Текст книги "Сказы и байки Жигулей"

Автор книги: Игорь Муханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Изба-фонарь

Говорят, просторную, в шесть окон избу пономаря Власия из села Рождествено, что как раз напротив тамошней церкви стоит, однажды ночью на Мордовой поляне видели. Это в десяти-то с лишним верстах от села Рождествено!

Говорят, унес её в такую даль великан. Легко, как пушинку, положил избу на ладонь, так что ни одно брёвнышко, ни одна дощечка не скрипнула, и понёс. Пономарь-то Власий, говорят, больно книги читать любил. До третьих петухов, затеплив три восковых свечки, читал. А великан в ту ночь на Мордовой поляне что-то искал. То ли обронил что своё, то ли клада, зарытого в землю, домогался. Великану тому, видать, посветить нужно было. Вот он избу пономаря, одну на всё село светившую, вместо фонаря и употребил!

Долго искал великан на Мордовой поляне, и вдруг одолело его любопытство. Заглянул он в окно и увидел пономаря, склонившегося над книгой...

«Золото, зарытое под Жигулями разбойниками, грабежом и насилием ими добытое, до последнего колечка чертям принадлежит. Потому домогающийся кладов жигулёвских есть тать, и обрекает он себя на муки в кромешном аду...» – читал, шепелявя, пономарь.

Затрясся, услышав такое, великан. Он, если сказать по правде, золото, зарытое под Жигулями, в ту ночь искал!

В три прыжка одолел великан путь от Мордовой поляны до села Рождествено. Избу пономаря на прежнее место поставил и исчез. И долго ещё жители окрестных сёл слышали стук зубов великана. Словно тройка лошадей, везущая гусара на свидание, скакала по мостовой!

А пономарь-то, говорят, о случившемся и не знал ничего – так зачитался. А как узнал, то с неделю не показывался никому. В посте и молитве дни свои проводил.

Сомы глубокого омута

К сожалению, снова приходится рассказывать историю о призраках. Да и как быть иначе, если два призрака, более двух сажен высотой, не одно десятилетие пугали мирных подгорцев, каждую ночь появляясь на восточном склоне горы Манчиха?

В руках у этих призраков-великанов был бредень. По высокой траве, как по воде, натружено дыша, они всю ночь совершали длинные заброды. Из разговоров призраков между собой было известно, что когда-то, во времена великанов, под горой Манчихой протекала Волга-река, и в глубоком омуте водились крупные сомы. Вот этих-то самых сомов они и хотели выловить себе на уху!

Призраки оказались существами миролюбивыми. С людьми, не убоявшимися их внешнего вида – что-то вроде дыма в бутылке! – призраки охотно вступали в разговоры. Но всё же такие необычные соседи были подгорцам явно не по нутру, и они делали всё возможное, чтобы отвадить призраков от родных мест.

Какие только средства для этого в ход ни пускались! Например, ловили огромных, пудов на шесть, сомов и клали их на пути призраков. Вынимая сомов из мотни, те только чавкали своими большими, как купеческие кошельки, ртами:

– Опять, вишь, малька поймали!

И снова продолжали волочить свой бредень по траве.

Однако не мудрость девятизначная избавиться подгорцам от тех призраков помогла, а самый обычный случай. Один прибылой мужик, родом из-под Камышина, решил устроить возле горы Манчиха бахчи. Посадил арбузы – овощи, требующие тепла и солнца больше, нежели способен дать жигулёвский край. Но всё же арбузы поднялись, пустили плети и в августе принесли звонкие тёмно-зелёные плоды. Как-то раз на них случайно набрели призраки и раскололи ночную тишину своими трескучими голосами:

– Кум, смотри: рыбья икра!

– Да какая крупная. Верно говорю – сомовья!

– Заберём-ка её домой. Пустим в бочку с водой и сами вырастим, каких надо, сомов.

– Дело, кум, говоришь!

На следующее утро ни одного арбуза среди кружевной листвы не нашли. Но никто, даже сам хозяин бахчей, об этом нимало не горевал. Потому что с той самой ночи два призрака-великана, не одно десятилетие пугавшие мирных подгорцев, навсегда исчезли с восточного склона горы Манчиха.

                      Это было давно,

                      да забыть мудрено.

Три подарка

Жил в селе Подгоры мальчик Ванюша, мечтатель и фантазёр. Было ему уже более десяти лет, а камушек-блестяночку на дороге поднимет и любуется им день-деньской, как малое дитя.

Раз пронёсся над Жигулями страшный смерч. Никого в селе не потревожил, один Ванюшин дом набок повалил. Окнами в небо глядеть заставил, а дверью – в землю!

Матушку Ванюши куда-то унёс. В одеяло из пыли завернул и унёс. Дом Ванюша с отцом на прежнее место поставили, а матушку так и не нашли.

Женился, пришло время, отец Ванюши второй раз. Мачеха себе на уме попалась. Привела вместо приданого паршивую корову. Глаза – озёра пересохшие, бока – в репьях и навозе. Била её плёткой-шлепугой три дня (корова де у неё лучший сарафан съела!), а на четвёртый устала. Наказала отцу и сыну в лес корову спровадить, из леса – лишь шкуру её принести.

Повели отец с Ванюшей – куда деваться? – паршивую в лес. По дороге малина ягодой закраснела. Отец желанью утробному поддался, а Ванюша – нет. Знай себе, в небо глядит, облаками да птицами любуется!

Идёт корова впереди, Ванюша – сзади. Пятна на её боках золотом отливают, каждое пятно – с каравай. Солнечные зайчики по ним бегают, бабочки летают – цветные корабли… Залюбовался Ванюша этой картиной и красавицей паршивую корову назвал. Глядь, а та шкуру сбросила, девицей-купавой обернулась!

– Здравствуй, Ванюша, – говорит. – Я – дочь Океана, обращённая твоей мачехой-колдуньей в корову. Разглядел ты во мне красавицу – снял заклятие злое!

Ванюша стоит, удивлённый несказанно. А дочь Океана продолжает говорить:

– Живу я на острове в океане. Побывай, Ванюша, у меня. За то, что красоту в паршивой корове разглядел, три подарка получишь!

– А как тебя найти?

– Коровья шкура поможет тебе в этом!

Сказала так дочь Океана, в птичку обратилась и улетела.

Вскоре и отец вышел из малины, поглаживая от удовольствия свой живот. Коровью шкуру увидел – способностям сына удивился. Взвалил ту шкуру на плечи и домой зашагал.

Ванюша о том, что случилось, ни гу-гу: злой мачехи боится! А та шкуру на забор повесила и ходит возле неё, как часовой. Словно загадку какую разгадать хочет, да не может!

Раз проходит Ванюша мимо той шкуры, а мачехи и нет (она в погреб за картошкой полезла). Смотрит, а пятна на шкуре – точь-в-точь материки на карте географической! И одно место помечено репьём. Дотронулся Ванюша до того репья – шкура сорвалась с места, подхватила Ванюшу и полетела с ним в даль неизвестную!

Горы, реки и леса неслись под Ванюшей, как стая перелётных птиц. Вскоре и океан показался, волной зашумел. Остров, небольшой и не маленький, на горизонте открылся!

Встретила Ванюшу дочь Океана. В дом, построенный из ракушек, привела, солёным чаем угостила. От радости не знала, в какое кресло Ванюшу посадить: в жемчужное или в коралловое?

Показала Ванюше подводных рыб, в брюхо кита на экскурсию сводила. Подарила сундук, полный сокровищ, найденный в трюме затонувшего корабля. А как солнце садиться стало, попрощалась с Ванюшей. Наказала отцу за вторым подарком прилететь, и как можно скорее!

Мачеха сундук, Ванюшей привезённый, тут же спрятала куда-то. И собака охотничья не найдёт!

Утром отец лететь собрался, а шкуры и нет. На ней, оказывается, мачеха уже куда-то улетела!

Вернулась шкура только под вечер. На ней, вместо мачехи, чёрная кошка сидит. Ощетинилась, замяукала – и в Жигули дремучие убежала!

Слетал отец к дочери Океана и новость добрую привёз. Матушка их, оказывается, жива, в жигулёвской пещере неволится. Занёс её туда страшный смерч, который мачеха-колдунья наслала!

Освободили отец и сын свою матушку, и зажили они дружно, как прежде. Сундук с сокровищами в огороде откопали и меж всеми подгорцами поделили. А кто из соседних сёл с нуждой приходил, и те в обиде не остались!

Привёз отец от дочери Океана указ: шкуру по прибытию домой сжечь непременно. Ванюша, однако, торопиться с этим не стал. Забрал он шкуру и над своей кроватью повесил – для любования!

Вырос Ванюша на глазах, пришла пора ему жениться. Полюбил он девку Марьянку, босоногую хохотушку, а та на него и смотреть не хочет. «Ты, – говорит, – мечтательный какой-то. А мне нужен мужик – канифасовые портки, кирзовые сапоги, до подвига дюжий!»

Сохнет Ванюша по Марьянке, что делать – не знает. Пишет ей героические стихи. Марьянка только возьмётся их читать, и тут же зевать начинает!

Решил Ванюша к дочери Океана слетать, совета её услышать. Как дальше ему жить, Марьянку не видя?

Вынес Ванюша коровью шкуру в поле – та возьми, да и загорись. Словно её керосином облили, а после – подожгли!

Сгорела шкура дотла, на месте её глубокая яма открылась. Заглянул Ванюша в ту яму – могильным холодом разит! Махнул рукой и побрёл домой печальником неутешным.

На другой день проходила мимо той ямы Марьянка. Выскочили из неё три медведя и давай бедную девку стращать. Того и гляди на куски разорвут! Ванюша из огорода разглядел и бросился, ног не чуя, ей на помощь. Увидели медведи Ванюшу – морды к земле прижали и в яму обратно попрыгали!

Марьянка после этого случая с охотой, конечно, за Ванюшу замуж пошла.

Видать, яма и медведи и были третьим подарком от дочери Океана!

Смерть камня

В прежние времена, сказывают знающие люди, возле подгорской церкви камень лежал, пудов эдак на двести. Был тот камень не простой! К концу церковной службы, всякий раз, имел обыкновение нагреваться.

Кто верил в такое чудо, а кто и нет, разные ведь люди бывают. Иные не верят даже, что их родная мать родила: на инкубатор пальцем показывают. Чем спорить с такими вот людьми, не лучше ли рассказать о греющемся камне историю?

Раз барин мимо подгорской церкви проезжал, с медным величием в осанке. Вылез он из кареты и давай вышучивать стоявших возле камня мужиков. Вы де, молвы ради, уголья под него суёте!

На слова такие лягательные не посмели ответить мужики. А вот камень – посмел. Ткнул его барин ногою, да как закричит: горю! горю! Скинул с себя костюм английский, хлебовитым телом забелел. Бегает вокруг церкви, как полоумный, умоляет его спасти.

Мужики верное дело барину посоветовали: у камня прощенья попросить. Упал барин перед ним на колени, слезу обильную пустил. И простил его камень великодушно, жар свой невидимый забрал… Вот, сказывают, какие истории вокруг того камня творились!

А куда, спрашиваете вы, камень тот греющийся подевался? Да в Каменное озеро скатился, в птицу-лебедя превратился, на ветку старого осокоря взлетел, а выше – не захотел! А если правду молвить, попадья тот камень со света сжила. Верующая была баба, а без понятия. Повадилась попадья к тому камню ходить, щи да кашу на нём разогревать.

Однажды, как раз на Троицу, камень после церковной службы добела раскалился. Стала попадья котелок со щами на него ставить, да и пролила. Зашипел камень, как змея, паутиной трещин покрылся. На другое утро холодным, как покойник, стал…

С тех самых пор чудотворных вещей больше не творил.

Своеручное письмо

Случилась эта история в селе Подгоры, незадолго до намеченной свадьбы Агафьи Воронковой с Пылаевым Николаем, крепко любивших друг друга.

Подкатилось рано утром к избе Агафьи колесо. Самое обыкновенное, от телеги. Покружилось немного возле крыльца и упало в траву.

А жених её, Николай, за день до этого в Моркваши по делу отправился. Сроком на неделю, не более. Обещал Агафье оттуда своеручное письмо написать.

На пути повстречалась Николаю волчья стая, лошадь в упряжке и понесла. А дорога как раз вдоль крутого обрыва проходила. Свалилась телега вместе с Николаем вниз, на острые камни... Насмерть, конечно, разбился!

Говорят, только три колеса от той телеги и нашли. А четвёртое, стало быть, в село Подгоры, к избе Агафьи Воронковой прикатилось.

Шальдана

Братья Иван и Николай Батогины вели активную революционную пропаганду в Москве. После поражения первой русской революции 1905 года вынуждены были временно скрываться в Жигулях, в селе Подгоры, у своей дальней родственницы тётки Анастасии.

Приехали братья в это село в феврале месяце, и первой бедою, которая настигла их там, была серо-бурмалиновая тоска. Братьев не устраивало буквально всё: чёрствость местных крестьян, избы с низкими, покрытыми копотью потолками, коровьи лепёшки повсюду, куда ни погляди. Даже солнце, как казалось их цивилизованным душам, светило над Подгорами в миллион раз слабее, чем над Москвой.

Само собой разумеется, что не приняли батогинских насмешек над собой местные мужики, и в один мартовский вечер, вооружившись кольями, пошли к братьям в гости. Но возле избы тётки Анастасии дорогу им перегородил дед Никифор, первый в селе филомагог.

– Воспитание кольём – дело надёжное, – зашамкал дед. – С такого воспитания и лошадь, и корова, и даже свинья быстро окрутку обретают. Но человек – иное существо. У него душа, Богом данная, имеется. Вы погодите до мая, когда в садах, полях и огородах Шальдана объявится. Она девка опытная: сама уму-разуму братьев научит. А уж коли и ей не удастся научить, тогда смело палочную педагогику в ход пускайте!

– И вправду, – загалдели мужики, – что мы, совсем, что ли, с ума спятили, чтобы вместо Шальданы судьбой человеческой распоряжаться? Вот если и она от братьев откажется, тогда и мы потребуемся. Богу – богово, а зверю – зверево!

Сказали так мужики и разбрелись в разные стороны.

*

А в избе тётки Анастасии с утра до вечера такие разговоры велись.

– Эх, – маялся у окна кислоглазый Иван, – Русь ты наша неприкаянная, Жигули вы мои голоштанные! Когда же на вас, Жигули, с города дымом заводов подует?

– Три моста через Волгу скоро ли вас, Жигули, поездами да автомобилями заполонят? – подхватывал в тон своему брату Николай.

– Вон берёза стоит, – кивал головою Иван, – а на верхушку её какой-то болван колесо от телеги водрузил... Красоты нет в народе!

– Точно, – соглашался Николай. – Не то, что в цивилизованной Англии. Там каждый кустик, как овечку, стригут. Войдёшь в парк – повсюду кубы, конусы и шары правильными рядами расположены. Не парк тебе, а учебник по геометрии образцовый!

– Ты чё к колесу-то привязался? – вмешивалась в разговор тётка Анастасия, отойдя от печи, в которой котелок со щами побулькивал. – Его соседские ребятишки на ту берёзу взгромоздили: всё белого аиста ждут! Правда, он в наших краях и не водится совсем. Водится лишь чёрный аист, который жилья человеческого за версту сторонится. А белый аист совсем другой: он гнездо своё норовит поближе к человеку устроить. Пущай себе ждут ребятишки. Может, белый аист и вправду когда-нибудь к нам прилетит!

На этом разговор обычно и кончался. Иван садился в очередной раз перечитывать «Капитал» Карла Маркса, а Николай брал в руки газету «Самарские ведомости» и усваивал последнюю её страницу, на которой помещались всякого рода объявления.

*

За такими вот разговорами да делами и май незаметно подоспел, Май-Маевич, на блёсткую от влаги почву зелёную накидку набросил. Зацвели в садах яблони и вишни, ароматным снегом всякую молодую душу обожгли. Но только не Ивана и Николая Батогиных. Те до глубокой ночи всё сидят да о материализме, демократии и прогрессе долдонят!

В одну такую цветочную ночь вышел Николай в сад на прогулку. Вернулся – лица на нём нет. Вернее, есть, но – другого совершенно человека…

– Ты кто такой, – спрашивает подменённый Николай своего брата, – скажи честно?

– Ну, революционер, а что? – отвечает тот.

– И я революционер, – смеётся счастливый Николай. – Революционер луны, Шальданы и весёлых хороводов девичьих!

Сказал так Николай и прыжками трёхсаженными, как заяц, к девкам на завалинку побежал песни под гармошку петь да семечки лузгать.

Пожал плечами Иван, страх свой одолел и в тёмный сад направился. Ходит среди распустившейся красоты да брата своего Николая кличет.

– Чего гло-от-ку-то дерёшь? – слышит вдруг Иван.

Обернулся – никого…. Что за напасть! Идёт дальше. Смотрит – цветущая ветка колышется…

– Это я, Шальдана, Душа села Подгоры, веткой играю, – снова слышит. – Подойди поближе, Иван, да цветок на выбор сорви!

Сорвал Иван, как загипнотизированный, цветок. Далёкое своё детство, сказками очудесенное, вспомнил. В руках его мнёт – белый, фланелевый на ощупь. И пахнет гувернанткой-француженкой!

Поднёс Иван цветок тот к глазам – лепестки его в крылья гигантской бабочки превратились. Отставил от глаз – такими же гигантскими, в сажень длиной, и остались!

– Да что ж это я, – воскликнул Иван, щурясь от белизны, его окружающей: – всё ищу, ищу в своей жизни чего-то? У меня же в кармане нитка с иголкой имеются!

Скинул Иван свой пиджак, пришил к нему сзади пару лёгких перепончатых крыльев и снова надел.

– Не оставляй меня, Шальдана, – попросил. – Я ведь с детства, считай, никаких чудес не совершал!

– Не беспокойся, родной мой, – услышал.

Разбежался Иван и взмыл в густой, как сметана, воздух, чувствуя телом поддержку чьих-то невидимых рук. Сделал над Подгорами круг широкий. С тёплыми дымами из труб поиграл. Колесо на берёзе поправил, чтобы аистам удобнее было гнездо на нём вить. Сделал ещё два-три круга и в горы Жигулёвские, яркой луной обрисованные, полетел…

На разведку!

Ночной разговор

Крестьянин Тит Пеньков страдал слабоумием. Голова была постоянно пустая, редкая мысль входила в неё тяжелей, чем лом в тину. Жил Тит на окраине села Подгоры, бобылём. Копался с утра до вечера в своём огороде, стараясь не отставать в достатке от других, но из нищеты всё не вылазил.

Как-то, погожим осенним днём, отправился Тит в лес. Взял самую большую, какая только имелась в его доме, корзину, решил набрать грибов. Но всю дорогу мучился от страха, сдавившего ему грудь. Вдруг опять, как в прошлом году, всё перепутает и наберёт поганок? Как Тит ни старался, не мог запомнить съедобные грибы.

Шёл Тит, не думая ни о чём. И тут мелькнула в кустарнике лисица и бросилась под ноги мышь. Тит схватил палку, хотел убить. Он всегда, с большим удовольствием так поступал. Но вспомнил вдруг, как в прошлом году, объевшись поганок, и сам был близок к смерти, и не убил.

Мышь в придорожные травы юркнула, потом на округлом камне объявилась. Встала на задние лапки, сняла с головы золотую корону – именно так Титу и привиделось! – и в пояс ему поклонилась.

– Я, мышиная королева, – услышал Тит собственными ушами, – в знак благодарности тебя излечу. Станешь ты умным, как все. Этой же ночью услышишь странный, на первый слух, разговор. Сумеешь разгадать его новым умом – жизнь свою в корне изменишь!

Тит подумал, что это ему всё снится, и стал протирать глаза. Тёр до тех пор, пока не брызнули слёзы. Снова глянул на камень – мыши и след простыл! Пособирал ещё немного, без всякой охоты, грибы и домой возвратился.

Ночью, как ни пытался, уснуть не мог. В голове – ясность необычайная. Мысли, как звёзды, алмазно блистали. Перед самым рассветом вышел на крыльцо покурить. Сделал две-три затяжки – услышал неподалёку голоса. Доносились из-под берёзы, которая росла у окна...

– Братья, – вещал чей-то голос, чуть-чуть гнусавя, – южные кони запряжены и давно уже ждут нас, чтобы умчать на своих спинах в Москву, Архангельск и Петербург. Все северные русские города будут наши, если мы вовремя примем правильное решение!

Послышались отовсюду голоса одобрения. Титу показалось, что числом – больше сотни. Но были и возражавшие. Из них постепенно выделился один, окающий голос:

– Мне стало известно, что не далее, как завтра в полдень, сюда примчатся северные кони. Я лично полюбил Жигули, их приветливых жителей, и намерен с группой своих друзей основать здесь новую обитель.

– Да, да, да, – заревели повсюду голоса, – мы не намерены с Семёном-Круглокрылом покидать здешние места!

– Дело ваше, – ответил гнусавый голос, как бы обидевшись. – Но укажите хотя бы место, где вас искать. Братья всё-таки…

– В десяти верстах отсюда, возле полного золотом горшка!..

...............................................................................

Тит не дослушал горячий спор – юркнул, трясясь от страха, в избу за топором. Пока искал его за печкой, голоса возле берёзы умолкли.

Утром, опасаясь самого плохого, что может с человеком произойти, стал собираться в дорогу. Решил обратиться за помощью к знахарке Пелагее, которая в селе Гаврилова Поляна жила.

Вышел Тит на крыльцо – берёза под окном вся жёлтая, усыпанная крупными серёжками стоит. «А может, это они, серёжки, прошлой ночью говорили?» – подумал. Но посмотрел под берёзу, увидел на земле следы от козлиных копыт и засомневался.

Знахарка Пелагея вручила Титу оберег – мышиный скелетик, найденный в муравейнике и тщательно обглоданный муравьями. Тит тут же привязал к нему тесёмку и повесил на грудь.

Отправился Тит ровно в полдень домой. Погода стояла исправная – последние дни бабьего лета. Но внезапно налетели тучи, закрапал дождь. Южный ветер сменился северным – колючим, свинцовым. Подойдя к дому, увидел: берёза голая-преголая стоит… Тёплые дни после этого так и не возвратились, а через месяц и снег землю укрыл.

Избавясь от своего слабоумия, с благодарностью вспоминая знахарку Пелагею, ударился Тит с новой силой в крестьянский труд. Года через три стал жить уже в полном достатке. Всякие ночные голоса больше не беспокоили.

Сосватали ему люди, спустя ещё пару годков, девку-сироту из села Рождествено. Поехал Тит на телеге за её скарбом – при подъезде к селу, у дороги, берёзовую рощу обнаружил. Отродясь её здесь не видал!

Прошло ещё несколько лет, и мальчишки в той роще горшок с золотом нашли. Тут-то и вспомнил Тит о горшке, полном золота, из давнего ночного разговора. Прикинул и вышло: от рощи до его дома, возле которого берёза росла, как раз вёрст десять и было!