Текст книги "Абхазские сказки и легенды"

Автор книги: Игорь Хварцкия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

Когда холод почувствовали кривые русалочьи ноги и когда сама русалка ощутила нечто неладное, вся река была уже в движении. Ноги ее коченели, и русалка выскочила из воды. И рыбы – лобаны, сомы, бычки, маленькие щуки, – и змеевидные рыбы, и сами змеи, и даже черепахи, и даже лягушки мчались, теснясь, вниз по течению.

– Что вы делаете? – вскричала адзызлан. Бывшая Владычица Рек и Вод последней узнала новость.

А новость мчалась по реке, наступая рыбам на хвосты, – новость, отливавшая радугой, где все цвета были налицо, но только грязнее, чем в радуге водяных брызг. Эта радуга мчалась вниз по реке, издавая незнакомую вонь, от этой радуги шарахалось все живое, эта радуга убивала цветущую воду реки.

– Остановитесь! – вскричала русалка, но ее никто не слушал. Она познала горечь полководца, чье войско обратилось в паническое бегство.

Кефаль, вышедшая рано утром в устье реки метать икру, заметив собратьев, безумно устремившихся к спасительному морю, еще ничего не поняв, поспешила назад. И там, где река, образовав широкое устье, затем узкой полоской входит в море, вся речная живность смешалась с холеным племенем кефалей и устроила давку, как если бы это были люди.

Сама смерть, переливаясь черной радугой, источая незнакомый омерзительный смрад, пронеслась по телу последней реки села. Таково было свойство белоснежного вещества, ссыпанного в воду.

С ужасом и отвращением побежала русалка прочь от своей древней обители. Она бежала, спотыкаясь вывернутыми ступнями, и была сейчас беззащитной женщиной. Русалка пустилась по проселочной дороге. Был час после полудня, и в селе между отравленными речками начиналось непонятное торжество. Шли люди, неся портрет вместо чучела, но при этом никто, никто не видел русалки, не слышал ее испуганного плача. Неощущаемая, она пробежала сквозь толпу. Тело русалки, данное в ощущениях только ей, было переполнено ужасом.

Свернув с дороги, она побежала к дому Хатта, к последнему Хатту, чей предок разделил с ней когда-то ее травянистое ложе, к последнему Хатту, женщинам рода которого она открывала тайны целебных трав и вод.

Она бежала, боясь еще раз вдохнуть отвратительную вонь грязной радуги. Она бежала и по-странному ощущала свое дрожащее от испуга тело. Русалке казалось, что тело ее тяжелеет и она слышит звук своих шагов. Но она думала, что это от усталости.

Наконец она добежала до дома Хатта. В пустынной усадьбе последнего Хатта, огороженной старым замшелым частоколом, на пустынной лужайке перед домом последнего Хатта, где паслась тощая коровенка, русалка почувствовала себя в безопасности и отдышалась.

Она зажмурила и открыла глаза. Напротив нее стоял черный пес. Пес учуял ее! – залаял на нее! – услышал! – потому что тоска и ужас вернули русалке плоть.

Пес подошел к ней совсем близко. Но русалка и не вспомнила о своем древнем страхе перед черным псом. С нежностью и торжеством ощущала она свою пышную, дрожащую в ознобе плоть.

Черный пес дружелюбно обнюхал ее. Русалка пахла тиной и рыбным духом. Тявкнув и вильнув хвостом, он побежал к амбару, словно указывая дорогу. Она покорно пошла за ним.

Русалка забралась на балкончик амбара и легла на спину – нежной кожей на сваленные там ржавые инструменты. Золотые волны ее волос, свешиваясь с крылечка, падали вниз. По волосам текли слезы, скатываясь в пыль – в пыль, по которой волочились, тронутые ветром, концы ее расплетенных кос. Она лежала неподвижно и смотрела в чуждо-светлое небо, и лишь пальцы ее вывернутых ног понуро свешивались вниз.

Последний Хатт в честь праздника зашел в дорресторан и потому задерживался. Вернулась с прополки кукурузы его жена.

Она подошла к гостье, лежавшей навзничь на крылечке амбара, и вдруг бессознательно проделала то, что требовала память крови: осторожно приподняв золотую косу, положила ее рядом с русалкой. На сей раз русалка не притворилась спящей. Она присела, свесив уродливые ножки. Хозяйка стояла на третьей ступеньке приставной лесенки. Краем грязного передника она утерла слезы на иссиня-белых щеках Владычицы Рек и Вод. Но не говорила, боясь, как бы русалка, истосковавшаяся по применению своих чар, не ввергла ее в немоту.

…А вечером вернулся домой последний Хатт. Он вошел во двор, шагая против девичьих следов.

Перевел с абхазского автор.

Станислав Лакоба
Опрокинутое

Недалеко от древнеабхазского святилища Напра есть местность под названием Волчья Гора. Когда-то на этой горе исполнялся языческий обряд. Летом, в течение нескольких дней, здесь созревали черные ягоды с наркотическим действием. Гора была местом встречи людей и волков. Вкусив ягоды, они впадали в странное состояние.

Черные ягоды. Они налились кровью ночей, выросли прямо из сновидений. Блестящие и мелкие, они поспевали в конце августа. Ягоды жили всего пять дней. И вот, чтобы поклониться им, к Волчьей Горе рычащими волнами стекались стаи мохнатых волков и горцев.

Раз в году они собирались здесь на свой общий праздник. И теперь тринадцать безоружных абхазов пришли к месту великой встречи двух народов и смешались с тысячной ордой самого красивого и самого дерзкого зверя. Волки срывали с широких кустов черные ягоды с таинственным блеском и подавали округлые шарики людям. Те с благодарностью принимали дары и съедали.

Потом такой же обряд исполнили люди. Волки подходили к ним, погружали ладонь человека в свою пасть и, очистив ее от ягод, отходили, ложась под деревья.

Стояла ясная ночь. Первая ночь праздника, а не перемирия. Она углублялась вовнутрь всего живого, проникала в самые сокровенные глубины духа, сотрясала плоть и кровь. Черная ягода ночи многотысячно повторялась в расширенных зрачках волков и людей. Теперь трудно было сказать, где лежит волк, а где человек, они перевоплощались, переливались друг в друга. Волчицы становились ласковыми, как ночь. Ягода повергала всех в состояние всеобщей любви и всеобщей умиротворенности, таинственного величия – она начинала действовать, излучать прохладное тепло, кружить голову, она показывала удивительные картины недосягаемого прошлого и зыбкого будущего, а красочные холсты полуснов повисали на бескрайней стене пропасти, скользкой от света звезд. Звезды шерстью дыбились на гриве ночи, дыбились от страха, от красоты ужаса. Волк рыдал над человеком, а человек плакал над волком – все перемешалось, все перемешалось в этом сумрачном мире. Состояние бесконечности просачивалось в деревья, – и деревья запели, затанцевали, поднимая на руках веток то человека, то волка. Крики и плач освещали горный лес. Казалось, что самая ночь отведала черных ягод. Когда язык касался их нежной поверхности, блаженство по венам ног впадало в землю, и тогда человек ощущал, чувствовал землю как часть своей плоти.

Пять ночей. И каждая ночь была днем, а каждый день – ночью. Все пребывали в сонном, расслабленном состоянии, все передвигалось ползком, даже деревья. Ноги отсутствовали, тело то разъединялось, то вновь сплеталось.

В последнюю ночь все звуки провалились куда-то, исчезли – наступило полное молчание, приближенное к молчанию черной ягоды. Дыхание Волчьей Горы становилось ровным.

Станислав Лакоба
Лепешка

Село обрастало ноябрем.

А мальчик ходил в школу. Недавно ему исполнилось двенадцать. Еще несколько лет тому назад Кан думал, что у людей, как и у деревьев, кровь зеленого цвета. Но потом – потом он уже так не думал…

Школа была далеко. Школу он не любил. Кану нравилось только то, что она далеко. Кану нравилась дорога в школу. Сверстников своих он избегал и потому почти всегда ходил один.

Как только мальчик выбегал из дому, он сразу снимал свои ботинки. Снимал не потому, что боялся испачкать их, а потому, что любил ходить по этой дороге босиком. Даже когда выпадал снег, ступни ног Кана не чувствовали холода. Недалеко от школы он мыл ноги в реке, надевал свои ботинки и с опозданием входил в класс.

И вот однажды он шел по дороге и обдумывал, как сплести из коры черешни сумку. Редкие капли дождя ласкали его голову и плечи. Мысленно Кан почти закончил плетение пастушеской сумки. Он немного отвлекся от своего занятия и посмотрел на дорожный холмик. Что-то блестящее и прозрачное лежало на его вершине. Несколько десятков шагов, и Кан уже стоял перед блестящим диском, от которого исходил пар. А дождь не торопясь продолжал прокладывать свой путь в декабрь. Он выражал всю красоту сверкавшего диска – коровьей лепешки. Мальчик постоял над ней, почувствовал запах молока, а потом взял и погрузил босые ноги в лепешку. Тепло приятно обжигало его душу, и он понял, как холодно ему было все это время, хотя он и не ощущал холода. Ему было так хорошо, что он заплакал. Мальчик вдруг вспомнил то, о чем старался не вспоминать. Кану было семь лет, когда его мать застрелилась из ружья. Тогда тоже стоял ноябрь, лил дождь. Но тогда он никак не мог заплакать. А сейчас лепешка согревала его тело, и Кан сознавал, что впервые оплакивает свою мать.

Станислав Лакоба
Дорога

Трава с малиново-серебряными брызгами ягод увенчивала гору, и сочный круг поляны ровно опоясывал вершину. Около нес, как у зеленого водопоя, столпилось стадо коров. Глаза их текли к траве, но ни одно животное так и не сдвинулось с места сорвать травинку. Они стояли будто вкопанные и лишь глухо мычали, бодая упрямыми рогами невидимую преграду у линии круга.

И в это мгновение из недр горы с грохотом вырвалось светящееся пятно и зависло над ее вершиной. Шум внутри пятна, расплывшегося по небу, словно акварель по мокрой бумаге, нарастал до тех пор, пока оно не приняло образ Семилучевой звезды.

Юго, верховный жрец святилища Дыдрыпш – «Владения Громов», стоял у подножия последнего, седьмого яруса горы, в том месте, где высокие тисы покорно ложились к ногам круглозеленой поляны. Чтобы не ослепнуть, он смотрел на звезду сквозь закрытые веки и шепотом приветствовал ее по-абхазски:

– И этой весной, всемогущая Дыдрыпш, ты навестила нас!

Лет тридцать назад Юго пробила молния. Темная дыра, не зарастая, зияла в его теле.

Он стал рассказывать о будущем, посвящать односельчан в их грядущие судьбы. Стоило ему хоть раз взглянуть на человека, и Юго знал о нем все.

После удара молнии он неделю лежал без сознания. Обугленный, изогнутый, изломанный, Юго напоминал не человека, а какой-то знак, непонятное разорванное существо. Он казался двойником Семилучевой звезды. Почувствовав это, Юго ушел во владения Дыдрыпш. Его единственного допускал к себе дух, обитающий на вершине святилища, где даже в сильные снегопады продолжала сиять зеленая трава.

В то утро покой святилища был нарушен взрывами. Строители Северо-Западного участка приступили к прокладке дороги. Опытные пиротехники привычно громили известняки. С каждым днем взрывы приближались к горе Дыдрышп, и тогда старейшины села обратились к инженеру.

– Здесь наша аныха, святыня, – указал самый старый из них на Дыдрыпш. – Не надо тревожить ее дух.

– Кого тревожить? – спросил инженер прищурившись. – Гору? Дух? Ну и дела. Вы из какого века, товарищи?.. У нас план горит, нам дорогу прокладывать надо, взрывать скалу…

– Не беспокой аныху, сынок. Не нужно взрывать. Наказание будет.

– Кто накажет-то? – усмехнулся инженер. – Ну, хорошо, почему не надо там взрывать? – таинственно спрашивал он, пристально глядя в глаза старику. – Я ведь пойму, что там?

– Аныха накажет и аныха там, – ответил старик.

– Аныха, аныха, – раздраженно буркнул инженер и подписал наряд на партию взрывчатки.

Высокие тисы растворялись под тяжестью звезд над пропастью тишины. Жрецы семи ярусов во главе с Юго собрались на восточной стороне конусообразной горы Дыдрышп и вместо приветствия молча обменялись– кизиловыми посохами. Каждый из них прикоснулся левой ладонью к зеркальному стволу священного дерева.

Шесть жрецов нижних ярусов устремили свои взоры на светящийся ствол священного тиса. В нем пересекались пути вселенной и человека, это было мировое древо, где сосредоточились все соки мироздания, сходились тайные тропы невидимых артерий. Юго молчал, слушая, как в его вены вливаются волны созвездий. Глаза верховного жреца излучали неземной свет, который он выплескивал на зеркальный ствол дерева «аа». И это сдвоенное абхазское «а» называлось тисом, было началом всего живого.

Взгляд, нарушающий равновесие.

Да, даже неосторожный взгляд может нарушить равновесие в природе. Юго вспомнил рассказ деда о величественном тисе в верховьях глухой Гумисты и передал его жрецам. Дереву было за тысячу лет. Оно легко взбегало могучими ветвями в небо. И эту тысячу лет человек не ступал в тех местах. Но вот он пришел. Заблудился в лесу и увидел громадный тис. Человек не мог налюбоваться им, рассматривал со всех сторон, удивлялся. А когда через несколько дней привел с собой людей показать дерево, – не поверил своим глазам. Огромный, прозрачный тис – высох и наполовину развалился…

Неуловимым движением руки Юго достал из темной дыры своего тела слепого волчонка.

Пиротехники взрывали горную породу и чем дальше углублялись в пределы горы Дыдрышп, тем медленнее продвигались вперед. Старики снова пришли к инженеру с просьбой провести дорогу чуть левее, в стороне от святилища, но тот только отмахнулся.

С каждым днем темп работы замедлялся, заряды с трудом опрокидывали известняки. Инженер нервничал, ругал пиротехников, гору, стариков. Строители с трудом расчистили путь до большого уступа. Пиротехник заложил под него мощный, направленный заряд и рванул. Однако уступ был непоколебим, как крепость. Тогда инженер сам взялся за него. Для чего-то он схватил топор и стал рубить ветку молодого тиса. Но тоненькая веточка продолжала расти, не шелохнувшись. Он окончательно вышел из себя, когда заметил, что топор не только не рубит, но и вообще не оставляет на дереве никаких следов. И вдруг чья-то невидимая рука развернула топор и вонзила лезвие в его лицо.

«Вершина Дыдрыпш похожа на черную дыру в моем теле», – думал Юго.

Догадывался ли он, что Дыдрыпш – это внеземная область на Земле, а он необходим Семилучевой звезде как связующее звено?

Люди приходили на святилище молиться, присягнуть или исцелиться только с его согласия в сопровождении одного из жрецов. Несчастье обрушивалось на тех, кто не следовал священному правилу: одни пропадали без вести, другие сходили с ума, третьи сбивались с пути и бродили по горному лесу, не находя выхода.

Юго отвлекся от своих размышлений.

Внизу, в сопровождении жреца третьего яруса, ползла нить людей.

Вот они приблизились и положили на ровную площадку девушку с седыми волосами.

– Извини нас за беспокойство, аныха, – обратился к вершине старший из них, еще больше скомкавшись и почти до травы опустив голову, – но она не встает уже восемнадцать лет. Помоги нам, аныха.

Жрец третьего яруса повторил просьбу старейшины села. Тогда Юго обратил свой взор к вершине. И вершина ответила ослепительной вспышкой.

Из самых дремучих глубин тисового леса сверкнули во мраке два глаза. От них исходил спокойный, тепло-зеленый свет. Нет, не теплый и не зеленый, но близкий к ним.

Носилки с девушкой приподнялись над площадкой. Она сошла на землю и, не оборачиваясь, пошла вниз, но теплый взгляд толкал ее в спину, расплывался по всему телу, и вот уже ноги несли девушку по склону горы, и когда она хотела упасть, обнять траву и камни, ей не дали этого сделать.

После гибели инженера партия строителей распалась. Спустя несколько месяцев прибыла новая группа. Направление дороги было изменено, и она потянулась в обход горы Дыдрыпш.

Белый шрам на лице святилища обрывался около уступа, чуть касаясь левой щеки неба.

Юго слагал звездные песни на угловой арфе.

Ветер пронизывал черную дыру его тела, как ночное ущелье.

Юго думал, что именно здесь, в глуши, на горе Дыдрыпш, в стороне от мира, пересекаются истинные пути вселенной и человека, пути Великого Духа, а цивилизация, увенчанная ракетами и космодромами, развивается в стороне от этих главных дорог.

Над вершиной святилища расплывалась Семилучевая звезда. Она увеличивалась на глазах, пока не заняла полнеба.

Светлячки, как растения, росли прямо в воздухе.

Игорь Хварцкия
Пророк Анакопиа

Сит Анакопиа из села Псырцха предвидел то, что должно произойти через три с половиной года, поэтому его называли ясновидящим. Раньше он мог предсказать то, что произойдет через семь лет, но со временем сила его божественного дара иссякла наполовину.

Впервые, говорят, о нем заговорили серьезно как об ясновидящем в 1930 году, когда он предсказал, что абхазцы вступят в колхоз. Естественно, абхазцы к предсказанию Сита отнеслись недоверчиво, но слух о том, что по предсказанию Сита абхазцы будут жить в некоем сообществе под названием колхоз, облетел все деревни и дошел до райцентра Гудрипш. Срочно в село прибыл секретарь райкома по идеологии, уроженец Псырцхи Чамкуч Мафба, провел экстренное собрание в центре села под тысячелетней липой и осудил вредные обычаи.

– …Надо с корнем вырвать все отжившее, что препятствует нашему триумфальному движению к коммунизму! – воскликнул он, завершая свою речь, и для пущей наглядности стукнул кулаком по столу.

В числе названных темных личностей, цепко державшихся за вредные традиции, фигурировало имя Сита. Собравшиеся под тысячелетней липой крестьяне заозирались, выискивая в толпе Сита, но его среди них не оказалось. Он не счел нужным явиться на собрание.

– Бедняга, недолго ему осталось жить… – сказал Сит, когда ему передали содержание речи Чамкуча. – Время наше готовится стать ненасытным драконом… – скорбная гримаса исказила лицо ясновидящего, – и не только Чамкуча Мафба оно сожрет.

Однако никто не понял значения его слов. Шел 1930 год. Тогда Сит мог предсказать, какое происшествие ожидается через семь лет…

Божественный дар предвидения пришел к Ситу в 1924 году, когда через села Звандрипш и Лыхны прошел Посланник Бога, который свидетельствовал о людях. Произошло это так…

Уже наступали сумерки, когда во двор жителя Звандрипша Чкока въехал Ангел на белом коне. Хозяин позвал почетных старцев и соседей. Сит тоже был здесь, Чкок был его тестем, и в тот день он гостил в Звандрипше. Хозяин зарезал быка и, когда мясо сварилось, он пригласил Гостя к столу. Гость не произнес ни слова, но движением руки дал знак, что отказывается сесть за стол. Люди, зная, что Гость – Посланник от Бога, делали только то, что велит обычай гостеприимства. Неожиданно Гость лег под орехом, раскинув руки. Люди не расходились и всю ночь наблюдали за Ним, но Он, не меняя позы, лежал под орехом, распластавшись на земле. Хозяин принес несколько початков кукурузы для коня, но конь не стал есть кукурузу. Конь погружал голову в деревянное ведро, висевшее на шее, и хрустел чем-то. Конь был необыкновенно высокий, под стать Всаднику. Хозяин пригласил гостей в дом.

Когда рассвело, Гость вскочил, собираясь уехать. Хозяин наполнил рог вином и поднес Гостю. Гость взял рог, приподнял его, пригубил и передал Ситу.

Когда Посланник Бога вознамерился сесть на коня, принесли стул, чтобы Он стал на стул и дотянулся до коня, но Он, опять ничего не говоря, руками дал знать, что стул не нужен. Неожиданно для всех Посланник Бога ловко вскочил на коня и выехал со двора. Через минуту цокот копыт доносился уже из-за котловины Ахи. В тот день Он посетил в Лыхны одного человека по фамилии Лакоба и больше Его никто не видел.

О том, что родоначальник фамилии Анакопиа, далекий предок Сита, как представитель всех абхазцев был у Бога, и о том, как Абхазия досталась абхазцам, многие сказители Абхазии рассказывали. Но я расскажу эту историю так, как мне ее рассказал Служитель Дыдрыпш Аныха Заур Чичба.

Решил Бог разделить землю между народами и назначил День. И послал Бог Ангела Своего к народам. Пока Ангел обошел все народы, подошел назначенный Богом День. Под видом простого старика, верхом на муле Ангел въехал во. двор абхаза по фамилии Анакопиа. Хозяин не стал слушать гостя и пригласил усталого путника в дом.

– Я пришел сообщить тебе, что сегодня у Большого Камня собираются представители всех народов. Бог будет раздавать землю каждому народу. Тебе выпала честь представлять абхазов, – сказал гость.

– Ты устал, путник, отдохни немного, отведай в моем доме хлеб-соль.

– Но у тебя остается мало времени, – напомнил ему гость.

– Гость приносит семь счастий, уносит с собой одно, – ответил Анакопия, настаивая на своем.

Вечером, проводив гостя, Анакопиа собрался в дорогу в назначенное место. Когда абхазец пришел в назначенное место, отверзлось небо, и открылось ему видение в сверкании, которое нельзя описать словами: он увидел стопу Бога и услышал голос его, подобный грому:

– Почему ты опоздал, абхаз, все земли я уже раздал?

– У меня был гость, я не мог его оставить, – сказал Анакопия.

– Я подтверждаю истинность слов абхазца, ибо тем гостем был я, – сказал один из Ангелов, окружавших стопу Бога.

– Если бы не твое гостеприимство и совесть, ты бы остался без земли, но во имя справедливости я даю тебе Апсны – то, то оставил для себя. Но взамен моей милости все люди потеряют возможность воочию видеть Меня при общении со мной, – сказал Бог, Творец мира и людей (Анца ха хазшаз).

И открылось абхазам, что на земле Абхазии пребывает Дух Божий – Аныха. Дух Божий – Аныха разделен на семь частей и пребывает в семи святых местах. С тех пор абхазы чтят выше всего места пребывания Духа Божьего – Святого Духа. Это – Псху, Елыр, Кячь, Дыдрыпш, Лыхны, Лдзаа, Лашкендар.

Солнце уже поднялось в высоту дерева.

Сит сидел в тени под орехом и прислушивался к артиллерийской канонаде, доносившейся с Эшерского фронта. Каждый день село оглашали крики матерей по погибшим сыновьям. Пять внуков Сита ушли на фронт вместе со своими отцами и воевали на передовой линии.

Вооруженная до зубов Закавказским военным округом, заручившись поддержкой мировых держав и ООН, Грузия рвалась к сердцу Абхазии – селу Псырцха, земле Богородицы.

И увидел Сит сердцем Будущее и открылось ему число и месяц – 8 марта, когда Абхазия победит окончательно. Это и будет истинной победой. Забегая вперед, скажу, что впоследствии слух о пророчестве Сита дошел до районной газеты, и она напечатала статью «Судьба Абхазии глазами ясновидца». Прочитавшие статью решили, что 8 марта будет взят Сухум, но 8 марта ничего не произошло, и другая газета, которая раньше называлась «Красные субтропики», обрушилась на эту невинную статью грозной публикацией «Ученики Нострадамуса получают „два“». Автор публикации, бывший заведующий отделом партийной жизни, закончил статью словами: «Несмотря на расположение каких-то там звезд Абхазия всегда побеждала врага и на этот раз победит его!».

Видимо он решил, что 120-летний старик из села Псырцха Сит Анакопиа – астролог. Но Сит не был астрологом, Сит был абхазцем, в лучшем смысле этого слова.

Но, возвратимся к пророчествам Сита, ибо ему было открыто, что год 1992 принадлежит России и определит ее будущее, или космическое бессмертие, поэтому война между Грузией и Абхазией не закончится в этом году. Но следующий год, 1993-й, принадлежит Абхазии, и начнется отсчет этого года 4 февраля, ибо России принадлежат еще и первые четыре февральских дня 1993 года.

А тем временем Главный Служитель Аныха – Чичба в сопровождении старцев поднялся на гору Владение Грома и принес Богу жертву. Держа сердце и печень жертвенного животного, воздев руки к небу, он сказал:

– Сотворивший нас Бог! Ты дал нам, абхазам, землю, которую избрал для себя. Дай же нам силы отстоять ее!

Но война шла и в небе. Таким образом, происходящее сейчас в Абхазии – следствие того, что произошло уже на. небе. А на небе произошла война: Архангел Михаил и Ангелы его воевали против большого красного дракона, называемого диаволом и сатаною, и его ангелов. И не устоял дракон и был низвергнут на землю и ангелы его низвержены с ним.

Старик решил немного перевести дух и силой своего божественного дара заглянул в Прошлое, и увидел он Человека, который шел по селу Псырцха. Это был Апостол Иисуса Христа – Симон Кананит, тот самый Симон из Каны Галилейской, в доме которого Иисус совершил первое чудо – превратил воду в вино.

Симон Кананит решил остановиться и отдохнуть. Проходя мимо бедного хозяйства с покосившейся пацхой во дворе, решил зайти в гости, ибо был голоден и жажда мучила его. Из пацхи вышла молодая женщина и пригласила гостя в дом. Женщина сказала, что муж ее, Консо Анакопиа, погиб на войне и, извиняясь за недостойное гостеприимство, принялась готовить мамалыгу. В углу пацхи стояла люлька, и приглядевшись, Святой Апостол понял, что ребенок, лежавший в люльке, был мертв. Когда гость открыл ворота и вошел во двор, женщина эта держала на руках только что умершего ребенка и, увидев гостя, она перестала рыдать, положила мертвого сына в люльку как спящего и, накрыв простыней, вышла навстречу гостю.

– Дад, – обратился Святой Апостол к женщине, – сними простыню с люльки, ребенку должно быть душно.

Женщина подошла к колыбели и увидела улыбающегося ребенка.

На другой день Симон Кананит был убит на берегу реки Псырцха. Убил его слуга некоего дворянина. Апостол сидел на берегу реки, когда к нему подошел слуга дворянина и стал расспрашивать его о том, что потерял он здесь.

– Кто делает грех, тот от диавола, потому что вначале диавол согрешил. Для сего и явился Сын Божий, чтобы разрушить дела диавола, – сказал Апостол, не отрывая глаза от струящейся воды.

Слуга дворянина, услышав такие слова, стал насмехаться над ним и обозвал его грязным бродягой.

– Тот, кто сбежал из своей страны, боясь мести за прелюбодействие с женой брата своего, а здесь прелюбодействует е женой своего господина… – сказал Симон Кананит, все так же глядя в прозрачную воду.

Слуга дворянина, ударив странника по голове камнем, скрылся.

Сит вышел из задумчивости, услышав скрип калитки. Он поднял голову и посмотрел в сторону калитки. Внимание его привлек незнакомый мужчина, который, открыв калитку, решительно направился в его сторону. Это был Макчахвара Сабыда, житель дальнего села Цимхакыта.

– Ухацкы, Сит, помоги мне, если это в твоей власти, – умоляющим тоном заговорил Сабыда, но умолк, не в силах продолжать.

– Расскажи, дад, какая беда стряслась с тобой? Я сделаю все, что в моих силах, – подбодрил гостя Сит.

– Мой единственный ребенок находится между жизнью и смертью. Мальчику всего семь месяцев, лежит безжизненный, не ест, едва дышит, и врачи бессильны… Долго у меня не было ребенка, и наконец Бог, сжалившись надо мной, послал мне наследника. А теперь, будто раздумав, хочет забрать его… Неужто Богу угодно, чтобы на мне закончился род Макчахвара? – горестно поник он головой.

– Дад Сабыда, – задумчиво молвил Сит, – я знаю то единственное средство, которое может избавить малыша от сковавшего его недуга. Отправляйся в дорогу и достань грудное молоко женщины, не знавшей мужчины, кроме собственного мужа, и не состоявшей с тобой в родстве. Второе условие посложнее первого: приведи мне троих людей, не запятнавших свою совесть и честь, представителей разных фамилий.

– Ухацкы, Сит, сегодня же найду и материнское молоко, и троих честных людей, – воскликнул Сабыда.

– Нелегкое это дело, потому немедля отправляйся в дорогу. Желаю тебе удачи! – напутствовал Сит.

В тот же день к дому Сита подкатил автомобиль «Жигули», из него вышел Сабыда со стаканом молока в руке.

Сит принял стакан из рук Сабыды и, поставив на ладонь, пристально посмотрел.

– Не годится это молоко, дад Сабыда. Кроме мужа, рядом с этой женщиной я вижу еще троих мужчин, – сказал Сит и возвратил ему стакан.

– Хай, пропади она пропадом, бесстыдная женщина, еще уверяла меня, что не найти никого безупречней ее. Воистину, нет предела женскому коварству! – Сабыда с досадой выплеснул на землю содержимое стакана. – Вижу, ничего не остается, как отправиться мне в высокогорное село Цвигрипш, авось там удастся найти безупречную женщину.

По пути в Цвигрипш, попутно останавливаясь в каждом селе, Сабыда набрал десять стаканов женского молока. Каждая молодая мать сочувствовала его горю и клялась в своей безукоризненности.

«Жигули» не одолели ухабистую дорогу высокогорного села Цвигрипш, и Сабыда отправился за бесценным молоком пешком.

Проходя мимо одного из дворов, он услышал голос женщины, бранившей сына, при этом она поклялась именем отца сына, что строго накажет его. «Если жена клянется именем мужа, она верна ему», – подумал он и решил спросить, нет ли у нее грудного младенца. Увидев у ворот гостя, женщина вышла к нему и радушно пригласила в дом. Сабыда, поблагодарив хозяйку, вошел во двор и присел на скамью под яблоней.

– Прошу прощения, но хозяин не может оказать вам достойного гостеприимства, – вынеся графин вина с закуской, пожалела она. – Он был удачливым охотником. Но три года назад случилось несчастье: в единоборстве с медведем он потерял зрение и с тех пор не может передвигаться без посторонней помощи. Он уединяется в саду, облегчая душу свою игрой на апхярце.

– Я вижу, в этом доме есть младенец? – спросил он, обратив внимание на пеленки, развешанные на бельевой веревке.

– Да, у меня грудной ребенок, – подтвердила она зардевшись.

Сабыда немедля рассказал, какая беда привела его. Молодая женщина, не произнося ни слова, вошла в дом. Через некоторое время появилась с грудным молоком.

– Пусть оно вернет вашего ребенка к жизни! – горячо пожелала она.

Сабыда поднял стакан черной «Изабеллы», пожелал этому гостеприимному дому благополучие и выпил. Вынув из кармана две пятирублевки, протянул двум малышам-карапузам, что с любопытством разглядывали его. Те, нерешительно взяв деньги, смущенно потупились.

– Ах, это совсем ни к чему! – всплеснула мать руками.

Простившись, Сабыда собрался в обратный путь. Когда он проходил мимо забора, до его слуха донесся звук апхярцы. Он приостановился, вслушиваясь в его проникновенное звучание. Слепой запел песню о Шарпиецве и Хулпиецве – двух братьях-охотниках.

…Уаа, рада радагущагья, оуа!

– И детей твоих превращу в послушных холопов, – сказал он. – Ты умрешь сегодня.

Уаа рад рарира – уа, и жена твоя давно мне нравится!

Уаа рад гущагья оу-оу уааа…

Расчувствовался Сабыда. На сердце и без того было скверно. Песня слепого охотника воскрешала полузабытую старую легенду…

Рано утром отправились на охоту в горы два брата. Шарпиецв пошел по следу шестнадцатирогого оленя. Лишь к концу дня настиг было его на неприступно высокой скале, но тут зашло солнце, и, не рискуя сорваться в глубокую пропасть, невозможно было спуститься. Тогда Шарпиецв запел песню, в которой звал на помощь своего брата.

Хулпиецв услышал брата и поспешил на зов к подножию скалы, но ничем помочь не мог – черная была ночь, хоть глаз выколи. Дабы брат, заснув, не сорвался со скалы, всю ночь пел Хулпиецв песни, в которых издевался, смеялся над ним, приводя его в ярость, которая не позволит сомкнуть глаз.