Текст книги "Прыгнуть выше себя (издание 1990 г.)"

Автор книги: Игорь Росоховатский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

18

В яблоневом саду слышится перекличка голосов, урчит лебедка, дробно стучат молотки. Ароматы сада, сырой земли смешиваются с запахом свежей стружки и опилок.

Георгий Иннокентьевич подзывает к себе приземистого крепыша, жмурящегося от солнца. Сейчас все черты его скуластого безбрового лица неразличимы в отдельности и будто собраны в единый пучок, к вогнутому лбу прилипла белесая куделька.

– День добрый, шеф! – приветствует он Георгия Иннокентьевича, с любопытством зыркая на Варида. – Начинаем с веранды, как вы пожелали.

– Цемент подвезли?

– Ага. Материалы подают первый сорт, грех жаловаться. И то сказать, не РСУ же…

Оба засмеялись. Георгий Иннокентьевич, будто только и ждал повода, залился своим захлебывающимся смехом, смачно приговаривая:

– Не РСУ, не РСУ… Сказал – как завязал!

Глядя на них, и Варид улыбается. Ему приятно наблюдать, как люди так заразительно смеются, хотя он и не понимает причины веселья.

Выбрав момент между приступами смеха, Георгий Иннокентьевич спрашивает:

– Долго еще?

– Недельки полторы-две, думаю. Вкалываем, как черти.

Георгий Иннокентьевич наклоняется к самому уху крепыша, проговаривает:

– Надо бы сегодня закончить, бригадир.

Тот отшатывается, удивленно выкатив бледно-голубые, почти прозрачные глаза, утирает пот со лба, и этим движением будто сразу стирает улыбку со своего лица.

– Ну и шуточки у вас, шеф, и так вкалываем без передыху.

– Я не шучу.

Бригадир моргает редкими вылинявшими ресницами.

– Да как же это возможно? Ну ежели дармовой стройотряд подкинешь…

– Подкину монет и одного работничка.

Бригадир скользит взглядом по Вариду, пожимает плечами:

– Что-то я в толк не возьму, шеф, к чему ты клонишь?

– К тому и клоню. Вот Варид вам поможет, чтобы к вечеру все закончить.

– Варид… Не русский, значит, не нашенский, импортный какой или из кавказцев? А оно хотя бы трижды импортный, хоть какой фирмовый мастер, один – он один и есть. А для твово срока десяток молодцов нужно. И чтобы все – фирмачи, все – мастера по высшему классу.

– Он один десяти и стоит.

– Таковский мастер? – с недоверием вглядываясь в новенького, говорит бригадир. – И штукатур, и плотник, и у попа работник? А хотя бы и так, все едино, за день – невозможно. Это ж тебе не в сказке терем рубить…

– Ты вот что, бригадир, – заговорщицки подмигивая Вариду, произносит Георгий Иннокентьевич, – для начала покажи ему, как и что делать. А то ведь он с плотницким инструментом, да и с кельмой, думаю, столкнется впервые в жизни.

– Как же так? – вконец растерялся бригадир.

– А так, сам увидишь, – покусывая губы и тем сдерживая гордую улыбку, молвит Георгий Иннокентьевич. – Да и я гляну. Давай, Варид, показывай, на что способен.

– Я просто возле каждого постою, понаблюдаю, – обращается к бригадиру Варид.

– Эх, шутники, никак не уразумею вашей игры. Ну да ладно, игра сама себя покажет. Идем, наблюдатель! А вы куда?

Два человека, несшие раствор, завидев Варида, оставили бадью и куда-то скрылись.

– Чего вдруг? – удивился бригадир и обернулся к Георгию Иннокентьевичу. – Если новенький похож на подсобников, которых ты прислал, проку от него немного.

Варид молча поднимает бадью и несет ее к каменщикам.

Все поворачиваются к нему, побросав работу.

– Не надорвешься, парень? – спрашивает коренастый молодой каменщик, очень похожий лицом на бригадира.

– Чистый тебе бульдозер, – басит верзила с короткой прорезью рта над квадратным подбородком, и кличка "бульдозер" сразу прилипает к Вариду.

– Давай, давай, работнички, чего уставились? – подает голос бригадир, устыдившись своей растерянности. – Не видели рекордсменов-штангистов, что ли?

Варид аккуратно ставит бадью на предназначенное для нее место – и когда только успел подметить его? – и становится рядом. Его взгляд перебегает с одного работника на другого.

– Вроде бы только сейчас учится. Да ведь меня на мякине не проведешь. Вид такой делает, да? – спрашивает бригадир у Георгия Иннокентьевича. – Зачем это? Цену набиваете? А все едино, платить будете, как договорились!

– Успокойся, буду. И еще прибавлю за старание, мышкам на молочишко, – хлопает его по плечу Георгий Иннокентьевич.

Он сыплет шутками, поглядывая то на бригадира, то на Варида, то на каменщиков, играя в щедрого, остроумного дядю и не давая никому заглянуть в себя.

В полном недоумении бригадир пожимает плечами, и тесная спецовка на нем трещит.

А Варид уже берет свободную кельму. Кирпичи с непостижимой скоростью, словно сами собой, прыгают из его рук в кладку. Каменщикам остается лишь подравнивать ее. Затем он отправляется помогать кровельщикам, и молоток, будто прилипший к его руке, кажется чудо-инструментом, листы жести распрямляются, как бумага, а черепица укладывается на свои места, как поставленные на попа костяшки домино, если ткнуть первую из них.

Остальные члены бригады, помня об условиях распределения заработка, стараются не глядеть на "бульдозер", но удержаться трудно, и под разными предлогами то один, то другой откладывают свою работу, чтобы понаблюдать за ним.

Посмеиваясь в усики, Георгий Иннокентьевич уезжает, пообещав обеспечить доставку облицовки и щедро расплатиться со всеми. Бригада продолжает трудиться, вначале люди выбиваются из сил, стараясь не отстать от новенького, пока каждый не убеждается, что это невозможно. Если бы Варид прислушался, то уловил бы в удивленном шепоте нарастающее недовольство.

Впрочем, он заметил, с каким напряженным старанием трудится неподалеку молодой парень с унылым длинным лицом, на котором, как украшение, выделяются кустистые брови. Пот заливает ему глаза, и он утирается рукавом куртки. Подражая "бульдозеру", он пытается сам поднять балку. Варид вовремя подхватывает ее, иначе она придавила бы бровастого.

– Спасибо, брат, – побледнев, молвит парень.

При слове "брат" Варид вздрагивает и внимательно осматривает спасенного с головы до ног.

– Не царапнуло меня, браток, не беспокойся, – по-своему поняв его взгляд, говорит парень. – А если бы не ты… – Он горестно машет рукой. – И все из-за треклятых монет. Боюсь, с твоим приходом обидят меня, долю урежут, – признается он. – А за тобой, браток, никак не угнаться.

– Что значит "долю урежут"? Из-за меня?

– Ну, а как же, большую часть огребешь, что же нам останется? Оно, конечно, ты не пиявишь, как бригадир, принцип справедливый, ничего не скажешь – каждому по труду, да нам его соблюдение – шмяк по карману. Сколько ж ты себе выговорил?

– Никак не пойму тебя, – признается Варид, силясь расшифровать сдельщика. Его могучий мозг работает с перенапряжением, но не может отыскать в словарном запасе, хранящемся в памяти, слов "огребешь", "шмяк", а самое главное – проникнуть в смысл фраз, составленных по законам грамматики, которые и он учил, но состыкованных как-то иначе, непонятно и непостижимо.

– Ну, из общей пайки, какая твоя?

– Какой пайки? Паять можно простым паяльником, "пистолетом", автоматом-пистолетом с температурным дозиметром…

– Стоп! Не в ту степь.

– Какая степь, если вокруг – сад, – с тоскливым отчаянием оглядывается Варид.

– Русского языка не понимаешь? Ты из иностранцев, что ли? У нас на заводе есть болгары и чехи. Хорошие парни, трудяги, торопыги. Но с тобой ни один не сравнится.

– Нет, не иностранец.

– Понятно, с Кавказа или Средней Азии. Так я спрашиваю: из тех денег, что нам выделят, какую часть себе заберешь?

– Фу, – с облегчением вздохнул Варид, почувствовав, что блоки мозга начинают остывать. – Мне не нужно никаких денег.

– А чем же тебе платят?

– Ничем, – отвечает Варид, но, видя недоверие на лице нового знакомца, добавляет: – Заботой, признательностью…

– Чокнутый, ей-богу, чокнутый, – шепчет парень, и Варид вспоминает, что это же непонятное слово произносил другой, неприятный ему человек.

А тем временем унылое лицо парня преображается, кустистые брови наползают на лоб, будто его озарила удивительная мысль.

Варид с нетерпением ждет, что он скажет.

– Слышь, браток, все мои шибко будут признательны тебе, а заботой окружим с утра до вечера: на обед – шкалик, после ужина – хоть залейся. Только на один денек сходи со мной к теще на дачу, ей там комнату малость перестроить надо. Пойдешь, а?

– Меня ждет Арсений Семенович.

– Подождет малость. Мы ему потом такое смастерим – обалдеет. А теща моя, Мария Поликарповна, – женщина душевная, заслуженная, ты не думай…

Его речь заглушает рев приехавшего КамАЗа с прицепом, наполненным досками, бумажными мешками с алебастром и цементом, ящиками с разноцветным кафелем.

– Эй, братва, разгружай! – перекрывая гул, ор и бряк, раздается зычный голос бригадира.

Сдельщики гуртуются, выстраиваются в цепочки, начинают ловко и бережно передавать друг другу мешки, ящики, доски.

– Хорошо, но долго, – говорит Варид бригадиру. – Скажите им, пусть отойдут немного, пожалуйста.

Он запрыгивает в кузов, перевязывает канатом штук тридцать длинных досок, спрыгивает, стаскивает всю связку и, будто вязанку хвороста, забрасывает на плечо и несет к наскоро оборудованному складу.

Сдельщики разом ахнули, у бригадира отвисла челюсть и остекленели глаза.

– Да что же это делается, братцы, как же он, стервец, может, а?

Бригадир вертит массивной круглой головой, обращаясь то к одному, то к другому, но ответа не слышно. Остальные обалдели не меньше его. Из открытой кабины КамАЗа высовывается лохматая голова шофера:

– Сейчас подмогну…

Шофер осекается и немеет, завидя Варида со связкой досок. Когда он снова обретает дар речи, то шепчет, ни к кому не обращаясь:

– Мать честная, и в цирке такого не показывают.

Через несколько минут КамАЗ и прицеп разгружены. Шофер может уезжать, но задерживается. Улучив момент, почтительно касается локтя Варида:

– Слышь, друг, давай ко мне калымщиком, на пару, значит, вкалывать. Такие деньжищи зашибем!..

Мало что поняв из его обращения, Варид, набычившись, толкает КамАЗ.

– Эй, не балуй! – кричит шофер, до отказа нажимая на педаль тормоза. И опять Варид слышит по своему адресу то же слово: – Чокнутый!

Он решает немедленно узнать, что же оно означает, но в это время из-за кустов его зовут:

– Дирав! Голос знакомый.

Варид жмурится, идет на голос. За кустами стоит Штырь. Узкое нервное лицо подергивается – от ожидания, напряжения, от страха ли? – и шевелится волосатая гусеница на щеке, на едва заметных плоских губах змеится улыбочка.

– Снова довелось свидеться, сэр, значит – судьба.

– А из милиции вас уже выпустили? – вежливо осведомляется Варид.

– Нас еще туда не отвозили, сэ-эр, – тянет Штырь, теперь уже с явной насмешкой.

– Но ведь Георгий Иннокентьевич сказал…

– Прохиндей он, твой Георгий. Кондовый прохиндей, фартовый жулик, мне, законнику, до него не дотянуться. А ты уши развесил. Он тебя, фраера, задарма использовал. А нас с "боцманом" он в бригаду сунул вкалывать за спасибо. У него таких бригад несколько, и с каждой – жирный навар. А без него материалов не достать, он с леваками крутит, весь поселок да и город оплел сетью. Во прохиндей!

– Не все твои слова понимаю, – растерянно признается Варид. – Понял, что он говорит одно, а делает другое. Как можно?

– "Как можно?" – передразнил Штырь. – Эх ты, сэр, олух царя небесного, сила без ума. Потому тебе и нужна умная голова в поводыри. А то пропадешь.

– Умная? Арсений Семенович программировал меня умным…

– И словечки у тебя закидонские. А твой Арсений Семенович – дурик, хоть он, может, и профессор там или академик. Умным по книге – это совсем не то, что быть умным по жизни. Скорее наоборот. Усек?

– Кого?

– Не кого, а что, дурик. Ну да ладно, исправишься. И я таким был вплоть до шестого класса, возмущался, что из моих карманов мамкины монеты вытряхивают.

– Кто вытряхивает?

– Те, кто посильнее. Таков закон жизни, дурик. Не ты – значит, тебя. Весь ум состоит в том, кто кого.

– Неправда, – неожиданно твердо произносит Варид. – Это не ум, а хитрость.

– Знаешь разницу между ними?

– Умом обладает только человек и его создания, которым он дает ум, хитростью – любое животное. Хитрость борется только за себя, ум – за всех соратников. Хитрость может обмануть ум, но в конечном счете всегда побеждает ум.

– Смотри, дурной дурик, а какие слова знает. Да ведь до твоего "конечного счета" еще дожить нужно. А хитростью уже сегодня с пирогами будешь. Это не только прохиндей Георгий, но и наш "боцман" понимает.

– А где он?

– Где? – ухмыляется Штырь. – Петьку твоего сторожит.

– Петю? – шагнул к Штырю Варид.

– Ну ты, потише, – отступая, цедит "капитан". – Ничего твоему мальчонке не сделается. Поиграешь в компании с нами – Петьку к родителям отвезем.

– Как это поиграю? – встрепенулся Варид. Игры – любимое его развлечение.

– А так. Сам подсказал мне, когда обронил, что умеешь считать варианты. Да и на деле доказал свои способности. С тобой можно замахнуться на большие дела. Вот гляди. – Штырь разворачивает тетрадный листок. – Здесь чертежик. Видишь в центре домик с буквами СК? Тут наш главный выигрыш, понял?

– Понял, – подтверждает Варид. – А условия его получения?

– Молоток! – хвалит Штырь. – Этот выигрыш сторожит мегера. Стоит ей нажать кнопку или педаль под столом – и приедут стражники, – входя во вкус, продолжает "капитан".

– Что такое "мегера"?

Долгим, въедливо-изучающим взглядом шарит "капитан" по лицу Варида, пытаясь разглядеть насмешливую улыбочку. Не отыскивает.

– Ну, по-сказочному – баба-яга. Так вот, нажмет костяной ногой на педаль – и вызовет стражников из дома под буквой "М". Гляди, где он находится. Езды – всего ничего, от силы минут пятнадцать. Сюда гляди, на рисунок, тут все цифры обозначены. Им – по той улице на сигнал спешить, нам – по этой улице удирать. Задача с двумя неизвестными. Как выигрыш забрать и от стражников невредимыми уйти? Эти кругляшки с буквами – наш и ихний автомобили…

– Простая задачка, – всматриваясь в рисунок и делая в уме расчеты, говорит Варид. – А Петю отвезите к родителям. Они волнуются.

– Не только отвезем, но и часть выигрыша выделим. На всю жизнь обеспечим.

– Чем?

Опять пристальный, испытующий взгляд: теперь скрытно, исподлобья.

– Ох и умен ты, сэр! Монетами обеспечим.

– Они ему нужны?

Штырь крутит пальцем у виска.

– А кому не нужны?

– И Арсению Семеновичу?

– Ему в первую очередь.

– Вы это точно знаете?

– Точней некуда.

На лице Штыря играет ухмылка, такая непоколебимая уверенность слышится в голосе, что не остается места сомнениям.

– Тогда будем играть поскорее, – соглашается Варид.

– Спешить – ментов смешить. Им – гоже, себе – дороже, сэ-эр. Надо подготовиться.

– Верно, ко всякой игре надо готовиться. И еще я обещал вон тому человеку помочь отремонтировать дачу.

– Обещалка – мигалка.

– Что это значит?

– То и значит: мигнет и погаснет.

– Обещания нужно выполнять. Арсений Семенович говорил: пообещать и не выполнить – плохой поступок, а значит, и неразумный. Больше тебе никто не поверит. Логично.

– Чудик. Обещания ничего не стоят, ежели выгодой не подперты.

– Тот, кто ищет во всем выгоду, обречен быть несчастным. Весь мир его равен его выгоде. Это я запомнил с первого урока.

– Арсений Семенович – твой учитель?

– И учитель тоже.

– Ты выполняешь все, чему он тебя учил? – это сказано с откровенным недоверием.

– А как же иначе?

В ответе Варида звучит такое неподдельное изумление, что Штырь не может не поверить ему и несколько теряется: он никогда не встречал таких простаков.

– Что еще говорил твой Арсений Семенович?

– Учил различать хорошие и плохие поступки, хороших и плохих людей.

– Различаешь?

– Стараюсь.

– Что же ты, филя, даешь себя обманывать такой мелкой пристежи, как этот твой напарник? Да не таращь гляделки! Зачем обманывать себя позволяешь вон тому?

– Он просит о помощи. Помочь человеку – хороший поступок.

Штырь смачно и со злостью посылает плевок в самую верхушку куста. Его и забавляют, и бесят прямосуждения Варида.

– Да он же тебя, круглого дурика, просто-напросто хочет использовать. Думаешь, у него теща или тетка? Теща, да не его. Он с нее за твою работу сдерет три шкуры.

– Тебе это точно известно? Он же себе хуже сделает. Штырь только руками разводит:

– Ей-бо, сколько живу на свете, первый раз такого встречаю. Как дитя малое, вроде Петьки. Что ж ты думаешь, он не такой выжига, как Георгий Иннокентьевич? Точно такой, но поменьше. А суть одна. Только Георгий – большой хозяин, а этот – маленький. Усек? Что опять уставился, как бычок на новые ворота? Я ж тебе суть жизни растолковываю. Понял, в чем она?

– Вы сказали "кто – кого"? И еще – "использовать"? У меня уже есть один печальный опыт. Большой хозяин, маленький хозяин – суть одна, так?

– Так точно, сэ-эр! Каждый хочет себе побольше, другому – поменьше. А мы грабанем – на всех наших хватит. Тебе, Петьке, мне с "боцманом"…

– Всем участникам игры? Разве есть такие игры?

– Есть, есть. Тебе немало достанется.

– Мне не надо. Арсению Семеновичу.

– Твоя доля, кому захочешь – отдашь. А теперь слушай, какая твоя роль. Как сирену заслышишь, киоск этот поперек дороги поставишь и будешь "боцмана" ждать. Он скажет, что делать дальше.

– А вы не обманываете? Вы – хороший человек?

– Я? Лучше некуда. За меня, сэр, не переживай, будь спок.

– А то ведь все равно выйдет так, как я говорил вам: хорошим людям бывает хорошо, а плохим – плохо. Иначе не получается, понимаете?

– Понимаю. А ты, сэр, никак насквозь религиозный, не из проповедников ли будешь? Ей-бо, ох и дурня я свалял, не скумекал, откуда эти твои детские заповеди – опиум для народа!

– Это не детские заповеди, а простые истины. Их можно вычислить математически. Если бы люди запоминали их с детства, скольких бед можно было бы избежать! Представляете?

– Представляю.

Штыря почему-то больше не смешит наивность Варида. Он не понимает, в чем дело, но неприятный холодок ползет по спине. Даже на допросах такого не бывало. Неужели за наивными прямосуждениями этого силача все-таки спрятана злая подначка? Не похоже… Однако же надо быть с ним начеку… Он говорит назидательно:

– Всегда слушайся меня, и не натворишь лишнего.

Варид подходит к нему еще ближе, доверительно спрашивает:

– Вы так уверены в себе? Вы никогда не совершали ошибок?

– Никогда, – твердо произносит Штырь.

– Хорошо вам. Ведь, даже поступая согласно логике и заповедям, с которыми меня познакомил Арсений Семенович, не удается избежать ошибок…

Штырь улавливает в его голосе нотки мучительного раздумья и спешит воспользоваться моментом:

– Заповеди заповедями, вера – оно дело дорогое, проповедничек, а в жизни все оборачивается не так, а то и вовсе наизнанку. Надо законы жизни знать назубок, тогда подфартит.

– Вы знаете? – с надеждой спрашивает Варид.

– Не только знаю, а соблюдаю.

– Тогда скажите мне вот что… Если подозревают человека, а вам известно, что он невиновен, как быть?

Штырь понимает его по-своему:

– Вот оно что, проповедничек, значит, и ты где-то наследил. Ну, ладно, не требую, чтобы выкладывал всю правду. У каждого – своя игра и свой интерес. А если подозревают другого, это всегда хорошо для тебя. Пусть гончаки поплутают, а ты помалкивай в рукав и тихо радуйся. Они время понапрасну потеряют, а время бывает дороже монет. Стало быть, затаись и жди, как дальше повернется…

– Но это нечестно!

– Да не опасайся меня, дурачок! Я в твои дела залезать не собираюсь.

– Смотрите, вон идет сюда Катя, "фея здешних мест"! – внезапно выкрикивает Варид и мчится к воротам.

Увидев его, женщина останавливается и спрашивает:

– Георгия Иннокентьевича там нет?

– Нет, – отвечает Варид. – Но сейчас для всех нас гораздо важнее другое. Только что мне сказали, что Георгий Иннокентьевич… как это слово… ах, да, прохиндей!

Двое из бригадников поспешно отвернулись, будто ничего и не расслышали. Но по их вздрагивающим спинам можно определить, что они хохочут. Мельком и презрительно глянув на эти спины, женщина спокойно произносит:

– Подумаешь, Америку открыли! Георгий Иннокентьевич – деловой человек. Все это знают. А чего же к нему липнут? – Она выразительно пожимает плечами. – Ну, делец, ну, авантюрист. Стихи помнишь: "Был человек тот авантюрист, но самой высокой и лучшей марки…"

– Вам он нравится?

Она снизу вверх заглядывает ему в лицо, шепчет очень тихо и очень серьезно:

– Вы мне нравитесь больше.

– Тогда уйдите от него. Жулики – плохие люди.

– А куда мне идти? Вы возьмете?

– Не можете устроиться на работу?

– На какую? Сызнова на фабрику? А известно ли вам, мил человек, что это такое? Семь часов каждодневно у ткацкого станка, одни и те же стереотипные движения, одни и те же осточертевшие разговоры, та же пища в столовой, пререкания с мастером, езда в переполненном автобусе, где тебя давят, к тебе прижимаются слюнявые подростки, пытаются осчастливить вниманием бодрящиеся бессильные старички… Зарплата, которой вечно не хватает… А цвести-то мне не так уж и много осталось. Еще лет десять – пятнадцать, и прости-прощай, молодость. Вышедшая в тираж, кому я тогда нужна? Нет, ни за что, слышите, ни за что!

– Плохой человек плохо кончит. А это отразится и на вас, на вашей гордости, чести…

Она дышит тяжело, неровно, продолжает в том же тоне:

– Пускай! Хуже худшего не будет. Вот вы говорите о гордости, о чести. Гордость – это роскошь в наше время, ее не каждый себе позволит, не каждому она по карману.

– Роскошь, говорите… – задумывается Варид.

Катя по-своему понимает паузу:

– Знаю, скажете: эту роскошь себе позволяют и бедные. Пускай! Я не могу, не желаю стать такой…

Она говорит уже с ненавистью, словно это он заставил ее заглянуть в себя попристальнее и разглядеть то, чего она пыталась не замечать.

– Катя, ты меня ищешь? – раздается оклик.

Из только что подъехавшего автомобиля вылезает и картинно распрямляется Георгий Иннокентьевич. Варид поворачивается к нему:

– Я ухожу от вас. Оказывается, вы просто использовали меня в своих целях.

Георгий Иннокентьевич подбоченивается, кося взглядом на Катю и остальных, говорит тихо, но с вызовом:

– А почему бы и не использовать простаивающее оборудование? Ведь ты же робот, машина…

– Робот? – отшатывается Катя и вдруг со злой радостью проговаривает: – Тогда понятно… Пионерский устав выучил, да? Тоже мне, машина, а учить вздумал человека, затвердил как по писаному…

– Да, машина, робот, – злорадно подтверждает Георгий Иннокентьевич. – А ты уж и влюбиться готова, небось, в красивую куклу. Да его уже, наверное, разыскивает владелец.

– Не робот, а кибернетический двойник в период становления сигомом.

– Ну это, как я полагаю, не так уж далеко одно от другого и для нас не имеет никакого значения.

– Напрасно вы так полагаете, – круто повернувшись, Варид выходит из двора.