Текст книги "Прыгнуть выше себя (издание 1990 г.)"
Автор книги: Игорь Росоховатский
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)
7
Об исчезновении мальчика Павел Ефимович узнал случайно. Кто-то из сотрудников обратил внимание, что совпадают адреса домов на повестке, которой он вызывал Бурундука, и на сообщении о розыске десятилетнего мальчика Пети Шевелева.
И вот Трофимов стоит на лестничной площадке перед дверью с табличкой 121, а рядом – дверь с табличкой 120, за которой живет Арсений Семенович. Павел Ефимович косится на эту дверь, но нажимает на кнопку звонка квартиры Шевелевых, и за дверью его встречает молодая женщина с припухшими от бессонницы и слез веками. На его вопросы отвечает пространно и обстоятельно.
– Вчера не заявляли, думали – к дяде в Новгород подался. Он уже однажды учинил такое, – быстро говорит она, поправляя непослушную прядь волос. – Дозвонились к вечеру, уже думали – не доживем. А там – ни сном ни духом. Здесь, в городе, оборвали, конечно, телефоны у всех его друзей. Хотя бы какой-то намек, хоть за что-то зацепиться. И не ссорился особо ни с кем, и не дрался, как бывало, и не отправлялся искать сокровища, и не собирался к Северному полюсу или там по следам знаменитых путешественников… Не знаем, что и подумать…
– Подготовьте мне все же список его друзей, – говорит Павел Ефимович и, когда женщина уже взяла ручку, собираясь писать, как бы невзначай спрашивает: – А ваши соседи по дому ничего не знают?
Женщина переворачивает ручку шариком вверх.
– Да я в первую очередь у соседей справлялась. В нашем доме живет много Петиных одноклассников. Вот даже на нашем этаже, в сто девятнадцатой квартире…
– А в сто двадцатой?
– У Бурундуков? Нет, там дети взрослые, живут отдельно. Петя любил играть в шахматы с Арсением Семеновичем и особенно – с его роботом. Что они общего между собой находили, неведомо, но и с тем и с другим Пете бывало ужас как интересно. Готов был ради них не то что товарищей, а и родителей забыть. Ну, робот как робот, оно понятно: для мальчишки любая машина занимательней всего, а вот что он находит в Арсении Семеновиче – не пойму, хоть убейте!
– У сына и спросили бы.
– Спрашивали. Говорит – с ними приятно. Вот и все.
– Приятно или интересно?
Женщина на секунду задумывается, упрямо встряхивает головой:
– Нет, приятно. И меня удивило это слово. Допытывалась: чем же они тебе так приятны? А он: всегда говорят правду. Больше ничего из него не вытянула.
– У вас большая семья?
– Муж. Двое детей. Петиной сестричке три года. Бабушка с дедушкой…
Будто только и ждала этих слов, из кухни выглядывает пожилая женщина:
– Что ж вы в коридоре стоите? Зови гостя в комнату.
Трофимов прошел в комнату, тесно заставленную модной мебелью. Вышитые подушечки лежали на диване, на креслах. Фарфоровые статуэтки поблескивали на серванте. Ковры – на стенах, на полу. Павел Ефимович подумал, что в такой комнате мальчику разгуляться негде.
– Можно посмотреть детскую?
– Пожалуйста. Вот здесь, рядом с гостиной.
Снова тяжелые ковры, спертый воздух. Вышитые подушечки на стульях и детских кроватках. Куклы – большие, в рост ребенка, поменьше и совсем крохотные – все в нарядных платьицах. В идеальном порядке выстроены шеренги игрушечных машин, кораблей, самолетов, ракет. Шкафчик с книгами. В углу – коробка с десятками разнообразных деталей – зубчатые колесики от часов, гайки, болты, гвозди, шайбы…
– Сколько машин и самолетов ему покупали, а он поиграет новинкой минут пять и норовит разобрать! – жалуется Петина бабушка.
– И это ему удавалось?
– Да что вы, скажете такое! – машет она руками. – Кто ж ему позволит? Вот он всякий хлам на улице собирал и сочинял из него свои корабли и ракеты.
– А книги?
– Книги любил читать. Целыми днями только и делал бы, что читал. Особенно о путешествиях, о капитанах, – вступает в разговор Петина мама. – Придумал для себя кодекс чести: это можно, а то нельзя. Все к соседям бегал, советовался, а нас и в расчет не принимал, не уважал родность.
– Первая заповедь у него – говорить правду, – вставляет бабушка. – Затвердил одно и то же, будто попка или робот соседский.
– Поделил весь белый свет на хороших и плохих людей, – вздыхает мать. – Чуть что, вы – плохие…
– А я вам сейчас ватрушечек принесу, – певуче произносит бабушка.
– Спасибо. Я пойду, – говорит Павел Ефимович. Ему кажется, что он уже успел кое-что узнать о семье, в которой рос десятилетний Петя Шевелев.
Выйдя на лестничную площадку и глянув на часы, Трофимов все же решает позвонить в квартиру Бурундука. Звучит негромкая мелодия звонка. Шагов за дверью не слышно: их скрадывает ковровая дорожка. Дверь распахивается внезапно. На пороге стоит робот. В том, что это именно робот, у следователя нет сомнений, хотя ему придана вполне человекоподобная внешность. Но Павла Ефимовича не может обмануть ни улыбающееся пластмассовое лицо, на котором брови кажутся приклеенными, а глаза ослепительно сверкают, сообщая улыбке куколь-ность, ни изысканный линоврасовый костюм, ни приятный баритон, произнесший:
– Заходите, если желаете. Арсений Семенович и Анна Сергеевна придут после шести. Если желаете, можете оставить для них послание. Я передам, если позволите.
– Я подожду, если позволите, – непроизвольно передразнивает робота Павел Ефимович. – А пока, если позволите, побеседую с вами.
– Позволю. Проходите, пожалуйста, в комнату, – радушно приглашает робот, и от его сверкающих глаз по стене пробегают отблески.
Павел Ефимович по дороге оглядывает коридор, отмечает, что ниши в стенах задернуты занавесками, – возможно, там, наряду с бумагами, расчетами, чертежами, хранятся приборы и детали.
Он удобно устраивается в придвинутом роботом кресле и предлагает:
– Давайте для начала знакомиться. Меня зовут Павлом Ефимовичем, работаю следователем городской прокуратуры.
– Меня называйте Варидом Арсеньевичем, можно просто Варидом, – откликается робот.
"Хорошо еще, что пока можно без отчества, – думает Павел Ефимович. – Однако эта машина, кажется, не лишена самоуважения".
Он спрашивает:
– Вы знаете соседского мальчика Петю Шевелева?
– Знаю, – отвечает робот, и улыбка мгновенно сползает с его пластмассового лица.
– Вам известно и то, что он исчез из дома?
– Известно, – подтверждает робот.
– А что вы могли бы рассказать мне о мальчике?
– О Пете Шевелеве, – уточняет робот.
– Совершенно верно. Вы с ним встречались многократно?
– Многократно, – откликается робот.
– Он вам понравился?
– Петя Шевелев мне понравился, – соглашается робот. – Очень понравился!
– Он был воспитанный мальчик?
– Он был воспитанный мальчик, – подтверждает робот.
"Это становится похоже на беседу с говорящей куклой", – думает следователь, не зная, как вырвать разговор из круга повторов и перевести его в другое русло. Ему ничего неведомо о возможностях робота Варида, о его интегральности, о степени искусственного интеллекта, даже о том, к какому поколению роботов он принадлежит. И когда Трофимов уже отчаялся, что сможет получить какие-либо полезные сведения о мальчике, робот, словно пожалев его, подсказывает:
– Насколько мне дано понимать, вас интересует мое личное мнение о Петре Шевелеве.
"Еще и личное", – мысленно улыбается следователь и подтверждает, что его интересует "личное мнение Варида Арсеньевича о Петре Шевелеве". Не заметив или н, е желая показать, что заметил иронию Павла Ефимовича, робот говорит:
– Петр Шевелев – думающий мальчик. Увлекающийся. Тонко чувствующий мальчик.
"Ты повторяешь чьи-то подслушанные слова, – мысленно комментирует следователь. – Откуда тебе знать, что такое "тонко чувствующий"?
– Он не заслужил высшие оценки по всем предметам именно потому, что если увлекается чем-нибудь, то увлекается всерьез. Такими предметами для этого совсем еще молодого человека, опередившего в развитии свои годы, явлются природоведение и химия.
– А в чем выражается его тонкочувствование? – не удержался от вопроса следователь.
– Сколотил кормушки для птиц. Устроил приют для бездомных кошек…
– Короче, любит животных?
– Не только. Он, например, ни разу не выказал мне своего человеческого превосходства.
– По-моему, это дело воспитания, а не чувствования. Воспитанный человек умеет не показывать превосходства.
– Вот вы, например, за время нашего короткого разговора уже трижды это показали.
– Извините, – невольно вырывается у следователя. Он не успевает пожалеть об этом, как робот продолжает:
– К сожалению, вы не одиноки. Люди еще не привыкли к собственным созданиям. Это не удивительно. Им бывает трудно понять собственных единокровных детей…
"Яйца курицу учат. Да что яйца! Эта машина еще дальше от нас, чем яйца от курицы. Вот куда могут завести успехи науки и техники".
– …Это я к тому, что Петра Шевелева плохо понимали его родители.
– И он искал понимания у вас?
– У Арсения Семеновича и у меня. Так будет вернее, – уточняет робот.
– Знаете, где он сейчас?
– Исчерпывающе на ваш вопрос ответить не могу.
– Почему?
– Если бы знал, то мог бы сообщить только в том случае, если бы Петр Шевелев мне разрешил.
– Я не спрашиваю, где он находится, я спрашиваю, знаете ли вы об этом, – хитрит следователь. "Все-таки ты только машина и должен отвечать мне правду", – думает Павел Ефимович в уверенности, что робот попадется в логический капкан.
– На этот вопрос отвечать не буду.
– А если прикажет Арсений Семенович?
– Он не прикажет.
Это сказано поистине с железной уверенностью.
– Почему ты… вы так уверены?
Нет, он никак не мог заставить себя говорить этой машине "ты".
– Арсений Семенович вам объяснит. Он уже вошел в дом.
Трофимов прислушивается, но не улавливает никаких звуков, свидетельствующих о приближении Бурундука. Не выдерживает напряженного молчания и спрашивает:
– Откуда тебе известно, что он вошел в дом?
На этот раз "ты" получилось просто и естественно, наверное, из-за досады и раздражения.
Павлу Ефимовичу кажется, что робот улыбается. Своими фотоэлементными глазами он пустил плясать по стене колонну ярких бликов и произносит как само собой разумеющееся:
– Вы забыли, что я ТОЛЬКО машина. Арсений Семенович вмонтировал в меня органы, которых нет у людей. Арсений Семенович уже едет в лифте. Вот хлопнула дверь. Теперь слышите?
Павел Ефимович так и не успел определить, содержится ли в словах робота насмешка. Он слышит стук одной двери и скрип другой. Робот метнулся в переднюю. Он так рад приходу хозяина, что только хвостом не виляет по причине отсутствия оного. Из передней доносится:
– Привет! Ну ладно, ладно, Варид, вижу, что рад до смерти! Аннушка еще не приходила?
– Нет еще, – слышится певучий баритон робота. – А у нас – гость. Павел Ефимович Трофимов, следователь городской прокуратуры. Интересуется соседом Петром Шевелевым. Сообщает, что мальчик исчез. Спрашивает, не знаем ли мы, где он находится.
Следователь поднимается из кресла.
– Здравствуйте, – входя в комнату, говорит Бурундук. – Что же вам ответил Варид?
– Сказал, что сообщил бы, если бы Петя ему разрешил, а потом и вовсе увернулся от ответа.
– Вот как? Ты хитрил? – поворачиваясь к роботу, укоряет Арсений Семенович.
– Я только отвечал на вопросы так, как они были поставлены. Помню, что хитрить с человеком – неблагородно, – говорит Варид, кланяется, вопросительно глядя на Бурундука, и выходит из комнаты, как бы подчеркивая, что дальнейший разговор на эту тему бесполезен.
– Видимо, вы неправильно его поняли, – заключает Бурундук.
– Это не суть важно, – злясь на себя, ворчливо говорит Павел Ефимович. – Гораздо важнее для нас всех, чтобы он ответил, где сейчас находится Петя Шевелев.
– Варид этого не знает.
– А вот мне показалось, что знает, но утаивает.
Бурундук пожимает плечами. Его жест можно толковать по-разному.
– Прикажите ему отвечать на мои вопросы.
– Пожалуйста. Но где находится Петя, он и в самом деле не знает.
– На чем основана ваша уверенность?
– Если бы знал он, знал бы и я. Вы же, надеюсь, не допускаете, что мы не сообщили бы об этом Петиным родителям?
– Я обязан допускать все, – жестко говорит следователь.
– Но тогда вы очень плохо думаете обо мне.
– Не о вас, а о вашем роботе, – беспричинно раздражается Трофимов.
– Варид – мой кибернетический двойник. Это только внешняя форма у него пока не очень совершенна. Но скоро для него будет создан новый облик из пластбелков. Поначалу Варид будет неотличим от человека…
– А потом?
– Он будет изменять себя с моей помощью и без меня, станет таким, каким и я хотел бы стать, – сигомом.
– Что это такое?
– Новый вид человека – гомо синтетикус. Новый организм с принципиально иными, чем у нас, системами переработки энергии, информации, свободная замена изношенных или устаревших деталей и органов, следовательно – отсутствие старости, образование вокруг тела защитной энергетической оболочки за счет усвоения рассеянной в пространстве энергии, свободное существование и передвижение в открытом космосе, бессмертие, наконец.
– А зачем ему тогда вы, мы да и все человечество?
– Человеческая память и человеческая личность составляют основу его личности. Через сотни лет многое в нем сотрется, уйдет по мере замены деталей, но что-то останется, как остались в нас с вами копии генов наших предков. Только в нем это будут гены памяти…
"Как он увлекается, рассказывая о своих идеях и о своем детище! Кажется, пришло время для моего главного вопроса. Да, пожалуй, в самый раз!" Прищурившись, слегка склонив голову набок, придав своему лицу выражение крайней заинтересованности, будто пытаясь поглубже вникнуть в слова ученого, Трофимов спрашивает:
– А могут ли в такой системе, как сигом, применяться детали человеческого организма?
– В принципе могут. Некоторые конструкторы применяют и в компьютерах детали из живых клеток. Но в сигоме это, по-моему, неперспективно.
Бурундук умолкает, исподлобья с подозрением глядя на следователя.
Быстро, чтобы его подозрение не успело оформиться ч развиться, Трофимов задает новый вопрос:
– А не станет ли сигом, благодаря своему совершенству, относиться к нам свысока?
– Зависит от его воспитания. Точно так же, как и с собственными детьми. Та же "техника безопасности".
"Он относится к роботу, как к детенышу. Вот почему робот называет себя Арсеньевичем. Только ли в угоду ему? Пожалуй, ответ на этот вопрос тоже немаловажен".
– Выходит, ваш Варид осознает в полной мере ответственность за судьбу ребенка, в данном случае – Пети Шевелева?
– Я ведь уже говорил вам: то, что узнал бы он, знал бы и я.
И снова, не расслышав мягких шагов робота, Трофимов вздрогнул от его голоса за своей спиной:
– Арс, нам еще сегодня составлять четыре уравнения.
Варид явно намекал, что разговор со следователем слишком затягивается. Павел Ефимович вспыхнул, не глядя на робота, проговорил:
– Вы не хотите ничего добавить к портрету Анатолия Петровича Сукачева?
Арсений Семенович разводит руками:
– Все, что знал…
– Вы забыли сообщить о том, что Сукачев использовал вашу идею о новых способах эвристического программирования, включил разделы из ваших работ в свою книгу, не сославшись на вас.
Бурундук побледнел, обозначились скулы, тени легли во впадины висков.
– Не забыл, а не счел нужным сообщать. В конце концов, это наши счеты.
– Теперь не только ваши, – режет следователь и по угрожающему виду робота, шагнувшего поближе к своему двойнику, понимает, что удар попал в цель. Торопливо добавляет: – Об этом знали не только вы, но и ваша жена.
Брови Бурундука двумя бумерангами взлетают на лоб и возвращаются на свои места.
– Вы что же, в смерти Сукачева подозреваете Анну?
Вымученная улыбка, больше похожая на судорогу, подергивает его лицо, и Павел Ефимович отчетливо видит, как это его состояние передается двойнику – у Варида начинают искрить какие-то контакты в сочленении плеча.
– Анна не могла, разве это не ясно? – возмущенно говорит Бурундук.
– Тогда кто же? – спрашивает следователь, и его вопрос остается без ответа.
8
В тот же день Трофимов заехал к судмедэкспертам. Худющий высоченный мужчина, чуть сутулясь, вышел к нему, застегивая пиджак. Выпяченная нижняя губа придавала острому лицу верблюжью надменность.
– Что-нибудь прояснилось? – спрашивает следователь.
– По интересующему вас вопросу – без изменений. Излетная пуля угодила в нервный узел. Уточнили: выстрел произведен с расстояния в сто семьдесят – сто девяносто метров. Смерть наступила от кислородного голода вследствие паралича нервного центра. – Эксперт посмотрел на Трофимова с высоты своего роста и соблаговолил коротко разъяснить: – Остановка дыхания. Четкие следы борьбы на теле убитого отсутствуют. В желудке – ликер, кофе и остатки миндального печенья. Вот, пожалуй, и все. Эти сведения вряд ли особо для вас полезны, но что поделаешь, дорогой Павел Ефимович, чем могли – помогли…
– Да, не густо, – соглашается следователь. – Что значит "четкие следы"?
Эксперт сплетает длинные, сильные пальцы, похрустывает ими.
– Видите ли, на плече покойного имеется синяк, будто его кто-то сильно толкнул, на ладонях – повреждения, кровоподтеки, как если бы он бил ими обо что-то твердое. Повреждена и фаланга среднего пальца правой руки. Но все эти мелкие травмы могли появиться от неудачной перестановки мебели, например…
– Довольно просто уточнить, – говорит Трофимов. – Но остается главная загадка: расстояние от стреляющего…
Всю дорогу до квартиры Сукачева он мысленно повторяет эти цифры. Почти без надежды найти что-то новое, в который раз осматривает окна. Стекла целы, больших щелей нет, как нет и следов открывания окон. Тем более что кондиционеры тогда и сейчас работали бесперебойно.
Павел Ефимович представляет себе убийцу, стоящего почти за двести метров отсюда. Вот он открывает оптический прицел, ловит в крестик фигуру жертвы… Значит, и сейчас он может видеть следователя, хладнокровно и безнаказанно наводить оружие. И пуля, странная пуля, чуть деформировавшись, пройдет сквозь стену, чтобы уже на излете настичь жертву… Страшно? Нет, в нем не шевельнулся ни один мускул, и он уже знает почему: воображаемой картине не хватало логического построения. Почему пуля настигла жертву на излете? Почему убийца, все заранее рассчитав, не рассчитал убойного расстояния? Ему помог случай. А если бы пуля угодила в другое место? Перестраховываясь, надо было выбрать место засады ближе. А если такого места не было?..
"Может быть еще одно объяснение: стреляли в комнате, пуля срикошетировала от какого-то предмета, чем и объясняется ее деформация в двух местах. Но в таком случае на предмете, о который она ударилась, должен остаться явственный след. А при осмотре его не удалось обнаружить…"
Повинуясь скорее интуиции, чем логике, Трофимов опять тщательнейшим образом осматривает стены и все предметы в комнате. Характерных вмятин и царапин не находит. Но не зря говорилось мудрецами: "Ищите и обрящете" – и не зря издревле считалось, что никакой труд не бывает совсем напрасным, – в щели письменного стола, под одним из ящиков, Павел Ефимович обнаруживает завалившуюся туда записку. Нервный женский почерк, прыгающие буквы: "Прекратите преследовать мужа. Вы и так достаточно попользовались его работами. В конце концов любое терпение когда-нибудь кончается. Он убьет Вас – и будет прав. Или же это сделаю я".
…Через несколько часов Трофимову становится известно, что записка написана женой Арсения Семеновича Бурундука Анной, или, как называли ее сотрудники, Аннушкой.
9
С Аннушкой Бурундук Трофимов встретился, будто случайно, в кафе самообслуживания напротив вычислительного центра, где она работала. Он пришел туда в обеденный перерыв, дождался, пока Аннушка выйдет, и стал с подносом за ней в очередь к раздаче. Павел Ефимович мог спокойно наблюдать за невысокой, казавшейся совсем еще молодой женщиной, с плавными линиями тела и нежной шеей. На нее часто засматривались мужчины, кто-то пытался заговорить, она отделывалась двумя-тремя холодно-вежливыми фразами. Ела она быстро, удивительно аккуратно, на нее приятно было смотреть. Павел Ефимович подкрепился варениками с творогом и поспешил на улицу за Аннушкой. Он споткнулся о порожек, и она оглянулась на него.
– Нам необходимо поговорить, – невпопад бормотнул он.
– Извините, у меня нет ни времени, ни желания.
Ее каблучки бойко стучат по асфальту, и Трофимову приходится ее догонять. Он идет рядом, краем глаза видит, как постепенно сквозь легкий загар проступает румянец, становится гуще, как негодующе супится стрельчатая бровь.
– Я следователь, – говорит Павел Ефимович. – По делу Сукачева.
Она резко останавливается, поворачивается к нему. Румянец отливает от лица, губы дрожат.
– Слушаю вас.
– Давайте присядем вон в том скверике. Задержу вас на несколько минут.
Она понимает, что он пытается успокоить ее, и начинает волноваться сильнее. На шее запульсировала голубая жилка, глаза чуть увлажняются.
Павел Ефимович подводит ее к уединенной скамейке, садится рядом, стараясь не смотреть на нее, чтобы не смущать еще больше, говорит:
– Вам, конечно, известно о смерти Анатолия Сукачева?
– Да.
– Я спрашиваю всех, кто хоть в какой-то мере знал покойного и может, так сказать, пролить свет… – Он запутывается в словосплетении и умолкает. Почему-то ему очень трудно разговаривать с этой женщиной.
Она прикусывает нижнюю губу так сильно, что, когда начинает говорить, там остаются следы зубов:
– Я знала покойного, но мои показания вряд ли помогут следствию.
– И все-таки…
– Я знала его с самой плохой стороны. Человек он был отвратительный.
– Предполагаете, что имелось немало людей, желавших его смерти?
Аннушка находит в себе силы взглянуть следователю в глаза:
– Я желала его смерти.
– И даже написали ему об этом…
– Думаете, что я…
– Пока еще ничего не предполагаю. Собираю факты. Почему вы написали Сукачеву?
– Не выдержала. Он ставил рогатки Арсению Семеновичу всюду, где только мог, не давал продвигаться по службе, защитить докторскую диссертацию. А в последнее время мешал ему опубликовать очень важные работы в журнале "Интегральные роботы". Сукачев и там был членом редколлегии, он пытался захватить все ключевые посты… Настоящий мафиози… А эти работы для Арсения – дело всей его жизни…
Павел Ефимович чувствовал, что она чего-то недоговаривает, и слегка помог ей:
– И еще…
Она удивленно взмахнула ресницами, обожгла взглядом:
– И еще он пытался за мной ухаживать… с одной целью, чтобы досадить Арсению, унизить его…
Трофимов видит, что ей хочется о чем-то спросить, губы приоткрываются, затем опять смыкаются. Павел Ефимович почти физически чувствует, как ей трудно. Наконец она решается:
– Вы будете опять говорить с мужем?
– Сами сказали – "долг службы".
– Старайтесь поменьше его терзать. К убийству он не имеет никакого отношения.