Текст книги "Абхазские сказки и легенды"

Автор книги: Игорь Хварцкия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

ЗАПИСКИ, МЕМУАРЫ…

Н. Колюбакин [69]69
  Кутаисский генерал-губернатор в описываемый период.


[Закрыть]
Картины и характеры Кавказа
Отрывок

Цебельда отдалась нам в руки в 1837 году с хорошо определенными условиями быта гражданского, а именно: с аристократиею не многочисленною, но сильною и со своими особенным судопроизводством. Княжеский дом Маршани, породненный с Дадианами и Шервашидзевыми, почти исключительно властвовал над народом; Эфендий был главным судьею, а алкоран – сводом законов, но часто пред самоуправством князей власть и приговоры духовенства оказывались бессильными.

Так – более ста лет существовала Цебельда, без больших переворотов извне и внутри, когда семейный раздор главнейшего дома причинил или ускорил покорение этого края, и вот как это случилось.

Лет тому двадцать пять вся восточная часть Цебельды, так называемое Дальское ущелье, или Дал, досталась по наследству четырем сыновьям князя Дударука Маршани: Хинкоросу, Баталбею, Шабату и Есшау. Недолго жили они в добром согласии. Младший из братьев Шабат, умный и отважный, но до крайности честолюбивый и алчный, стремился уничтожением братьев своих достичь первенство в народе.

Бесчисленны были казни, обманы, которыми Шабат старался то поссорить братьев своих и вооружить одного против другого, то вовлечь их в пагубные предприятия. Наконец, следующее обстоятельство открыло им глаза. Хинкорос, женившись на княжне владетельного дома, обещанной уже одному из князей Цуго Маршани, возбудил против себя их вражду. Шабат подстрекал обе стороны мести, и после многих усилий, убедив Хинкороса сделать нападение на жилище Цуговых, сам открыл им время и план нападения. Хинкорос потерял несколько людей, под ним убили лошадь, сам он – если не ошибаюсь, был ранен и отступил, не сделав никакого вреда противникам.

После этого происшествия Хинкорос и Баталбей, между которыми Шабат успел уже посеять семена зависти, уверились, что они были игралищами гнусных видов, и согласились действовать заодно против него. Есшау был совершенно послушен Баталбею. Между тем буйный Шабат, различными удальствами или шалостями, а по-нашему воровствами и грабежами, ежедневно увеличивал число врагов своих. В марте месяце 1837 года он был схвачен и доставлен начальству в Сухум тремя братьями своими, которые при этом случае предъявили готовность покорить Цебельду Русскому правительству.

В мае месяце того же года явился отряд под предводительством генерал-адъютанта барона Розена для занятия Цебельды. Три брата по предварительно данному обещанию выехали в Илор, навстречу Главноначальствующему, и, условясь с ним, Хинкорос остался при войске, а Баталбей и Есшау возвратились в Дал. Собрав там до 600 приверженцев, они прибыли в Цебельду, лично выгоняли жителей из занятых ими крепких мест и наконец то угрозами, то ласковыми убеждениями заставили их признать русское владычество.

Таким образом мы обязаны трем упомянутым Дальским князьям, что земля, имевшая до 7000 душ мужского пола и одаренная, не менее других стран Кавказа, неприступными местами, сдалась нам без всякого сопротивления.

Скажу мимоходом, что три брата, покоряясь нам, лишались через запрещение торга невольниками главного источника своих доходов. Знаю, что один Баталбей перепродавал ежегодно более тридцати душ, чем выручал значительные барыши.

Не стану входить в подробности мер, принятых нами для управления Цебельдою, не скажу, старались ли мы утвердить там власть нашу на существующих уже и, так сказать, естественных началах гражданственности.

Не могу, однако же, не упомянуть, что Баталбей, бывший по уму и роду представителем превозмогающего элемента аристократического и главным виновником покорения родины своей, не был награжден, возвышен нами, не был избран опорою или орудием нашего влияния.

Я не пишу историю Цебельды, а хочу только познакомить с нравами и обычаями, свойственными не только ей, но абхазам и некоторым другим племенам, живущим по соседству Черного моря, а потому, выбирая эпизоды самые разительные, буду быстро переходить от одного к другому.

В ноябре месяце 1838 года Шабат возвратился в Цебельду в офицерском чине, заслуженном в какой-то экспедиции, а еще более за будто бы несправедливо потерпенное гонение. Цебельдинцы встретили его с восторгом, его удальские похождения, долговременное и насильственное от родины отчуждение, которого как бы последствием для Цебельды была утрата самобытности, внушали народу живое к Шабату сочувствие. Все наперерыв угощали, усыновляли, дарили его; в короткое время к нему перешло, посредством добровольного приношения, огромное количество рогатого скота и все лошади Дала. Пристав был к нему особенно приветлив.

После своего, так сказать, торжественного шествия чрез Цебельду, Шабат, женившись на абхазской княжне Налиповой, – заметим, что она была необыкновенной красоты, – поселился в верхних Далах. Там, в орлином гнезде, упоенный приветом своих единоземцев и созерцанием неприступно дикой природы, он возмечтал быть первым в народе и достичь этого первенства, хотя бы ниспровержением возникшего в его отсутствие порядка вещей.

Все князья смотрели с недоумением на внезапную перемену участи Шабата и, не доверяя ни его характеру, ни постоянству его счастия, выжидали обстоятельств.

К тому же времени воротился в Цебельду служивший в Петербурге гвардии поручик князь Заусхан Маршани. Сама судьба привела его как бы для того, чтобы противопоставить, хоть на некоторое время, замыслам Шабата – чтобы в двух сынах одной природы противопоставить рыцарскую честь и верность дикой удали и измене. Ласки царя и его Августейшего семейства, великолепие столицы, вид первого в мире войска, выгоды и удовольствия светской жизни сильно подействовали на душу Заусхана, он находил и честь и пользу в верном служении России.

Не верил Заусхан искренности и прочности обращения Шабата на путь истины. Он вел себя осторожно, важно, отдельно от других князей и, как бы приготовляясь быть главным лицом в предугадываемых им происшествиях, старался приобресть доверие народа, и успел в этом до такой степени, что не только все его подвластные, но многие простолюдины других князей подвергали взаимные споры суду его.

В половине 1840 года созрели плоды тайного примирения Шабата с Баталбеем. Они выбрали исполнителем замыслов своих удалого князя Халиль-бея Маршани. Дело шло не более и не менее как об изгнании из Цебельды Русского начальства. Долго Халиль-бей колебался… Наконец, чтоб увлечь его, Шабат, показав ему и бросив в огонь эполеты и темляк, сказал: «Смотри, – я обласкан начальством Русским, я офицер и мне обещали хорошее содержание, но для избавления родины жертвую всем. Помоги мне в этом славном деле, и клянусь над алкораном, будешь любезным братом моим. Иначе мы не признаем тебя родственником, князем Маршани… Враги твои будут друзьями нашими и без мести прольется кровь твоя, как кровь нам чужого…»

В ночь с 9 на 10 июня 1840 г. Халиль-бей с несколькими цебельдинцами и пятьюдесятью дальцами, присланными Шабатом, сделал нападение на балаганы, стоявшие близ деревни Морамбы, в которых жили пристав, казаки и выведенные из плена русские семейства. Один казак был убит, два взяты в плен, все остальные, отстреливаясь, ушли в лес. Пристав нашел убежище у живущего в Марамбе князя Мисоуста.

Через несколько недель отряд под предводительством владетеля Абхазии князя Михаила Шервашидзе вступил в Цебельду для восстановления законного порядка, четыреста абхазцев перешли горами в Дал, до тысячи милиционеров и шесть рот нашей пехоты стали лагерем в сердце Цебельды.

Дальцы, без всякого сопротивления покорясь силе, выдали аманатов.

Милиция была распущена, а пехота спустилась в Марамбу для постройки там укрепления.

В это самое время полковник Муравьев вступил в управление отделения береговой линии, в составе которого, как и ныне, была Цебельда. Во время проезда в Марамбу Шабат явился к нему с повинной головой и был прощен.

Вся вина нападения на жилища пристава и вся ответственность пали на бывшего в бегах Халиль-бея.

Все жители Дала торжественно принесли присягу на подданство Государю Императору. На присяжном листе видна русская подпись: Прапорщик князь Шабат Маршани.

В последних числах сентября 1840 г. строительство укрепления было окончено и в нем оставлена одна рота с приличною артиллериею. К этому времени относится казнь Халиль-бея. Он был доставлен русскому начальству князем Д…[70]70
  Князь Дадиани.


[Закрыть]

Стоит рассказать, как это произошло; мы увидим образчик здешних нравов и какими иногда средствами, для нас непозволительными, туземцы приводят в исполнение приговоры правосудия.

Абхазский князь Таго Дзяпш-ипа вошел в сношения с Халиль-беем, уверил его, что посредством покровительства и ходатайства какой-либо важной особы, как, например, князь Д…, он будет прощен и даже войдет в милость начальства. Для большей же безопасности Халиля князь Д… согласился усыновить его.

Назначили день и место для обряда усыновления. Прибыл Халиль-бей и с ним Таго, без оружия, а потом и князь Д… с двадцатью всадниками. Тут легко было бы, без дальнейших затей, открыто овладеть Халиль-беем. но он храбр, ловок, силен, хорошо вооружен и, защищая жизнь и свободу, мог бы убить кого-нибудь – не лучше ли достичь цели усугублением хитрости? Разложена бурка, на ней, преклонив колено, стоит Халиль-бей, позади него – князь Таго с толстою палкою в руках, а перед ним – князь Д… присев, отстегивает архалук, чтоб обнажить грудь, которой усыновляемый должен коснуться губами. В это условленное мгновение Таго ударяет Халиля со всей силой палкой по голове, и прежде чем он опомнился, его связывают и взваливают на лошадь.

Халиль-бей был доставлен в Сухум и там расстрелян.

Дальцы, как я уже сказал, присягнули, ибо не считали себя довольно приготовленными, чтобы сбросить личину, но когда уста их произносили клятву на верноподданство, в сердцах уже гнездилась и росла черная измена.

Шабат остался в Далах главным лицом. Трудно понять наше слепое пристрастие к этому человеку, кто бы сказал, что злой дух, для продолжения в Цебельде тревог, гнусных измен, всякого рода злодеяний и бедствий, заботился о его сохранении и внушал нам беспредельную снисходительность.

Князья Дальские, возвратясь в свои скалы, прекратили, в особенности после казни Халиль-бея, все сношения с Русским начальством. Соединяясь теснее, они стали приобретать то угрозами, то обещаниями более и более влияния на умы знатнейших цебельдинцев.

2 октября 1840 г. дальцы в числе пятисот человек спустились к Марамбе с твердою решимостью овладеть укреплением, между вооруженными шли люди с одними веревками, чтобы забрать имущество гарнизона. Шабат и Баталбей вошли к Мисоусту, дом которого был в полуверсте от укрепления, там их ожидали почти все Маршани.

Все согласны идти на русских – ни одного напоминания в нашу пользу, – все слепо послушны красноречию Шабата, уже идут – уже на словах берут крепость и делят добычу. Вдруг неожиданный к ним гость – князь Заусхан, в кольчуге, с одним оруженосцем. «Я пришел объявить вам, – сказал он, – что я предан Русскому Царю, что не изменю присяге и буду биться против всех возмутителей порядка, хотя б они были ближайшие родственники мои. Прежде чем дойти до русских, разделайтесь со мною, я вас буду ждать. А вы, – обратился он к двум князьям, Цуго и Серлипову, – вы молоды, и я не допущу вашей погибели, оставьте это общество и следуйте за мной, я покажу вам, где ваше место и что вам делать».

Все, молча потупив глаза, выслушали Заусхана, ни одного упрека, ни одной угрозы. Он вышел, а за ним Цуго и Серлипов.

Тогда старый Мисоуст и другие князья Цебельдинские, образумясь, отказались от заговоров, князья Дальские, осыпая их ругательствами, ушли и потянулись с целою шайкой мимо небольшой возвышенности, на которой их ожидал Заусхан с сотней приверженцев и со вновь обращенными на путь истины молодыми князьями.

Заусхан кричал дальцам вслед:

– Что же нейдете, иль струсили, на вашей дороге мой дом, в нем остались две женщины – мать и жена, но не советую их трогать!

После столь неудачных сборов против укрепления дальцы, рассыпавшись мелкими шайками, стали бродить по краю и высматривать, где бы увести или угнать скотину. Воровства и убийства случались ежедневно; сообщения перестали быть безопасными. Наконец дерзость таких шаек возросла до того, что в первых числах 1840 г. они вторглись в Абхазию, напали на одну деревню, взяли там добычу и увели пленных.

Увлеченные неизбежным роком, князья Дальские истощили русское терпение. Полковник Муравьев решается с малым числом регулярных войск и милициями проникнуть в сердце грозного Дала и на его гранитных скалах начертать мечом приговор его мятежным сынам.

Не буду входить во все подробности этого похода, скажу только, что 24 декабря отряд, состоявший из трех рот Тенгинского полка и трех рот Черноморских линейных батальонов, с двумя кегерновыми мортирами и двумя горными единорогами, помолясь Господу Богу, выступил из Сухума. К нему постепенно присоединялись на назначенных пунктах милиции: Сванетская, Самурзаканская, Абхазская и под начальством князя Заусхана – Цебельдинская. Величайшие препятствия не останавливают храбрых, войско с артиллерией проходит под меткими выстрелами, по тропинкам, по которым горец с боязнью гонял стадо. Переправляются через неукротимые потоки, то спускаются в пропасти, то взвиваются на утесы. И Богада – одна из цитаделей Кавказа – под стопою русских. Наши уже на возвышенности, но по той стороне Кодоры посланные в обход милиции не могут вытеснить неприятеля, – им нужен совет и пример. Горная Кодора, разбиваясь о камни, шумит, как ураган, через нее разобран мост, но в восьмидесяти саженях над нею, соединяя вершины двух скал, висит бревно… по нему идет один, не внемля ни реку вод, ни свисту пуль, гвардии капитан Лауниц. «Ура, абхазцы!..» – и неприятель выбит.

Неприятель, изумленный быстрым движением отряда и разбитый на всех пунктах, бежит, оставляя в руках победителей семейства и имущества. Дальцы просят пощады, и первого января (1841 г.) до пятидесяти старшин присягают на подданство. Дабы воспользоваться победою, полковник Муравьев приказывает очистить ущелье: по верховьям Кодоры, на пространстве сорока верст, жило около пятисот семейств, все они, и в том числе семейства Шабата и Баталбея, выведены в места более доступные: Абхазию, Самурзакани и Цебельду.

10 января 1841 г. отряд двинулся в Дал, неприступный дотоле вертеп остался, как после кары Господней – без жилищ, без населения, покрытый пеплом.

Мятежные князья при зареве пожара, преследуемые проклятиями подвластных, удалились с малым числом приверженцев к непокорным горцам, обитающим за Гагринским ущельем, и с тех пор долго без отечества, без родной кровли скитались от одного племени к другому. Народ прозвал их абреками, что значит бродяги, приблизительно – отверженные.

Все русские, находящиеся в долгом подданстве у дальцев и цебельдинцев, были освобождены и поселены около Марамбы, под выстрелами укрепления. Всего пятьдесят семейств.

Абреки прожили некоторое время в Псху, оттуда перешли в Ахшипсо, а потом в Теберду. Их число то уменьшалось, то увеличивалось, бывало и так, что один и тот же человек, протаскавшись с ними некоторое время, возвращался на родину к спокойной жизни и потом, без явной причины, вновь к ним присоединялся.

Во всяком месте и во всякое время абреки не теряли из виду Цебельду и не прерывали с ней своих сношений, иначе и не могло быть в землях даже совершенно неблагоустроенных. После всякого подобного перевода мы видим примеры тайных и противозаконных сношений, от которых, впрочем, бывает и польза и вред, говорю: польза, ибо таковые сношения, поддерживая в беглеце любовь к родине, земле и сродникам, могут побудить его к скорейшему возвращению под кров отечественных постановлений, вред же – ибо иногда они питают безрассудные надежды и дают средства к новым покушениям против общественного спокойствия.

С абреками случилось последнее: они не отказались от дорогих замыслов и вскоре вновь явились нарушителями покоя своей родины. Пробегу быстро цепь преступлений, коими Дальские князья вновь ознаменовали себя: они брали в плен или убивали проезжих; угоняли порционный скот гарнизона; подползали ночью и убивали часовых на форштадте; поджигали русское поселение и оттуда уводили пленных, нападая на отдельные наши команды; отнимали стада и табуны жителей, преданных нам; они приманивали в свою шайку молодежь, возбуждая в ней ненависть к христианству и подстрекая дух молодечества. Одним словом, не было безопасности ни для цебельдинца, мирного или верного, ни для русского солдата, который еще недавно без оружия ходил по Цебельде, как по святой Руси, вместе с туземцами заготовлял сено или рубил лес и во всяком доме находил радушное гостеприимство.

К этому времени не стало в Цебельде князя Заусхана. В экспедиции против убыхов он был убит, он пал на моих глазах с мечом в руках. Смерть сорвала этот дикий цветок рыцарской чести. Его тело привезли в Цебельду и отдали родной земле. Друзья и подвластные оплакивали его, и даже абреки приходили на его могилу исполнять обычные обряды. С ним исчезло единственное в народе препятствие замыслам абреков.

Не тут ли место заметить, что в странах полудиких не должно подвергаться соучастностям войны жизнь людей, которым нравственное влияние и энергия заменяют силу законов и постановлений людей, которые… уносят с собою в гроб условия счастия и благоустройства родины. Угадывать же и поддерживать таких посредников между правительством и народом есть святой долг ближайших начальников и может быть – вся тайна управления кавказскими племенами.

В мае месяце (1842 г.) Дальские князья со всею шайкою напали на деревни Чалы и Джемпалы, стоявшие у выхода из гор и насчитывавшие шестьдесят семейств, они сожгли дома и увели с собою всех жителей в Кефар, ущелье по реке того же имени, уступленное им Бешалбеевцами. С тех пор абреки долго жили в этом ущелье, как новое самостоятельное общество, в новом отечестве, из которого выходили по временам на разорение и гибель старой матери своей – Цебельды.

Упомянутые деревни принадлежали братьям покойного князя Заусхана. Когда наследие этого верного слуги России сделалось добычею абреков, то злой наш враг, предводитель убыхов, устарелый в боях Хаджи-Берзек, из уважения к характеру и храбрости покойника, написал его матери княгине Лакута Ханым: «До меня дошло сведение, что Дальские князья увели в плен принадлежавшие вашему дому семейства и намерены поселиться с ними поблизости наших границ; даю Вам, княгиня, слово, что если это случится, то я непременно отобью всех Ваших подвластных и в то же время дам Вам знать, дабы вы за ними прислали ко мне одного из Ваших сыновей».

Таковы черкесы.

Наконец в половине июля абреки, уговорясь с некоторыми князьями Цебельды, вторглись в нее, и вмиг запылали главнейшие деревни, а жители с семействами и имуществом бежали то в горы, то в Абхазию, и через три дня Цебельда опустела.

При первом взгляде человеку новому покажется странным, что от угроз горсти абреков целое население отхлынуло от родной земли, но это происшествие сделается весьма простым и вразумительным, когда мы узнаем, во-первых, что все абреки шли вместе, а цебельдинцы были рассеяны и нигде не составляли довольно значительной массы; во-вторых, что цебельдинцы никогда не проливали крови в междоусобных распрях. Мы видели, что Заусхан с малым числом приверженцев вызвал на бой абреков, они ушли, не приняв вызова, из уважения к родной крови и в особенности к аристократической крови Маршани: по той самой причине цебельдинцы оставляют свой край и бегут без оглядки от каких-нибудь ста пятидесяти им родных сорванцов, которые идут с оружием и пламенем в руках, с криком: «Убьем, сожжем!»

Опустошив Цебельду, абреки обратились на оставшихся там русских и 22 августа напали на табун поселенцев и гарнизона. Шабат впереди всех, он уже ранил одного солдата из пистолета, изрубил другого и с окровавленною шашкою бежит на рядового Софрона Матвеева… кто из двух оробеет, тот из двух пропадет, – статный, ловкий, отчаянный, хорошо вооруженный Шабат перед самым дулом приземистого солдатика Софрона Матвеева повернул направо и этим движением открыл ему левый бок… Софрон выдержал, курок спущен – и Шабат лежит. Его товарищи разбежались, оставив нам его тело.

Есть люди, которых несчастное стечение обстоятельств увлекает в бездну преступлений; но Шабат самовольно, по какому-то внутреннему призванию, выбрал из многих представляющихся ему путей к известности и счастью поприще крови, по которому он шел упорно, радостно и в конце которого нашел смерть.

Звезда, которая сопутствовала ему во всю жизнь, которая столько раз призывала его к существованию полезному и избавляла от позорной смерти преступника, осветила его последнее мгновение и его могилу, он был убит, убит на месте, как умирают храбрые…

Недалеко от Марамбы, вдали от темного ущелья и грозных скал, на зеленой возвышенности, под сенью роскошных фруктовых деревьев, где ничего ни мрачного, ни ужасного, лежит прах убитого князя Шабата Маршани. Из уважения к его роду на его могилу приходили плакать знаменитые князья Абхазии, Цебельды и Самурзахани.

ЦИА Груз. ССР, ф. Кавк. арх. ком., д. /200/ XIII, лл. 168–187.