Текст книги "Т-34 — истребитель гархов"

Автор книги: Игорь Подгурский

Соавторы: Константин Клюев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Советник Линд, прошу вас при случае передать Великому Дракону, что мы всегда рады ему, а также неизменно видим в нем надежную и твердую опору, – слова «надежную и твердую» были едва заметно выделены госпожой Принципал.

Линд отвесил полупоклон, стиснув зубы. Ковалев готов был поклясться, что отчетливо слышал скрип.

– Что же, мне пора. – Одна из бусинок ожерелья вспыхивала тревожным малиновым светом с багровым отливом. Казалось, что эта бусинка еще и покалывает пальцы хозяйки – госпожа Принципал отдергивала их, но малиновый шарик не отпускала, перекладывая ожерелье из руки в руку.

Поднявшись из-за стола, госпожа Принципал предстала перед собравшимися во всем блеске летнего облачения, подобранного в лучших местных традициях: длинный льняной сарафан, перехваченный под высокой грудью широкой алой лентой, золотые волосы, сплетенные в тугие косы, легкий ажурный кокошник и невесомые сафьяновые туфельки.

– Виктор, проводите меня до ворот. – Госпожа Принципал протянула Чаликову руку. – А вы, Линд, заканчивайте без меня. Все уже ясно, не так ли?

Бледнея от вполне понятной робости, Виктор деревянной походкой направился к выходу из-под легкого узорчатого навеса беседки. Дама крепко держалась за локоть кавалера, спускаясь по деревянным ступеням вниз.

– Что же, на чем мы остановились? Ах, да! – Линд глядел вслед идущей к храму госпоже Принципал. – Местные мастера. Пойдемте, посмотрим.

В мастерских было тихо. Танк стоял в центре чистого каменного помещения, залитого ярким светом из круглых потолочных светильников. Два голых по пояс мастера сняли покореженную крышку люка и что-то замеряли, а несколько рабочих опутывали башню гибкими мягкими канатами, свисающими откуда-то сверху. Еще одна бригада тащила куда-то правую гусеницу, как волокли бы свой одноименный трофей муравьи. Суворин даже подпрыгнул на месте, глядя, как слаженно самоуправствуют молчаливые труженики. Ковалев на всякий случай положил руку на плечо механизатора.

– Погоди, погоди, Ваня, успокойся.

Линд подошел к танку, и как раз в этот момент башня отделилась от корпуса и медленно поплыла на канатах куда-то в сторону.

Бородатый мужик в холщовой косоворотке и светлых брюках подал невидимому крановщику последние сигналы, убедился, что все в порядке, а затем повернулся к Линду. Через минуту он был представлен экипажу: его звали Никита, и оказался он совсем молодым человеком, лет двадцати.

Именно Никита руководил модернизацией танка, на которой вчера во время дружеской попойки настаивал Линдворн, получив единогласное одобрение экипажа, и о которой сегодня вторично упомянул Линд. Ковалев задал Никите несколько вопросов и впал в ступор: молодой человек знал устройство тридцатьчетверки в таких деталях, какие не были известны самим танкистам. Суворин умоляюще заглядывал командиру в глаза и что-то тихо говорил. Очнувшись, Ковалев понял, что Ваня хочет участвовать в процессе переборки. Прекрасно зная, как скоро безделье доводит Суворина до взрывоопасного состояния, Ковалев сразу согласился. В мастерских делать было нечего, и Линд предложил экипажу прогуляться по Китежу, а сам откланялся, сославшись на множество дел.

У ворот мастерских к Эмсису и Ковалеву присоединился Чаликов.

– Проводил?

– Да.

– Ну и как?

– Что – как?

– Марис, оставь! Помнишь, как мы ее увидели в первый раз?

– Ты сравнил, командир! Нам было тяжелее, чем Виктору!

– Это в каком смысле? – поинтересовался Чаликов.

– Да в таком. – Белобрысый Марис смешно зажмурил левый глаз. – Ты помнишь, командир, как она была одета? В серебряный костюм в обтяжку! Ваня наш не знал, куда глаза девать. А сегодня в сарафане, так можно хоть на детский утренник.

– Да ну тебя! – внезапно рассвирепел Виктор. – Шутки твои…

Чаликов резко развернулся и пошел вниз по переулку. Марис растерянно посмотрел на командира, а Ковалев ехидно улыбнулся:

– Все, Марис. Похоже, пропал наш московский хулиган.

– В каком смысле?

– Да в таком, самом простом. Теперь о госпоже Принципал ни одного шутливого слова: Витька не поймет. Любовь штука тонкая. Так что приказываю догнать его и как-нибудь загладить нашу неловкость, сержант Эмсис!

Марис бросился искать Чаликова, а Ковалев не спеша отправился вслед за ними, посмеиваясь и качая головой.

* * *

– Я вот чего понять не могу, Великий Дракон: это тот самый Китеж, который на дно озера от врага ушел?

– Ой! – Дракон дурашливо испугался. – На какое дно? Сашенька, казак мой ненаглядный, тогда вокруг рыбки должны плавать да нас доедать. Ах-хах-ха-ха!

Вдоволь посмеявшись, Линдворн отдышался и стал серьезен:

– Откуда такая информация?

– Легенда такая есть, да и опера…

– Опера? А я недавно ваш словарь обновил, теперь уж вы меня с толку не собьете. – Линдворн нажал когтем чешуйку у себя на плече и закатил глаза, покачивая головой в такт не то мыслям, не то словам, слышным ему одному.

– Нет, Александр Степанович, в либретто том только одна линия соответствует истине, а остальное все – художественный вымысел. Люди и в Глионе, и здесь – да все равно, где, – мыслят совершенно одинаково. Они принимают только те объяснения, в которые сами способны поверить.

– Что же это за линия?

– Как вы уже поняли, мы не на дне озера. Могу добавить, что даже и не рядом. В доступной обычному пониманию системе координат граду Китежу места нет. Помните, я вам давно рассказывал, как устроены перекрестки? Впрочем, Виктора с вами не было, был Неринг, так что повторю, да и вам напомню, если позабыли.

Наличие высших сил, действующих вне человеческого общества, объективно и неоспоримо. Люди воспринимают высшие силы не такими, какие они есть, а в соответствии с уровнем развития своего общества. Когда общество находится на первом, начальном этапе своего развития, процветает обожествление животных. Звери являются источником мяса, меха и шкур, а также смертельной угрозой. С ними связано все – и радость, и горе. Стоит ли удивляться поклонению медведям, тиграм и коровам? Второй этап – это обожествление ветра, воды, огня. Стихии управляют благополучием человека, и он платит им дань, обожествляя их жестокие капризы. Третий уровень – это преклонение перед существами, управляющими энергией стихий: огнедышащими драконами, морскими царями, водяными. Четвертый уровень характеризуется появлением в сознании человека единого бога, подобного человеку своим обликом. Этот бог управляет не только всем вокруг, но и тем, что происходит в душах людей и в общественном сознании. Пятый уровень – высший. Общество пятого уровня совершает последний переход: от безусловной веры к абсолютному знанию. В посредниках-идолах больше нет нужды, все воспринимается и понимается непосредственно и без искажений. Время течет в таком обществе иначе, и совсем по-иному решаются вечные вопросы и мелкие проблемы. Итак, уровень перекрестка определяется уровнем развития общества, существующего вокруг перекрестка. Мы с вами находимся на перекрестке-пять.

– Вот это да!

– Да, Марис. Китеж – второй в нашем мироздании, и перекрестков пятого уровня больше нет.

– А первый? – брякнул Суворин первое, что пришло на ум каждому.

– Извини, Иван Акимыч, не понял? – переспросил Дракон.

– Первый пятого уровня… где?

– Ах! Ха-ха-хо! Да я и не бывал там никогда. – Дракон снова тронул чешуйку и вслушался в неслышимые остальным звуки. – Атлантида! И опять легенды несколько лукавят – отнюдь не умышленно, а по неведению. Итак, в основе трансформации лежит вера. И в Китеже, и в Атлантиде вера и моральный закон стали единственным источником, регулирующим отношения между людьми. Именно в такой момент Великое Уравнение сходится: все от мала до велика, причем без исключения, руководствуются божьими заповедями, и иные мотивы не просто предосудительны, но практически невозможны. Вот и все.

– А как же враги в лесу? Бедяй, Бурундай, Орда? – Ковалев не мог отрешиться от того, что читал и слышал раньше.

– Да никак, Александр Степанович. Были и такие князья в Орде. Были и другие. Неужели ты думаешь, что такой город мог нырнуть под воду силой страха перед врагом? Это как раз и есть вымысел. Все было иначе. Великое Уравнение сложилось, и судьба Китежа была предрешена. Праведники всегда гибнут под натиском современников, внезапно обезумевших от ненависти. Если провести аналогию из метеорологии, Китеж и Атлантида – в свое, разумеется, время, – превратились в область низкого давления, и туда должны были неминуемо хлынуть и столкнуться воздушные массы разной температуры, влажности и скорости.

Суворин потряс головой, как пес, выбравшийся из воды. Иван не понимал практически ничего из сказанного Линдворном, но видел, что командир, Марис и Виктор соглашаются с Великим Драконом, причем с видимой неохотой, словно подчиняясь неумолимому натиску. Иван почувствовал необходимость вступиться; ему казалось, что его товарищей унижают и заставляют сдаться.

– А за что, интересно, ненавидеть хороших людей? – выпалил Иван. – Чем их больше, тем лучше!

Великий Дракон удивился и скосил на Ивана блестящий выпуклый глаз.

– Так. Кто еще не знает, за что ненавидят хороших людей? Видишь ли, Ваня, чувства такого рода иррациональны, они заложены глубоко в природе человека. Кому мешали ваши друзья самоверы? Казалось бы, никому, но ты сам, Ваня, прикрывал их бегство на мой остров. Или ты думаешь, что черные рыцари пытались схватить самоверов, чтобы признаться им в уважении и братской любви?

– Это совсем другое дело. – Иван включил крестьянское упрямство, не приемлющее аналогий и сопоставлений, но было поздно. Дракон прикрыл глаза и снова тронул чешуйку.

– У вас в России были точно такие же самоверы. Они называли себя духоборами и хотели жить своим трудом и божьим законом. И что же? Их гоняли, как зайцев, со Ставрополья на Кавказ, ссылали в Сибирь, не разрешали уехать из страны. Часть этих людей вырвалась в Канаду на нескольких кораблях, и путешествие это было для них тяжелым и страшным. – Дракон замолк, словно вдруг передумал говорить.

– И что? И что дальше?

Вопрос Чаликова заставил потомка Амфиптера очнуться.

– Дальше? Ничего. В Канаде им тоже не очень-то дали жить по божьему закону. И почему бы это? А, Иван Акимыч?

– Потому что буржуи!

– Ох-хо-хо! – Великий Дракон от неожиданности зашелся кашлем. – Усиление классовой борьбы по мере приближения к светлому будущему? Забавно. Видите ли, весь мир начинает автоматически давить на таких самоверов. Одно из доступных мне объяснений заключается в том, что следовать заповедям труднее, чем плевать себе под ноги и жить как придется. Праведники всегда укор для большинства, и чем молчаливее этот укор, тем больнее. Примерно так.

– Получается, что никакое справедливое и нравственное общество не совместимо с человеческой природой? – задумчиво протянул Марис.

– Не совсем так. В двух известных случаях все кончилось пятым уровнем.

– Что же происходит в остальных случаях? – спросил Ковалев, уже предчувствуя ответ.

– Разгром. – Коготь Дракона начертал в воздухе косой крест. – Несколько поколений из последних сил поддерживают священный огонь, но, поглощенные борьбой, они упускают и отталкивают своей непримиримостью собственных детей. Дети поддаются соблазну жить так же, как весь остальной мир, и, соблазняясь, соблазняют и часть своих родителей. Возникает раскол, вражда, и все кончено. Часть спивается, часть уезжает подальше от опозоренных очагов, и в итоге бывшие сектанты сливаются с остальным населением и живут «как все». Воспоминания о прошлом оседают на стенах портретами предков с упрямо сжатыми ртами, да в старых сундуках – книгами заветов, которые больше никто не читает, а выбросить жалко. Потомки стыдятся себя, понимая, что предали идеи родителей, и от стыда отдаляются все больше и больше от дороги, с которой недавно свернули.

– Так что же ждет наших самоверов? – спросил Ковалев, уложив длинную тираду Великого Дракона в голове.

– Ничего другого, – хмыкнул Линдворн. – Некоторое время они будут жить на моем острове, потом молодым надоест скучная и монотонная жизнь посреди океана, им захочется ярмарок с бусами и клоунами, каруселей и путешествий… Все предопределено.

– А скажи, Дракон, почему город Китеж перешел на пятый уровень, а самоверы нет?

– Наверное, я забыл сказать самое главное. Нельзя перепрыгнуть через уровень. Самоверы живут в обществе, где я – наместник Господа. Как мне ни прискорбно, но для начала они должны оставить в покое Дракона и обрести самого Господа. Так-то, казаки.

* * *

Никита оказался прямым потомком князя Юрия Всеволодовича. Он был столь же могуч телом, как и разумом, и очень мало говорил. После нескольких споров о технических деталях Суворин едва не охрип, поскольку спорил и горячился за двоих, а Никита серьезно слушал, коротко взглядывая в лицо собеседника. Когда Иван замолкал, запутавшись в собственных утверждениях, Никита в двух словах объяснял, как сделать лучше. Он не мог сказать, откуда берет необходимые знания, а просто задумывался, и через миг знал ответ.

Танк собрали заново, причем почти весь он состоял из новых деталей. Корпус, башня, колесные диски и траки – все было отлито, выковано и подогнано с величайшей точностью. Для каждой наружной части использовался свой, особый сплав. Железная многопудовая болванка, сбрасываемая на броню из-под крыши мастерских, отлетала на несколько метров вверх и в сторону, не оставляла на черной поверхности танка даже царапины. Все переключатели и механизмы работали четко, без заеданий и лишнего люфта. Ковалев крутил головой во все стороны, нажимал все кнопки – все работало идеально. Даже бортовая рация, предмет давней тихой ненависти стрелка-радиста Чаликова, шипела ровно и дружественно, без злобного треска и хрипа.

Ваня Суворин тоже был доволен танком, особенно когда его выкрасили краской того же цвета, что был раньше, а Марис нарисовал на башне большие буквы ВД и цифру 100. Было и нечто непонятное, омрачающее радость механика-водителя: старый надежный дизель сняли и куда-то убрали, моторный отсек двигателя переделали, выложив свинцовыми плитами, а топливные баки сделали частью мощной системы водяного охлаждения. В центре хитросплетений трубочек под тяжелой крышкой располагалась небольшая полость кубической формы. Выходило, что опробовать танк на ходу пока было нельзя.

– Ничего не поделаешь, кассету с топливом вам поставят в другом месте. У нас этого нет, и взять неоткуда. Такие дела, – Никита тоже был доволен работой. – Будем молиться за вас, братья. Всегда молились, и будем впредь.

* * *

– Перекресток-пять чем хорош? – Линдворн назидательно воздел коготь к небу. – Сюда заказан путь всякой нечисти. Имею в виду гархов и скуталов, Марис! Твое чувство юмора несколько гипертрофировано! А ты, Ваня, не валяй ваньку, у тебя все слова в жетон-коммуникатор залиты, и нечего сиротой прикидываться!

Выдав Иван-да-Марису причитающееся, дракон уставился на Ковалева и Чаликова. Ковалеву стало щекотно от немигающего взгляда Линдворна, но он стоически выдержал испытание, даже не моргнув. Чаликову было легче: москвич грезил о госпоже Принципал, причем не без взаимности, судя по сиреневым вспышкам сообщений, поступавших на его жетон. Витька перечитывал их дважды, затем немедленно стирал, впадая в творческий транс. Он как раз обдумывал ответное послание, и свирепый взгляд Великого Дракона прошел мимо цели.

– Следующее преимущество пятого уровня: с него можно попасть куда угодно самым коротким путем. Вернуться тоже. Сюда только первый раз тяжело попасть, энергетические затраты большие, а потом, когда становишься своим, работает сильное притяжение. Именно поэтому Китеж будет вашей базой. Танк переоборудован по последнему слову. Внутри – хоромы, как вы могли заметить. Остается только попасть в Москву и поставить там урановую кассету. Проблем с топливом у моего стального тезки в обозримом будущем не возникнет, как считает князь Никита. Тонкость в том, что ваша установка спроектирована в то время, когда запасы урана были истощены, и конструкторы создали самый лучший и экономичный из компактных образцов. Вот и пришлось добывать кассету чуть раньше, в две тысячи шестом. Там все готово, осталось только перебросить вас в нужное место.

– Внутри башни встроен такой же коммуникатор, как у каждого из вас, но общий. Он помнит и ваши жетоны, и вас по отдельности, так что есть двойной запас надежности, – князь Никита Юрьевич до этих пор тихо сидел в углу и улыбался в бороду. – Все системы проверены многократно. Водонепроницаемость – два часа на глубине двадцать метров, газоплотность – около двадцати минут при нормальном давлении. Можете не волноваться. Хотя все равно волнительно, сколько ни проверяй.

– Ну, а сколько ни тяни, но ехать пора! – воскликнул Великий Дракон. – Что толку прощаться? Скоро свидимся. Вас найдет Еж, он все сделает.

– Еж так Еж. Экипаж, по местам! – спокойно сказал Ковалев.

– Два семнадцать, и вы у цели. Помни, Ковалев, обратно будет сложнее, Еж все объяснит на месте.

– Хорошо. – Ковалев закрыл люк. – Поедем добывать себе движок. Или что там еще. Все готовы? Два. Один. Семь.

* * *

Вода часто хлюпала, затекая в полость под верхним правым крылом тридцатьчетверки. Корма танка была полностью под водой, а передняя часть наискосок наползала на песчаный берег. Командирская оптика выдавала четкое изображение: пологий откос переходил в ровное пустое шоссе. Справа через дорогу виднелись странные двухэтажные домики, похожие на рыцарские замки, но стояли они очень близко друг к другу, как могильные памятники. Утро было холодным и пустым. Экипаж «Великого Дракона» вышел на обочину шоссе, разглядывая зарево за горизонтом. За кормой танка плескалась широкая спокойная вода, а на дальнем берегу светились одинокие огоньки.

– Как странно. Совсем мало звезд, – проговорил Марис. Действительно, небо было мутноватым и низким, и Ковалев смог различить не более десятка слабеньких звездочек. Одна из них, возле самого горизонта, стала наливаться светом на фоне странного зарева, и через минуту превратилась в дрожащее яркое пятно. Еще через минуту послышался комариный звон, перерастающий в более внятное рычание, а по шоссе быстро двигался конус белого света. С непостижимой скоростью мотоцикл с прилипшей к нему сверху фигуркой приблизился к танкистам и начал резко тормозить. Дело кончилось цирковым номером: мотоцикл рывком поднялся на переднее колесо, завис в нелепом положении, но кувыркаться передумал. Медленно, как в кино, заднее колесо опустилось на шоссе. Мотор мотоцикла поворчал немного и смолк. Голова в огромном круглом шлеме повернулась к экипажу, и в рассеянном свете тускло блеснуло черное забрало. Мотоциклист неуклюже проковылял мимо танкистов вниз, к реке, запрыгнул на броню и снял шлем.

– Хе-хе!

Он оглянулся вокруг, потоптался, странно щелкая подметками, и вдруг начал говорить сам с собой, словно мурлыча что-то под нос.

Танкисты переглянулись. Суворин застыл возле чудо-мотоцикла, а остальные подошли к мотоциклисту и взирали на него, словно во сне.

– Значит, так, трак под негабарит, с разрешением на перевес. Нет, Садовое не пересекаем. И даже третье. За что там платить? Да, больше тридцати тонн. Нужна площадка. Кран по реке подойдет, волоком с ума сойдем. Да, пока! До связи. Масяня, привет. – Голос мотоциклиста стал вдруг совсем мягким и теплым, будто он разговаривал с ребенком. – Не-а, я в командировке. Далеко, очень далеко. Все, спи! Не волнуйся, мне тепло. Ага. И я тебя.

Парень спрыгнул на сырой песок. Волосы его были разделены на несколько прядей и слипались в островерхие иглы, и вся прическа напоминала ежа с редкими, широкими у основания иглами.

– Ты – Еж? – Ковалев сказал первое, что ему пришло в голову.

– А что, не похож? Хе-хе! – Еж улыбнулся, и только сейчас стало видно, что он очень похож на Линда – фигурой и выражением лица. Только горб уродовал стройное тело и вызывал чувство досады. И ходил Еж как-то нелепо, на полусогнутых ногах. Жалко мужика.

– Сколько лет тебе, Еж?

– Двадцать четыре с утра было.

– Как – с утра? А сейчас сколько?

– Ну, так говорится, с утра. Стеб такой.

– Чего?

– Стеб. Надо вам в коммуникаторы новую версию словаря залить. Хотя здесь вы ненадолго.

– Где тебя так? – бухнул подошедший Ваня.

– Что – где? – Еж смотрел на Ивана, пытаясь понять крепыша.

– Ну, это. – Суворин махнул большим пальцем себе за спину. – Спину где повредил?

– Ах, это? – Еж засмеялся, запрокинув голову, и шея его ушла в горб, как у черепахи в панцирь. Ковалеву стало неловко. Вечно Ванька сморозит что-нибудь, а потом думает! Да и не думает он вовсе!

– Вот, смотри. – Еж надел на голову шлем и щелкнул какой-то застежкой. Шлем переходил в горб без малейшего шва, как будто был отлит заодно с курткой. – Это специально так сделано, для аэродинамики.

– Что, спину сломал специально? – не унимался Иван.

– Да нет, это куртка такая! – Еж снял шлем, расстегнул несколько кнопок и прожужжал молнией. Горб остался на куртке, а Еж оказался просто худощавым молодым человеком с прямой спиной.

– И хожу я так не потому, что мне ноги поломали, тьфу-тьфу, – Еж уже все понял и веселился от души. – Это мотоботы такие, боты. Специально для мотоцикла. Ходить в них – хуже нет, тут уж деваться некуда.

– Ну, ты и летаешь, однако! – Суворин уже забыл про горб, и теперь от души восхищался мастерством Ежа. – Рисково тормозишь! Надо бы пораньше, а то бы и через руль полетел!

– Честно говоря, я начал оттормаживаться еще во-о-н там, перед складом, а то проехал бы. – Еж показал пальцем на ангар, стоявший примерно в полукилометре, и тут в его куртке зазвонило. Он вытащил оттуда коробочку с кнопками, чуть больше жетона – коммуникатора, вставил в ухо мигающую синим огоньком затычку и начал разговаривать, как будто сам с собой.

С серой реки на подтопленный танк наплывала желтая туша величиной с жилой дом. Туша отрастила из боков черные стальные ноги и опустила их в воду. Через некоторое время она перестала качаться на речной волне – ноги прочно уперлись в грунт. Несколько матросов спрыгнули на танк и начали цеплять металлические канаты, свисающие с гигантской стрелы.

Еж вразвалочку отправился к шоссе – убрать с дороги мотоцикл. Там уже маневрировала плоская платформа на огромном количестве широких колес. Платформу спустили к самой воде и выровняли. Через десять минут погрузка было окончена, и желтая громада с надписью «Спецтехника» и каким-то длинным номером на низком бортике удалялась, вспенивая воду.

– Садитесь в тягач, я поеду своим ходом. – Еж застегнул шлем и уселся на длинное, задранное сзади вверх мотоциклетное сиденье, но передумал. На своих негнущихся ботах он проделал путь до кабины тягача и вызвал водителя. Вместе с ним они достали канистру масла и аккуратно залили густым маслом броню – все закрытые люки и щитки – все, что можно было открыть. Потом на свет появилось ведерко с белой краской, и на борту «Великого Дракона» появились кривая надпись «ЭКСПОНАТ В РЕМОНТ». Поверх масла было ровным слоем рассыпано содержимое черного мешка с мусором.

Еж отступил к обочине. Теперь он был доволен. Мотоцикл поднялся на заднее колесо и со звуком, от которого невольно вздрогнули все в тягаче, ушел в точку, сливаясь с гаснущим заревом утренней Москвы.

Водитель бросил танкистам оранжевые жилеты и белые каски:

– Наденьте, парни.

Мощная платформа задрожала и тронулась, набирая ход. Проехали несколько поселков с островерхими крышами. Возле синей будки с лесенкой и стеклянными стенами стоял знакомый мотоцикл. Толстый офицер в синей форме, похожей на робу с горизонтальными полосами побелки на штанинах и рукавах, метнулся к патрульной машине. Взвыла сирена, полыхнула мигалка, и сопровождение пристроилось впереди платформы с танком. Еж прикинул время. По выходным пробки в сторону Москвы начинались примерно с семи утра. Выходит, платформа будет на месте в восемь, не раньше. Можно было вздремнуть – даже сквозь заторы он пробьется за четверть часа, не больше.

* * *

– Я на «Дукати», да, на «Гипермотарде»… Не-а. Тысяча сто «эс». Знаю, что нет. Мне прототип переправили. Себе потом возьму, пусть доведут до ума. – Еж бормотал, не повышая голоса, в мобильный телефон, а потом слушал бурное кваканье, слегка отстраняя аппарат от уха и улыбаясь. – Наваливает от души. Да. Ладно, позвоню.

Еж подошел к экипажу тридцатьчетверки. Те сидели под бетонным забором на невысокой садовой скамейке и слушали гул шоссе, по которому текли рекой незнакомые автомобили. Суворин уже облазил тягач, подробно расспросил водителя и теперь сладко жмурился, качая головой. Чаликов тревожно поглядывал в сторону таблички «Москва – центр».

– Скажи, как тебя звать? – спросил Ковалев.

– Меня? – удивился Еж.

– Ну да, имя у тебя есть?

– А! – Еж протянул капитану ладонь. – Алексей Чубаров. Будем знакомы. Я вообще-то привык, что свои меня зовут Ежом или Лехой. Совсем правильно – Еж Высокогорный. Хе-хе…

– Что дальше делаем, Леха?

– А ничего. – Еж уселся рядом с Ковалевым и с наслаждением вытянул длинные ноги. – Вот машинка наша уходит в волшебные ворота, а вернется через полчасика в полном порядке.

– Леха, а зачем ты танк грязью залил? – Суворин обиженно засопел, глядя из-под белой строительной каски. – Масло оттирать – хуже нет, по скользкой броне прыгать – рук-ног не напасешься.

Еж запрокинул голову и тихо засмеялся:

– Танк получим в идеально чистом виде. Там, за забором – целый завод волшебников. После того как вставят кассету и заварят люк, танк вместе с платформой загонят в спецмойку для дезактивации.

– Так зачем было вообще грязь разводить? – не унимался Суворин.

– А это чтобы гайцам не вздумалось проситься внутри посидеть. Для них ведь этот танк не боевой, а так, музейный экземпляр. Представляю, как бы они рты пораскрывали, обнаружив у вас боевую укладку! Лишние проблемы, лишние деньги…

– Кому, кому не вздумалось? – встрепенулся Марис.

– Хе-хе, гайцам, ментам… Ну, милицию видели? Те, что нас сопровождали, синенькие… Они раньше ГАИ назывались, а теперь ГИБДД. Хотя, можно по-всякому, и так, и этак.

– ОРУД, – заговорил Витя Чаликов.

– Кто? Где орут? – не понял Ковалев.

– Раньше это называлось ОРУД. У нас сосед был сотрудник ОРУДа, у него свисток был, белый шлем, сапоги…

– А ты откуда, Виктор? – заинтересовался Е: ж.

– Я? С Грохольского. Знаешь, что ли?

– Хе-хе. – Еж снова засмеялся. – Его все знают. Старая Москва. У нашего Костика дед оттуда, с Грохольского. Ну, у зама нашего генерального. Кстати, вот он, Костик, гайцев на дух не переносит… В прошлом году его в конце Знаменки остановил молодой старлей. В ноябре было дело, вечером, в дождь да слякоть. Все машины чумазые, а у Костика «джип» белый и чистый, без пятнышка. Так старлей его останавливает и говорит: «У вас чистая машина». И в глаза так просительно заглядывает. И так раза три повторил. Короче, Костик потом неделю матерился. Типа, бездельники и вообще нехорошие человечки.

– Так чего старлей хотел-то? Ну, чистая машина, и что? – переспросил Марис.

– Так в том и дело, что Костик не понял, а тот старлей объяснить не смог. Костика нашего от тупых вообще сильно клинит. Понабрали, кричит, уже на чистой машине нельзя ездить. Хе-хе… Правда, жена Костика заметила, что другой гаец еще от Арбатской площади их машину глазами провожал, а потом за рацию схватился. Наверное, это он тому тупарю хрюкнул остановить. Никто не знает, что у них под фуражками творится.

Ворота распахнулись, и из них аккуратно выехала платформа. Вымытый танк блестел и лоснился на ярком осеннем солнышке.

– Так, ребята, пора в машину. Последний рывок, и до вечера отдыхаем. – Еж подошел к водителю тягача, забрал у него папку с документами, а взамен дал другую, вытащив ее откуда-то из-под черно-красной горбатой куртки.

В небольшой сквер въехала машина с мигалкой, уже другая, длинная и приземистая, из нее вышли два милиционера в фуражках с высоко задранными тульями. Один взял у водителя тягача документы и стал их бегло просматривать, а второй проворно засеменил к Ежу. Еж снял шлем, не вставая с мотоцикла, что-то оттуда достал и незаметно передал милиционеру. Еще через минуту машина с мигалкой, развернулась и встала впереди тягача с платформой. Триста метров до забитого транспортом шоссе проехали в тишине, а у самого перекрестка машина сопровождения громко закрякала, раздвигая поток, и втянулась в образовавшийся коридор. За нею медленно и осторожно проследовала тяжелая платформа с влажной после мойки тридцатьчетверкой времен Великой Отечественной.

В парк Победы заехали с Минской улицы. Машина сопровождения отсекла зевак, крякнув для порядка пару раз. Платформа развернулась вдоль параллельной Кутузовскому проспекту аллеи парка и опустила толстенные стальные сходни. Суворин забрался на место. Двигатель работал тихо и мощно. Танк легко съехал на дорожку и остановился.

– Вот и все. – Высокогорный Еж радостно улыбался. – Теперь до вечера мы совершенно свободны.

Патрульная машина развернулась и уехала по своим загадочным делам. Гуляющие в парке отправились дальше – аттракцион кончился.

Ковалев поднял глаза и присвистнул: вверх вдоль аллеи на расстоянии пятидесяти метров друг от друга стояли танки. Мощные, с круглыми приплюснутыми башнями, маленькие и угловатые, с наивными прямоугольными башенками и пулеметными стволами…

– Самое оно, – сказал довольный Еж. – Тут даже и со спутника никто не разберет. Танки и танки, ну и пусть себе стоят на здоровье.

Водитель тягача собрал оранжевые жилеты и белые каски, попрощался и уехал, громыхая платформой.

– Ну что, и нам пора. Вон, видите фургон? – Еж показал на микроавтобус, припаркованный на Кутузовском. – Идите туда, прямо по газону.

До микроавтобуса было рукой подать, но Еж на мотоцикле был быстрее мысли. Когда танкисты подошли к «Фольксвагену», Леха уже закреплял мотоцикл внутри грузового отсека.

– Заходите в боковую дверь. – Еж высунулся из окошка. – Там, в салоне – одежда, обувь. Размеры ваши, так что переодевайтесь.

Еж тоже переоделся. В объемистую спортивную сумку полетел шлем, перчатки, кожаная одежда и сапоги с десятком сложных застежек.

– Вот в эти пакеты сложите свои вещи. – Алексей вещал уже из-за руля. – Ну, поехали?

Танкисты оглядели себя и друг друга, но тут же прильнули к окнам. Больше всего беспокоился Чаликов. Он пожирал глазами окрестности, а когда увидел Триумфальную арку, пришел в восторг:

– Надо же, ее еще до войны с Тверской заставы убрали! Так вот она она где! – Витька так говорил всегда, причем «вот он он», к примеру, произносилось с сильным ударением на «вот», а «он он» звучало слитно и после небольшой паузы. Ковалев раньше пытался намекнуть Чаликову, что одного местоимения вполне достаточно, но поймал себя на том, что его самого при случае неудержимо тянет говорить так же. Витька почувствовал на себе взгляд капитана, и улыбнулся: