Текст книги "Викториада (СИ)"

Автор книги: Игорь Осипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Я заглянул за угол. Насколько мне было видно, пара десятков мертвяков столпились в конце коридора. Часть из них пытались подняться по лестнице, но сверху им мешали накиданные в лестницу стулья (Молодец, Катюха, догадалась). Остальные, сменяя друг друга в каком-то хороводе, тыкались лбами в стеклянную дверь приемной.

– У меня есть шанс. – Я тенью переместился к дверям лифта. Ну, я так подумал, что тенью. Судя потому, что Антоха отделился от хоровода и с интересом уставился в мою сторону, тень из меня была так себе. Я мысленно выругался и стал ковырять ножом между раздвижными дверями. Вначале я даже воодушевился – резина уплотнителя совсем рассохлась, и через десяток секунд мне удалось просунуть в щель пальцы, потом я раздвинул двери сантиметров на десять, так, что смог просунуть уже плечо и ногу. Но затем двери стали насмерть. Там что-то заклинило и они больше не поддавались ни на дюйм. Я пытался просочиться в щель, но мои габариты этого явно не позволяли. «Это хорошо, что я еще в одной футболке».

– Опа-Стёпа, точнее Антоха. – Антон появился как чёртик из табакерки. Я так увлекся вскрытием шахты, что совсем забыл контролировать мертвяков. Он застал меня в очень интересном положении Вини-Пуха, застрявшего в норе Кролика, и радостно потянул ко мне ручки. Единственное, что я успел сделать – это оттолкнуть его свободной ногой. Антон с диким воем улетел в комнату отдыха генерального директора и, вторя ему, с дальнего конца коридора его поддержали с десяток глоток. Рискуя лишиться кожи, я выдрался из капкана, оставив лоскут футболки на шурупчике, и остановился посреди холла в подранной потной футболке со столовым ножом в руке. В который раз говорю себе за сегодняшний день: – Я в жопе! В комнате отдыха Антоха, по коридору на меня движется целая стена зомби, а в щель между лифтовыми дверями может протиснуться только котенок, причем очень маленький и очень худенький. Я под эту категорию ну совсем не подхожу.

Я судорожно огляделся. Идея пришла как-то сама собой. Где-то я ее видел… в кино каком-то…, наверное. На стене возле лифта, в небольшой нише за грязным стеклом виднелась катушка с пожарным шлангом. Я выхватил его и как мог прочно обвязал вокруг пояса, после чего схватил рядом стоящий стул и со всего маха саданул им по панорамному стеклу. Стул выскользнул из рук и улетел на улицу, а в лицо мне подуло вечерней прохладой. Первые ряды уже подошли к холлу, из дверей показался Антоха… Долго себя уговаривать, мне не пришлось. Короче, я прыгнул. Было ощущение, что я летел вечность. Затем сильный рывок перебил мне дыхание, и от этого потемнело в глазах. Через серую пелену я видел пролетающие мимо меня тела, и через шум в ушах слышал, как они с каким-то чавкающим звуком разбиваются об асфальт.

Я завис где-то между пятым и шестым этажом. Меня вдруг посетила мысль: «А что если длина пожарного шланга была бы чуть больше, то я чавкнул бы сейчас там внизу». Меня затошнило. Толи от мысли о встречи с асфальтом, толи от перетянутого живота. Я попытался подтянуться на руках, чтобы ослабить давление на живот, но это оказалось не так просто. Руки вспотели и соскальзывали с брезентового пожарного шланга. Я посмотрел вверх. Из разбитого окна на меня смотрели несколько мертвых лиц. Я чувствовал себя звездой на ёлке. Висишь-болтаешься, все на тебя смотрят и радуются, ручки к тебе тянут. И пока тебя с ёлки не снимут – так и будешь висеть. Я поежился. В ходе своих приключений я потерял всю свою теплую одежду, поэтому висеть звездой было очень зябко.

Вечерело. Солнце село за горизонт, раскрасив оранжевым закатом низкие облака. Мимо пролетела ворона, покосившись на меня, мерзко многозначительно каркнула и скрылась в сумерках. Смеркалось.

Глава 8

Мамочки, это папочка .

Я даже и не предполагал, что ночью бывает так темно. Не то, чтобы я не догадывался, что ночью темно, но не настолько же! Я болтался где-то между небом и землей и совершенно не видел, на какой высоте, словно плавал в чернильном ничто: внизу и по краям было не менее черно, чем наверху.

«Я вспомнил фильм!» Почему то эта мысль меня обрадовала. «Это «Крепкий орешек». Там мужик, как его, Брюс Уилис, на пожарном шланге прыгает с небоскреба. Прямо мой случай. А что было потом?» Это потом совершенно вылетело у меня из головы. Где-то сверху, практически у меня на макушке, снова каркнула ворона.

– Не подсказывай. Я сам!

Невидимая ворона обиделась и ухлопала крыльями куда-то в темноту.

«Вспомнил! Он там голыми пятками разбил стекло. Ну, если он смог голыми пятками, то мне в своих тяжелых ботинках сам Бог велел. Осталось только раскачаться, как маятник, и садануть ботинками по стеклу».

Но была проблема. В отличие от героя Брюса, который висел вплотную к стене, одиннадцатый и двенадцатый этажи нашей же высотки выступают над остальными метра на два. Поэтому я болтался в воздухе в полной темноте, меня уже ни один десяток раз перекрутило, и я совершенно потерял ориентацию. Короче, я просто не знал в какую сторону раскачиваться. У меня уже реально начала кружиться голова, потому что постоянное кручение и верчение без поддержки зрения ввело мой вестибулярный аппарат в полное безумие. Я периодически уже сомневался, что вверх вверху, а низ внизу. Но с этим вопросом у меня в руках был совершенный прибор времен Архимеда – отвес. Точнее я сам был этим прибором, что мне уже порядком надоело.

«С этим надо что-то делать. Или отпилить вторым столовым ножом, лежащим у меня в кармане брюк, натянутый шланг (первый я успешно потерял в момент моего эффектного полета), или же действовать эмпирическим путем, то есть методом научного тыка».

Я трезво рассудил, что перерезать свою нить Ариадны я всегда успею и начал дергаться как червяк на крючке, пытаясь раскачать свое бренное тело. Вначале я совершенно не видел результатов, но, в конце концов, мой вестибулярный аппарат смиловался надо мной и сообщил, что я предал своему телу какое-то маятникообразное движение. Но ничего не происходило. Я замер и, подождав пока мое качание не успокоилось, развернулся примерно на четверть круга и постарался повторить свои действия. Минут через пять мои старания были вознаграждены ударом затылка о стену. В глазах потемнело, если можно так сказать о полной темноте, но я радовался, что хоть таким способом нащупал то, что искал. С третьей попытки я развернулся как надо и успел увидеть приближение стены, сгруппироваться и, что было сил, садануть по стеклу ногами. Послышался звон разбитого стекла. Я зацепился ногой за верхнюю часть рамы и замер, боясь потерять эту точку опоры.

«Ну и что это мне дало? Стекло то я разбил, но длинны моей привязи хватало лишь на то, чтобы дотянуться ногой до рамы. А висеть вот так в раскорячку ничем не лучше, чем просто висеть. Если я в этой позе перережу шланг, то с тем же успехом навернусь вниз, как если бы я просто висел». В качестве приступа самокритики, я почувствовал себя полным дураком.

То есть я пришел к тому, от чего ушел. Мне надо подняться вверх метра на три и только после этого, вися на одних руках, раскачиваться и выбивать окно. Это действие для подготовленного гимнаста, а не для человека, который тяжелее системного блока ничего в жизни не поднимал, а подтягивался последний раз – в кресле на колесиках к компьютерному столу.

Для очистки совести я попытался. Подтянулся на руках максимум на метр и, кряхтя, продержался секунд пять. После чего сорвался вниз и больно дернул себя перевязью за поясницу. Больше подобных подвигов я совершать не собирался и смысла в этом не видел. Мне стало очень грустно. Значит, единственный способ прекратить это безобразие – это навернуться с высоты пятого этажа вниз и надеяться, что при ударе об асфальт я сломаю себе шею, а не ноги.

Мимо меня просвистело что-то большое и шмякнулось внизу. Я даже испугаться не успел. Испугался я чуть позже, когда второе тело, а это было именно тело – я успел заметить – зацепилось за шланг и, отскочив от него, пролетело буквально в сантиметре от моей головы.

– Эй, поаккуратней там! Если вы мертвые, значит, можете на голову людям прыгать?

Наверху замелькал луч фонаря, и из окна вылетело еще одно тело. На этот раз оно летело по широкой дуге, будто зомби, для более эффектного полета, решил сначала разбежаться, а уж потом прыгнул в окно. Там явно что-то происходило. Мелькал луч фонарика, слышались глухие удары и падения тел.

«Может это Катя сумела спуститься и теперь разбирается со всеми мертвяками в коридоре?» Я завопил во все горло: – Катя!!!! Я тут за окном!

Целых два луча мощных фонарей вытянулись из окна и, опустившись, собрались на мне, и я почувствовал себя самолетом в перекрестии зенитных прожекторов.

– Что это за Спайдермен на паутинке болтается? – Грубый мужской голос никак не мог принадлежать Кате. – А ну ка, мужики, тащите его наверх.

Я почувствовал, что меня потянули наверх, и уже через минуту стоял на дрожащих ногах, пытаясь распутать на поясе затянувшийся узел. Вокруг меня стояли четыре крепких мужчины в камуфляжной форме. В руках у них были тесаки, похожие на тот, который был у Кати, за спинами арбалеты или луки с колчанами стрел. Вокруг валялись десятки трупов.

– Катя наверху.

– Мы знаем. – Высокий мужик средних лет с погонами старшего прапорщика на плечах, засунул свой тесак в ножны. – Разбираем завал.

В конце коридора проворно работали еще трое военных. Они вынимали из лестницы стулья и аккуратно ставили их вдоль стены в коридоре. Через пару минут вниз по ступенькам спустилась Катя и, даже не посмотрев на меня, кинулась прапорщику на шею.

– Папка, как ты меня нашел? Я такая дура, что не предупредила тебя, но это все из-за него.

Все присутствующие посмотрели на меня, и взгляд их не был радостным и счастливым. Я только что распутал шланг и стоял с ним накинутым на пояс с концами в руках. Военные оставили стулья в покое и надвигались на меня с хмурыми лицами, а я уже начал подумывать: «А не завязать ли мне шланг обратно и стать поближе к более дружелюбной вороне».

Ситуацию разрядила Катя.

– Не-не, ребята, всё нормально. Я ему помогала сюда дойти. Потому что… потому что он… Ну, это очень длинная история.

Старший прапорщик хмыкнул и сделал пальцем круговое движение, после чего подчиненные бесшумно растворились в соседних комнатах.

– Значит, говоришь длинная история?

Катя кивнула и прижалась к плечу отца. Наверное, маленькой девочкой хочет побыть и такая валькирия.

– Но это не то место где я хотел бы услышать её. – Он достал портативную рацию из кармана разгрузки и, поднеся ее лицу, коротко произнес: – Сворачиваемся. Карета, подъезжай к зданию, мы выходим.

Потом мы долго спускались по лестнице. Везде валялись трупы, что говорило о том, что военным приходилось пробиваться на верхний этаж с боем. В холле покойников тоже заметно прибавилось.

Какое ощущение – почувствовать твердую почву под ногами и небеса не вокруг тебя, а над головой. Я даже остановился, чтобы вздохнуть полной грудью, но тут же получил толчок в спину, придавший мне направление к подъезжающей «Буханке».

Военные делали все быстро и четко. Закинули в багажник на крыше Катин велосипед, поставили в салон рюкзаки, и, загрузив наиболее ценный груз – это меня и девушку – заскочили внутрь. Машина взревела и, подскакивая на валяющихся повсюду трупах, набрала скорость.

Я забился в уголок за креслом воителя, Со всех сторон меня подпирали мощные, пахнущие потом тела бойцов. Совершенно не было видно, куда мы едем, фары выхватывали на дороге различные препятствия и водитель, совершенно не снижая скорости, маневрировал, так, что всех пассажиров кидало по салону из стороны в сторону.

– Так как ты меня нашел? – Катя сидела напротив меня, так же прижатая бойцами.

Старший прапорщик, сидящий впереди на сиденье пассажира, обернулся в пол оборота. Его стриженый затылок в тусклом свете приборной панели сменился на неожиданно молодой хитрый взгляд.

– Отцовское сердце почувствовало.

– Ну, пап, что ты из меня дуру делаешь? – Катя даже стукнула кулачком по подголовнику, от чего прапорщик чертыхнулся и почесал ушибленный затылок.

– Как же, сделаешь из нее дуру. – Пробурчал он себе под нос. – Датчик на тебе, пришлось из резервов изъять.

– Так ты за мной следил? – Катя не в шутку обиделась.

– Так я ж говорю – отцовское сердце. – Он развернулся к дочери, но видя, что девушка надула губки и шмыгает носом, сменил язвительность на примирительный тон. – Катюх, не дуйся. Как бы я тебя нашел? Ты же у меня одна. Это не от недоверия, а только на экстренный случай. А тут тебя нет и нет… Мы с ребятами и так пол города обскакали, чтобы на твой след выйти. Да и в небоскребе этом пришлось молодость вспомнить. – Он помассировал плечо.

– Ладно, пап, я не дуюсь – это ты меня прости, но по-другому никак. Этот придурок без меня пропал бы.

– А за этого придурка, – он покосился на меня, – мы попозже побеседуем.

Дальше все ехали молча. Я только ловил со всех сторон смеющиеся взгляды.

В тишине и темноте время становится вязкое, как гудрон. Я развлекался тем, что пытался высмотреть стрелочки на своих часах, но результат был такой же, если бы я разглядывал время отсюда, например, наКурантах или Биг Бене. Да и последний раз я на них смотрел возле своего дома, поэтому, могу констатировать только, что на работу я безнадежно опоздал. Не знаю, сколько прошло времени: может час, а может и два, но наконец-то машину осветили мощные прожектора, впереди раздвинулись тяжелые створки ворот и «Уазик», глухо урча двигателем, забрался в какое-то подземелье. Раскрылась задняя дверца, и бойцы шустро выскочили в огромный подземный гараж. Меня, без должного пиетета положенного гостю, вытащили за шкирку из салона и, подталкивая прикладами арбалетов, увели по коридору вглубь подземного сооружения. Единственное, что я успел рассмотреть, пока меня уводили, это то, что Катя активно жестикулируя, что-то объясняла отцу, а тот только улыбался и скептически кивал, толи, соглашаясь, толи, успокаивая дочь. Потом мне на голову натянули холщовый мешок и долго вели по коридорам. Зачем они это сделали – я не понял. Сквозь текстуру материи было неплохо видно длинные коридоры с множеством дверей, разветвления, над головой, жужжа и потрескивая, мерцали лампы дневного освещения. Такое ощущение, что под землей был целый город. Люди, как правило, в военной камуфляжной форме, причем независимо от пола, прижимались к стенам, давая пройти нашей странной процессии. В конце концов, меня завели в небольшую комнату и оставили посреди нее с мешком на голове. Я вжал голову в плечи, ожидая удара, но за моей спиной захлопнулась дверь, и щелкнул замок.

Я стянул с головы мешок. Маленькая комната, освещенная тусклой лампочкой накаливания. Железная сборная кровать, скрученный матрас на пружинной сетке, тумбочка, да табурет – вот и вся меблировка.

– Да… попал. Каменный мешок, с лампочкой Ильича под потолком. – В подтверждение того, что осветительный прибор видел Ильича лично и если не Владимира, то Леонида точно, лампочка мигнула и погасла. – Опять начинается!

В замке звякнул ключ и в луче света из коридора появились две массивные фигуры.

В голове звоночком зазвенела мысль: «Теперь точно побьют!»

– Едрить твою за ногу! Марья Семёновна, прошу прощения, сейчас сделаем, здесь всегда свет чудит. – Фигура пощелкала выключателем, затем оттолкнула меня плечом, взяла табуретку, поставила по центру комнаты, залезла и постучала пальцами по лампочке. И, о чудо, лампочка засветилась ровным светом.

Естественно в этот момент я пялился во все глаза вверх в ожидании данного чуда и словил «зайчиков» по полной программе. Пока пытался проморгаться и восстановить зрительные сенсоры, меня опять довольно бесцеремонно – я заметил, что тут со мной вообще не собираются церемониться – усадили на табурет.

– Раздевайтесь. – Голос был женским, бархатистым и довольно приятным. Таким голосом, наверное, надо в опере петь.

– В смысле? – Я все еще никак не мог восстановить зрение, но то, что позволяло увидеть – моей собеседницей была высокая, очень широкая в кости, правда, немного полноватая женщина лет пятидесяти.

– На коромысле. До трусов.

– До трусов, – проворчал я, – зачем ей вообще этот мордоворот, такая и сама прекрасно, кого хочешь, без трусов оставит. – Я стянул рваную футболку, оглянулся в поиске куда положить… не нашел и положил на пол. Стянул с себя ботинки, немного стесняясь, стащил джинсы. Ощущал себя новобранцем на призывной комиссии, пытаясь закрыть ладошками особо дорогие моему телу места.

Женщина обошла меня вокруг, поцокала языком. Заинтересованно осмотрела царапину на плече, потыкала пальцем в синее колено и кровоподтёки на пояснице и явно получила удовольствие от гримасы боли на моем лице. Поле чего закончила водить вокруг меня хороводы и остановилась напротив. Сложив руки на груди, посмотрела на меня сверху вниз.

– Рассказывай. – Голос ее был уставшим и, я бы сказал, немного скучающим.

– О чём? – Не понял я.

– О маме с папой… Где и при каких обстоятельствах получил данные травмы?

Тут до меня дошло, что Марья, как её там, Семёновна – это врач. Ну, это уже хорошо, главное, чтобы не патологоанатом… Хотя, проктолога я бы тоже не хотел видеть.

– Ударился… – Я показал колено. – Три раза.

– Оригинально. Одного раза было недостаточно?

– Так получилось

– А царапина?

– В лифте застрял. Вон, футболку порвал, когда выбирался. – Я указал пальцем на кучу грязной одежды под ногами.

Она кивнула, удовлетворенная объяснением.

– Сутки карантин. Если не обратится – можно выпускать. – Это было уже сказано не мне, а здоровяку – специалисту по лампочкам. Тот кивнул и вслед за докторшей вышел из комнаты, закрывая за собой дверь.

Я остался один посреди комнаты на табуретке в одних трусах – как дурак, в общем как все последнее время. В довершении всего лампочка снова мигнула и потухла. Кряхтя, я взобрался на табурет и постучал ногтем по стеклянной колбе. Метод ремонта оказался на удивление действенным. Свет снова включился. В этот момент дверь снова открылась, и в комнату опять зашел тот же мужик, только теперь он был с большим бумажным кулем. А я стою на табурете в одних трусах, держась за электрический провод, на котором висела лампа. Короче, до этого момента я был совсем не дурак.

– Лампочка… – я показал ему на осветительный прибор, с надеждой, что уж кто-кто, а он-то меня точно поймет.

– Ага… Только за шею не завязывай, дышать трудно. – Произнес он с интонацией знающего человека и положил куль на тумбочку. Это оказалась новая, камуфляжная форма. Прямо с иголочки. Даже складки еще не разгладились. Пока я разглядывал одежду, за спиной снова захлопнулась дверь, и щелкнул замок.

Вот я снова один. Вроде в тишине, тепле, но в голове сидела фраза докторши: «Сутки, если не обратится…». Сутки… через сутки все станет понятно, или мне уже будет все равно. «А мне и сейчас всё равно!»

Я со злостью раскатал матрас. Внутри лежало синее армейское одеяло, такое… с тремя черными полосками и подушка. Постельного белья не было. «Зачем тратить белье на потенциальный труп». В животе заурчало. «Собственно, как и на жрачку». Я улегся в кровать и накрылся одеялом с головой. «Как уснуть на голодный желудок?» Это была последняя мысль, перед тем, как я провалился в тяжелый сон со страшными сновидениями.

Глава 9

Подземелье гномов

Баба Зоя стояла в приоткрытых дверях своей квартиры и игриво грозила мне пальчиком. Её единственный глаз, почему-то в монокле, слеповато щурился на мою облёванную куртку, которая была, каким-то чудом на мне, и при этом дико вращался. Бабка визгливо хихикала и опустила свой крючковатый ревматоидный палец мне на ширинку. Я судорожно схватился за молнию, но штанов не было вообще. «А, да, я же их снял при осмотре» – успокоено подумал я и махнул Зое Иванне рукой. Ту же секунду квартира бабы Зои вместе со своей хозяйкой, с диким грохотом рухнула вниз. Я подбежал к проёму двери и выглянул наружу. Это была уже моя дверь. Я выглядывал с седьмого этажа, а одноглазая старушка тянула ко мне руки, стоя на бетонной плите. Я недоуменно почесал лоб, и рука наткнулась на торчащий прямо над переносицей черенок стрелы от арбалета. Стрела почему-то не вызвала у меня недоумения, она была естественной, как ухо или нос.

К бабе Зое, ковыляя и спотыкаясь, подошел Антоха и стал жаловаться на то, что я его больно пнул. Он задрал свой свитер и мне явились обширные трупные пятна на его бледном худом животе. Я оправдывался, что не со зла, но он только укоризненно качал головой, чем вызвал у меня острейшее чувство стыда. Все-таки Антоха мне ничего плохого никогда не делал, помогал всегда, по мере сил, а я такая свинья. Из-за тучки вышло солнышко, засветив мне холодным лучом прямо в глаза. Я зажмурился и услышал голос бабы Зои: «Подъём. Завтрак».

Я открыл глаза. Солнцем оказалась все та же лампочка, а баба Зоя трансформировалась в мужика-надсмотрщика. Он внимательно посмотрел в мои заспанные глаза, удовлетворенно хмыкнул и поставил на пол поднос. Пока я пялился на аппетитно парящую тарелку с кашей, дверь снова закрылась и лязгнула запором.

Есть хотелось неимоверно. Просто не есть, а жрать – тупо набить живот, хоть чем-нибудь, а тут… я вспомнил анекдот про котенка: «Вау, гречка!!!! Ещё и с молоком!!!». Я был примерно на этой стадии голода. Я схватил алюминиевую ложку, лежащую тут же на подносе, и, обжигаясь, запихал полную себе в рот. «Боже, как вкусно! Гречневая каша, на тушенке – это просто божественно». Язык я себе все-таки обжег. Прыгая на одной ноге, я пытался залезть второй в штанину своих джинсов и одновременно захватить вторую ложку этого небесно-божественного блюда. В конце концов, я решил сначала все-таки одеться – негоже выходить к завтраку без фрака – и, с явным сожалением, отложил ложку и сначала справился со штанами. Футболку я надел новую, камуфляжной расцветки – моя была безвозвратно порвана в битве в офисе – а вот берцы мне были явно велики, поэтому я натянул обратно свои зимние ботинки. «Вот теперь хоть на приём к королеве».

После завтрака я пребывал в благосклонном настроении. Мог бы, конечно, и повторить тарелочку кашки и стаканчик чая, но что-то мне подсказывало, что добавки мне не дадут. Было бы хорошо, если покормят сегодня еще разок. Сидеть-то еще до конца карантина чёрте сколько…

Снова лязгнул замок. Дверь отворилась, и в комнату зашли двое – мужик, ставший мне уже родным и отец Кати. Он поставил посреди комнаты табурет и сел, закинув ногу на ногу. Я почувствовал себя как на экзамене по интеграционной кибернетике. Мало того, что не выучил, так еще и не знаю, как выглядит учебник и преподаватель. Я заерзал на кровати под его колючим изучающим взглядом. Чтобы хоть как-то разрядить затянувшуюся паузу, потупив глазки, как красна девица на свидании, произнес: – Вроде еще не прошел карантин… Сутки, докторша сказала!

Мой охранник хмыкнул и произнес себе под нос: – Здоров же ты на массу давить – почти шестнадцать часов. – На что получил укоризненный взгляд от начальника и замолк.

– Извините, предыдущую ночь практически не спал, а потом такой день – я тщательно попытался подобрать слово и, наконец, его нашел – суматошный.

Тишина в ответ ситуацию совсем не разрядила, но в глазах мужика появились искорки интереса.

– Сергей, не знаю как вас по батюшке. – Я посмотрел на три звезды на зеленых погонах. – Товарищ старший прапорщик, я вам очень благодарен, что вы меня… нас… спасли. Тем более не совсем понимаю, где нахожусь. Не конкретно это место… Хотя, его я тоже не знаю. Я в глобальном смысле.

Прапорщик молчал, почесывая свой нос, наверное, решая, что со мной делать.

– Рассказывай.

Я смотрю здесь это любимое словечко. Докторша – «Рассказывай». Этот тоже – «Рассказывай».

И я начал… с самого начала, слово в слово, что я рассказывал Кате, только мой рассказ уже продолжился про приключения во дворах, кафе, и в высотке. Рассказ затянулся почти на час. И всё это время мой собеседник не проронил ни слова. Только когда я поведал о себе самом, только мертвом, хмыкнул и, обернувшись к надзирателю, что-то показал ему жестом. Мужик кивнул и вышел в коридор.

– Вот… Значит… Висю я на этом шланге и понимаю – кранты мне пришли. Наверх подняться не могу – там мертвяки, вниз тоже – разобьюсь к хренам собачьим. До стены не дотянуться. В общем полная жопа в ее лучшем эротическом проявлении. Ну, а дальше вы все знаете.

Зашел соглядатай, неся в руках обыкновенный планшет, который передал начальнику. Сергей Борисович поводил по экрану, некоторое время, что-то читая на экране, после чего выключил гаджет и вернул его обратно мужику возле двери. Тут прапорщик впервые заговорил. И это было не обычное для их тусовки под звучным глаголом: «Рассказывай».

– Зовут меня Сергей Борисович, можешь обращаться так или же, как ты уже заметил, товарищ старший прапорщик. Я здесь самый главный. Почему я – так уж исторически сложилось. Когда случился большой Песец, я был самым главным в смене и меня никто моей должности и звания не лишал. Место это – Мобилизационный склад-арсенал длительного хранения ГРАУ.

– А что такое ГРАУ?

– Перебивать старших по званию не по уставу. Да и по другим моральным принципам тоже. Я же тебя не перебивал?

– Извините. – Стушевался я и замолк, дав себе обещание, что теперь не пророню ни слова, пока меня не спросят.

– ГРАУ – это Главное ракетно-артиллерийское управление. Наш комплекс – это хранилище, обеспечивающее весь округ на случай какого-то катаклизма. И вот когда этот самый катаклизм случился – обеспечивать стало просто некого. Вот так и получилось, что этот огромный подземный комплекс стал последним нашим прибежищем. Здесь сохраняются остатки живой цивилизации в мире, в котором остались только мертвые. Мы, наверное, единственные выжившие. – Он сделал скорбное лицо – По крайней мере, я о других ничего не знаю.

Я, было, открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, который прямо распирал меня, но вовремя вспомнил о данном самому себе обещании.

– Вот поэтому я могу констатировать, Виктор, что ты патологический везунчик. Выжить в этом мире без оружия и подготовки, да еще и днём – просто невозможно.

– Новичкам везет, – пробурчал я себе под нос. – И потом, если бы не ваша дочь, вряд ли я продержался так долго.

Он улыбнулся.

– Это хорошо, что ты сам это понимаешь. Ладно, будем считать, что знакомство состоялось. Тебе надо еще досидеть карантин. Новый мир диктует свои правила.

– А почему же вы тогда пришли поговорить?

– Ну, если бы ты заразился, то изменения были бы уже заметны. Обычно через десять-двенадцать часов краснеют белки глаз и синеют ногти. Затем, часов через пятнадцать тебя бы свалила сильная головная боль. Потом ты бы потерял сознание и часов через двадцать – умер. Может и быстрее, но это зависит от того – куда тебя укусили. Ну, и на обращение ушло бы от десяти минут до получаса – у всех по-разному. У тебя после последнего контакта – он посмотрел на часы на руке – прошло уже почти семнадцать часов. Можно сказать, что пронесло. – Прапорщик ободряюще улыбнулся.

Я почувствовал, как груз, лежавший у меня на сердце, свалился. Стало как-то легко на душе. Хотя я и был уверен, что меня не кусали, но там кто его знает.

– Но наш разговор не закончен. – Сергей Борисович поднялся с табурета. – Очень много вопросов у меня к тебе. Я закоренелый прагматик и не верю во всякую чертовщину, переселение душ и другие «Абракадабры». Мне нужно реальное объяснение: кто ты и откуда. И если бы эту фантастическую историю частично не подтвердила бы моя дочь, думаю, эта беседа у нас не состоялась. Ладно, отдыхай. Сейчас придет доктор, возьмет кучу анализов, может быть что-то и прояснится. – С этими словами он вышел из комнаты, а мой соглядатай развел руки, мол, что поделать – закон, снова закрыл дверь на замок.

Ждать докторшу пришлось не долго. Марья Семёновна, с моим уже почти ж то родственником, мужиком с ключами (Он, кстати, Михалычем обозвался), вкатили столик на колесиках с множеством пробирок, колбочек и шприцов. Этот весь медицинский пыточный арсенал, любому внушал, как минимум, уважение, а меня так вогнал в настоящую панику. С детства боялся уколов и всяких ковыряний в моём горячо любимом организме.

На мои заявления, что пытки запрещены Женевской конвенцией, Мария Семёновна только улыбнулась.

– Больно не будет. Словно комарик укусит.

Знаю я ваших комариков. Оглянуться не успеешь, как залезут в такие места, о которых до этого момента даже не догадывался.

В общем, я был не далек от истины: у меня взяли кровь из пальца, из вены, сводили в туалет, где я, с перепуга, еле-еле, выдавил из себя пол баночки мочи. Затем залезли палками в нос и рот, а потом еще и поскребли ватной палочкой по нижнему веку, отчего слезы полились у меня прямо как у крокодила. Если я думал, что это все, то я глубоко ошибался – мне протянули пробирку, а когда я непонимающе захлопал слезящимися глазами, Мария Семёновна сама тщательно собрала текущие ручьем слезы и, удовлетворенно хмыкнула, закрыв её резиновой пробочкой. После чего меня оставили в покое на оставшиеся карантинных три часа.

Последние три часа прошли ужасно медленно и, соответственно, жутко скучно. Я уже был готов танцевать и петь песни, лишь бы как-то занять время, когда в дверях появился Михалыч. Я был ему рад как потерянному близкому родственнику.

На этот раз пыльный мешок мне на голову никто не одевал, поэтому я шел за своим провожатым по коридору совершенно свободно. Внешне я ничем не отличался от жителей этого подземелья: та же камуфляжная куртка, джинсы и сонный вид, но я затылком чувствовал обращенные изучающие меня взгляды. Так мы и шли до самого ангара… или шлюза, а скорее и того и другого в одном флаконе.

Огромное помещение меня просто поразило своими размерами. В первый раз я его толком не разглядел: уставший был, да и мне почти сразу натянули мешок. Зал размером с половину футбольного поля был практически весь заставлен какими-то коробками, ящиками, бумажными мешками. Ближе к толстой противоударной гермодвери стояли уже знакомый мне УАЗ-буханка, огромный бортовой грузовик «Урал», и восьмиколесный БТР. В углу почти полностью заставленный ящиками виднелся вертолет МИ-2 со снятыми лопастями. Все это богатство превратили в настоящий лабиринт, в котором без провожатого я бы почти сразу заблудился. Это было похоже на подземелье, в которые гномы стаскивали все свои богатства.

Бредя за Михалычем, я спотыкался и натыкался на углы ящиков, так как постоянно крутил головой, пытаясь понять, что хранится в этих бесчисленных коробках, ящиках, мешках и картонных упаковках. То, что я успел прочитать и осознать – в этой пещере Алладина находилось практически всё. ВСЁ – в полном объёме этого короткого слова.