Текст книги "Особняк"
Автор книги: Игорь Голубев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
– Нет. Не до этого было.
– Ну ничего. Вон какие красавицы вокруг. Я, пожалуй, вон с той, в красном, потанцую, – решил Сергей и, на удивление бодро встав, пошел приглашать симпатичную брюнетку, сидевшую за столом в соседнем ряду.
Ребров вспомнил, каково ему было, когда он, тогда еще лейтенант, застал молодую жену с годившимся ей в отцы директором школы, где та только начала преподавать.
В первую минуту хотелось его по стенке размазать. А потом как-то сразу отпустило. Чего такой тварью стены пачкать.
Съездил, правда, один раз по сытой роже, а когда этот хмырь очухался, еще раз по яйцам, чтобы не только голова помнила о встрече.
Конечно, может, это и хорошо, что застал. Все как-то быстро встало на свои места.
Тогда и полгода не прошло после их свадьбы, детей у них не было. Вышли в море всего-то на неделю, учения проводились, а если бы в настоящий поход?
Жена уехала обратно в Ленинград, а он полностью отдался службе. На берегу его с тех пор никто не ждал. Типовой сценарий неудавшейся семейной жизни.
Оркестр замолчал, и Сергей снова оказался на своем месте.
– Ты, я вижу, мастером стал и по части плясок, эким молодым козлом скакал, – с искренним удивлением отметил Ребров.
– Стараемся, – не без удовольствия ответил Сергей. – Хорошая бабенка, да и подруги ничего. Врач, день рождения отмечает... Пару шампанского и коробочку конфет подкинь от нас на тот столик, – обратился он к официанту.
– Если спросят от кого, что сказать? – задал вопрос тот.
– Так поймут, ну а спросят, скажи – от моряков-подводников. Не могу смотреть, Василий, когда такие интересные бабы, да еще врачи, за бедным столом сидят... А у нас в санчасти, помнишь, Наталья Викторовна была? Давай за женщин.
– За всех или за тех, кто рядом сидит? – засмеялся Ребров, кивнув головой в сторону соседнего стола.
– Давай сначала за всех. Гуляем до утра, как когда-то.
Каперанг, прикинул, во что выльется сегодняшняя встреча. За стол-то он сможет расплатиться, а вот потянет ли остальное? Но никто же его не заставлял приглашать бывшего сослуживца. Один подразумевал под этим только ужин, а другой решил, что его приглашают выступить по полной программе. Однако взялся за гуж, не говори, что не дюж. Придется попросить взаймы...
А еще Ребров ждал, когда Сергей вернется к разговору о будущей работе. Но кроме того, что шеф у него мужик ушлый, ничего выяснить не смог.
Время было к полуночи, когда Ребров с приятелем вышли на улицу.
Марчук беспомощно висел на его плече, и машины не останавливались. Наконец удалось уговорить одного довезти подгулявшего товарища домой.
Тот никак не хотел садиться в машину, а когда Ребров почти силой усадил его, долго не давал закрыть дверь, твердя одно и то же:
– Не бзди, брат. Я за тебя словечко, где надо, замолвлю. Пару раз вот так же посидим с одним большим человеком – и сам увидишь, как жить здорово. Звони.
Марчук сунул в руку Реброва визитку. Каперанг машинально прочел: "АО "Кулас". Название фирмы ему что-то напоминало.
Ребров не спеша шел домой. В голове шумело.
Нет, не на такой вечер рассчитывал бывший подводник. Так ничего и не удалось узнать о работе. Одни туманные намеки.
Выходит, ему тоже начинать с охраны? Ну уж дудки. Чтобы боевой офицер... Да какой он, к чертям собачьим, боевой? Он теперь гражданский обмылок. Деньги все просадил опять же... Хоть бы название фирмы узнал. Марчук тоже хорош. Конспиратор.
Наконец увидел свет на первом этаже своего дома. Вспомнил слова Краузе. Прав оказался старик. Быстро кавторанга гражданка подмяла.
Глава 14
В это первое утро рабочей недели Кулагин пришел на работу значительно раньше обычного и, тяжело опустившись в рабочее кресло, задумался. Так он поступал всегда, когда чувствовал, что в делах что-то не ладилось.
Здесь, в своем кабинете, даже ничего не делая, чувствовал себя ближе к решению возникших проблем.
Думалось за рабочим столом куда лучше, нежели в любом другом месте. Но сидеть без дела и смотреть в потолок он никогда не умел.
И сотрудникам поблажек не делал. Просто так высиживать время у него в фирме никому не удавалось. Здесь каждый хорошо усвоил, за что получает деньги.
Да, Анатолий Степанович был единоличным хозяином фирмы, но он ее один и создал. И путь к этому не был, что называется, усыпан розами.
Достаточно вспомнить, что первое изделие, предназначенное на продажу, хозяйственную сумку, он лично сшил на своей кухне.
Слово "кооператив" тогда только-только приобретало значение, выходящее за рамки крестьянского объединения.
Если в те времена выезжающего за границу все просили привезти что-нибудь из шмоток, то Кулагин заказывал крупные "молнии" и кнопки.
Со временем он стал работать в коллективе единомышленников. Шил джинсы и куртки, делал незамысловатую кухонную мебель и оконные рамы.
Через пару лет кооператор уже не работал руками, а руководил, наращивая мощности, расширяя связи, приобретая знания и опыт.
Не было бы той первой сумки, может, не удалось бы создать и акционерное общество "Кулас". Это было его детище. Он один вынашивал планы создания и даже название сам придумал.
Его фирма не была похожа на многочисленные АО, ничего не имеющие под собой, кроме устава и непогашенного кредита. Она твердо стояла на ногах, имела хорошо налаженные связи и с отечественными предприятиями, и с зарубежными партнерами.
Теперь и вспомнить смешно, но первое совместное предприятие он организовал, познакомившись с турком, дядя которого соображал в производстве мягкой мебели. Этот дядя, маленький, толстый, но юркий человечек, пересек неспокойное Черное море и возглавил производство мебели в подвале одного из мебельных магазинов в Москве.
Племянник и его компаньон возлагали на иностранного специалиста большие надежды, и он старался.
Рабочий день начинался с объяснения подчиненным первоочередных задач дня. Рабочих было трое. Две пышнотелые, еще нестарые женщины родом тоже из зарубежья, но ближнего, и такого же возраста мужичок из местных.
После разнарядки руководитель, знавший всего несколько русских слов, половину из которых произносить неприлично, начинал уроки мастерства. Великовозрастным ученицам необходимо было понять, как из кусков толстого поролона и искусственного велюра делать нужные для данной модели мебели заготовки.
А в это время в углу визжала дрель, которой красноносый мужик сверлил металлические уголки. Затем в его руках начинал трещать электрорубанок, обстругивавший доски и осыпавший все пространство мелкой стружкой. К обеду сам мастер садился за списанную швейную машину. Мурлыча под нос восточные мелодии, он сшивал обивку. Уже к вечеру следующего дня диван и пара кресел поднимались в торговый зал, где сразу находился желающий приобрести их.
Словом, пока одни взахлеб хвалили новую жизнь, другие до хрипоты ругали ее, а третьи молча прикидывали, как жить дальше, микропредприятия Кулагина производили продукцию.
Как и за счет чего это происходило, знали единицы. Чего ему это стоило, знал он один. Но они работали, принося прибыль. Не будь их, не сидел бы он сейчас в этом кресле. Кулагин ждал появления сотрудников...
Его заместитель являлся обычно точно, этому о дисциплине напоминать не надо. А вот помощнику не помешало бы. Дел невпроворот, а он особо не шевелится.
Кулагин задумался о Володе: странный он человек.
"Кем бы он был, не поддержи я его в свое время? До сих пор бы приплясывал от холода перед стендом с фотографиями мебельных гарнитуров, рекламируя их. По сей день бы сидел впроголодь и без регистрации, от ментов бы на каждом углу шарахался...
Неужели память человеческая так коротка? Вроде бы и старается, но сразу видно, душа за дело не горит".
По стуку входной двери и звону колокольчика понял: пришла секретарша. Значит, скоро помощничек явится, баловень судьбы. Того и гляди, проныра, место хозяина займет и от секретарши его не откажется. Видно сразу: свое что-то у парня на уме. Так и переметнуться недолго. Захочешь – не избавишься: знает больно много. В наше время за себя поручиться – и то нельзя.
Его раздумья прервал приход помощника.
– Твои действия на сегодня? – спросил Кулагин нетерпеливо, едва кивнув в ответ на приветствие.
Владимир с готовностью перечислил: сначала в управу, потом в БТИ, на закуску в мэрию.
Кулагин не дослушал и велел к вечеру быть в Калачковском переулке.
Володя понял причину недовольства шефа: значит, аборигены зупрямились.
Кулагин, не вникая в подробности, уточнил только, сколько там еще жильцов, и велел заскочить в РЭУ. Добавил, что жильцов надо изучить досконально:
– Вонь нам в Калачковском не нужна, а французы ждать не будут!
Владимиру было ведено не скупиться в управе: пусть бюрократы честно взятки отрабатывают.
– Потом займешься жильцами. Имей в виду: с интеллигентами нахрапом не выйдет, ученые все, начитанные. Не дай бог сплотятся, начнут права качать тогда мороки не оберешься. Действуй по принципу "разделяй и властвуй". Клин вбивай между ними, ищи слабого, на нашу сторону перетягивай. Все ясно?
Владимир кивнул.
– Тогда приступай. И чтоб шито-крыто все! Потоньше, потоньше с ними действуй.
Жара начала уже спадать. Вечерние посиделки с давних времен были приняты во дворе на Калачковском. Последнее время усилиями мэра к понятию "свой двор" начинало возвращаться былое значение. Двор же строения No 2 по Калачковскому его никогда и не терял.
Вера Дмитриевна, как обычно, вышла на улицу первой. Она всегда выходила одна из первых. Хочешь быть в курсе событий – иди в народ. Сегодня вечер был свободен от абитуриентов. Заняв середину скамейки, она развернула журнал. Иногда в почтовом ящике вместе со всякими рекламными изданиями оказывался какой-либо журнал. Почему это происходило, она не знала, но с удовольствием листала находки.
А вот и старички. Себя в старушки Вера Дмитриевна записывать не торопилась, если кто и обращался с ней как со старушкой, люто того ненавидела и своей дружбой обделяла. Но эти ничего. Эти с ней как с дамой, и потому бывшая учительница милостиво подвинула зад к краю скамейки, освобождая место для шахматистов. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Шахматы Вера Дмитриевна относила к пустопорожнему растрачиванию отпущенного времени. Да бог с ними.
– Что, Семеныч, тяжеловато тебе сегодня?
Шах...
– Ты, Воронцов, конечно, в ударе, но я еще побрыкаюсь, – ответил Краузе, загораживая короля слоном.
– Не любишь проигрывать. Я, разумеется, согласен поменять коня на офицера. Ты не забыл, что у меня лишняя пешка?
– А ты любишь... Может, на ничью согласишься да еще одну сгоняем?
– Хитер же ты, Семеныч. Сколько тебя знаю – не пойму, еврей ты или немец? Еще раз шах. Распутал ленинский пасьянс? Так куда партейные денежки ушли?.. Теперь-то я тебя не выпущу. Сдавайся.
– Как считаешь – сдаваться? – спросил Краузе у подошедшего к скамейке молодого мужчины.
В их двор редко заходили посторонние. Разве что вечером появлялись желающие распить бутылку и посидеть на развалинах беседки. Владимир около получаса ходил по переулку, дожидаясь, пока во дворе дома появятся его обитатели. Он ждал и готовился к встрече, обдумывая предстоящие переговоры. И вот наконец появился повод. Помощник Кулагина приблизился к скамейке и стал наблюдать за партией.
– Я думаю, что надо еще поиграть, – не задумываясь, ответил Владимир.
– Ты к кому пришел? – спросил, пристально всматриваясь в советчика. Дым Дымыч, недовольный посторонним вмешательством.
– Я из вашего БТИ. У нас по документам балконы должны быть на втором этаже, а я их не вижу, – кивнул Володя в сторону дома.
– И не увидите, я в доме живу больше, чем вам лет. Вон мое окно на втором этаже, где форточка открыта, – вступила в разговор Вера Дмитриевна. – А балкона у меня никогда не было.
– А ведь были балконы. Ты, соседка, еще не жила здесь тогда. Семеныч, помнишь?
– Какие это балконы! Скорее два выступа с ограждениями. Еще при Хрущеве, когда ремонт фасада делали, снесли. Борьба шла с архитектурными излишествами. Помню, когда Калининский начали строить, от одного кусок отвалился и чуть старшего Ватсона не зацепил.
– Ничего удивительного, – засмеялся молодой человек. – Здесь и потолок запросто может на голову упасть. Дом-то когда построен. Чего вы так за него цепляетесь? Не надоело тараканов кормить?
– Тебе про балконы нужно узнать или ты еще один агитатор? насторожился Дым Дымыч. -Вчера тут один такой хмырь уже крутился, убеждал переезжать.
– И правильно делал, для вашего же блага старался.
– Ты что, тоже нас уговаривать собрался?
– Не собираюсь я вас уговаривать. Чего зря языком болтать. Решение уже принято. И на самом высоком уровне.
– Знаем, чего стоят чиновники нашей управы. Телевизор смотрим, газеты читаем, глаза и уши имеем, – заметил Краузе.
– А при чем тут управа, все решено на уровне правительства Москвы.
– Ну и что? Там тоже взяточников предостаточно.
– Ваш дом на капитальный ремонт ставят. Значит, вас переселят, хотите вы этого или нет. И контролировать процесс будет ваш префект, – твердо заявил Владимир. – Об одном советую подумать: зимой переезжать хлопотнее.
– Шел бы ты, благодетель, отсюда, пока мы тебе ноги не переломали. Никуда не перееду, понял? – начал заводиться Дым Дымыч. – Слышишь, не перееду. Не те сейчас времена... К батарее прикуюсь, вот увидишь, или голодовку объявлю. Что ты со мной, сопляк, сделаешь?
– Поедешь, старик, куда денешься. Не таких обламывали. Вместе с батарей и переедешь. Ну я пошел... Собирайтесь лучше, граждане, – бросил на прощанье Владимир и медленно удалился.
– Ну и наглец. Вчера хоть нормальный человек приходил. А как с таким разговаривать? – возмутилась Вера Дмитриевна. – Губермана сюда надо.
А Володя отошел и задумался. Хорошо еще, Кулагин не знает о его первом опыте. Ему бы не понравилось. Не с того конца зашел. Нахрапом этих старых упрямцев не возьмешь. Стало быть, надо искать слабинку. Будем бить поодиночке. Оно и вернее. И тут подсказку дала сама жизнь. Ставленник Кулагина заприметил двух сильно подвыпивших работяг. Хмель прочно спаял их обоюдные дружеские чувства. Расставание происходило, словно между двумя боксерами в тринадцатом раунде, они прочно вошли в клинч.
– Лех, ты ребят не забывай, – бормотал один. -Ребята обижаются.
– А я и не забываю. Сегодня два заказа обговорили, с завтрашнего дня приступаю. Как же я могу ребят забыть? Два заказа обломилось. Мне никак не забыть... Завтра в сервис – и за работу. Ты меня знаешь...
– Я тебя уважаю...
Возможно, Володя в другой раз и прошел бы мимо, пропустив ничего не значащий разговор двух забулдыг, но не теперь, когда увидел, что один из пьяных направился к подъезду интересующего его дома.
Ага, вот с этого и начнем, пьяница не только коллектив продаст – родную маму не пожалеет. Ему только наступить на пробку, а уж в этом Володя поможет, можно не сомневаться.
И, значительно повеселев, помощник Кулагина помчался к шефу докладывать о своем открытии. Разумеется, о неудачном начале он упоминать не собирался.
Глава 15
Говорят, что самое большое несчастье – быть счастливым в прошлом.
Леха Загубленный шел домой в приподнятом настроении духа. Каждая клетка его организма кричала: иди быстрее, черт корявый, скорей же, ну давай двигай ногами, мать твою.
До дома оставалось два квартала.
В руках Леха нес спортивную сумку, прихваченную из гаража. Масляное пятно, которое украшало один бок, нисколько не смущало автомеханика – оно всего одно. Зато "молния" работала исправно. Конечно, в приличное общество с такой провонявшей автолом сумкой не попрешься, но он и не собирался в приличное общество. В сумке лежали две средней цены и такого же качества бутылки водки для себя, коробка шоколадных конфет к чаю для Софочки (Леха хотел отблагодарить за долготерпение и загладить вину за пропущенное дежурство по уборке квартиры), две пачки чая (опять же одну он брал у Софочки взаймы) и кое-что по мелочи бросить в топку желудка. Это "кое-что" выражалось в фасованной в вакуумную упаковку нарезке и в корейской моркови, к которой Леха был неравнодушен.
Всякому, кто встречался на пути, Леха лучезарно улыбался. Одни принимали его за идиота, другие, и их было больше, просто за счастливого человека.
Может, дядя в лотерею выиграл. Первым после встречи становилось неприятно, вторые внутренне радовались за соотечественника, – не все же носят камень за пазухой, не все с утра поссорились с тещей, не у каждого разлилась или закипела желчь. Это неправда, что россияне разучились радоваться чужому счастью. Просто они реже его наблюдают, вот такое открытое, взахлеб, счастье. Но, увидев, улыбаются сами и еще шагов пятьсот идут улыбаясь неизвестно чему, с удивлением замечая, что настроение "так себе" приобрело положительный знак.
Так шел домой Леха Загубленный, раздаривая свою радость окружающим и нисколько не заботясь о тех, кто считал его идиотом. Сегодня на него обрушился большой заказ. Надо было целиком перебрать движок дизеля "мерседеса" – рухлядь пятидесятых годов. Оказалось, друзья решили сделать подарок любителю-автомобилисту, потому не поскупились на аванс.
Леха попытался мысленно распределить десять тысяч рублей по должникам, да так, чтобы еще осталось на черный день, на продукты, на выпить. Цифры крутились в голове, как на барабане одноруких бандитов в игровых забегаловках. Он говорил себе "стоп", барабаны замирали, но цифры никак не хотели укладываться ровно по статьям расходов так, чтобы сойтись с конечной суммой десять тысяч. Денег или не хватало, или, если сократить выплаты по долгам, оставалось слишком много на статью "выпить".
Леха наконец понял, что его голова далеко не калькулятор, а главное желания никогда не сойдутся с возможностями, и бросил считать. Он прокрался за кустами вдоль стены дома, чтобы не увидели сидящие на лавочке соседи – сейчас не хотелось вопросов, – проскользнул в подъезд и, с первого раза попав ключом в замок, юркнул в квартиру.
Внутри стояла тишина. Леша зверем понюхал воздух – не готовила ли чего Софочка. В последнее время она достала соседа предложением поесть супчика. Жалела. От этой жалости Леха не находил себе места. С похмелья он ел мало и, чем больше отказывался, тем настойчивее становилась соседка. Полушутя-полусерьезно выговаривала Загубленному, что, если тот скончается от голода, она не вынесет позора и повесится.
Сегодня Леша был на коне. Снес продукты на кухню. Одну беленькую затолкал в морозилку, вторую поставил на стол, потом нарочно громко пустил в чайник воду, грохнул его на конфорку и включил газ. Он знал, что на шум на кухне Софочка обязательно выглянет: подумает, что он, Леха, на взводе и может, упаси бог, упасть, обвариться или еще что.
Софочка сидела, поджав ноги, на стареньком диване и перечитывала "Парфюмера" в журнальном варианте. Услышав стук, она сунула босые ступни в тапочки, подошла к двери и приоткрыла ее, вслушиваясь в темноту коридора.
– "Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше, только утро замаячит у ворот, это юный барабанщик, это юный барабанщик вдоль по улице, по улице идет", – пропел Леха точно просчитав время, когда Софочка просунет ухо в дверную щель. – Софья Батьковна, выходи, не прячься, мне сегодня госпремию дали.
Софочка маленькой зеленой гусеничкой (халат был зеленый, как болотная трава) выскользнула из комнаты и явилась в скудном свете шестидесятиваттной кухонной лампочки.
– Глянь!
– Леша, ты стал богатеньким Буратино?
– Я знаю волшебное слово. "Заказ". Давай, старушка, кипяти чай, разводи котлы, поддай пару, идем на эскадру адмирала Того. И переоденься, форма одежды парадная. На одного линейного дистанция!
– Леша, ты уже выпил?
– Был грех. В грехе, Софа, что главное? Его сладость.
– Или горечь.
– Или горечь, – согласился автослесарь, имея в виду водку.
Он энергично потер руки, а Софочка побежала наводить марафет. Так, во всяком случае, думал Леша.
Но соседка, едва скрывшись в своей комнате, сделала совсем другое. Она набрала номер телефона и сказала в трубку одно слово: "Получил". Абонент, а это была Галина Анатольевна, тоже набрала номер и выдохнула такой же пароль. Дальше шло по цепочке, так что к тому моменту, когда Софочка вернулась на кухню в добротном костюме, делавшем из нее учительницу или лекторшу, все строение No 2 уже было в курсе, что Леша разбогател.
План этот жильцы разработали два года назад. Делая вид, что берут в долг, соседи попросту отнимали у него деньги. Поскольку Леша был парень нежадный и к нему моментально прилипала районная шушера, с которой и пропивалось все, жильцы, нужно им это было или не нужно, старались занять у автослесаря как можно больше и тем спасти денежные знаки от обмена на товар, в данном случае на водку. Деньги потом возвращались порциями, благодаря чему Леша существовал относительно благополучно в сравнении со своими корешами.
Первой позвонила в дверь Вера Дмитриевна. Леша ее терпеть не мог, но никак не мыслил отказать себе в удовольствии дать в долг. Заимодавец упивался собственным благородством: вот она меня кроет на каждом перекрестке, а я ей в долг даю. Это вызывало особую сладость. А что касается самой Веры Дмитриевны, то в глубине души она жалела алкаша. Только бывшая учительница знала один-единственный путь исправления – тащить и не пущать.
Вера Дмитриевна возникла в дверях с солидно взбитым коком на голове. Это был шиньон, но Леша всегда поражался обилию ее причесок на все случаи жизни.
– Алексей, не стану утруждать тебя длинным перечнем просьб и увещеваний, скажу одно: я иду в театр.
– Надо же, и я собирался.
– Не паясничай. Там соберутся очень видные люди. Мы учреждаем фонд помощи от разлива сибирских рек. К сожалению, на сегодня я не располагаю требуемой суммой взноса и обращаюсь к тебе как к россиянину, как члену общества и жильцу. Пятьсот рублей. Долг верну строго через неделю.
– Против разлива дам, на поворот не дождетесь. Леша с видимым наслаждением достал бумажник, остро пахнущий козловой кожей, – подарок щедрого клиента – и выудил оттуда купюру названного достоинства. Вера Дмитриевна тут же пожалела о мизерности суммы по сравнению с толщиной пачки, лежавшей в бумажнике. Но кто же знает, какие гонорары за свою работу получает этот пьянь-чуга – мастер золотые руки.
– И вот что я тебе советую... – начала она, как только спрятала деньги.
– А вот этого не надо, – пресек он попытку закатить ему очередную лекцию. – Я знаю, что, будь ваша воля и возможности, половине россиян повы-резали бы участки головного мозга, отвечающие за желания. Идите с богом.
Вера Дмитриевна подобрала губы и удалилась.
– Леша, Вера Дмитриевна, конечно, человек своеобразный, но так-то уж не надо.
– Чего не надо? Чего не надо? Дают деньги -бери. А то еще и удовольствие от лекции хотят получить. Давай, Сонь, дернем? Пригуби хоть. Знаю я таких людей. Бывшая учительница...
– Завуч, – поправила Соня.
– Скажи еще – педагог. Я бы за километр ее к детям не подпустил. И не любили они ее. Точно не любили. Так же, думаю, как и она их. Может,– она их даже ненавидела. Знаю я этих завучей-вымучей. Душегубы... Чего не пьешь?
– Горькая она.
– Это верно, – кивнул Леша. – А денег я ей больше не дам. Пусть хоть на полет на Марс просит. Вот кому хочешь во дворе дам. Даже жопнику Ватсону, хотя у того самого гонорары ого!
И тут словно в подтверждение сказанному в дверь позвонили.
На пороге стоял Ватсон:
– Я к тебе по делу, Леша.
– В долг, что ль, брать? – вытаращил глаза автослесарь.
– Поразительно. Как это ты узнал? Я сам еще час назад не знал.
– К какому полюсу пойдешь? К Северному или к Южному?
– Зачем? – изумился Ватсон.
– Да Верка-училка на наводнения приходила занимать.
– Нет. Мне приятель позвонил. Предлагают очень хорошее импортное оборудование. Инструментарий. Мне много надо, а всей суммы не набрали. Как назло, коллеге на неделе ссудил. Не просить же обратно.
– Это нехорошо, – согласился Леха сочувственно и с пониманием. Сколько надо?
– Пять, – жахнул Ватсон. Дело в том, что оскорбленная Вера Дмитриевна сообщила жильцам, что у алкаша огромная сумма -не меньше двадцати, она сама бумажник видела. Потому-то Ватсон и пошел ва-банк.
Леха вытащил деньги и молча протянул соседу.
– Огромное спасибо. На десять дней.
Доктор уже раскланялся, но Загубленный задержал его.
– Сильное сомнение у меня насчет инструментария, потому как в вашей профессии главный инструмент – во... – понизив голос, сказал Леха и показал проктологу указательный палец. – Ладно, ступай.
Ватсон поспешно ретировался, а Леха вернулся на кухню к бутылке и Софочке, пьющей третью чашку чаю с конфетами. Хлопнул водочки.
– Чудаки люди. Ватсон занимал. На инструментарий. Представляешь, чем они там занимаются? Может, гланды через это место рвут? Инструментарий!
Леха еще раз осмотрел палец.
Софочка поняла, что сосед в кондиции, и сделала попытку покинуть кухню под благовидным предлогом. Тот обиделся. Что, разве она не понимает, что ему куда приятнее вот так вдвоем у камелька, чем один на один. Он и приятелей цеплял, потому что непривычно одному по-вурдалачьи. Сонька, конечно, Моль, но тварь живая, а значит, есть к кому обратиться. Он же после смерти матери совсем один. И на хрена ему две комнаты, вот найдет Сонька мужика, выйдет замуж, он ей вторую за так отдаст. Живите, радуйтесь.
Вот потому он Софочку и не отпустил. А тут новый звонок в дверь. Соседка отправилась открывать и вернулась с Галиной Анатольевной.
– Пьешь? – строго констатировала бывшая директриса ателье.
– Пью.
Одну только Галину побаивался Леха Загубленный. Ну не то что побаивался, а-уважал. Чем-то та походила на Лехину мать. Такая же гордая. Только позаносчивей. Наверное, привыкла у себя там бабами командовать, вот и вросло. У Лехи мать попроще была. Но обе любили по осени соленья-варенья всякие в банки закатывать. Да весь дом любил, за редким исключением. В это время все, кроме сахара, дешевело. Пользовались этим, а может, и жить уже без этого сезонного порядка не могли, – распахивали на кухнях окна, не боясь простуд, и варили, мариновали, закатывали. Сколько было беготни за крышками. Кому попадались, то брали на все, сколько есть, и на весь дом. А какие из окон по переулку запахи носились!
– Деньги не все пропил?
– Заказ. Никак нельзя не окропить душу. Иначе какая работа. А на работе ни-ни. Вы меня знаете.
Тут Загубленный слегка приврал. Иногда срывался, но всех клятвенно уверял, что продолжает придерживаться принципа. Водочка – дело заводное. И не такие принципы ломала.
– На дело надо.
– Знаю. Верю. Не на ликвидацию последствий наводнений, не на инструментарий какой-нибудь, и на Северный полюс не пойдете. А что за дело-то?
– Севку пора женить.
– Давно пора, – подхватил Леша. И тут же осекся.
Галина Анатольевна сделала вид, что простила дураку бестактность.
– Невесту надо подыскать. Он у меня скромный очень. А приличную невесту – это, как сейчас говорят, "прикид надо иметь соответствующий".
Леха и Софочка на каждую реплику гостьи кивали, словно китайские болванчики.
– Я уже в ателье к подруге сходила. Заказала тройку, чтоб не бегал в кроссовках и куртках, как щелкопер. Надо бы еще пару скроить. Тысчонки две подкинешь? Недельки на три...
– Святое дело.
Леха полез за деньгами в порядочно опустевшее отделение бумажника козловой кожи и был неприятно поражен тем, как тают деньги.
Дал.
И совершил по широте душевной еще один промах:
– А чего ее искать-то, невесту, когда она вот тут с нами готовая сидит.
Софочка от досады уперлась взглядом в стену. Галина Анатольевна странно так посмотрела на Леху, потом на "невесту готовую" и поднялась.
– Ладно, Алексей, спасибо тебе, – сказала она. Потом, пожалев пунцовую Софочку, добавила: – Это еще обдумать надо. – И вышла.
Софочка на всякий случай послушала, как удалились шаги Севкиной матери, издала стон:
– Какой же ты, Лешка...
– Какой?
– Да такой.
И скрылась в своей комнате.
– Какой – такой-то? – запоздало крикнул ей вслед Загубленный. – А ну вас, баб, вам же лучше делают, а они сами с усами... Идиотка, кто тебя возьмет? – буркнул он как бы Софочке, но негромко, чтоб не слышала, а если и услышит, так и надо.
Он посидел минут пять и достал из морозилки вторую бутылку...
Между тем в вестибюле первого этажа разыгралась следующая сцена. В ней принимал участие актив по спасению денег Загубленного от пропоя: Вера Дмитриевна, Ватсон и Галина Анатольевна. Софочка, которая была негласным агентом жильцов, отсутствовала по вполне понятной причине. Настроение у всех было аховое. Задачу они выполнили, но каждый при исполнении задуманного получил свою порцию неприятностей. Ватсону показали палец, Вере Дмитриевне запретили читать нотации, а у Галины Анатольевны открылись глаза на происки тихони Софочки. Нет, они не жаждали сиюминутной крови, однако каждый сделал маленькую зарубку на память. В самом деле, чего корячиться, если человек сам не хочет, чтобы ему помогли? Сделать лоботомию, как предлагает Вера Дмитриевна, и всех делов.
Соседи отчитались друг перед другом о сумме, полученной с алкаша. Деньги они обычно сдавали Краузе под расписку, но сегодня почему-то все решили оставить их при себе. Мало ли, пускают же банки деньги вкладчиков в оборот. Как это раньше до них не дошло. Зачем им лежать мертвым капиталом, на который даже процент не идет?
В подъезд вошел каперанг Ребров и очень удивился необъявленному собранию. Его сразу ввели в курс дела и предложили завершить операцию.
– Если все изъято, зачем мне идти? – не понял Ребров.
– А если не все, если заначка? У всех мужиков заначки бывают, – здраво и зло рассудила Вера Дмитриевна.
– Заначки же от жен делают, – возразил каперанг. – И потом, надо же и на карманные что-то человеку оставить.
– Ага. На хлеб и молоко, – съехидничала Галина Анатольевна.
– Вот что, друзья, я взял больше всех, – сказал Ватсон. – У меня вечерний прием на носу. Вы тут обрешайте дела, а мне еще в музыкалку детей надо вести. Разрешите откланяться. – И доктор живенько побежал к себе.
– Вы вот что, вы не отказывайтесь, он с голоду не умрет. Лучше идите, решительно заявила Вера Дмитриевна.
– Тем более что вам-то уж он последнее отдаст, – поддержала ее Галина Анатольевна.
Дамы настояли на своем. Вот она зарубочка на память.
Хотя каперангу не совсем нравилась ситуация, то есть совсем не нравилась, но ссориться с ними не хотелось. Попытка не пытка, сильно он на Лешку давить не станет, да и кто узнает, просил или не просил Ребров взаймы и с какой долей настойчивости.
И Василий Васильевич позвонил в дверь.
Долго не открывали. В глазок разглядывают, понял Ребров, и ему стало неприятно. Наконец открыл сам Леха:
– А-а-а, это ты, морячок. Проходи. Он пропустил гостя внутрь, а сам, осторожно перегнувшись через перила, несколько секунд вглядывался в нижнюю площадку и прислушивался.
