Текст книги "Работорговец (Русские рабыни - 1)"

Автор книги: Игорь Христофоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Стук зубов заглушил все звуки вокруг. Ирина на время перестала ощущать себя в комнате. Словно подняло ее над землей, в безмолвие, оторвало от всего, что окружало, и несло, несло, а зубы стучали вроде бы и не от нервов, а оттого что холодно, очень холодно на такой чудовищной высоте над осенней русской землей.

Первым разорвал глухоту чей-то смех, потом скрипнула совсем близко кровать. Ирина сделала усилие над собой, попыталась расслабиться, и это у нее получилось. Страх помог ей.

Она снова вслушалась в тьму и снова уловила легкий смех, поскрипывания стальных петель, то ли поцелуи, то ли чьи-то причмокивания. После выхода из ДИЗО ей дали другое спальное место, но оно тоже оказалось крайним в ряду двухъярусных коек, и вновь справа от нее жило странной жизнью море звуков.

Ирина повернула голову вправо, потому что в любом из доносящихся справа шумов могла скрываться опасность, и чуть не вскрикнула от испуга, потому что неожиданность появилась слева.

– Молчи! – прошипел кто-то тоненьким голоском и, забравшись под Ирино одеяло, пояснил: – Это я!

"Рыжуха", – узнала голос Ирина и еле уняла разогнавшееся сердце. А девчонка все мостилась и мостилась сбоку, стараясь своей ногой заплести ее ногу.

– Ты чего? – попыталась отстраниться Ирина.

– Я тебя люблю, – тихо простонала рыжуха. – Давай дружить.

– Ты с ума сошла, – села Ирина на кровати. – Иди к себе.

– Мне-е хо-о-олодно, – протянула рыжуха. – Согрей меня... Лорка... Ну, нету Лорки, на неделю законопатили...

– Иди к себе. Я спать хочу.

– Не прогоняй, миленькая, не прогоняй, – ткнулась Ирине в живот головой рыжуха. – Лорка грубая, злая. Я не люблю ее. Я хочу с тобой...

– Тогда я уйду, – твердо сказала Ирина, тут же с ужасом подумав, что уходить-то как раз и некуда.

– Не обижай меня, не обижай...

Узкая кисть с тонкими подрагивающими пальчиками гладила бедро Ирины, гладила почему-то точно по ушибленному месту, и это одновременно было и приятно, и страшно.

– Тебе нужно сходить к Спице, – совсем о другом вдруг заговорила рыжуха. – Она сейчас внизу, во втором отряде... Она еще не совсем забалдела... Там, внизу... они отмечают, что Спица стала бугром... ну, или боссом колонии. Я точно не знаю, как это называется. Я за тебя очень боюсь. Спица очень... ну, очень мстительная. Она на воле девку только из обиды, что за той все парни ходили, а за Спицей никто, ножом... ну, и...

– Зачем ты мне это рассказываешь? – очень хотела освободить живот от маленькой рыжухиной головки Ирина, но не могла этого сделать. –Зачем?

– Я хочу тебя спасти. Если Спица увидит, что ты ее признала, она отстанет...

– Или рабыней сделает? – невидяще смотрела в тьму Ирина.

– Не-ет. У нее своих шестерок полно. И кому ее белье стирать, и кому пайку лишнюю с кухни притаранить, и кому за нее норму на швейке отбабахать...

– Оставь меня в покое, – все-таки надавила ладонями на голову рыжухи Ирина. – Я умоляю, дай побыть одной...

– ... И кому за нее наряд отстоять, и кому посылки для нее у молодых отобрать, – упорно не замечала ее ладоней рыжуха. – А ты мне очень нравишься. Я тебя... Ты чего? – наконец заметила она отталкивающее движение Ирины.

– Умоляю, дай заснуть...

– Прости... если что, прости, – неожиданно быстро сквозь ночнушку поцеловала рыжуха Ирино бедро. – Что прикажешь, то и сделаю. Я и от Лорки уйду, если скажаешь... Только позови. А Лорку не бойся. Ты ее запросто поборешь. Она совсем правил самбо или там каратэ не знает. Дашь ей по роже – и я твоя... Ладно?

Кажется, она умоляющим взглядом сквозь темноту пыталась что-то высмотреть на лице Ирины. Это уже было невыносимо.

– Ладно, – выдохнула Ирина, и рыжуха бабочкой выпорхнула из-под одеяла, босиком зашлепала по полу...

13

Время омертвляло звуки. Сначала стих чей-то шепот, потом поскрипывания, затем вздохи. И когда где-то в глубине уже звенящей тишины проклюнулся робкий храп, Ирина поняла, что нужно что-то делать.

У нее не было плана, она не знала, что именно от нее требуется. Что-то всесильное, стоящее над ней, ждущее от нее действий, заставило ее встать, тихо одеться.

Ирина на цыпочках подошла к окну. Ночь если и была, то только здесь, в спальной комнате, да еще где-то далеко-далеко, за теряющейся границей света, которым щедро обливали двор колонии, забор и две полосы сетки-путанки, вышки, часть поля за забором яркие, мощные прожектора. Свет казался самым страшным врагом, но она его не испугалась. Гораздо страшнее были люди, а если уж точнее, то та девчонка, что спала или делала вид, что спит, где-то совсем рядом: может, в их комнате, может, этажом ниже. Этажом ниже? Ирина вспомнила рассказ рыжухи о Спице, отмечающей где-то на втором этаже свое коронование, и рука сама собой сдернула с койки одеяло.

Сложив его в несколько слоев, Ирина немного помешкала и, осмелев, сняла и одеяло с одной из пустовавших коек верхнего яруса. Тоже свернула его и скользнула к двери.

На площадке второго этажа замерла, перестала дышать. Наверное, если бы в этот момент ущипнула сама себя, то ничего бы не почувствовала – до того хотелось ей раствориться в воздухе, стать частью тишины. Нет, никаких звуков гульбы из спального помещения второго отряда не доносилось. Все так же не дыша, Ирина спустилась по лестнице и чуть не вскрикнула.

У самого выхода из корпуса на перевернутой деревянной таре из-под бутылок сидела контролерша. Тень скрывала ее лицо, и только по голове, склонившейся на плечо, Ирина догадалась, что та спит. Рация, аккуратно упакованная в истертый коричневый чехольчик, похрустывала эфирными шумами у нее в крепко сжатых пальцах, а по сержантскому погону ветерок гонял туда-сюда черную прядь волос.

И до того захотелось Ирине, чтобы спали и остальные контролерши в колонии, и начальник караула, и младшие инспектора на вышках, и оператор на вышке возле КПП, самый страшный охранник, потому что не своими глазами видит он все вокруг, а объективами видеокамер, терпеливо всасывающих на экраны в операторской все происходящее на контрольно-следовой полосе и вокруг нее. И до того поверила в это свое желание Ирина, что и посмелее стала. Все, почти все рассказала ей Ольга за неделю отсидки о системе охраны в колонии, но не убедила, что бежать невозможно. А если эту Ольгину обреченность не принимать всерьез? А если действительно все спят?

Мышкой выскользнула Ирина из жилкорпуса, пробежала вдоль здания. Заглянула за угол – никого. Метнулась к школе, прижалась спиной к холодной, сырой стене.

Наверное, на улице было зябко, а, может, даже и холодно, но так горели щеки и так молотило сердце, что тропиками казалось все вокруг. Ирина вскинула голову и увидела висящий на высоте примерно десяти метров телефонный провод. Скорее всего, по такому же проводу пытался бежать из колонии Ольгин жених. Но не было таких сил в руках у Ирины, не было.

Взгляд упал на металлическую сетку, по верху которой спутавшимися женскими волосами лежали витки металлической проволоки. Сунешь руку или ногу – сразу запутаешься. Сквозь ячейки сетки еще одна такая же, а еще дальше – забор. "Запретная зона", – наконец вспомнила Ирина, как называются вместе все эти жуткие сооружения, и слово "зона" остро напомнило ей, что где-то вне этой зоны есть свобода, есть место прозрачного пустого воздуха, а внутри него – города, поля, леса, дома, а в одном из домов -мама, милая, любимая, проплакавшая все глаза и, наверное, все еще плачущая.

– Ма-а-ама, – тихо, помимо воли выдавила из пересохшего горла Ирина и метнулась к металлической сетке.

Ее сразу залило светом. Сердце ухало где-то у висков, а не в груди, словно оно само тянуло ввысь, на волю, и хотело туда попасть быстрее своей хозяйки, руки никак не могли развернуть одеяло, а когда все-таки развернули, то никак не могли забросить его поверх сетки-путанки. А когда забросили, как-то глуше и тише забилось сердце, и свет стал казаться не таким ярким, и мысль о том, что все охранники спят, из мысли превратилась в уверенность.

Вторым одеялом Ирина покрыла первое, так и не поняв, какое же из них – ее собственное, и, цепляясь пальцами за ячейки сетки, полезла наверх. Сетка звенела, качалась под весом Ирины, но она все же смогла вскарабкаться до ее верха и сквозь одеяло ухватиться за сетку-путанку. Та мягко, совсем не сопротивляясь, поплыла вниз, и Ирина поняла, что на одних руках через сетку не перелезет.

Она попыталась вскинуть наверх правую ногу и вдруг поняла, что кто-то цепко держит ее за левую. Страха она не испытала. Только удивление. Значит, не все охранники спали.

За ногу решительно потянули. Ирина упала и еще в полете представила разъяренное лицо контролерши, той самой, что спала на ящике.

– Дура! – знакомым голосом сказали сбоку.

Прядь волос под пальцами отлетела с глаз Ирины и заставила их округлиться.

– Ольга! – узнала она Забельскую.

– Дура! – еще раз повторила та, помогая Ирине подняться с сырой, похожей на пластилин рыжей земли. – Ты что: новый срок решила намотать?

– Я не... Я не могу. Я должна бежать, – упрямо проговорила Ирина, пытаясь стереть грязь с локтя фуфайки. Она с удивлением смотрела на Ольгу, до сих пор не унявшую одышку, и, наконец, решилась задать вопрос: – А как ты... ну, здесь?

– В туалет пошла... Да тебя на площадке нашего отряда засекла. Сразу б тебя притормозила, но уж больно ты прыткая. Пришлось еще прикид на себя громоздить...

Ирина посмотрела на ее "прикид" – казенную фуфайку – и все-таки не сдержалась, выдала свой испуг:

– Там – Спица...

– Ну и что?..

– Она... меня...

– На фиг ты ей нужна! – возмутилась Ольга, оглянувшись на черный остов караульной вышки. – Драпаем отсюда!

– Нет, я должна, – оттолкнув ее, вновь полезла на сетку Ирина.

– Идиотка! – зашипела Ольга и за ногу привычно стряхнула ее на землю. – Валим отсюда!

Не став ждать новую попытку Ирины, она сорвала с сетки-путанки одеяла, одним ловким движением свернула их, сунула под мышку и за руку протащила упирающуюся Ирину со света в тень. Прижавшись спиной к стене школы, прохрипела:

– Чего ты от Спицы шарахаешься?

– Она... меня...

– На хрен ты ей сдалась... Она сейчас кайф поймала, и ты ей...

– Где?.. Кайф?.. – ничего не понимала Ирина.

– Где-где... В пи... Ладно, – выглянула из-за угла. – О, контролерша метется! Значит, усекли тебя. Или с вышки, или из операторской... Нет, не с вышки. Тогда б этот хрен сигнальной ракетой долбанул...

– А ты... ты пьяна, – вдруг уловила запах спиртного Ирина.

– Ну и что? – удивилась Ольга. – Я ж у Спицы на торжестве гуляла...

– Теперь тебя засекут, – испугалась за нее Ирина.

– А вот фиг им! – свернула кукиш Ольга и, выглянув из-за угла, показала его бегущей к сетке контролерше. Показала, явно понимая, что та, в полосе света, этого жеста из тьмы просто не заметит. – У меня выручалка есть. Все, чешем отсюда! – Потащила она Ирину за руку.

Перебежав из тени школы в тень жилкорпуса, они пронеслись вдоль стены, и по пути Ольга прокричала несколько советов:

– Подошвы тапок промой, волосы разлохмать, фуфайкой проведи по фуфайкам отряда на вешалке и засунь свою вглубь, чтоб это... не выделялась...

Взлетели, перепрыгивая через ступеньки, на третий этаж. Спящее царство встретило их тишиной. И даже чей-то заполошный бред, чье-то бормотание казались частью тишины.

– Беги в умывальник... Тапки, – напомнила Ольга, а сама почему-то бросилась в глубь их спального помещения.

14

– Отряд, подъем! Всем строиться на центральном проходе! -одновременно со светом ворвался в комнату грубый мужской голос.

– А что: уже утро?

– Ой, девочки, мужчина!

– Ничего не надевать, строиться в ночных рубашках! – еще суровее стал тот же голос.

– А что: порнофильм снимать будут?

– Ага – со стриптизом...

– Я сказал: в ночнушках!

– Товарищи, полчетвертого ночи! Какой может быть подъем?!

– Ой, девочки, что-то стряслось!

– Хватит скулить! – расхаживал вдоль коек маленький подполковник-режимщик с разъяренным лицом.

– Быстрее стройтесь, девочки! – умоляющим, срывающимся голосом призывала Артюхова.

Меленькие цветочки, бабочки, горошины, черточки, завитушки на ночных рубашках наконец-то слились в одну длинную, метров пятнадцать, картину. Ее фон был где-то белее, где-то серее, а сверху, над фоном, вертелись, зевали, шушукались, куняли девичьи головки.

– Все?! – чуть ли не строевым шагом мерял комнату подполковник.

Его подняли пять минут назад из теплой постели, в голове мутило после вечерней попойки, и ему меньше всего сейчас хотелось находиться в вертикальном положении, когда пол почему-то едет вбок, а вращение родной планеты наиболее заметно.

– Ну что: все? – ожег он перегаром Артюхову.

– Так точно, – наконец закончила она проверку и протянула книгу со списком отряда.

– Зачем она мне? – раздраженно оттолкнул книгу подполковник и повернулся к контролерше: – Что говорил оператор?

– Цифра "три". Извиняюсь, он заметил, что на фуфайке воспитанницы, совершавшей попытку побега, была хорошо видна троечка, – выписала в воздухе цифру усиком антенны контролерша.

– Тро-о-оечка, – съехидничал подполковник. – Проверьте фуфайки. На той должна быть грязь. – И уже Артюховой: – Поверните их кругом.

Строй лениво выполнил команду.

– Правую ногу на носок! – рявкнул подполковник и неприятно сморщился, потому что белый строй в его глазах поплыл в сторону.

Он провел узенькой ладошкой по сухому, сморщенному личику, стирая муть, и пошел вдоль строя, старательно рассматривая подошву каждого тапка.

– Фуфайки осмотрела, – выросла сбоку контролерша, нагнулась и зашептала прямо в маленькое, сплющенное ушко с торчащими из него серыми нитками волос: – Они все – в грязи.

– Как – все? – недоуменно обернулся подполковник.

– Все полностью, – вытянулась по стойке "смирно" контролерша. -Она своей фуфайкой, видимо, по ним провела. А где теперь первая, ну... с той, с которой пыталась бежать, не определишь...

– Вот стервы! – дернул досадливо головой подполковник.

Подошвы тапок хоть и хранили на себе следы жвачек, окурков, тараканов, шелухи семечек, ниток, еще какой-то дряни, но ни на одном из них не было и точечки глины, истоптанной у заградительной сетки.

– Одеяло! – вдруг сообразил подполковник. – Проверить все одеяла. Если ржавчина... если хоть на одном...

Контролерша метнулась к койкам.

В комнату вошла Грибанова, поправила впопыхах возведенный на голове шиньон и подошла к Артюховой.

– Поверните строй, – раздраженно приказала она.

Артюхова сдавленно выскрикнула звуки "у" и "о", и оттого произнесенное слово могло означать и "кругом", и "туго", и "дру-гой", но полусонные девчонки все поняли и вразнобой, кто через левое плечо, кто через правое, повернулись лицом к Грибановой.

Подполковник, не успев досмотреть подошвы в последней шеренге, недовольно отошел в сторону.

– Я думаю, будет честно, если воспитанница, пытавшаяся совершить побег, сама выйдет из строя, – глухим, еще не избавившимся от сонной шершавинки голосом произнесла Грибанова. – Я не могу гарантировать облегчения ее участи, но чистосердечное признание, сами знаете, поможет ей в какой-то мере...

Слова звучали для всех сразу, но Ирине показалось, что Грибанова говорит их ей одной, а все вокруг знают это и просто ждут, заметит ли это Ирина.

– Если она не выйдет из строя, я вынуждена буду объявить оргпериод, – резче и гневнее стал голос Грибановой. – Свидания в воскресенье будут отменены. Экскурсии в город – тоже. Ансамбль к нам не приедет...

– Какой ансамбль? – недовольно сморщился подполковник и потянулся вверх, чтобы хоть этим движением показать, что может стать если не вровень, то хотя бы не на голову ниже Грибановой.

– Я в последний раз предлагаю ей самой выйти из строя, – уже почти выкрикнула Грибанова.

Ирина зажмурила глаза и уже перенесла вес на левую ногу, чтобы все-таки шагнуть из своей четвертой шеренги, выбраться из кольца белых ночнушек, но тут от коек долетел радостный голос контролерши:

– Нашла!.. Здесь одеяло!

Подполковник метнулся на голос. Грибанова хмуро пошла за ним, оставляя на крашеном полу жирную грязь от сапог. Артюхова куснула губку и нервно закачала головой. До этого крика она упорно считала, что беглянка -не из ее отряда, и узнанное показалось еще горше, чем если бы она догадывалась, кто из ее подопечных это сделал.

– Вот, смотрите: в двух местах прорвано. Вот – ржавчина от путанки, вот – грязь, – торопливо объясняла контролерша.

– Чье это? – вроде как бы саму себя спросила Грибанова. -Артюхова, иди сюда!

Ирина все-таки шагнула.

– Ой, больно! – взвилась девчонка, которой она наступила на ногу. – Дура! – И пнула ее махоньким кулачком в плечо.

Понимая, что сейчас все равно прозвучит ее фамилия, Ирина все-таки сделала еще шаг, оказавшись уже за спинами первой шеренги.

– Ну?! Чье?! – уже вместо Грибановой, как бы помогая ей сэкономить силы на незаданном вопросе, поинтересовался подполковник.

– Спицыной, – четко ответила Артюхова.

Ирина остолбенела.

– Чего лезешь? Уссалась, что ли? – прошипел кто-то сбоку.

– Стань на место, а то опять в ДИЗО законопатят, – посоветовал мужской бас сзади.

Ирина обернулась и, поняв, что никаких мужчин сзади нет, а просто у одной из девчонок такой грубый голос, сразу подчинилась ему и вернулась на прежнее место. А там, где она стояла ранее, двумя мокрыми дугами серели следы от мокрых подошв ее тапок. Ирина старательно стала точно на них и вздрогнула от крика подполковника:

– Воспитанница Спицына, ко мне!

Привстав на цыпочки, Ирина наконец разглядела, что офицерская процессия подошла к самому дальнему концу строя. Девчонки там молча расступились, и перед начальством оказалась одна Спицына, стоявшая в последней, четвертой шеренге.

На ней балахоном висела мятая ночнушка, худые ноги нелепо утяжелялись тапками примерно сорок четвертого размера, а в волосах почему-то краснела пластиковая заколка.

– Что ты на это скажешь? – ткнул ей одеяло в лицо подполковник.

Спицына даже не дернулась, не отстранилась, и только тут Грибанова заметила, что она стоит с улыбкой на худой, безжизненно белой физиономии.

– Пьяна, что ли? – повернулась Грибанова к Артюховой с таким видом, будто та пила вместе со Спицыной. – Проверь! – приказала подполковнику.

Тот сделал вид, что не услышал. Ну как он мог учуять выхлоп, если пах похлеще винной лавки.

Артюхова шагнула к Спицыной, принюхалась к ее мясистому носу и коротко и уверенно сказала:

– Нет!

– Вот в чем дело! – схватился подполковник за вялую руку Спицыной и показал на свежие красные точки на вене. Потом провел перед улыбающейся маской ладонью. – О, даже не дернулась! И зрачки!.. Смотрите: зрачки, как у совы днем, – на всю ширь!..

– В ДИЗО ее. В одиночку. Быстро, – приказала Грибанова Артюховой. – И врача вызовите.

15

Утром, перед построением на работу, к Ирине подошла Ольга. Стрельнув глазами по стоящим рядом девчонкам, отвела ее в сторону.

– Кого повязали? – шепнула Ольга с таким видом, словно она этого не знала.

– Спицу, – тоже тихо ответила Ирина, хотя рядом никого и не было. – Объясни мне, как Спи...

– Слушай, меньше будешь знать, позже состаришься, – оборвала ее Ольга. – О, смотри, какие-то тузы к нам прикатили! – показала она на группу людей в штатском, вышедших из дверей КПП и направившихся под опекой подполковника-режимщика к зданию командования.

– Нехорошо как-то вышло... Нечестно...

– О, смотри, какой хрен кудрявый! Да нет, не тот! Кудрявый – это по-блатному лысый. Ага, вон тот: башка – что таз отполированный... А нос-то, нос! Только землю пахать! – не унималась Ольга, тыкая пальцем в сторону приземистого, полного мужчины, который шел во главе группы, путаясь в своем длиннющем черном кожаном плаще и все время размахивая руками.

– Надо признаться... Тошно как-то...

– Ты меня завтра накрасишь? – провожая глазами странную процессию, исчезающую в дверях здания, попросила Ольга. – Чтоб по высшему классу? А?.. Бабка моя завтра на свидание приезжает. Сразить ее хочу.

– Бабку? – удивилась Ирина.

– Ага. Чтоб не думала, что я тут загниваю. А то все воспитывает, воспитывает...

– Оль, а, может, все-таки признаться мне? – уже совсем тоскливо спросила Ирина.

– Лишнюю пятеру за побег схлопотать хочешь? – вопросом на вопрос ответила Ольга.

– Но как-то, знаешь... Ведь они явно ошиблись... При чем тут Спица?..

– Все в норме, старушка! – хлопнула ее по-мужски ладонями по плечам Ольга. – Все, как я спланировала! Ты думаешь, откуда на койке Спицы твое одеяло? Я его подменила, пока ты тапки мыла...

– Ты?! – только теперь поняла Ирина, что не было никакой ошибки у контролерши. Ольга поставила капкан, и офицеры в него попались.

– А это... второе одеяло... этой, дневальной?

– А я его туда же зафуговала, на ее койку, – сплюнула Ольга под ноги.

– Но Спица ведь не могла этого не заметить... – и вдруг осеклась, вспомнив, что невменяема-то была Спица.

– Слушай, я устала от твоих вопросов. Тебе б только викторину какую по телику вести – ты б всех своей простотой заколебала... Так накрасишь меня?

– Да, конечно, но...

– Спицу, подруженька-старушенька, саму снизу по тревоге притащили, раздели и в строй поставили. И вообще – за нее шибко не волнуйся. Спица -человек конченый. Один хрен, от лишней дозы коньки откинет, – Ольга медленно пошла к строю, одним этим движением увлекая за собой Ирину. – А ты помалкивай. Тебе год-то всего сидеть. Выйдешь – больше сюда не попадешь...

– А у вас построение тоже было? – на ходу спросила Ирина.

– А как же! Они это оченно любят! – с ненавистью произнесла она "любят". – Тоже всех подряд нюхали. Видать, про гулянку Спицы им актив стуканул.

– Но ты же... – вспомнила Ирина, что Ольга в ту ночь была пьяна.

– Чего? – остановилась она.

– Ну, запах...

– Во, в натуре, ты чего: не знаешь, как выхлоп от водяры вытравить? – совершенно искренне удивилась Ольга. – Берешь один лавровый листик, поджигаешь и, как примерно половина отгорит, р-раз его – и в стакан с водярой... И учти, – подняла палец с обкусанным ногтем, – хватит последнего стакана, чтоб запах отбить. Во все подряд совать не надо. Шар-рах, – опрокинула в открытый рот невидимый стакан, – и через секунду ни одна собака не унюхает. Класс?

Ирина не знала, что ответить. Она так многого еще не понимала, что боялась даже своих слов, произнесенных здесь, в колонии, словно любое из них могло оказаться убийственным для нее.

– О, смотри! А лысый уже у Грибанихи в кабинете, – высмотрела Ольга сквозь стекла. – И все машет, машет! Нет, чтоб без толку махать, дал бы по роже Грибанихе! Вот это было б по-нашему, вот это бы я поняла!

16

Как только дверь за лысым закрылась, подполковник вскочил со стула и забегал по кабинету, размахивая руками и постоянно что-то говоря, а Грибанова, внимательно глядя на него, подумала, что, наверное, лысый, исчезнув, оставил вместо себя призрака и тот, овладев маленьким подполковником-режимщиком, гонял его между сервантом и столом до той минуты, пока подполковник и сам не утомил его.

– Нет, нет, нет. Я еще раз повторяю: нельзя сейчас никаких киносъемок в колонии проводить! – Сел он на хрустнувший стул.

По маленькому и красному лицу подполковника волнами ходил гнев. Сначала ему не дали выспаться, подняв в полчетвертого ночи, потом не получилось с опохмелкой из-за нагрянувших киношников, а сейчас его бесило уже все сразу, включая и молчаливую Грибанову.

– Думаешь, я тебя не понимаю? – Достала Грибанова сигарету "Прима" из пачки цвета просветов на ее погонах, покатала ее в толстых пальцах и, быстро сунув между напомаженных полосок губ, щелкнула дешевой одноразовой зажигалкой.

– Они до того разболтались, что скоро все полезут на заборы, -пробурчал подполковник, проводив воспаленными глазами белое облачко дыма от лица Грибановой. – Или на хрен бунт поднимут...

– Ты пойми, Коля, – мягко произнесла начальница. – Спонсоры киношников за день съемок кидают нам такие деньги, что мы сможем без проблем кормить девочек месяц. А то и два. И не мучаться от того, что никто не берет наши наволочки и простыни... И потом... С начальством согласовано. На уровне замминистра...

Когда-то у нее с подполковником был бурный роман. Правда, в те исчезнувшие годы подполковник имел четыре капитанские звездочки, а у нее на плече лежало и того меньше – три старлейские. Оба служили в этой же колонии воспитателями. Тогда – при двух-трех десятках осужденных на всю зону – хлопот было во сто крат меньше, чем сейчас. Дисциплина – на уровне дисбата. Проблем по быту – почти никаких. Времени – море.

Служебный роман по всем законам сюжета должен был перерасти в свадьбу, а затем, соответственно, в счастливую семейную жизнь, и даже рост подполковника, уступающего будущей жене сантиметров двадцать, вроде бы не мог стать серьезным препятствием, но, как это обычно бывает уже в других избитых сюжетах, рядом с двумя сближающимися точками появилась третья. Точка подполковника дрогнула и начала притягиваться к новой вершине треугольника. Молоденькая, свеженькая учительница в школе колонии стала его женой, а Грибанова до полковничьих седин осталась в одиночестве. Когда-то она жестоко страдала, писала рапорта начальнику управления исправительных работ, чтоб перевели в другую колонию, хоть во взросляк строгого режима, хоть в бурятскую тайгу, но ничего не вышло. Со временем шрам на сердце затянулся, душа огрубела, а судьба подарила ей неплохую карьеру. Коля-Колюня стал ее подчиненным, и она могла бы запросто раздавить его за прошлые обиды, но такова уж, видно, русская женщина, что не умеет она быть злопамятной. И оттого звала она его иногда Колей, и общались они, если не при посторонних, на "ты", и вроде бы не было между ними серьезной служебной дистанции, но и душевной близости – тоже.

– Забыл, что ли, как месяц назад всю нашу зарплату перекинули на продстатью и хоть так смогли девочек прокормить? – устало выдыхала едкий дым Грибанова.– Или опять хочешь месяц на банках продпайка жить?

– А-а, зарплата! – махнул маленькой ладошкой подполковник. – Разве это зарплата! Если в застойные рубли перевести, то у нас, может, помнишь, тот мужик, царство ему небесное, что на телеге отходы с пищеблока вывозил, и то больше получал.

– А что я сделаю? – возмутилась Грибанова. – Кризис.

– Да это понятно. Но как мне заставить младшего инспектора на вышке храпака не давать, если он копейки получает? Пугнуть увольнением? Так он спасибо скажет, "гражданку" наденет и пойдет на рынок пуховики или ботинки продавать. И, между прочим, лучше жить будет...

– А что: спал? – по-своему поняла его речь Грибанова.

– Спал, сволочь, – нервно стрельнул красными глазами по видневшейся через окно вышке подполковник. – Если б не оператор, убежала бы... Вот точно убежала...

– Да, Спица – девочка способная. Хотя... Хотя не очень я верю, что в таком состоянии она могла проделать путь до сетки и обратно. А?

Вздохом подполковник согласился с ее догадкой.

– И я не верю. Мне доложили, что в одной из раковин третьего отряда, в умывальнике, были следы глины, – снова посмотрел подполковник сквозь окно, но теперь уже на контрольно-следовую полосу, которая после бесконечных дождей превратилась уже и не в полосу, а в часть обычного колхозного поля. – Спице при ее трансе на такой продуманный шаг не хватило бы сознания.

– А сообщница?

– Та, что за ноги стянула? – сморщив лоб, вспомнил подполковник доклад оператора. – Вот это может быть... И все равно не уверен я... До конца не уверен. Знаешь, – посмотрел он в красные, мутно-грустные глаза Грибановой, – я еще в этом деле покопаюсь. Может, не все так просто, как кажется.

– Разрешите? – тихо вошел в кабинет следователь.

На его лице нелепо для серой осенней погоды смотрелись черные очки. Пожав мощную, по-мужски сильную кисть Грибановой и вялые, холодные пальцы подполковника, он сел так, чтобы видна была лишь правая часть лица.

– Что-то не видно вас было, – заметила Грибанова.

– Приболел... пришлось несколько суток поотсутствовать, -неопределенно ответил следователь. – Мне сказали, что Спица и Архинчеева посажены в ДИЗО. Это правда?

– К сожалению, – ответил за Грибанову подполковник.

– Но я могу с ними побеседовать... ну, в том же ДИЗО? – вяло поинтересовался следователь.

– Можете, – разрешила Грибанова и еще раз внимательно изучила очки следователя. – Глаза болят?

– Я думаю, Спицына не зря пыталась совершить побег, – ушел следователь от ответа. – Улики по убийству работают против нее... Сволочь она...

– Они все – сволочи, – добавил подполковник.

– Не нужно обобщений, – с силой вдавила окурок в дешевую стеклянную пепельницу Грибанова. – Всякое обобщение хромает...

– Включая и это, – блеснул эрудицией следователь.

– Возможно. Вину той же Спицыной еще нужно доказать. Я в этом же кабинете не так давно беседовала с одной новенькой. Так вот она пыталась доказать, что преступление, за которое она к нам села, не совершала. Может, она и права...

– Все они врут, что ничего не совершали. Ангелочками прикидываются, – поморщился подполковник. – А копни вглубь – стерва на стерве...

– Мы обязаны безупречно доказать, что попытку побега совершала Спицына, – одному следователю пыталась втолковать свою точку зрения Грибанова. – Иначе нам грош цена как заведению по перевоспитанию малолетних преступниц...

"Как по газете читает", – раздраженно подумал следователь и под скрип входной двери густо покраснел.

– Вызывали? – поправляла китель и все никак не могла поправить Артюхова.

– Да, – жестко ответила Грибанова. – Как обстановка в отряде?

"Плохая", – хотела ответить Артюхова, но сказала:

– Нормальная.

– Как Спицына?

"Орет матюгами на всю камеру", – хотела ответить Артюхова, но сказала:

– Вину свою осознает.

– О запрете свиданий для вашего отряда до воспитанниц довели? -потянулась за следующей сигаретой Грибанова. – Как отреагировали?

"Плохо отреагировали", – хотела ответить Артюхова, но сказала:

– Восприняли с пониманием.

– О завтрашних съемках знаете?

"Знаю", – хотела ответить Артюхова, но тут уж назло Грибановой, допрашивающей ее при наглеце-следователе, сказала:

– Никак нет.

Следователь, отвернувшись, смотрел сквозь грязное окно на коричневую, в пятнах луж контрольно-следовую полосу, по которой ветер гнал под острыми каплями дождя красивый, в ярких узорах, но порванный полиэтиленовый пакет, и самому себе казался таким же пакетом. Какой-то непонятный ветер гнал и его по жизни, и он тоже считал себя красивым и ярким, но все, с чем и с кем он сталкивался, этой красоты ни принимали. Ему так ни разу и не повезло с женщинами, и Артюхова не стала исключением. Когда в сумерках парка на свидании он попытался крепко обнять ее и поцеловать, она так влепила ему по левому глазу, что он вообще сначала подумал, что окривел навек. Артюхова, несмотря на свой слоновий вес, быстро убежала к остановке и впрыгнула в отъезжающий вонючий автобус, а ему пришлось на следующий день утром звонить в управление, что он – в колонии, а в колонию – что в управлении.