значит, проще создавать союзы и военно-политические объединения, они чаще становились посредниками и проводниками тех, кто переселялся в новые земли.

С другой стороны, власть языка не следует и преувеличивать. В современной исторической науке безраздельно господствует лингвистический принцип классификации народов. Например, «мы – славяне, а вы – германцы». Только всегда ли близость речи отражает реальную степень родства этносов и характер их взаимоотношений? Кого мы разумели под именем «германцев»: светловолосых воинственных обитателей Восточной Пруссии или миролюбивых брюнетов, любителей музыки и танцев из Австрии? Южные славяне – это православные сербы или ненавидящие их мусульмане-боснийцы?

Очень часто смена языка в историческом прошлом отнюдь не была связана с переменой образа жизни, расового типа, религии, обычаев и привычек того или иного народа. Негры Центральной Африки, заговорив по-французски, вовсе не стали подобны парижанам. Поэтому давайте учитывать языковую принадлежность древних народов, но только как один из множества факторов в этнической истории. И не всегда самый главный.

Но вернемся еще раз к причинам ухода народов в новые земли, иногда за тысячи километров от своих прародин, из одной части света в другую. Зачастую они оказывались более прозаическими, нежели климатическая версия или теория этногенеза. Порой движения варварских племен вызывались прямым политическим давлением со стороны великих цивилизаций: Китая, Ассирии, Персии, Рима. Принцип «Разделяй и властвуй» был известен многим императорам древности.

Необходимо помнить, что и военное искусство человечества развивалось неравномерно. Новые виды оружия и связанные с ними новации в тактике боя, все время изобретаемые неутомимыми на выдумку и воинственными нашими предками, на некоторое время давали отдельным племенам громадное, подчас решающее преимущество над соседями. Позволяли им господствовать на огромных пространствах планеты, расширять свои владения до тех пор, пока их новинки не становились достоянием врагов либо последние не находили действенное «противоядие», останавливая зарвавшихся агрессоров.

Современникам может показаться невероятным, что какое-то незначительное улучшение – железный топор вместо бронзового меча, длинное копье вместо короткого, седло для всадника вместо традиционной посадки на хребте лошади – вершило судьбы мира, меняло историю народов. Тем не менее, это факт. И то, что нам сейчас представляется почти ничтожным, для наших предков по психологическому эффекту было сродни взрыву ядерной бомбы, сброшенной американцами на Хиросиму. Каждое военное новшество решительно меняло общепринятые в то время стратегии, тактические приемы, изменяло соотношение маневренной части армии – конницы и основы войска – пехоты.

Первые армии древних цивилизаций были пехотными. Пеший воин, вооруженный бронзовым мечом, деревянным или кожаным (как правило, лоза, обтянутая кожей) шитом, копьем или луком, имеющий шлем, а позже и металлический панцирь, – вот собирательный образ воина древнейших империй Востока.

Однако почти тут же, где-то в III тысячелетии до нашей эры, у степных народов бронзового века появляется новое оружие – боевые колесницы. О, это была грозная сила! Глиняные таблички Месопотамии и надписи, выбитые на стенах египетских пирамид, свидетельствуют: колесница стала подлинной революцией в военном деле. Запряженные, как правило, парным количеством лошадей деревянные повозки, на которых находился возничий, иногда еще один-два воина с луками и дротиками, врываясь в ряды вражеской армии, сеяли панику и смерть. Врагов сметали ударной силой несущейся колесницы, кони затаптывали поверженных воинов копытами, с высоты повозки солдаты поражали противника стрелами и короткими метательными копьями.

Изобретение этого принципиально нового способа ведения войны многие историки приписывают индоевропейцам – предкам большинства нынешних народов Европы. Именно с помощью боевых колесниц «белые» дикари стремительно распространились по всему миру: захватили Индию и Иран, создали на территории современной Турции державу хеттов, а на землях Греции первые эллинские города-государства, впоследствии разрушившие Трою.

«Преступления моих солдат и воинов на колесницах, которые бросили меня, столь велики, что этого нельзя выразить словами», – жалуется египетский фараон Рамсес II потомкам со стен пирамиды, после того как его доселе победоносная армия чуть было не оказалась разгромлена хеттами у сирийского города Кадета в XIII веке до нашей эры. С обеих сторон в сражении участвовали тысячи колесниц, ставших к тому времени главной ударной силой всех ведущих государств Передней Азии ^{204}.

Хотя в это время лошади уже использовались для верховой езды, особенно кочевыми народами, считалось невозможным воевать верхом. Всадник был еще слишком неустойчив на хребте лошади, седло не было изобретено, и все помыслы верхового сосредоточивались на том, чтобы удержаться, обхватив ногами бока скакуна, а руками держась за гриву (затем узду). В таких условиях использовать оружие и поражать им врага не представлялось возможным. Но время воинов-всадников было уже не за горами.

Помимо силы железного меча или боевого топора было нечто еще, что приводило в движение многие народы. Могущество оружия только создавало условия, делающие возможным дальний поход, разгром ближайших и отдаленных соседей. Двигала же людьми и их вождями некая духовная сила, мотивация высшего порядка. Вернуть свою прародину, отомстить обидчику, создать мировую империю, распространить истинную веру, дойти до последнего моря – все эти идеи реально воздействовали на умы наших предков, а следовательно, заставляли менять спокойную и размеренную жизнь в привычных местах обитания на полную опасностей и невзгод дорогу переселенца.

Долгое время советская историческая школа, основываясь на вульгарном материализме Маркса, пыталась причины любого исторического события объяснить экономическими и политическими интересами определенных социальных групп – классов. Напал хан такой-то на соседей – значит, этого требовали интересы правящей верхушки орды.

В ходе Великого переселения народов многие этносы действовали, не только игнорируя нужды собственной элиты, да и племени в целом, но и подчас прямо вопреки этим интересам. Более того, даже такой древний инстинкт, как жажда самосохранения, не всегда останавливал мигрантов. Такова была сила идей, рождавшая героические безумства и разрушавшая процветающие государства.

Даже ныне, в просвещенном XXI веке человек не всегда поступает рационально, часто действует, опираясь не на доводы рассудка, а под влиянием импульса, минутной эмоции. Нашими же предками руководили всепоглощающие страсти: любовь и ненависть, жажда славы и избыток молодецких сил. То была юность мира, а в эту пору людям всегда свойственно горячиться и, как следствие, допускать ошибки и совершать великие подвиги.

Часть первая
Власть всадника

 
Нет ни капищ у нас, ни богов, только зыбкие тучи
От Востока на Запад молитвенным светят лучом.
Только Богу Войны тёмный хворост слагаем мы в кучи
И вершины тех куч украшаем железным мечом.
Саранчой мы летим, саранчой на чужое нагрянем,
И бесстрашно насытим мы алчные души свои.
И всегда на врага тетиву без ошибки натянем,
Напитавши стрелу смертоносною желчью змеи.
 

Константин Бальмонт, «Скифы»

Час кентавра

В начале VII века до нашей эры на границах цивилизованных государств Передней Азии внезапно появились невиданные ранее воины. Они вели бой не спешиваясь, не соскакивая с коней, как это было принято до того у всех остальных народов. Такое поведение всадника казалось диким и абсурдным, но оно давало последнему огромное, неоспоримое преимущество над врагом. Опешившим земледельцам показалось даже, что с окраины Ойкумены в их уютный мир ворвались толпы фантастических существ: лошадей с человеческими туловищами и головами. Так возник древний миф о кентаврах. Настолько уверенно себя чувствовали в седле эти непостижимые конники.

В течение весьма короткого по историческим меркам времени новые племена установили свое господство на всем Ближнем Востоке, разгромили тех, кто до этого был грозой всего цивилизованного мира. Имя этого народа на долгие века – почти на тысячелетие – стало синонимом воинственного, свободолюбивого кочевника, варвара из далеких северных стран. Древние греки и римляне звали их скифами.

Скифское нашествие в Переднюю Азию и Юго-Восточную Европу – часть мощного передвижения этносов внутри Великой степи, одного из первых, о котором имеются достоверные исторические знания. Но прежде чем рассказать о нем, давайте сделаем одно необходимое отступление.

Современному человеку близка и понятна мысль о том, что в Европе проживают народы по преимуществу европеоидной расы, а в Азии, в основном, – монголоидной, которая, как известно, делится на узколицых китайцев и широколицых круглоголовых монголов и тюрок. В древности же этническая картина Евразии была более пестрой.

Почти два тысячелетия до нашей эры на Дальнем Востоке прошли под знаком борьбы «черноголовых» ханьцев (предков современных китайцев) с «рыжими дьяволами», как древние жители Поднебесной называли своих ближайших соседей, населявших степные и горные районы на запад от Китая. Это были рослые светловолосые и голубоглазые люди с орлиными носами, совсем не похожие на окружавшие их монголоидные племена. Позже летописи «желтой империи» будут именовать своих белокожих соседей жунами или народом ди. А эллины и римляне на своих картах вплоть до первых веков нашей эры неизменно станут отмечать Страну Серов – нынешний Западный Китай, различая ее население и обитателей долин Хуанхэ и Янцзы. Похоже, речь идет об одном и том же европеоидном этносе, обосновавшемся на границах Поднебесной ^{{47, 50, 55}}.

Более десяти веков истинные китайцы, со свойственным этой нации упорством, методично вытесняли и истребляли своих расово непохожих конкурентов. Правда, иногда «рыжим» случалось брать реванш. Так в середине XI века до нашей эры на Северо-Западе Китая возникло княжество Чжоу, чье население составлял смешанный тип потомков китайцев и жунов. Князь этого государства Вэнь-ван силами, как сообщают древние хроники, «белокурых и черноголовых варваров»,имевших «сердца тигров и волков»,завоевал значительную часть Поднебесной.

Сын победоносного князя У-ван завершил дело отца, расширив территорию Чжоу до берегов обеих великих рек – Хуанхэ и Янцзы. В результате этнического смешения в Китае стали появляться люди с «возвышенными», то есть европейскими носами и пышной растительностью на лице (расовые признаки, совершенно не характерные для монголоидов). Даже некоторые китайские императоры предстают пред потомками с орлиными профилями, густыми бородами и бакенбардами ^{57}.

Впрочем, образование государства Чжоу не положило конец войне «черноголовых» с «белокурыми». Весь IX век и начало VIII столетия до нашей эры прошли под знаком борьбы этнических китайцев против европеоидных завоевателей. Последние были сильны и мужественны, но разобщены и малочисленны: 15–16 миллионам китайцев противостояло 300–400 тысяч жунов. Наконец, сплотившись, воины-ханьцы смогли нанести несколько чувствительных ударов своим врагам. Победа для жителей Поднебесной была столь значительна, что известный мудрец Конфуций полагал – не случись этого, китайцам «пришлось бы ходить непричесанными, застегивать одежду налево и испытывать иноплеменный гнет» ^{19}.

Естественно, что расовые войны в Китае могли вызвать определенные подвижки в среде прочих народов Великой степи.

Между тем пока голубоглазые жуны, или серы на Дальнем Востоке беспокоили китайцев, на противоположном конце континента, в Передней Азии ломали голову над тем, что делать с другими блондинами – киммерийцами.

Название «киммериец» широкой публике знакомо по фильмам про Конана-варвара, роль которого играет блистательный Арнольд Шварценеггер. Хотя голливудский «киммериец» Конан и размахивает огромным двуручным железным мечом, его реальные предки предпочитали воевать при помощи топоров, луков и боевых колесниц. В ближнем бою они активно использовали кинжалы.

Длинный, почти полутораметровый, обоюдоострый железный меч, так любимый кинематографистами, не столь удобное и эффективное оружие, как это представляется некоторым. Особенно для пехотинца. Чтобы обрушить его с силой на голову врага, недостаточно замаха на уровне собственного уха. Двуручный меч вращали перед собой, выделывая им фигуры в виде колеса или восьмерки, дабы придать смертоносному железу необходимое ускорение. Нанести им сильный удар, а уж тем более орудовать такой тяжестью в течение нескольких часов на поле боя было под силу только физически очень развитым и хорошо подготовленным воинам.

Наверное, поэтому в конце бронзового и начале железного веков в массовом вооружении большинства древних народов такие мечи либо уступили место более коротким (как у римской пехоты, например) либо оказались заменены боевыми молотами или топорами. Чекан, или секира на длинной рукояти – грозное оружие, одним ударом которого можно разбить щит врага, разрубить его шлем или панцирь. Тем более, умение ими пользоваться не требует столь долгой подготовки, как искусство владеть мечом.

Киммерийцы, подобно другим индоевропейским племенам, не были исключением из этого правила, предпочитая боевые топоры мечам. Кроме того, возможно, они были неплохими стрелками. Одна из дошедших до нас греческих ваз VI века до нашей эры, так называемая «ваза Франсуа», в сцене «Калидонской охоты» (ловля огромного легендарного вепря) содержит изображение человека, пускающего стрелу из лука, привстав на колено. На голове стрелка изображена характерная высокая шапка, верх которой слегка загнут вперед, – знаменитый фригийский колпак. Рядом надпись – KIMERIOS (киммериец).

Киммерийские племена жили на крайнем севере тогдашнего обитаемого мира – в районе современного Причерноморья и Северного Кавказа. Их пребывание в этих краях запечатлено и в географических названиях. В течение многих веков, когда о самих киммерийцах уже все забудут, Керченский пролив будет зваться Боспором Киммерийским.

Великий Гомер так описал эту землю:

«Там киммерян печальная область, покрытая вечно Влажным туманом и мглой облаков; никогда не являет Оку людей там лица лучезарного Гелиос…» ^{40}.

Климат Причерноморья в те века был, безусловно, холоднее, чем сейчас. Дунай замерзал, Азов и в значительной части Черное море зимой покрывались льдом. Не случайно теплолюбивые эллины-греки полагали, что где-то там, в киммерийских пределах, на границе Ойкумены расположен вход в Аид – царство мертвых. Но проживавшие на Южной Украине, в Крыму и на Кубани голубоглазые блондины приспособились к этим нелегким климатическим условиям (говорю без иронии). Они разводили лошадей и были прекрасными наездниками. История сохранила изображения скачущих на конях киммерийцев в своих знаменитых головных уборах, рядом с лошадьми бегут крупные охотничьи собаки. Их, возможно, тоже использовали в бою ^{{79, 90}}.

Главной ударной мощью армии киммерийцев, как и прочих индоевропейцев, оставались боевые колесницы – эти танки бронзового века. В VIII веке до нашей эры воины-блондины проникли в Закавказье (Геродот полагал, что они двигались, все время держась берегов Черного моря) и вышли на равнины Передней Азии. Поражения от киммерийцев потерпели ведущие державы того времени. Руса I, царь Урарту, бросил свою столицу на растерзание врагам и бежал в горы, а повелитель всесильной Ассирии Саргон пропал без вести после одной из битв с захватчиками. Разграбленными оказались Фригия, Вифиния, Лидия (государства, которые располагались на территории современной Турции). Разбитый наголову белокурыми пришельцами, покончил с собой царь Фригии Мидас, тот самый, которому приписывали способность легким прикосновением руки превращать любой предмет в золото. Его царство – Фригия, удачно расположенное на стыке Азии и Европы, торгуя чужими товарами, накануне этих событий успело сказочно разбогатеть. Не случайно мифический Мидас обладал столь редким волшебным даром. Впрочем, несметные сокровища не спасли процветавших фригийцев от ярости пришельцев с Севера ^{{45, 139}}.

Ассирийские хроники сохранили имена некоторых киммерийских вождей – Теушпы, Лигдамида и Шандакшатру. Прозвище последнего намекает на родство киммерийцев с легендарными индоариями, захватившими с помощью колесниц древнюю Индию. На языке ариев «кшатрий» значит «воин». Общность этих народов подчеркивают и солярные знаки, символы солнца, встречавшиеся как у киммерийцев, так и у других арийских племен. В том числе и незабвенная свастика.