Текст книги "Сказы и байки Жигулей"
Автор книги: Игорь Муханов
Жанр:
Фольклор: прочее
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Игорь Муханов
Сказы и байки Жигулей
2020
Аннотация
Книгу, написанную на основе сказок, преданий и легенд, собранных автором в Жигулях, без всяких преувеличений можно назвать новой. Ибо печатная буква незнакома большинству входящих в неё произведений. Книга лишний раз подтверждает слова русского мыслителя Даниила Андреева о том, что народы, пока они существуют, «не завершают творения своих мифов никогда. Меняются формы выражения... от анонимных творцов фольклора и обряда задача мифотворчества переходит к мыслителям и художникам... но миф живёт. Живёт... наполняясь новым содержанием, раскрывая в старых символах новые смыслы и вводя символы новые – сообразно более высокой стадии общего культурного развития».
Сказы и байки Жигулей
Вместо предисловия
В Подгорах у моих родителей был летний дом.
Рядом жил Михаил Фадеевич Богданов – старик, любивший по вечерам рассказать что-нибудь про старину. Вот я и приохотился слушать от него разные сказки.
Ещё Сашка Зябрев, которого звали в народе Норсулфазол, умел интересно рассказать.
Пётр Михайлович Иванов, библиотекарь, сотрудничавший в те годы с районной газетой, умело масло в огонь подливал. К великому огорчению, его задавило потом брёвнами, съехавшими с прицепа, когда трактор спускался с горы…
Постепенно я этими сказками увлёкся, стал по всем Жигулям собирать.
Зимою работал в городе, копил деньги. А ранней весной, в апреле, ездил в Жигули, непременно в какое-нибудь новое село, и снимал там на все летние месяцы домик.
Однажды, когда мои сказки уже в печати появляться стали, приехал в село Александровка, чтоб домик там снять. У кого спросить, ведь никого здесь не знаю? Увидел школу и направился к ней.
В учительской строгие женщины сидят. Рассказал им о цели своего приезда, а женщины смотрят на меня косо, подозрительно.
– Так ваша фамилия Муханов?
– Да.
– А паспорт свой, извините, показать можете?
Я дал свой паспорт, женщины куда-то ушли.
Через короткое время приходят с директором и завучем. Вручают мне паспорт, улыбаются.
– Извините, товарищ Муханов. Мы думали, что вы сто с лишним лет назад жили. Пройдите, пожалуйста, в соседний класс: там по сказкам, которые вы собрали, дети спектакль репетируют…
Так вот эти сказки и собирал.
Игорь Муханов
Подгорские сказания
Сельское достояние
Михал Фадеича Богданова, подгорского старосту, который своими очками и бородкой на всесоюзного старосту Михал Иваныча Калинина был похож, небось, знали? Ах, да, ведь он ещё до вашего рождения умер... Хороший был староста, нечего сказать. Не человек, а чаша радости для всех встречных-поперечных! И ведь не жадный, совсем не жадный Михал Фадеич был, а тоже на деньги, зарытые разбойниками в Жигулях, однажды позарился… Хотите услышать об этом историю? Что ж, готов рассказать!
Отправился как-то раз Михал Фадеич в Жигули. В самое, как он любил выражаться, их сердце. По грибы, на охоту или так, на всекрасочный день полюбоваться, про то неизвестно. Ну и сморило его к обеду на какой-то поляне. Прилёг Михал Фадеич в тень, под лесовитый кустарник, и только интересный сон посмотреть собрался, как падает, истинно падает на ту поляну облако. Сходят с того облака трое мужей с блескучими лицами. Один из них и говорит:
– Снова разбойничий клад нас примагнитил!
Другой, постучав под ногами посохом, отвечает:
– Вот тут, именно тут он и зарыт!
– И чего только Жигуль, Покровитель гор Жигулёвских, клады эти в ад никак не спустит? – удивляется третий. – Вот разобьют они когда-нибудь нашу лодку, крепко тогда ему от Бога, Покровителя всех Лодок, достанется!
Сказали так мужи, вытерли о то место, где клад был зарыт, свои сапоги и снова взобрались на облако. И комара, давно уже трудившегося на его носу, Михал Фадеич не успел прихлопнуть, как облако то присоседилось к другим, летевшим по небу облакам.
Народ, живущий в Жигулях, весьма, следует заметить, особенный. Со времён Стеньки Разина всякий там уксус, скажем, приемлет, а уксусное настроение – нет. Потому не стал Михал Фадеич, разговор трёх мужей ненароком подслушавший, время на поиски лопаты терять. Сломал на берёзе сук потолще и откопал им в указанном месте клад.
Открыл Михал Фадеич крышку сундука – кольцами, серьгами, браслетами и бусами всех сортов в глаза ему блеснуло! Однако один неоплатный долг сии сокровища и принесли…
Вскоре, ровно в полночь, ворвалась в избу, в которой жил Михал Фадеич, не то толпа чертей, не то людей со страшными масками на лицах. «Читай, – говорят ему, – отходную молитву!»
Подгорский староста, все плюсы и минусы своего положения тут же в уме подсчитавший, не стал перечить гостям. Почесал свой затылок и отдал целиком, как было, найденный в горах сундук. Потащила нечисть тот сундук, свистя и улюлюкая, снова в Жигули. Им, чертям, сказывают знающие люди, все клады, зарытые в Жигулях разбойниками, принадлежат!
Ударился после этого случая Михал Фадеич в строгую веру. Училище-мучилище устроил себе. Стали его все книжником да правильником звать на селе. Худого, конечно, искать в этом не нужно. Кто же про веру, несущую людям свет, худое скажет? Да только радость плескучая, что в нём прежде жила, ушла куда-то. Ровно кто подгорского старосту подменил: с год, считай, ходил по селу кислоглазым!
И вот потребовалось Михал Фадеичу снова отправиться в Жигули. Жердей для починки крыши привезти нужно было. Запряг Михал Фадеич свою ледащую лошадёнку и отправился в путь.
Не успел подгорский староста ближайшую гору одолеть, как накрыла его густая, с махровыми краями тень. И следом упал под ноги сундук, который он в Жигулях откопал когда-то...
Облако пыли, выше взрослого дерева, поднялось. И тут же до села Подгоры линия, также из пыли состоящая, прочертилась. Это Михал Фадеич, ног не чуя, от подарка небесного убегал!
Испугался, стало быть, и совсем напрасно. Потому как принёс на другой день тот сундук подгорский пастух Стёпка Сухобрус и на крыльцо Михал Фадеичу поставил.
– Возьми, – говорит, – свой сундук, который ты в Жигулях, видать по своей рассеянности, оставил!
Михал Фадеич, понятное дело, отнекиваться стал. Не мой, дескать, это сундук, знать не знаю сиих сокровищ!
– Никаких сокровищ, – отвечает ему Стёпка, – в сундуке том нет. А лежит в нём клетчатая тетрадка, и в той тетрадке, насколько верно мне пономарь, в лесу грибы собиравший, объяснил, на каждой странице имя твоё упоминается!
Достал Михал Фадеич дрожащими руками ту тетрадку, стал её читать и в первый раз за целый-то год улыбнулся. В тетрадке той, оказывается, история, что с ним в Жигулях приключилась, со всеми подробностями была описана!
С того самого дня прежним человеком Михал Фадеич стал. Вернулся к нему его смех, десятикратно улучшенный. Бубенцы и колокольчики звучать в нём стали. А прежде, заметить нужно, его смех табачной хрипотцой отдавал, хоть и не курил Михал Фадеич вовсе!
Смех, известное дело, не вещь, его руками не потрогаешь. Однако приехал вскоре после этого к Михал Фадеичу один фабрикант. Глаза вроде бы человечьи, вроде бы и синие даже глаза, однако же в них – какое-то страшное бездонье!
– Продай, – предлагает Михал Фадеичу тот фабрикант, – мне твой смех! – И пачку ассигнаций суёт ему в руки…
Михал Фадеич на такое предложение только поморщился. Достал из сундука клетчатую тетрадку и дал её гостю почитать.
Отогрелся душою, прочитав ту тетрадку, фабрикант, про жизнь свою непростую стал рассказывать… До самой ночи Михал Фадеич со своим гостем беседовал, чайком его угощал!
Проводил поутру фабриканта на переправу, непременно приехать снова наказал. А денег ни копейки не взял. Ни-ни! На этот счёт Михал Фадеич после всего, что с ним в Жигулях приключилось, до конца своих дней твёрдым, как сталь, оставался.
Вот вам и вся история, с Михал Фадеичем, подгорским старостой, когда-то случившаяся.
Сохранилась ли, спрашиваете вы, та тетрадка? А как же! После того, как Михал Фадеич от нас ушёл, она сельским достоянием стала. Сам ту тетрадку видел не раз. Измочалилась, засалилась, конечно, вся. Она подгорцам любого врача заменяет. Кому сердечное воскрешение требуется, тот её и берёт. И, надо сказать, врачует тетрадка та безотказно. В доме, в котором она гостит, завсегда смех да веселье слышатся.
Как село Подгоры возникло
Село Подгоры, согласно преданию, вначале на месте нынешнего села Выползово ставить хотели. Оно по уму и понятно: место, от гор оттеснённое, кто с чем едет, хорошо видать.
Выбрали поначалу место для церкви. Божий храм, известное дело, – он что ось, вокруг которой колесо исправно крутится. Стали копать землю – дела не идут. В камень лопата упирается, рождая звон. «Не иначе как Бог другое место под церковь выбрал. Коли так, пускай тогда сам и укажет...»
Завязали попу глаза рушником, дали в руки крест. «Развертись, как следует, да и бросай. Где крест упадёт, там, стало быть, и церкви стоять положено!»
Далеко ли обычный человек метнуть может? Известное дело, на два-три десятка шагов и думали церковь перенести. Взвился крест в небо, а там орёл сторожем кружит. Метнулся к кресту, схватил его клювом и в сторону горы Манчихи полетел. Только версты через две на землю и сбросил!
Упал крест на том самом месте, где ныне сельская церковь стоит. «Не судьба, видать, жить нам на равнине, а судьба под горой», – новосёлы рассудили. Потому своё село Подгорами и назвали.
А село Выползово уже позднее от Подгор отпочковалось. Оно как бы выползло из него. В Выползове-то, кстати сказать, до сих пор своей церкви не имеется.
Хитрый Софрон
Не скажу, в каком году, да только не в нашем веке это было.
Откопал подгорец Софрон на Сосновой горе сундук, полный серебра. Наверняка со времён Стеньки Разина в земле хранился! Стал тот сундук из ямы вынимать, а снизу чёрт уцепился. «Продай мне душу, – говорит, – тогда отдам!»
Софрон недаром считался хитрым мужиком. «Давай, – говорит он чёрту, – поспорим. Если ты прямо на восход солнца, никуда не сворачивая, сможешь до берега Волги дойти, бери мою душу. А если не сможешь, то сундук – мой!»
Чёрт, недолго думая, и согласился. Вылез из ямы и пошёл по указанному пути, никуда не сворачивая. Если дом или баня на пути его встречались, сквозь стены проходил, если корова или лошадь – сквозь них.
Шёл чёрт, шёл, и дошёл до Ильинской церкви, которая на пути его стояла. Тут он и застрял. Бился, бился плечом о невидимую стену – и не смог прошибить!
Так и проспорил чёрт хитрому Софрону сундук, полный серебра.
Ладоград
Кому доводилось бывать в Жигулях, наверняка слышал от местных жителей о небесном городе Ладограде. Появляется будто бы он при определённых погодных условиях в небесах, над вершинами гор жигулёвских. Крыши домов, башни колоколен, маковки церквей – в небесах так и сверкают! Только выстроен этот город вовсе не из камня, а из невесомых солнечных лучей. Покрасуется Ладоград в небе недолгое время, подразнит воображение зрителя мечтою заоблачной и распадётся до следующего раза. Сказка не сказка, мечта не мечта, мираж не мираж.
В жигулёвском селе Подгоры об этом городе рассказывают одну интересную историю. Вот послушайте!
Купался как-то в Каменном озере Ванька по кличке Багор, известный в селе пьяница и дебошир. Зелёных двустворчатых ракушек себе для рыбалки добывал.
Добыл с десяток и стал их ножом потрошить. Раскрыл очередную ракушку, а в ней крупная жемчужина серебрится. Скользнула та жемчужина по ладони, упала в траву и обратилась девицей прекрасноликой…
– Здравствуй, Иван!
– Кто ты? – опешил он.
– Я – жительница небесного города Ладограда, Анфисой зовусь. Превратил меня злой волшебник в жемчужину и такое заклятие наложил: нашедший тебя волен будет судьбою твоей распорядиться. Отпусти меня, Иван, в мою обитель небесную. Отпустишь – добро тебе принесу, а не отпустишь – бедой обернусь!
Смотрит Ванька: девка – картина музейная. Одета в платье парчовое, взгляд электрический какой-то, на руке кольцо изумрудное блестит. Не глупо ли кралю такую отпускать? Уже давно пора ему жениться, да никто за него замуж не идёт. Кому нужен отпетый пьяница?
Не отпустил Ванька Анфису на свободу. Обвенчался с ней в сельской церкви и в дом к себе хозяйкой привёл.
Работает Анфиса с утра до вечера в огороде и дома, а Ванька, знай себе, лежит на лавке да бражку ядрёную посасывает. Напьётся до озверения, поколотит супругу свою верную, а та молчком все обиды сносит!
Живут, в общем, и живут. Только замечать стал Ванька с некоторых пор, что Анфиса его по ночам куда-то уходит. Решил он выследить, куда. Притворился под вечер пьяным, брякнулся на кровать и лежит себе поленом дубовым.
Анфиса в полночь за двери – и он за ней. Прошла она тёмным проулком к церкви, на замок закрытой. Перекрестилась на двери железные – они сами собой и раскрылись. Вошла Анфиса в церковный притвор, поднялась на колокольню. Высунулась в окно, ещё раз перекрестилась и прыгнула вниз…
Видит Ванька с земли: протянулся от церкви до ближайшей горы Манчиха яркий луч серебряный. Упала Анфиса на этот луч, равновесие установила и пошла по нему, как канатоходица. Не успел Ванька опомниться, как Анфиса уже с глаз исчезла. «В Ладоград пошла, – ахнул Ванька, – не упустить бы!..»
Перекрестился он неумело и в раскрытые церковные двери вихрем влетел. Махнул с колокольни вниз и... правую ногу себе поломал!
Уж как ухаживала за ним Анфиса, когда под утро домой возвратилась. На руках носила, из ложки кормила, колыбельные перед сном пела. Обещала ему никогда больше в Ладоград не ходить. А Ванька, знай себе, бил Анфису беспощадно да всё заклятие у неё выпытывал, которое в Ладоград допускает. Заело его сильно, что жена, рабыня безмолвная, туда вхожа, а он – нет. Только не знала Анфиса никакого средства иного, в Ладоград допускающего, кроме жизни безгрешной да молитвы непрестанной.
Быстро поправился Ванька: в ноге вместо перелома лишь трещина оказалась. Пошёл он в соседнее село к колдунье, попросил помочь в Ладоград ему проникнуть. Та цену немалую за такое дело запросила. Принёс ей Ванька изумрудное кольцо, с которым Анфиса на берегу когда-то объявилась. И сам не мог ответить, почему до сих пор его не прокутил! Дала колдунья Ваньке три чёрных зёрнышка, на мышиный помёт похожих. Прежде, чем снова прыгнуть с колокольни, съесть эти зёрнышки наказала.
В следующую ночь отправился Ванька к церкви. На двери железные перекрестился – открылись. Взобрался на колокольню, три зёрнышка проглотил и прыгнул…
Страшно было второй раз ногу ломать! Но будто бы кто его под мышки придержал и на яркий луч серебряный поставил. Пошёл Ванька по тому лучу, усы от удовольствия покручивая, и вскоре исчез за чёрной вершиной Манчихи…
День ждёт Анфиса своего горемычного мужа домой, другой, третий, а он всё не возвращается. Лишь через неделю приходит от него письмо без обратного адреса:
Живу преотлично в Ладограде.
Иван
Узнала Анфиса от почтальона, что штемпель на конверте почтовым отделением Троицкого рынка города Самары поставлен, собралась спешно и на волжскую переправу пошла. Добралась до Самары и в одном из самых грязных кабаков, что возле Троицкого рынка находился, своего Ивана, в дрезину пьяного, отыскала. Привезла его Анфиса домой, ни слова в упрёк не сказала.
После этого случая шибко переменился Иван. Пить бросил совсем, стал какой-то задумчивый, а когда с Анфисой общался, словно цветок в руках держал. Да только недолго после этого Иван и жил. Болезни, видишь ли, всякие, которые от прошлой беспутной жизни ему достались, одолели!
Похоронила Анфиса своего мужа со слезами горькими, неподдельными, и в ту же ночь исчезла из села.
Люди про исчезновение Анфисы самое разное говорили. И что она в Москву на заработки ушла, и что её в Самаре с каким-то хахалем видели. Один Иван тайну исчезновения Анфисы знал наверняка. Но он теперь если и говорил, то только травами, шумевшими на ветру, и понять его без переводчика было трудно.
Так исчезновение Анфисы из села Подгоры и осталось тайной, не тронутым чернилами листом.
Заколдованное крыльцо
Брешут или правду говорят люди, теперь и не определишь. И тон, нужный для того, чтобы с душой рассказать эту историю, не подыщешь. А история свежа, загадочна и начинается толково. Жил, дескать, в старину в селе Подгоры златорукий плотник Серафим…
Ну, да как на сердце ложится, так и расскажу!
Построил этот самый Серафим себе дом, как терем, красивый. Крыльцо к тому дому с балясинами точёными смастерил. У других подгорцев крыльцо – две-три ступеньки, а у Серафима их – счётом до десяти!
Пришли к Серафиму его друзья праздновать новоселье и удивились. «Зачем так много ступенек смастерил? В этом ты, брат, шибко промахнулся. Вот мы сразу через две-три ступеньки будем шагать…»
Попробовали друзья так шагать, и все до одного и провалились!
А прошлой ночью на том крыльце жар-птица сидела. Её соседи Серафима, страдавшие бессонницей, видели. Прилетела откуда-то из Жигулей и всё вокруг себя радугой осветила!
Взяли гости пилы да молотки и крыльцо, которое, видать, заколдовано было, починили. Снова стали подниматься, ступая на этот раз на каждую ступеньку, и все до единого прошли. Только один запоздалый гость, который опять через две-три ступеньки шагал, и провалился…
– Фу, фу, фу, – на всякий случай говорю. – Пошли, Господь, от разной не'жити защиту!
Иванова берёза
У Марфы Чесноковой из села Рождествено погиб во время русско-японской войны муж Иван, служивший в мирные годы лесником. Перед отправкой на фронт, словно предчувствуя свою гибель, посадил Иван возле своего дома берёзку.
Выросла та берёзка раскидистой, шумливой. Внизу, у основания, дупло имела. В неурожайный год положили соседские ребятишки в то дупло камень – он в каравай свежеиспечённый превратился. Чудеса, да и только! Спасли они от голодной смерти и Марфу, и многих других жителей села.
Стали все называть ту берёзу Ивановой, оказывать ей почести царские. Один только Санька по прозвищу Леденец, не раз с любовными запросами к Марфе пристававший, берёзу ту во всю глотку хулил. Ещё бы. Съел он однажды каравай, из дупла её извлечённый, и долго потом мучился животом!
Пытался Санька в сердцах ту берёзу срубить. Пришёл с топором, глядь, а на нижней ветке сам-Иван, хмуря брови, сидит! Спрыгнул Иван на землю, отнял у опешившего Саньки топор и обухом по его спине слегка прошёлся.
Случилась эта история на Троицын день, в разгар всеобщего веселья. Никто сидевшего на ветке Ивана не видел. А вот как топор сам собой вслед за убегавшим Санькой летел, видели многие.
Настя и витязь Борислав
Пятнадцатилетняя красавица Настя была из бедной семьи. Родители её работали целыми днями в поле, желая прокормить себя и свою единственную дочь. Жениха для Насти в родном селе Подгоры не находилось, вот и решили родители выдать её замуж за одноглазого Ивана, который в горах, на пасеке, в полном одиночестве проживал.
Был тот Иван из пришлых людей. Года три, как в здешних местах объявился. Откуда он родом, не сказывал никому. Всякий раз, приходя в гости, пяток баранов с собой в подарок приводил. Этим сердца родителей и завоевал. А уж Насте самой ой как тот Иван не нравился!
Дело уже к свадьбе приближалось, как приснился вдруг Насте вещий сон. Будто бы жених её – сам тримо'рок жигулёвский, в горных пещерах обитающий! И готовит он Насте, как и подобает всякому тримороку, погибель страшную...
Проснулась утром Настя, мокрую от слёз подушку во дворе сушить повесила, пса Верныша покормила и пошла на Каменное озеро топиться. Потому как не верила она по молодости своих лет в силы небесные, и помощи себе ниоткуда не ждала.
Глядь: в траве колокольчик серебряный блестит. Подняла Настя тот колокольчик, позвонила в него, и тут же перед ней витязь на белом коне объявился.
– Что за беда с тобой, красавица, приключилась? – спрашивает витязь. – От самого Азовского моря на зов твоего колокольчика прискакал!
Рассказала Настя про своё горе. Выслушал её витязь, посадил на своего коня и в горы Жигулёвские повёз.
Добрались они до Ивановой пасеки, в окошко его избушки заглянули. Видят, сидит он за столом и ножницами из бересты овцу за овцой вырезает. Вырезал их с десяток, перебросил через левое плечо, и обернулись берестяные овцы настоящими. «Это, – говорит, – мясо да кости, их на свадьбе откушают гости». Нарезал горку полосок, снова через плечо их перебросил, и обратились они в ладно сложенную поленницу. «Это, – говорит, – дровишки на костеришко». Схватил затем ореховую скорлупку, швырнул её туда же, и обратилась она в чугунный котёл. «А это, – говорит, – котелок-чугунок. В нём я Настю сварю после свадьбы на счастье!»
Услышала Настя такие слова и закричала с испугу. Догадался одноглазый Иван, что его за преступным колдовским делом застали, и ударился в бега. Настиг его витязь на белом коне и плёткой слегка по спине ударил. Лопнула на беглеце от того удара не только одежда, но и кожа, и с тела, словно картофельная шелуха, слетела. Предстал перед витязем сам-медведь, косматой шерстью обросший. Стал тот медведь, как мыльный пузырь, раздуваться. Вот уже с рослую осину раздулся, клыками острыми пытается устрашить! Обнажил тогда витязь свой меч и рассёк его тело на две равные половины. Вылетел из них ворон и, жирными перьями поблёскивая, в Жигулёвские горы устремился. Выстрелил витязь из своего лука. Упал ворон на землю, вспыхнул огнём и в три пепелинки серы превратился… Так спасена была Настя смелым витязем от верной погибели!
Само собой разумеется, что полюбила Настя своего освободителя крепче крепкого. Да и как было его не полюбить: возраст, как говорится, подснежниковый, сила семидюжая, лицо иконописное! Любая девка на её месте точно так же бы поступила. А витязь сделал доброе дело, убил триморока жигулёвского и, братом кровным на Настю взирая, в путь-дорогу собрался. Ввиду такой спешности призналась Настя в любви первой и в жёны взять её попросила. А витязь глянул на неё прозрачной рощей осенней, посадил на своего коня и в церковь подгорскую повёз.
Попросил витязь у дьякона той церкви чашу с водой освящённой. Тот принёс. Нагнулся витязь над чашей, и увидела Настя: отразился в ней не молодец красный, а дремучий старик!
– Теперь поняла? – спрашивает витязь. – Мне триста лет от роду, Бориславом зовусь. Это я за дела мои праведные, что мечом калёным по всей Руси являю, людям юнцом безусым кажусь. Являюсь я на звон всякому обладателю серебряного колокольчика. Добро, явленное в действии, несу. И хоть ключей от бессмертия ещё не нашёл, но отмычкой самодельной вполне доволен!
Обнял Настю витязь Борислав по-отечески, сел на своего коня и в даль неизвестную ускакал.
Размножили тогда горы Жигулёвские Настин крик в бессчётном количестве. Ещё бы, дважды невестой была: тримороковой и стариковой! «Видно, не судьба мне счастьем земным насладиться», – подумала Настя и, уверовав в силы небесные со всей русской силой, до крайности порой доходящей, решила монахиней стать. Пришла домой, упала в ноги своим родителям и стала проситься на вечное девичество. Те знали уже наперёд, что никто больше за Настю не посватается (дело с одноглазым Иваном и витязем Бориславом широкую огласку получило), и согласились. Так покинула Настя наш бренный мир и стала монахиней.
Более полувека молилась Настя в своей келье. И снизошла ей за это сила огненная, великая. Стала Настя видеть, не выходя из своей кельи, всех попавших в беду по всей Руси великой и помогать им от Божьего имени. Ширококрылой птицей огненной, не значащейся ни в одной зоологической книге, прилетала Настя к таким людям на помощь. Да только не все люди помощь её и принимали. Иные шарахались от неё в испуге великом, ввергая себя в ещё более тяжкие беды. И горько сожалела тогда Настя, что не может, подобно витязю Бориславу, в облике богатырском людям на помощь прийти.
Видит однажды Настя, как в муромском лесу отбиваются заезжие купцы от вооружённых саблями разбойников. Одними палками, поднятыми с земли, отбиваются! Разбежались разбойники по кустарникам колючим, а один из них достал из-за пазухи колокольчик серебряный и давай в него звонить. Каким образом колокольчик у него оказался – загадка великая! Возник тогда витязь Борислав на своём коне и, мечом сверкучим играя, накинулся на купцов. И явили купцы отпор достойный не потому, что их трижды семеро было, а потому, что на их стороне правда была!
Прилетела Настя ширококрылой птицей огненной на помощь купцам. Ибо, как сильно ни любила она витязя Борислава, но правду-матушку – ещё сильнее!
Окружила Настя витязя Борислава передвижным огненным забором и в монастырь свой пленником привела. Увидел он Настю-монахиню и глазами, как озёра заволжские, засинел.
– Почему ты такая молодая, – спрашивает витязь, – ведь более полувека прошло, как мы с тобой расстались?
А и вправду, обернулась вдруг Настя пятнадцатилетней красавицей, дни своей юности воскресила. Пожелал тогда витязь её отражение в воде освящённой увидеть. Настя нахмурилась – и отказала ему.
– Отчего ты, витязь, – спрашивает она, – на честных людей нападаешь?
– Звон серебряного колокольчика, – отвечает, – мне так велел!
– А что колокольчик тот может в худых руках оказаться, ты об этом не подумал?
– Нет, – признался витязь. – Некогда было: коня кормил, меч точил...
– Все вы, мужчины, такие! – укорила его было Настя, но тут же взяла себя в руки и в келью свою торопливо ушла.
Что было дальше, догадаться не трудно. Перестал витязь Борислав стариком в воде освящённой отражаться, стал со дна церковной чаши безусым красавцем смотреть. И всякий раз, когда на звон серебряного колокольчика выезжал, над ним ширококрылая птица огненная ангелом-хранителем кружила.
