Текст книги "Сказы и байки Жигулей"

Автор книги: Игорь Муханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Расщелина в скале

Про горбатого Ивана Старцева, подгорского пастуха, которого люди не по чёрствости своей, а, скорей, по привычке Горбушкой звали, хотите историю послушать?

Пас как-то раз Иван Старцев овец. А дело было в мае, в пору цветения, в самые, как говорится, соловьиные дни. Вот заслушался Иван этих самых соловьёв и не заметил, как овцы его в расщелину юркнули и в ней исчезли. Расщелина та в скале была, в сажень длиною, и находилась возле Белой горы. Иван в этом месте не раз пас овец, а расщелину ту заметил впервые.

Долго ждал Иван, когда овцы вернутся, но так и не дождался. Приник он тогда к расщелине ухом и услышал музыку, звучавшую в её глубине. И ладаном или чем-то схожим сильно из той расщелины пахло.

Впрочем, это к делу не относится: овец-то всё нет! Вот и говорит Иван своему помощнику, Фомке-подпаску:

– Обвяжусь-ка я верёвкой и в ту расщелину спущусь. А ты крепко конец её держи. Долго не буду возвращаться, со всей силой тяни!

Спустился Иван в ту расщелину, по узкому ходу прошёл и в каменной горнице очутился. Видит: горят в её середине три сальных свечи. Чуть поодаль, на соломе незнакомые парни в серых кафтанах сидят. Увидели те парни Ивана и приветливо так ему заулыбались…

– Кто вы такие? – спросил их Иван.

– Мы твои овцы, хозяин: неужто нас не признал?

Ивана аж пот от удивления прошиб! А парни его к себе, на солому приглашают:

– Иди к нам, хозяин, малость отдохни. Сам-то гляди, как переменился, каким красавцем стал! И куда только прежний твой горб подевался?

Потрогал Иван свою спину – и впрямь нет горба...

Радостно стало у него на душе. Так радостно, как никогда в его жизни и не бывало. Хотел было Иван что-то приятное парням тем ответить, как вдруг потащило его со страшной силой назад, по тёмному ходу. Это, оказывается, Фомка-подпасок, обеспокоенный долгим отсутствием Ивана, его за верёвку тащил!

Только вытащил Фомка-подпасок Ивана на свет, расщелина в скале возьми да и сомкнись. Словно её и не было вовсе!

Местные старожилы утверждают, что под горами Жигулёвскими целая подземная страна имеется, живущая своей, особой, непонятной для простого смертного жизнью. И будто бы раз в год, по весне открывает та страна свои двери, чтоб свежего воздуха в свои горницы впустить. Вот в такую-то дверь, видать, и попал жигулёвский пастух Иван Старцев!

А пропавших в расщелине овец потом долго по всей округе искали, да так и не нашли.

Совет седых старцев

В неурожайный год, когда люди лепёшки из берёзовой коры ели, забредал, сказывают, в село Подгоры фокусник-иноземец. Имелся у него лоток на ремне, на каком городские продавцы свой товар носят. Ходил тот фокусник по селу, клянчил старые вещи. Причём, самые ненужные, только в утиль и годные.

Один мужик вынес ему рваные калоши. Фокусник положил их на свой лоток, и калоши ожили. Превратились в двух молодых приказчиков в долгополых кафтанах. Стали те приказчики братьями себя называть, планы великие на будущее строить.

Собрались, понятное дело, вокруг лотка того люди. Стоят, глазеют. Кто-то бросил на лоток ещё медную, позеленевшую от времени пуговицу – она в статную барышню превратилась.

Братья-приказчики тут же ухаживать за ней принялись. Букеты цветов, торты в круглых картонных коробках – откуда всё это и взялось? Наконец, бросились братья той барышне в ноги, стали руки её просить.

Выбрала барышня младшего брата – бог знает, почему. Все зрители думали, что старший брат на младшего обидится – ан, нет. Недаром, видно, братьями были, одной пары калоши!

Стал старший брат свадьбу готовить, питьё и всякую снедь покупать. Заказал барышне модное подвенечное платье, а брату – чёрный костюм. Уже и со священником день и час венчания братья обговорили, как вдруг кто-то бросил на лоток камень. Превратился тот камень в разбитного парня в красной рубахе. Увидел он красивую барышню и нагло осклабился!

Стал парень к барышне приставать. Братья, известное дело, за неё вступились, да только сильней их парень тот оказался. Сбросил он братьев с лотка. Упали они на землю и снова в калоши превратились.

А барышня-невеста, видать, шибко младшего брата любила. Заплаксивела она, как осенняя туча, и бросилась следом за ним. Не успела коснуться земли, как в медную пуговицу превратилась!

Вот так, трагически, спектакль вещей и закончился.

Поклонился фокусник подгорцам, за внимание, к его искусству проявленное, поблагодарил. И направился по дороге в село Рождествено.

Говорят, рождественцы, послушав совета седых своих старцев, проявили завидную находчивость. Положили они на лоток тому фокуснику кусок от мельничного жернова да пшеничный колосок.

Явленная всем на удивление мельница молола три дня и три ночи. Мука получилась высшего сорта. Спасла она в тот неурожайный год не только село Рождествено, но и все окрестные сёла, в том числе и Подгоры.

Трёхглавый дракон

Жил лет сто тому назад в селе Подгоры юродивый Сашка, неудавшийся сказитель. Неудавшийся, потому что знал и рассказывал всего лишь одну сказку – о трёхглавом драконе. Зато какую! Прилетал будто бы трёхглавый дракон каждую ночь в заброшенный сарай на краю села, где Сашка жил, съесть юродивого пытался.

Обитал тот дракон где-то в подземелье. Зубы у него были, как колья, из каждой пасти огонь трескучий валил. Сашка с тем драконом деревянным мечом сражался, до рассвета все три головы отрубить ему успевал. Да только вырастали у дракона, как в сказке и водится, новые головы, и опять и опять прилетал он в заброшенный сарай.

Сказка сказкой, а жутко, дуром кричал Сашка каждую ночь. Будто бы его и впрямь невидимый кто-то терзал. Корчился на соломе, как на сковородке червяк... Одно слово – юродивый!

Продолжалась эта история не один десяток лет. Но вот сменился в подгорской церкви священник – приехал на место старого молодой. Ох и невзлюбил новый священник юродивого Сашку! Стал против него активную пропаганду вести. Сашка этот, дескать, бесами одержим, большую беду на село навлечь может. Необходимо срочно прогнать его из села.

Убедил, в конце концов, новый священник местных мужиков. Посадили они Сашку в лодку, отвезли на другой берег Волги и там оставили. Иди, дескать, куда глаза твои глядят!

Отвезли мужики Сашку на рассвете. А на другой день, ближе к обеду, в Жигулях землетрясение началось. И умудрённые опытом старожилы такого землетрясения не помнили. Словно бы чудовище какое под землёю проснулось. Зашевелилось, заскребло во тьме когтями, пытаясь сбросить со своего хребта толстые пласты земли!

Больше суток жигулёвскую землю трясло. Поплыли тогда – куда деваться? – суеверные мужики за Сашкой. С новым священником и советоваться по этому поводу не стали. «Это нам за Сашку наказание послано, – рассудили. – Испокон веков на Руси юродивых не трогали, последним куском хлеба с ними делились!»

Отыскали, слава Богу, за Волгой Сашку, привезли его обратно в село. И вскоре – хотите, верьте, хотите, нет! – землетрясение прекратилось. Уснуло под землёй опасное чудовище, перекипело, по непонятной причине, в своих безумных желаниях.

Дожил юродивый Сашка до девяноста с лишним годков. Даже у тех мужиков, которые ему в сыновья по возрасту годились, давно уже кожа заголубела. Сидя на завалинках своих домов, и жарким летом кутались они в овчинные тулупы. А Сашка, как в детстве далёком, всё босиком по снегу ходил!

Но вот настала такая ночь – Сашка первый раз в жизни дуром не кричал. Крепко, как все, проспал короткую летнюю ночь. Вышел, чуть развиднелось, из сарая и смеётся:

– Баста. Нет больше трёхглавого дракона.

– Ты, что ли, Сашенька, его одолел? – прыснули в кулак шедшие мимо бабы.

– Нет, не я: от старости умер!

В тот же самый день сходил Сашка в церковь, поставил Богу свечу и под вечер, повалившись в мягкую дорожную пыль, умер.

Народ его смерти ой как испугался. Ожидал, верно, что снова землетрясение начнётся. Ан, нет: миловал Бог!

Скорое наводнение

Игнат Горшков, фартовый парень, влюблённый в свою соседку Акулину Медякину, с утра был не в духе. Ещё бы! Жалко ему было родного брата Ивана, которому изменила жена. Чёрная, как уголь, правда! Сырой, как подызбица, ветер! Плач жалеечный над осенним жнивьём!

Парашка, жена его брата, была бабой телесатой, всеми своими достоинствами весьма на Акулину похожая. Ох уж, эта Акулина, барыня-сударыня деревенская! Общительная такая, со всеми приветливая. Вечно возле неё какой-нибудь хахаль приезжий крутится… Не женщина – чудовищный василиск!

И он, Игнат, тоже хорош. Разгуслярничался, как Садко, несуществующую взаимность где-то увидел. Даже жениться, глупый, решил. Прочь Акулина – вторая Парашка. Покажет Игнат Горшков всему свету, как надо пасху души ледяным фактом лечить!

С такими вот мыслями вышел Игнат ранним утром во двор, а вернее будет сказать, выбежал. Куры, искавшие в траве, бросились врассыпную. Достав из колодца воду, Игнат вылил её без остатка на себя…

Неподалёку от колодца росла ива, похожая на зелёный фонтан. Игнат решил её срубить. Повернулся, чтобы идти в сени за топором, и так и застыл на месте. На крыше его дома – о, все святые земли русской! – лежало судно…

Размеры судна были морские, оно лежало на боку. Его днище, пропитанное смолою, глубоко врезалось в конёк. Паруса на всех трёх мачтах были приспущены, как это бывает в траурные дни...

Игнату стало не по себе. Он ясно услышал, как плещутся вокруг его дома волны. Запах разлагающихся водорослей ударил Игнату в нос. И замелькали блики, как рыбёшки...

*

«Беда, капитан, – услышал Игнат голос на судне, чувствуя себя, как на морском дне. – Наш «Аргус» сел на мель!»

«А каков за бортом ветер?» – спросил другой голос.

«Пять или шесть баллов,  капитан».

«Тогда смело поднимайте паруса. Обшивка судна достаточно прочна для любого тарана!»

«Нельзя,  капитан. Скала, на которую мы сели, в смежном с нами мире – дом. Мы можем снести его до основания».

Послышалась лёгкая брань, молотковая дробь бегущих по палубе башмаков. Три раза ударили в колокол – громко и тревожно. Затем сердитый голос спросил:

«Однако, что же нам делать?»

«Обитателя этого дома сильно любят, капитан».

«Почему вы так решили?»

«Посмотрите, как ярко цветут вокруг его дома лилии, и как их много в этом пустынном на многие мили месте!»

«Стало быть...»

«Да, да, капитан: мы можем ожидать в самом скором времени наводнения!»

*

Игнат, как только речь зашла о любви высокой, прямо-таки буколической, тут же загрезился. Воскрес духом, засердцезвонил, ощутил прохладу быстрого воздушного течения в сторону избы Акулины. Судно при этом подскочило вверх, как от сильного наводнения, и, распуская на ходу паруса, понеслось над жигулёвскими просторами…

Но Игнат ничего этого не видел. Он распял себя на заборе, пытаясь пробиться взглядом сквозь заросли малины. Ещё бы! Из соседнего двора неслась тихая нежная песня. Это Акулина, зная, что за ней наверняка подглядывает Игнат, таланилась перед ним, срезая к завтраку зелёный, как древняя медь, лук.

Два солнца

Жили в Жигулях Корней да Прокопий, двое неразлучных друзей. Солнца восход вместе встречать любили. За то, что до самой земли ему кланялись, солнцепоклонниками в краю своём прозывались.

Раз пошли друзья на Каменное озеро рыбачить. На берегу девицу с ведёрцем в руке повстречали. Взглянешь и мельком на её лицо – покрыть горячими поцелуями захочешь!

Алиной девица назвалась. Воду в избу свою без устали носила. Домой идёт – смеётся, обратно возвращается – плачет.

– Поведай нам своё горе, – друзья попросили. – Авось и поможем!

– Мечтаю я солнце домой принести, – Алина отвечает. – Несу – оно в ведёрце так и сверкает. Только за порог переступлю – тут же гаснет!

Удивились друзья такому занятию, для них – беспричинному. А Алина отнесла в очередной раз воду и кричит им с пригорка:

– Наконец-то я солнце поймала!

Заглянули друзья в её ведёрце и карася желтобрюхого увидали. Показали они Алине солнце настоящее, в окошке сверкавшее. Та смотрит на него и не видит – как бы шоры опускаются на глаза. Встаёт перед ведёрцем на колени и молится карасю.

Поняли тогда друзья, что Алина Озеровиком, на дне Каменного озера живущим, заворожена. Решили они вызволить её из беды.

– Спущусь я с Алиною на дно, а ты меня крючком за штанину зацепи и на берегу ожидай, – просит Прокопий Корнея. – Три раза за леску дёрну – тащи скорей из воды!

Сомкнулись за Алиной с Прокопием воды, как двери стеклянные. Друг на дружку посмотрели – один другому рыбой привиделся. Прокопий Алине – язьком, а она ему – плотвицей.

Заработали они плавниками что есть мочи, стали на дно озёрное спускаться. Семь заборов из водорослей густых преодолели и розовую раковину увидали. Та раковина теремом оказалась. Нашли они Озеровика в зале двусветной, осетрами-камердинерами окружённого. Каждый осётр – бревно морёное, тонкой резьбой белеющее. Кресло Озеровика из угрей, как из толстых прутьев, сплетено. Борода подводным течением в окошко выносится, и конец её за семь вёрст зеленеет. На голове Озеровика – венок из кувшинок. Сидит он в кресле и тело своё, в кольчугу из ракушек одетое, карасиным солнцем обогревает.

– Пошто, житель земного мира, посланницу нашу от родины отвращаешь? – спрашивает Озеровик у Прокопия.

– Полюбил я Алину крепче крепкого, – признаётся Прокопий. – Хочу её у тебя, твоё мокрейшество, выкупить. Скажи, что желаешь за неё получить?

– Подарил бы я тебе плотвицу эту, о сухом солнце возмечтавшую, – отвечает Озеровик, – да не могу: она Щуке на ужин обещана. Плыви, если хочешь, к ней: авось и сторгуетесь на чём-нибудь!

Отправились Прокопий с Алиной к Щуке. Та выслушала их и только ртом своим утячьим защёлкала:

– Хочешь плотвицу в свой мир заполучить, оставайся вместо неё у меня!

Потрогал Прокопий крючок, за штанину зацепленный, и согласился.

Но Щука – существо хитрое. Позвала она рака-слугу. Тот приполз и клешнёю, как цирюльник ножницами, вокруг Прокопия заработал. Леску, конечно, тут же и перерезал!

– Что, не передумал? – заблестела глазами-бородавками Щука. – В последний раз тебя спрашиваю!

Посмотрел Прокопий на Алину и белую лилию, лепестками на ветру трепетавшую, увидел. Жалко ему стало её. «Пущай Алина вместо меня солнце земное увидит!» – решил про себя.

Щука раскрыла пасть и проглотила Прокопия. Только живот в сладкой истоме расслабила, как в воде крючок с насадкой мелькнул. Метнулась Алина в отчаянии за тем крючком, Щука по привычке за ней, и вытащил их Корней обеих на берег. Распорол он щучье брюхо – Алина с Прокопием живые и невредимые из него вылезли!

Поглядела Алина в небеса – щёки её бледные так и заснегирились. Сходила за ведёрцем и выпустила в озеро карася. «Знаю теперь солнце небесное», – ему на прощанье сказала.

Расцвела красотой Алина пуще прежнего. Поглядишь на неё, и словно хрустальный шар, в котором столепестковая роза краснеет, увидишь!

 Помутился разум у друзей, захотели они на Алине жениться. Подступились и требуют:

– Выбирай себе друга сердечного!

Смотрит Алина на друзей, а у самой губы так и шепчут молитву. Видит не друзей, а восковые свечи саженные, в честь самого солнца ярко горящие. Всякому встречному тепло и свет дарить те свечи готовы. Возможно ли какой отдать предпочтение?

А друзья никак уняться не могут – делить Алину принялись. Дракой такое облако пыли подняли, что на небе среди дня ночь приключилась!

Испугались друзья такому затмению солнечному, для них – беспричинному. Схватили ведёрце и давай им воду из озера черпать – карася желтобрюхого ловить.

– Хоть карась – солнце и не настоящее, – размышляли, – а всё светит!

Ловили-ловили, и вместо карася окунька краснопёрого поймали. Выпрыгнул тот из ведёрца, о берег хвостом ударился и пареньком обернулся. Взгляд – колючий, голос – канючий, походка – вертлявая, а голова – дырявая. Прочихался паренёк от пыли и заявляет:

– Я – Васёк-окунёк. Не стыдно ли вам чужую невесту делить? Алина с малькового возраста за меня посватана!

Хотели было друзья Васька-окунька обратно в озеро скинуть, да Алина вступилась за него:

– Правду говорит полосатый. И негоже мне от судьбы своей горькой бежать!

Поклонилась Алина Корнею и Прокопию до самой земли, взяла Васька-окунька за руку и в избу свою повела. Вскоре и пыль улеглась, солнца круг обозначился, старая сказка окончилась, а новая – началась.

Герой Крымской войны

Шёл к себе на родину, в Екатеринбург, солдат, на остатное житьё возвращался. Георгиевский крест на груди, а сам – сплошная рана. Ухайдакала, видать, совсем нелёгкая служба мужика!

Дойдя до села Большая Царевщина, напросился солдат в одну избу переночевать.

Ночью случился с ним жар, и довольно сильный. Однако ни врача, ни ветеринара в селе том не нашлось. Пролежал солдат в полном беспамятстве пару деньков и скончался.

Случилась эта история летом, в покосные дни. И мужики, и бабы до первых звёзд на лугах косили. Схоронили солдата добрые люди кое-как, и на том, как говорится, спасибо!

Зато три ночи подряд на кладбище из пушек палили, барабаны били и трубы играли.

«Вечная слава герою! – кричали бесчисленные голоса, неизвестно чьи. – Вечная слава герою Крымской войны!!»

Чудо-рыба

В солнечные правремена, как утверждают подгорские предания, жила в Каменном озере чудо-рыба. Глаза – изумруды, чешуя – зеркала, плавники – тонкий батист. Каждый вечер, лишь только медовый месяц над лесом показывался, закипала озёрная гладь, и объявлялись на берегу четыре бобра. Не спеша, вразвалку несли они в поля камышовый коврик. На коврике том чудо-рыба возлежала, светясь, как разноцветный фонарь. Подгорцы к ней, как к заозёрному богу относились. Издали полюбуются, радость благодатную в сердце получат и по избам своим разбредутся. Никаких неумильных поступков по отношению к чудо-рыбе не совершали. Всякое семисложное дело проще простого решать умели. Птицы клевучие да звери рыкучие в дружбе с подгорцами жили. Не говорили подгорцы, а рекли. Алатырь-камень, зарытый в Жигулях ещё при царе Горохе, знавали. Жили по триста лет и с песнями умирали. Про то подгорские предания говорят. А уж сколько в них правды заключено, пусть каждый сам решает.

*

Случилась эта история уже в наши, покорившие аэропланом небо времена.

У фельдшера Казарина из села Рождествено заболел его единственный сын Илья, гимназист. Заболел какой-то странной болезнью. Всё мнит себя замурованным в бетонном подвале, пугается, плачет, кричит. Сначала фельдшер пытался лечить своего сына сам, а после к помощи видных самарских врачей обратился. Не помогло. Илья сох на глазах, и на третий с начала болезни месяц погрузился в какой-то реликтовый бред.

Фельдшер, сельская знать, большие надежды на своего сына возлагал. Мечтал видеть его юристом, с деньгами и положением. А тут вот такая беда случилась, такая беда!.. Нафабренные усы фельдшера, торчавшие по тогдашней моде концами вверх, вскоре, как вымоченные в воде, повисли.

Раз, в самый разгар болезни сына, проходил фельдшер мимо скамейки, на которой грелся на солнце хилый старик. Село Рождествено большое – фельдшер помнил по имени далеко не всех. Окликнул его старик, попросил поднять клюку, упавшую на землю. Фельдшер поднял.

Домой идти не хотелось. Фельдшер подсел к старику, разговорился. А тот, словно ребёнок малый, всё к сказкам да небылицам в разговоре тянется. От него-то и услышал фельдшер впервые предание о чудо-рыбе. И только носом в ответ заорганил – он, человек крещёный, языческие бредни всегда осуждал!

А ночью приснилась вдруг фельдшеру чудо-рыба, какой старик её описал. Уставилась на него пилюлевидными глазами и такое человечьим голосом изрекла: «Хочешь, чтоб выздоровел твой сын Илья – вырой в огороде новый колодец!»

Фельдшер над таким сном сначала только посмеялся. Но и впрямь надо было рыть новый колодец: старый-то совсем пересох! Чудо-рыба в этом была совершенно права. И хоть не был фельдшер суевером, а всё же тайным, скрытым в сердце умом подумал: «А вдруг?..» Короче говоря, нанял фельдшер землекопов и вырыл колодец.

К тому времени Илья уже совсем задалеченный, с полузакрытыми глазами в постели лежал. Стал фельдшер, ругая себя за суеверие, поить его водой из нового колодца – не помогло. Плюнул и перестал. А дня через три пошёл, уже для хозяйственных нужд, за водой и зачерпнул из колодца матросскую бескозырку. Наверняка соседские мальчишки подбросили!

Увидел случайно ту бескозырку Илья – замычал, как телёнок, и восковыми ручонками к ней потянулся. Надел бескозырку себе на голову – и в первый раз за долгое время болезни улыбнулся!

Вскоре Илья и совсем от своей болезни поправился. С матросской бескозыркой – словно она заколдована была! – ни на минуту не расставался. А как стал ему отец снова про юридический факультет университета долдонить, сбежал. Плавал сначала юнгой на пароходе, а спустя много лет и до капитана торгового судна дослужился.

Объездил Илья весь белый свет. Видать, есть судьба у человека. А жила ли в солнечные правремена в Каменном озере чудо-рыба – кто ж её знает?