Текст книги "Т-34 — истребитель гархов"

Автор книги: Игорь Подгурский

Соавторы: Константин Клюев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– Птица.

– Что?

– Птица. Курица или утка. Жареная. Теплая еще.

* * *

– Мальчики, вы Волка не видели?

– Да здесь он где-то. – Андрей Аристархович вышел из смотровой вслед за Еленой Андреевной.

– Утку жареную схватил и умчался, – засмеялся Марис. Они с Иваном закончили накрывать стол в круглой беседке. Фрукты, свежие овощи, жареная дичь и отменный отварной картофель, дымящий горячим паром, – все это манило уставших обитателей имения.

– Наверное, девушку себе нашел, – хохотнул Виктор, смывая с рук мыльную пену. – Решил устроить пикник.

Последним к столу вышел капитан Ковалев – сияющий, кажущийся еще выше без своего гипсового панциря. Он все еще двигался осторожно, по привычке поворачиваясь всем корпусом, чтобы пройти к столу, но уже начал чувствовать неизъяснимую легкость и свободу.

Когда блюдо с картофелем опустело, а от румяной дичи остались обглоданные косточки, настало время чая. Андрей Аристархович заваривал чай из собранных собственноручно и высушенных трав. Золотистый горячий настой обладал изысканным вкусом и прекрасно завершал трапезу.

– Еще не желаете профессорского чаю? Прошу заметить, юноши, мой чай нормализует давление и восстанавливает силы. Впрочем, вам этого пока не требуется. – Андрей Аристархович был благодушен и умиротворен. Редко когда ему удавалось полностью отрешиться от воспоминаний, и то был как раз такой прекрасный миг – тени прошлого не тревожили, а будущее казалось недостижимым и несуществующим. Существовало только настоящее – хрупкая красивая женщина с морщинками возле глаз, пятеро мужчин, теплый солнечный день и ароматный чай на столе в зеленой беседке.

– Вот мы с Волком недавно ходили на охоту. А он возьми да потеряйся. Я ему – ay, ау, Волк! Темнеть стало, бор черный, густой; мы с ним километров двадцать отмахали – хотел я за три дня до озера дойти. Светояр называется.

– Светояр, – Ковалев откинулся, пытаясь припомнить что-то далекое, смутно знакомое. – Светлый Яр? Так это ли не…

– Оно самое, Александр Степанович, из «Сказания о невидимом граде Китеже».

– И деве Февронии…

– Именно: и деве Февронии! Как приятно, молодой человек… Вы и оперу слышать изволили?

– Нет, – смутился Ковалев. – Не довелось. Я либретто читал, почти наизусть помню. Так это озеро из оперы?

– Строго говоря, озеро первично, оно само по себе, – засмеялся профессор. – Впрочем, я сам так и сказал, слово в слово, когда понял, что именно в этих местах все и происходило. Сила искусства, знаете ли. А либретто писал мой родственник, дядя, Владимир Иванович Вельский. Помните – «Садко», «Сказка о царе Салтане»? Вот я некоторым образом и почувствовал особую сопричастность, извините за высокопарный слог. Захотелось самому на Светлый Яр посмотреть. Может, и звон колокольный услышать града Китежа, пусть из-под воды, уж сколько лет колокола на Руси молчат… Да и тетеревов хотел добыть, признаюсь. Так вот, потерялся, значит, Волк. Ищу я его, ищу, а тьма вокруг гуще, и уже в двух шагах дерева не различить.

– Андрей Аристархович! – простодушно вмешался в разговор Марис. – Простите за уточнение, но что-то мне кажется, что это не Волк в лесу потерялся, а кто-то другой.

Общий хохот стал ответом сержанту Эмсису, прятавшему широкую улыбку за кружкой ароматного чая.

* * *

Волк выскочил из кустов, отделявших беседку от аллеи, и начал метаться от ступеней беседки к широкой дорожке, как бы приглашая людей за собой. Андрей Аристархович спустился из беседки и посмотрел из-под руки в сторону ворот. Двое с трудом волокли третьего, подставив шеи под его безвольные руки. Профессор позвал танкистов, и Иван-да-Марис с Виктором выскочили из-за стола. Ковалева удержала Елена Андреевна, усадив на место и строго отчитав за излишнюю прыть.

Через пять минут Ваня Суворин и Марис принесли к крыльцу изможденное тело в изорванной военной форме без знаков различия и ремней. Профессор и Виктор привели еще двоих, кое-как передвигавших ноги.

– Леночка, приготовь все к осмотру. – Андрей Аристархович сыпал короткими точными распоряжениями, и все, кроме Волка и Ковалева, оказались вовлечены в круговорот, возникающий обыкновенно в госпиталях при большом стечении раненых. В конце концов, все скрылись в доме, а Ковалев остался сидеть на крыльце. Волк лег на нагретую землю возле нижней ступеньки и положил морду на вытянутые передние лапы, глядя в сторону ворот и изредка настораживая правое ухо в сторону дома.

Капитан думал, рассеянно слушая щебет птиц и звуки из открытого окна комнаты, которую профессор величал смотровой. Мысли его сначала метались хаотично, но затем стали выстраиваться в определенные линии, как железные опилки под действием магнитного поля.

Александр достал папиросу, прикурил, не затягиваясь, подержал дым во рту и выпустил его синеватым облачком, осторожно принюхиваясь. Курить ему было позволено только сегодня утром, и он боялся закашляться с непривычки. Еще с первых юношеских затяжек Ковалев помнил, что кашель во время курения порождает во рту ужасную горечь, надолго лишая процесс всякого смысла и привлекательности. Подымив некоторое время вхолостую, Александр осторожно затянулся. В голове капитана царил стройный порядок. Вновь прибывших он отмел сразу – за недостатком информации. Все существенное было сказано за обедом.

– Итак, – Ковалев достал из нагрудного кармана свой белый жетон-коммуникатор и рассеянно нажал кнопку-шеврон. На поверхности растерянно вращался зеленый треугольник. Полная апатия. – Итак, мы оказались по общему правилу примерно в сотне километров от перехода. Почему-то коммуникатор направления не показывает. На это может быть несколько причин, одна из которых – большое расстояние. Получается, что искать узел для перехода нужно почти наугад. Почти – потому что если переход не на озере Светлый Яр, тогда я вообще ничего не понимаю. А? Что думаешь, волчара?

Волк обернулся и сощурился, громко дыша открытой пастью, затем зевнул и прищелкнул клыками. Ковалев понажимал на все кнопки коммуникатора, с удовольствием затянулся и выпустил струйку дыма, развернувшуюся в толстое кольцо.

– Град Китеж Великий. – Ковалев с удовольствием рассуждал вслух, глядя на мельтешащие по земле солнечные блики, пробивающиеся сквозь листву высокой березы. – Китеж. Интересно, аэроплан по нашу душу летал или совпадение? Тут еще эти парни. Точно из лагеря. Так что если не нас, так их искать начнут – все равно нужно уходить. Интересно, а что с дорогами? Не хотелось бы лес валить всю дорогу до озера. Так можно и не успеть. Авиация у нас на высоте, вколотят в землицу по уши. Да и болота наверняка здесь бездонные. Нашелся бы хоть какой-нибудь проселок для нашего Великого Дракона, хоть какая-никакая дорога, а, серый?

– Найдется, – серьезно ответил Волк низким сиплым баритоном. – Есть дорога.

На крыльце появился взмокший Иван Суворин и с жалостью смотрел, как его командир хрипит и бьется в приступе кашля, то хватаясь за ребра, то отмахиваясь руками от остатков невидимого дыма. На миг Суворину показалось, что Александр Степаныч приложил палец к посиневшим от натуги губам и как-то особенно вытаращил глаза. Наверное, просил повременить с докладом. Недовольный Волк, согнанный с места страшным командирским кашлем, поднялся на ноги и отправился в беседку.

– Бежали из лагеря, все трое, – сообщил Ваня, когда Ковалев перестал хрипеть и задыхаться. – Самому слабому еще и пуля в спину попала. Не курил бы ты пока, Степаныч! Охота пуще неволи, я понимаю, но не надо бы, а?

Ковалев беспомощно смотрел на Суворина слезящимися после кашля глазами, и во взгляде командира Ивану померещилось непонятное сочувствие.

* * *

Елена Андреевна уже собрала инструменты в автоклав, и теперь раскладывала медикаменты по полочкам. Андрей Аристархович сидел на стуле возле пациента и считал пульс, поглядывая на карманные часы. Бледное бескровное лицо лежащего на кушетке не выражало ничего – ни страдания, ни облегчения, ни даже безразличия.

Ковалев вопросительно посмотрел на профессора.

– Спит. Теперь он будет долго спать. Пулю извлекли. Должен бы выкарабкаться, но сильно истощен. Если ночь переживет – будет жить.

Черноволосый мужчина с нервным лицом сидел неподвижно в углу у окна. Ковалев не сразу признал в нем одного из беглецов: умытый и причесанный, переодетый во все чистое из хозяйских запасов, тот был похож на беззаботного аспиранта-дачника из довоенного кино.

– Кухарский Константин Сергеевич, капитан, фронтовая разведка, – молодой человек вытянулся перед Ковалевым. – Бежал из лагеря, со мной двое.

– Метляк Андрей Никитович, рядовой, – невысокий молодой человек лет двадцати пяти, пегий и взъерошенный, стоял за плечом Кухарского, заложив за спину руки и выставив вперед ногу в профессорском сапоге. – Приговор не совместим с жизнью.

– Медик-расстрига, – ухмыльнулся Андрей Аристархович. – «Не совместим»… Ишь ты, вольнодумец. Саша, усади их, в ногах правды нет, особенно после такого забега.

– Вольно. Садитесь. Мы здесь тоже в гостях. Я – капитан Ковалев, Александр Степанович, командир танковой роты. С остальными членами экипажа вы уже знакомы?

Беглецы кивнули.

– В этой глуши – танки? – тихо засмеялся Кухарский. – Век живи – век удивляйся!

Ковалев помолчал, задумавшись, затем встрепенулся:

– Кто третий?

– Неделин Юрий Алексеевич, младший лейтенант, командовал взводом охраны в нашем лагере. Его, – Кухарский качнул головой в сторону кушетки, – шальная пуля ударила на излете, мы даже не слышали выстрела. Бред какой-то.

Выгоревшие брови капитана Ковалева взметнулись вверх. Профессор аккуратно положил руку раненого на постель, снял старомодные очки и принялся заводить свой хронометр. Из соседней комнаты показалась Елена Андреевна в забрызганном кровью халате.

– Юрка сразу после учебки к нам попал. – В голосе Кости Кухарского послышалась странная нежность, как если бы он говорил о братишке-первокласснике. – В первое же утро отказался избивать заключенных. Не по уставу, мол. Ну, разжаловали его, под арест. Мучили злее, чем других, да все без толку. Кремень оказался наш Юрка. Сломали об него зубы. Комендант лагеря и приказал расстрелять его – от позора долой, с нами за компанию.

– Так, раненый пусть спит. Прошу на свежий воздух, там и договорим. – Ковалев круто развернулся и отправился к выходу; остальные потянулись за Александром цепочкой. Чаликов пропустил всех вперед и остался в смотровой.

– Я посмотрю тут пока, – шепнул он Елене Андреевне и уселся у окна, время от времени прислушиваясь к слабому дыханию пациента.

* * *

Неделина хоронили молча. Странный мальчишка улыбался, умирая, и эта улыбка оставалась на его лице, когда закрывали сосновый гроб. Его могилу устроили рядом с могилой сына Елены Андреевны. Закончив дело, вернулись к дому. Накрыли в беседке и в тишине выпили. В пронзительно синем небе чудилось прощание и прощение. Серебристые нити паутины вспыхивали в солнечных лучах. Ясный день тревожил душу своим безмятежным великолепием; вокруг было так хорошо, что понималось само собой – лучше быть уже не может, и теперь будет только хуже…

У беседки появился Волк и уставился на Ковалева желтыми глазами.

– Знаете, у меня часто бывает такое чувство, что наш Волчок вот-вот заговорит, – засмеялась Елена Андреевна. – Вот сейчас он чего-то хочет от Сашеньки, смотрите.

– Да ничего он не хочет, наверное, миску с водой опрокинул, а я ближе всех сижу, – сказал Ковалев первое, что пришло ему в голову. – Я сейчас, извините. Ну, пойдем, серый, показывай, что там у тебя случилось.

Ковалев сел на теплые ступеньки парадного входа и закурил. Волк лег мордой к воротам.

– Там люди. Много. Солдаты. Идут сквозь лес, широко. Ищут тех, кто убежал.

– Понятно. Что будем делать?

– Сегодня они пройдут стороной. Отведу им глаза. Но на завтра уже не хватит сил. Много людей. Искать будут, пока не найдут – живых или мертвых. Иначе их тоже. – Волк громко подышал и замолчал.

– Ясно. Нужно уходить. Проводишь?

– Да. Покажу дорогу. А у озера все просто. – Волк щелкнул зубами, отгоняя безумную осеннюю муху.

– Помню, что ты говорил, все помню. Ты скажи, как тебя-то пулей зацепило, почему глаза не отвел?

– Так это не в меня. Если бы в меня хотели, не попали бы никогда. Я мимо бежал, а они стали стрелять. По фигуркам таким, неживым. Я и не знал.

– Мишени на стрельбище, – догадался Ковалев. – Понятно, Волчище. Хозяевам не хочешь открыться?

Волк долго хмурился, несколько раз собираясь сказать и передумывая, и все-таки произнес:

– Не надо им этого. То, что было с вами там – далеко, почти неправда. А тут – рядом. Нет, не надо. Так хорошо.

– Когда мы уйдем, присмотришь за ними?

– Я буду с ними. Слово Хранителя.

Волк убежал отводить глаза стрелкам, прочесывавшим лес вдоль дороги, а Ковалев вернулся к столу. Андрей Аристархович как раз заканчивал краткий пересказ легенды о Китеже.

– Что же, братья-воины, выпьем по единой, да не чокаясь. – Пожилой доктор не мог так сразу оставить былинный стиль, войдя в роль сказителя.

– Андрей Аристархович, Елена Андреевна, нам пора уходить. – Капитан чувствовал, что голос предательски ломается, но решил сказать все именно сейчас. – Всем вместе нам не укрыться, да и на ваш дом навлекать беду было бы не по-людски. Сегодня вечером выдвигаемся. Два часа на сборы, построение в семнадцать ноль-ноль.

– Мы вас проводим, капитан? – спросил Константин. – Вам в какую сторону?

– Нам к озеру. Дальше – видно будет. Думаю, у озера наши дороги должны разойтись.

Офицеры подошли к столбикам ворот. Далеко в поле, у дороги, огибавшей светло-зеленую опушку, подвывала полуторка. В кузове сидели бойцы, закончившие обыскивать лес.

– Поехали в лагерь, – усмехнулся Кухарский. – Странно, почему они в усадьбу не заглянули? Я бы непременно.

Ковалев пожал плечами, рассеянно блуждая взглядом по полю.

– Не заглянули. Вот и хорошо. Пойдем собираться, Константин Сергеевич.

Глава 2
КУРАТОР

Неринг шел к ратуше длинным путем, по Курфюрст-штрассе, тонущей в желтеющих кленах. Куранты на башне начали отбивать девять. Осень, роскошная золотая осень началась как-то вдруг, совсем внезапно, без разведки или артподготовки. Какая несусветная чушь – артподготовка, пороховая гарь, скрежет… Виктор дышал прозрачным прохладным воздухом и не мог надышаться. Вот где чудеса, вот где сказка: город детства и юности. Ни свое детство, ни юность Неринг не любил; ему было гораздо комфортнее в зрелом и полностью самостоятельном состоянии. Тем не менее маленькую австрийскую родину Виктор обожал. Неринг с неописуемым удовольствием пересек мощенную брусчаткой площадь и взялся за тяжелое кольцо на дубовой двери.

Дверь распахнулась сразу, не успел затихнуть лязг кольца. Раньше старый Вильгельм открывал дверь медленно, степенно, словно давая понять входящему, что суета должна остаться за порогом архива. Теперь же он был отправлен в отставку, кормить голубей и доживать свой век на окраине Старого города. Архив охраняли молодые вышколенные эсэсовцы, неизменно встречавшие нового руководителя секретной службы в составе «Аненэрбе», героя и ветерана танковых сражений полковника Виктора Неринга восторженными взглядами, тщательно маскируемыми напускной служебной холодностью. Молодой штурманн СС Вилли Хоффер тщательно изучил служебное удостоверение Неринга, пристально, согласно инструкции, вгляделся в лицо полковника, вежливо кивнул и посторонился:

– Доброе утро, господин полковник!

Неринг дружелюбно кивнул и направился к винтовой лестнице с отполированными до блеска ореховыми перилами. За его спиной Вилли снял трубку телефона и негромко что-то проговорил в трубку. Виктор спустился в подвал и пошел по длинному коридору. За поворотом он увидел вытянувшихся в струнку близнецов, Генриха и Августа Гроссеров. Виктор предъявил Генриху удостоверение, на которое тот взглянул вежливо и внимательно; Август в это время уже тянул на себя тяжелую дверь, сдержанно улыбаясь. Оба парня сильно напоминали Нерингу Мариса. Виктор качнул головой, отгоняя некстати нахлынувшие воспоминания, кивнул близнецам и шагнул было к порогу, но его внимание привлек черный телефон на аккуратном столике. Телефон стоял ближе к Генриху, и Неринг обратился к нему:

– Скажите, штурманы, что вам говорят по телефону, когда я начинаю спускаться вниз?

– Шеф прибыл, господин полковник! – заулыбался Генрих.

– Спасибо, Генрих, все время забываю спросить об этом Вилли. Ну что же, доброго дежурства.

Близнецы вытянулись еще больше, если только это было возможно, во всяком случае, попытались это сделать, и щелкнули каблуками. Неринг вошел в полутемный тамбур и открыл вторую дверь. Тамбур устроили недавно; он обеспечивал идеальную изоляцию, и Неринг все еще не привык к тому, что за старой массивной дверью его встречал тусклый дежурный свет и застоявшийся воздух. Зато за второй дверью все было совсем как раньше – кабинет с огромным дубовым столом, несколько высоких кресел, огромный диван, обтянутый кожей, выгороженная отдельной перегородкой гардеробная комната с вешалками и стойкой для зонтов. Вместо четвертой стены кабинета в темную глубину сухого подвала уходили бесконечные полки, прерываясь освещенными нишами зарешеченных окон, в которые было можно видеть только ноги редких прохожих и бледно-синее осеннее небо.

Виктор подошел к стальному ящику, в высоту едва достигавшему его плеча, вытащил из кармана ключ и вставил в фигурную скважину. Сейф был еще одним новшеством в кабинете архивариуса и прекрасно гармонировал с тяжеловесной старинной мебелью.

– Шеф. Ну, что же, шеф так шеф. – Неринг вытащил из шкафа тонкую папку и бросил на стол. Ключ повернулся обратно, извлекая из замка чарующий звук идеального механизма. Дверца закрылась, и с этого момента даже прямое попадание бронебойного снаряда не смогло бы причинить сейфу, а тем более его содержимому даже самый незначительный вред.

Неринг сел за стол. Его назначение на должность руководителя сверхсекретной службы архивных исследований при «Аненэрбе» изумляло его до сих пор, хотя и было результатом событий, логично вытекающих друг из друга. Все началось, как только Виктор спрыгнул с брони «Великого Дракона» и преодолел километр перепаханной взрывами полосы, разделявшей русскую и немецкую армии. Он шел в полный рост, не пригибаясь. Часовые окликнули его, разоружили и немедленно отконвоировали в штаб. Изучив документы Неринга, круглолицый полковник всплеснул руками:

– Неринг, черт бы вас побрал, вы живы! Поверить не могу! Вы – это вы! Вы меня не помните, но это я прикрывал ваш легендарный прорыв во Франции, я – майор Шеер.

– А… майор… как же, господин полковник! Так это ты держал высоту два-шестнадцать? Молодец! Отсекающий огонь – ювелирная работа! Надо же, встретились!

Через два часа ветераны-бронетанкисты совершенно не вязали лыка, и ординарец Шеера хмурился, наблюдая за тем, как господа офицеры добивают неприкосновенный запас спиртного, накопленный пронырливым рядовым за четыре фронтовых года.

На следующий день прибыл следователь из штаба армии. В нем Неринг не без удивления узнал господина Мозера, снимавшего с него показания в Майнце и предупреждавшего о строгом неразглашении тайны. Теперь следователь был в форме, в чине майора армейской разведки. Он держался неизменно ровно и любезно; униформа шла следователю ничуть не меньше двубортного штатского костюма.

Виктор был разумно краток и описал обстоятельства своего заключения в сельсовете, сославшись на потерю сознания на поле боя. Очнулся уже в заключении, потерял счет времени, красные почти не допрашивали, ждали чего-то. Оттуда удалось бежать, прихватив документы и оружие.

– Как вы думаете, почему русские не отправили вас в тыл, а держали в этой… избе, вблизи фронта?

– Не имею представления, господин майор! Вероятно, ждали, пока я приду в себя, желая отличиться и не делить успеха с разведкой. Похоже, они сами толком не знали, чего хотят – вместе со мной под арестом были русские танкисты, довольно сильно израненные и избитые. По сравнению с ними мне русского гостеприимства не перепало вообще.

– Ну что же, дорогой майор Неринг, со стороны разведки к вам вопросов нет. Ваша часть практически полностью уничтожена в бою под Прохоровкой. Вы – один из немногих, чудом уцелевших. Похоже, у вас особая планида. Насколько мне известно, командование решило отправить вас в тыловой госпиталь, затем – на отдых. Впрочем, все это вам сообщат в канцелярии штаба. Герои нужны Германии как никогда! Желаю вам скорейшего восстановления сил, – следователь радушно улыбнулся, встал, пожал руку Нерингу и вышел, блеснув стеклышками круглых, почти плоских очков.

Через сутки Неринг прошел медицинское освидетельствование, его осмотрели и обстучали со всех сторон деловитые врачи, а по прошествии недели Виктор спрыгнул с подножки вагона на перрон в Пассау.

Минувшая неделя промелькнула вихрем: Неринг получил звание полковника и внеочередной крест, затем был отправлен самолетом куда-то в Баварию, где удостоился аудиенции у куратора секретных исследований и программ «Аненэрбе» и получил головокружительное назначение. Рекомендации поступили с «самого верха», при этом были приняты во внимание многие факторы: блестящий послужной список, безусловная храбрость и неординарные личные качества офицера, непосредственная близость Виктора к архивному делу, личное близкое знакомство с доктором Эриком Гримом, а также участие полковника Неринга в раскопках под Майнцем.

– Вы не новичок в нашем деле, – добродушно разглагольствовал Карл Штайер, любимчик рейхсфюрера и новый начальник Виктора. – Мы решили создать подразделение архивных исследований на базе архивной службы вашего родного города. Там тихо, во всяком случае, пока. Гм… Я имею в виду, что союзники русских не часто тревожат патриархальную тишину Пассау своими безумными и жалкими авианалетами. Опять же, резервная площадь хранилищ в Пассау обеспечит вашей службе развитие на перспективу.

Полковник Неринг вздрогнул, не смея поверить услышанному – он еще из госпиталя дал жене короткую телеграмму о том, что жив, и получил немедленный восторженный ответ, но даже в самых смелых мечтах мысль о службе в Пассау не приходила ему в голову. Большим усилием воли Виктор подавил волнение и заставил себя слушать. Штайер продолжал:

– Вам, господин полковник, предстоит принять у доктора Гримма проект «Колдовская картотека» и продолжить его разработку. Тут особых усилий не понадобится – доктор вел дела аккуратно; он передает вам идеально действующую и отлаженную структуру с укомплектованным штатом и собственно картотекой. Сам же доктор Эрик Гримм переведен на другой, тоже весьма ответственный участок работы. Это, – Штайер значительно поднял глаза вверх, – распоряжение лично рейхсфюрера. Кроме проекта «Картотека» вы будете руководить архивными исследованиями в области изучения легенд и мифов – германских, индийских, китайских, латиноамериканских, славянских. Тематика, интересующая «Аненэрбе» и лично… – Штайер снова указал глазами на потолок, – будет передана вам спецсвязью. Вы ничем не ограничены в средствах, и можете обоснованно запрашивать любые ресурсы – человеческие, материальные. К вам будет прикомандирована рота СС для несения охраны и сопровождения, а для сотрудников, которых вы посчитаете необходимым взять, будет высвобождено необходимое жилье. Конечно, нужно помнить, что вся Германия испытывает тяготы военного времени, но ваша работа должна приблизить час торжества Третьего рейха! Хайль!

Неринг повернулся на каблуках, прошел сквозь затемненную приемную и отправился на вокзал в служебной машине, ждавшей его у выхода из особняка в Вайшенфельде – название города он прочел на табличке у перрона. Неринга провожал порученец Штай-ера, немногословный лейтенант лет двадцати пяти. Он посадил полковника в вагон, переговорил с проводником и оставил Неринга в купе, вежливо простившись и пожелав доброго пути. Вдоль состава прокатился лязг, перрон дернулся и поплыл назад. Предупредительный проводник принес ужин и опустил плотную штору:

– Светомаскировка, господин полковник, извините. Дежурный свет включается здесь. Можете отдыхать, я вас разбужу. Если что-нибудь понадобится, вот кнопка звонка. К вашим услугам.

Неринг остался в купе один. Он вытащил из нагрудного кармана белый жетон и положил его на столик. Бледный, едва светящийся зеленый треугольник растерянно вращался на поверхности жетона, не показывая никуда конкретно. Виктор поймал себя на мысли, что поезд, везущий его в Пассау, казался едва ли не большей сказкой, чем королевство Глион и Великий Дракон Линдворн… Неринг спрятал жетон в карман, откинулся на удобном диване и задремал под настойчивый перестук колес.

* * *

Когда время на старинных часах подходило к двенадцати, Виктор закончил чтение содержимого тонкой папки и откинулся в кресле, устало закрыв глаза. Могло показаться, что он задремал под хриплый бой древнего механизма, но с двенадцатым ударом молодой полковник стряхнул оцепенение и решил взбодриться. Он протянул руку к черному телефонному аппарату без диска и снял трубку.

– Здесь штурманн Август Гроссер!

– Август, сварите кофе, да покрепче.

– Слушаюсь, господин полковник! Пять минут! – Август в полном молчании ждал, повесит шеф трубку или скажет еще что-нибудь. Неринг живо представил себе, как братья смотрят друг на друга и на трубку телефона, вытянувшись по стойке «смирно».

– Да вольно, выполняйте!

– Слушаюсь! – гаркнул Август. Неринг готов был поклясться, что услышал напоследок звонкий щелчок двух пар каблуков, улыбнулся и повесил трубку.

Виктор пододвинул к себе папку с тисненым гербом и снова раскрыл ее. Секретная директива была отпечатана на тонкой бумаге и гласила:

«При изучении письменных источников древней германской культуры особое внимание следует уделить установлению координат мест контакта героев эпоса с мифическими чудовищами и сущностями: нимфами, оборотнями, колдунами, гномами, драконами. Краткую сводку направлять еженедельно фельдсвязью лично мне.

Карл Штайер»

Нимфы и гномы… Да-да, как же… Оборотни… Драконы были упомянуты в последнюю очередь, но были сутью директивы, это несомненно. Конечно, драконы. Не нужно быть семи пядей во лбу. В памяти вихрем пронеслись картинки: доктор Эрик Гримм, карьер, Линдворн, отряд СС возле храма в скале и ребята из тридцатьчетверки. Если бы кто-нибудь в гигантском воюющем рейхе мог предположить сотую, тысячную долю правды о нескольких неделях жизни Виктора, он больше не увидел бы ни родителей, ни Эльзы, ни сына – Неринг был в этом убежден.

Следователь Мозер. Виктор понимал, что появление Мозера под Курском было логически привязано к его, Неринга, персоне. Полковник Шеер, старина танкист и ветеран – это чистой воды случай, простой и закономерный на войне. Мозер возник столь внезапно, что это тоже походило на случайность. Но более вероятно, что в тот самый момент, когда Неринг назвал свое имя и звание часовым у первой линии окопов, пришли в действие быстрые и четкие механизмы, задергались тончайшие нити паутины, в центре которой был внимательный эсэсовец с прозрачным взглядом и идеальным пробором. Можно ли допустить, что паутина была настроена на одно-единственное имя, на крошечную в масштабах Германии муху по имени Неринг? Виктор с неохотой был вынужден признать – да. В сети негласного надзора он попал раз и навсегда в каменоломне под Майнцем, и с той поры время от времени чувствовал на себе пристальное внимание, легкое касание почти невесомых, но липких нитей. Наблюдение было ненавязчивым и поверхностным, без сопения над ухом или топота за спиной, но оно было. Мозер появился на линии фронта с такой впечатляющей скоростью, как будто если и не ждал появления Виктора, то вполне допускал подобный вариант и был к нему готов. Назначение в родной город было подарком судьбы, неслыханным жестом удачи, но за все в жизни полагается плата, Виктор усвоил это с детства. Полковник Неринг и его семья были обеспечены по высшей ставке – продовольствие, обслуга, охрана. Дом Нерингов охраняли круглосуточно. За Эльзой и маленьким Зигфридом во время прогулок в парке следовали эсэсовцы в штатской одежде. Супруга была в восторге – она чувствовала на себе заботу великой страны и гордилась особым статусом своего мужа. Пожилые родители Виктора тоже радовались возвращению сына и тревожились только об одном: судьба военного переменчива, как вернули домой, так могут и отозвать обратно. Что-то еще настораживало Неринга и пугающе выпадало из логической цепи, подобно появлению следователя Мозера на передовой близ русской деревеньки со смешным названием. Охрана… Охрана, от которой нельзя было никуда скрыться, больше напоминала конвой. Самого Неринга не сопровождали, но маленький Зигфрид и его мать всегда находились под присмотром. Сердце полковника неприятно заныло.

* * *

Архивы «Аненэрбе» хранились в новых стальных ящиках-шкафах с кодовыми замками. Внутри ящиков были полки-ячейки с номерами, а на дверцах с внутренней стороны – описи документов и журналы, похожие на библиотечные. В журналах полагалось фиксировать движение документов – кому выдавались, на какой срок.

Манускрипты были тщательно переведены на современный немецкий язык. К каждому старинному тексту прилагался полупрозрачный листок перевода с комментариями касательно непереводимых слов и выражений. Ноги сами привели Неринга к ящику с надписью «Драконы». Сверившись со списком кодов, Виктор пощелкал цифрами на замке. Правая створка стального шкафа спружинила и слегка отщелкнулась. Дверцы подались без усилий, с оружейной точностью.

«Архив – это всегда оружие, – с удовольствием подумал полковник. – Просто никто не знает, когда и кем будет произведен выстрел».

Неринг с детства любил точные механизмы, будь то швейцарский нож или охотничий «маузер», карабин отца. Даже в звуках, которые издавали эти устройства, была особая красота, симфония торжествующей надежности. Без сомнения, стальные шкафы «Аненэрбе» относились к разряду таких точных приспособлений.

Виктор пробежал глазами список документов и вдруг остановился, не веря своим глазам. «Драконы глубин пространства», полка «А», ячейка «G3». Пальцы Неринга уже тащили из стального отделения матерчатый сверток. В свертке оказалась небольшая гравюра и обожженный снизу лист пергамента с переводом. На гравюре был изображен огромный дракон – амфиптер, вылитый Линдворн. Он поражал огнем уродливых приземистых драконов другого вида, одновременно похожих и на огромных жаб с цыплячьими крылышками, и на бульдогов. Жабоподобные были покрыты щитками с острыми шипами. Они скалили собачьи пасти, изрыгали клубы огня, но амфиптер буквально сметал их своим могучим дыханием. Гравюра была подписана острым незнакомым шрифтом. Перевод подписи гласил: «Великий Дракон, страж перекрестка Темных времен, спасает Землю от нашествия». Лист пергамента был исписан старославянским шрифтом, но буквы никак не складывались в понятные слова. Приложенный полупрозрачный листок современным немецким языком сообщал следующее: