Текст книги "Последний резерв"

Автор книги: Игорь Подгурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Под капюшоном камуфлированной плащ-накидки белело сердитое лицо. Офицер смотрел равнодушно и молча, словно перед ним стоял не человек, а надоедливое насекомое.

– Э-э-э, – только и смог выдавить из себя буян. Качать права сразу расхотелось. Боевой пыл улетучился.

Не проронив ни слова, Алешкин одной рукой крепко ухватил мужика за пояс, а другой за отворот куртки. Рывок, и коротко стриженный дебошир полетел за борт. Траектория полета была короткой. Мутная вода плескалась почти у самой, кромки борта. На месте приводнения торчала голова в обрамлении воротника жилета. Спасательный жилет хорошо держал на воде. Скандалист быстро, по-собачьи, доплыл до ближайшего столба разрушенной беседки. Похоже, в деле спасения своей шкуры ему не было равных. Он интуитивно выбрал самую близкую и безопасную точку. Стена дома прикрывала это место от течения. Можно было держаться за декоративные выступы кирпичной кладки столба и, если хватит сноровки, забраться на крышу.

Плыть за амфибией жертва наведения порядка не пыталась. В отличие от кота яркой желто-черной окраски мужчина не был бойцом. В поединке один на один котяра дал бы ему сто очков вперед. Но у каждого в запасе есть свое оружие, намного опаснее клыков и когтей.

– Балласт за борт! – вполголоса одобрительно заметил радист. – Правильно!

– Передай на ближайшую амфибию координаты дома. – Алешкин махнул рукой в сторону здания, где пускал пузыри скандалист. Тот крепко обхватил столб обеими руками и, похоже, отпускать не собирался. – Пусть в первую очередь выловят этого водяного. Пока воды не нахлебался.

– Есть передать координаты! – Радист протиснулся в люк кабины, где находилась бортовая радиостанция.

…Алешкина арестовали прямо в лагере беженцев. За ними пришли, когда он вместе с солдатами пытался наскоро перекусить сухим пайком.

Саморазогревающиеся консервы мгновенно остывали под дождем, становясь водянистой бурдой. Твердокаменные галеты, много лет пролежавшие на складе «неприкосновенного запаса», на глазах превращались в бесформенное месиво, норовившее проползти между пальцев. Нормальный армейский обед под дождем. Бывало и хуже.

Вопреки всем правилам арест проводили местные полицейские, а не представители армейского ведомства. Паникера, которого Алешкин выкинул за борт, вытащили из воды спасатели с амфибии, на которую радист передал координаты «лишнего» пассажира. Истерик оказался главой миссии Содружества на планете. Официальный представитель Объединенного правительства клацал зубами от холода и злости. Он жаждал крови обидчика. Окончания спасательных работ ждать не стали, хотя сейчас каждый человек был на счету.

Командир базы, непосредственный начальник Алешкина, ничего не смог поделать. В Своде законов было написано черным по белому: «Преступление против официального лица Содружества подлежит наказанию с предельной строгостью». А тут, как назло, под руку подвернулся глава миссии. В его обязанности как раз входил надзор за беспрекословным исполнением правил и законов. Все складывалось против капитана. Преступление налицо. Свидетелей хоть отбавляй. Никто не захотел вникнуть в суть дела. Разобраться.

Так Алешкин в одночасье стал преступником, попавшим под статью «за особо тяжкие преступления»…

Глава 2

Семья Алешкиных давно обосновалась на Мронии, планете аграрного типа, если судить по классификации Каталога заселенных миров Содружества. За год на ней успевали собрать до шести урожаев. Среднегодовая температура колебалась в пределах 23–26 градусов по Цельсию и идеально подходила под выращивание сельскохозяйственных культур.

И хотя недра не баловали людей полезными ископаемыми, никто не жаловался на жизнь.

Предпочтение отдавали пачуа розовой. Свое название растение получило за цвет. Ярко-розовый стебель, розовые листья; сок, выступающий на линии среза, тоже был розовый. С высоты птичьего полета аккуратные розовые квадраты делянок прорезались темными просеками, которые оставляли за собой уборочные комбайны. Затем заполненные под завязку короба с растениями приземистые вездеходы доставят на пункты сбора и переработки сырья. Но это уже сфера, полностью относящаяся к прерогативе правительства планеты. На монополию власти никто не роптал. Все равно основной доход от торговли шел на общие нужды колонии. Исключение составляли строго фиксированные выплаты фермерам – владельцам плантаций, прямо пропорциональные собранным центнерам. Пока стрелка благополучия всех занятых в аграрном секторе планеты неизменно показывала «хорошо» и «очень хорошо». Разницу можно было почувствовать, проверив банковский счет или сравнив котировки продажи сырья на внешних рынках.

Растению идеально подходил местный климат. Его можно было собирать на разных стадиях созревания. Молодые побеги использовали в парфюмерии для производства кремов, омолаживающих кожу. Быстрая ликвидация сеточки морщин вокруг глаз высоко ценилась женщинами бальзаковского возраста. Подросшую пачуа розовую на корню скупали фармацевтические компании, специализировавшиеся на лекарствах от бесплодия и таблетках, снижающих последствия радиационного облучения. Семена взрослых растений были незаменимы в кондитерском деле. Пирожные «Императорские» и одноименные конфеты были обязаны своим неповторимым вкусом невзрачным зернышкам из плодов растения. Синтезировать необходимый компонент для сладкой промышленности было дороже, чем закупать созревшие семена.

Если спрос в одной области падал, всегда можно было продать собранный урожай другим. Колебания на общепланетном рынке никак не сказывались на благосостоянии колонистов. Планета процветала, купаясь в изобилии.

Поэтому Алешкин-старший, выйдя в отставку, и выбрал Мронию.

Военнослужащий Содружества после двадцати пяти лет беспорочной службы имел право уйти из армии. Независимо от того, рядовой ты или генерал, уходя на заслуженный покой, ты получал на руки кругленькую сумму. Денежная выплата зависела от звания и должности. Ежемесячное пособие умножалось до семидесяти пяти лет. Да, сумма получалась немаленькая. Это позволяло отставнику завести собственное дело и обеспечить себе безбедную старость. Тем, кто перешагивал семидесятипятилетний рубеж, выплата возобновлялась, ежемесячно пополняя банковский счет ветерана. Государство ценило военных, а те, в свою очередь, старались продлить контракт, чтобы дотянуть до заслуженной пенсии.

Боевые награды тоже имели денежный эквивалент. Содружество не считало лишним поощрять мужество и храбрость. Юбилейные медали в расчет не брались.

Родителям Алешкина выходного пособия главы семейства хватило на покупку небольшой фермы, двух десятков гектаров, пригодных под посевы, и двухэтажного домика в городе. Остатки денег потратили на вступительный взнос. Без него в местную ассоциацию производителей пачуа розовой было не пробиться. Мера вынужденная и направленная на сохранение монополии. Желающих выращивать растение, пользующееся бешеным спросом, было чересчур много. Альтруистов, готовых добровольно делиться барышами, среди колонистов не наблюдалось. Круг производителей пачуа розовой был искусственно ограничен местной властью. Не последнюю роль в проникновении в закрытое аграрное сообщество сыграло то, что отставной подполковник был гражданином Содружества. На такой статус мог претендовать только человек, отслуживший установленный срок в Вооруженных силах. Все остальные, проживающие на освоенных планетах, в том числе на Земле, могли претендовать лишь на государственное гражданство. Теоретически это были те же права, но, тем не менее, гражданство Содружества давало определенные льготы.

Помимо Алешкиных, таким социальным статусом могли похвастаться немногие, чуть больше сотни человек. И это на всю планету, которая, правда, не принадлежала к числу очень заселенных. По Каталогу заселенных миров Содружества она относилась к классу «С» – с населением до двух миллионов человек.

Так Алешкины стали фермерами. Они сразу с головой окунулись во все те дела, что напрямую или косвенно были связаны с выращиванием растения, востребованного на десятках планет, заселенных людьми.

Богачами их назвать было трудно, даже по местным меркам. Слишком малы посевные площади, а два бэушных автоматизированных уборочных комбайна периодически ломались и требовали ремонта. Тем не менее, семья отставного военного скоро пополнила ряды крепкого среднего класса, живущего хоть и не в роскоши, но в стабильном достатке. Двадцать пять лет беспорочной службы Алешкина-старшего обеспечили всей семье безоблачное будущее.

Пока отец с матерью выращивали пачуа розовую, единственный их отпрыск Ингвар занимался тем же, что и все дети. Рос, учился и шкодничал в меру сил и фантазии.

Время бежит быстро, а еще столько всего надо успеть сделать и добиться в жизни. Мальчишка не считал честолюбие чем-то постыдным и с трепетом пытался прислушиваться к тому, что творилось у него в душе. Отголоски внутренних бурь вызывали у него смутное томление и радость от того, что ждет впереди. Стремящихся отличает от всех остальных – мечта. Витая в грезах, недоступных другим, они ни в чем себе не отказывают. Все сомнения давно отброшены. Если ни в чем не сомневаешься, то идешь к цели быстрее остальных. Правда, шансы свернуть шею тоже возрастают в геометрической прогрессии.

…Старший Алешкин очень гордился своей первой наградой. Ее вручали военнослужащим, выполнившим нормативы стрелковых соревнований и боевых стрельб. Это был заплетенный в косичку шнур из нитей тусклого черного цвета с закрепленным на нем золотым венком. В венке голубь, держащий в клюве оливковую ветвь – символ Содружества. Подвеской служили миниатюрные снаряды. Одним кольцом шнур крепился под правым погоном, другим – на третьей сверху пуговице кителя. Три стальных миниатюрных заостренных цилиндрика, подвешенных на нижнем конце аксельбанта, означали высшую степень.

Подполковник всю жизнь прослужил в артиллерии. В разговоре он всегда подчеркивал, что свой аксельбант получил не за учения. Им награждали истребителей бронетехники, ведущих огонь прямой наводкой. Артиллеристов дальнобойных орудий, стрелявших с закрытых огневых позиций, вне прямой видимости врага, никогда не награждали шнуром «За меткую стрельбу». Точность их огня больше зависела от корректировщика на переднем рубеже и вычислителя установок стрельб, чем непосредственно от орудийного расчета.

Какую бронетехнику он жег прямой наводкой, старый артиллерист не рассказывал. Правда, это не мешало ему гордиться черной плетенкой, висевшей на кителе. Маленькому Ингвару она напоминала ядовитую змею с тремя клыками, вывороченными наружу, пригревшуюся и уснувшую на груди у отца. Он боялся, что она когда-нибудь проснется и тугими петлями обовьется вокруг его шеи в смертельной хватке взаимной любви. Отца было жалко до слез. Неужели он не видит притаившуюся опасность?!

Карапуз решил не откладывать дело в долгий ящик. «Задумано – сделано» – это было характерной чертой их рода. Если бы Алешкины имели герб, на нем можно было бы выгравировать эти слова как девиз. Герб отсутствовал, но принятые решения все равно стоило претворить в жизнь как можно быстрее.

Мальчишка вооружился садовыми ножницами, забытыми мамой на клумбе у входа в дом. У нее был маленький пунктик: живая изгородь вокруг дома должна быть строго определенной высоты. Молодые веточки, выстреливавшие вверх зеленые отростки, моментально срезались.

Китель со змеей, притворившейся аксельбантом, располагался в специальном отсеке платяного шкафа, отдельно от гражданской одежды.

Мундир висел на плечиках высоко, не дотянуться. Пришлось отложить секатор и перебежками пробираться в гостиную за стулом. Обратный путь занял вдвое больше времени. Тяжелый стул пришлось тащить осторожно, чтобы шумом не выдать себя. Наконец стул был установлен перед распахнутыми створками гардероба. Ингвар предусмотрительно выдерживал дистанцию до черного аксельбанта на расстоянии вытянутых рук плюс длинных ручек садовых ножниц. Его не проведешь, он нутром чуял коварную сущность твари. Развести пластиковые ручки в стороны, свести…

Перед стальными челюстями черная гадина не устояла. Щелк! Голова со стальными зубьями, звякнув, шмякнулась на пол. Щелк! Щелк! Порезанный на несколько кусочков шнур «За меткую стрельбу» скорчился на полу.

Отец спасен! Опасность миновала. Поверженный враг уже не казался страшным, как на кителе. Теперь черные обрезки не вызывали никаких чувств, кроме одного – благостного удовлетворения от выполнения задуманного.

К счастью юного спасателя, на растерзанный аксельбант первой наткнулась мама. Она раз в неделю перекладывала одежду листьями пугай-дерева, заменяя засохшие и потерявшие запах на свежесорванные. Пахучие листья исправно отпугивали вездесущих жучков, больших любителей полакомиться тканью.

Пришлось воспользоваться службой экспресс-доставки. Корабли, регулярно курсировавшие между колонизованными планетами Содружества, могли доставить любой товар, от пуговиц до морозильной камеры для скотобойни.

Через неделю новенький шнур незаметно пришили на законное место под правым погоном. Младшего Алешкина после короткой лекции «Как распознать врага» перетянули мокрым полотенцем по спине. Маменька целила пониже, но прицельное воспитание затруднительно, когда мелкое и шустрое чадо носится вокруг стола противозенитными зигзагами, уходя от родительской длани.

Спрятавшись под столом, мальчишка грустно размышлял: героические свершения, сопряженные с риском для жизни, удовольствие ниже среднего. Получить по хребту от любимой мамы ни капельки не больно, но крайне унизительно и несправедливо. В два раза выше его ростом, а так ничего и не поняла. Обидно.

Отцу ничего говорить не стали. Так потомок меткого артиллериста получил урок жизни: ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

Алешкин-старший надевал форму редко, исключительно по большим праздникам. Большим в его понимании. Когда подошел очередной Праздник урожая и время надеть форму, отставной подполковник подошел к зеркалу. Собственным отражением он остался доволен на сто процентов. Вояка смахнул невидимые пылинки с обшлага старого мундира и удовлетворенно хмыкнул, разглядывая предмет тайного обожания:

«Сколько лет прошло, а он все как новенький!»

Черный шнур был официальным признанием заслуг. Неофициальное признание – синяя татуировка у основания большого пальца правой руки, размером с мелкую монетку. Тату представляла собой круг с заключенными в него двумя перекрещивающимися стволами орудий. Древняя эмблема пушкарей была отличительным знаком части, в которой служил и сражался отец. Наколоть такой символ имели право не просто прошедшие «крещение огнем», а проявившие исключительное личное мужество. Или спасшие погибавших однополчан.

На робкий вопрос сына: «За какое из двух свершений тебя отметили?» – отец, замявшись, ответил: «Так уж вышло, что за оба сразу. Повезло, значит, тогда, подфартило».

В подробности прошлого отставной подполковник вдаваться не собирался. Если рассказывать все как было, никто в армию служить не пойдет.

В те годы только-только провозглашенное Содружество старалось набрать силу, сгребая в кучу непокорные планеты. Все вместе – сила. Время одиночек закончилось.

…Соседнюю огневую позицию накрыло бинапалмом. Летуны раздолбили своих же, с первого захода.

Одиночный бомбардировочный аэробот вынырнул из облаков, обронил черный контейнер с бинапалмом и, взмыв, вновь потерялся в низких облаках.

Контейнер ударил точно в центр позиции батареи и, вспухнув горбом пламени, расплескался во все стороны. Еще когда он оторвался от мутно-серого брюха бомбардировщика, необыкновенное чутье, профессиональный глазомер и мгновенный, почти бессознательный расчет подсказали командиру обреченной батареи, что от черной смерти, падающей из поднебесья, не уйти. Она рухнет прямо на них.

Офицер сделал единственное, что было возможно сделать в оставшиеся мгновения, – во всю луженую командирскую глотку крикнул: «В укрытие!» – понимая, что артиллеристы не успеют. Последнее, что он отметил в сознании, – легкий хлопок, едва заметный шелестящий звук, мгновенно превратившийся в рев пламени, которое жадно пожирало все вокруг.

Верхний край стены огня на миг завис в воздухе, играя всеми оттенками красного, а потом тяжко рухнул вниз, растекаясь по позиции батареи.

Уцелел только корректировщик соседней батареи. Почти уцелел. Его выносной наблюдательный пункт располагался на небольшой высоте. Аккурат перед двумя батареями.

Огненный язык бинапалма не смог дотянутся дотуда, растеряв по пути свою мощь. До корректировщика долетело лишь несколько огненных брызг. Но и этого хватило за глаза. Алешкин-старший, тогда еще лейтенант второго класса, первый заметил живой факел, вылезший на бруствер окопа. Он долго не раздумывал и помчался на горку с полевым огнетушителем в руке. Зеленые баллоны с красной полосой входили в запасной комплект каждого орудия. Никто на них никогда не рассчитывал всерьез, а тут пригодились.

Корректировщик уже не кричал от боли, лишь слабо трепыхался, пытаясь расстегнуть застежки плавившегося защитного жилета. Краска и защитное покрытие шлема вздулись пузырями и покрылись трещинами черной коросты. Офицер залил белой химической пеной шевелящуюся головешку, отдаленно смахивавшую на человека. Взвалил обгоревшего бойца на закорки и дунул вниз по склону к своим, рискуя свернуть шею.

Опасная спешка была оправданна: на месте соседней батареи полыхал огромный погребальный костер. От огня начали рваться снаряды в укладках контейнеров. Сработал боезапас. От осколков стало темно в воздухе.

Алешкина кольнула мысль:

«Не умер бы от боли!»

Инъектор с антишоком остался в аптечке, закрепленной на тыльной стороне орудийного щитка.

За раненым офицером на удивление быстро прилетел медицинский эвакуатор. Сегодня летчики действовали споро, хотя наносили авиаудары не туда, куда надо, но исключительно точно.

Когда сильно обгоревшего, без единого живого места, корректировщика грузили в авиаэвакуатор, он неожиданно пришел в сознание. Из-под слоя бинтов и дезинфицирующей пены на артиллериста смотрел один глаз, неестественно зеленого цвета. Раненый даже попытался протянуть руку своему спасителю, но сил хватило лишь обозначить движение.

Во взгляде товарища по оружию уже не было ни боли, ни тоски, только пристальное внимание, словно он старался запомнить каждую черточку лица лейтенанта, вытащившего его из огненного ада, разверзшегося на месте наблюдательного пункта. И больше ничего.

Когда горячка боев закончилась, реактивный артдивизион, в котором служил командир огневого взвода Алешкин, отвели в тыл на переформирование.

Необходимо было пополнить сильно поредевшие расчеты, а заодно провести профилактику и ремонт техники. В отличие от людей металл не выдерживал запредельных нагрузок. Практически все орудия требовали замены изношенных и изъязвленных изнутри реактивным топливом стволов.

Пока технари из ремонтного батальона занимались восстановлением материальной части, артиллеристы наслаждались заслуженным отдыхом. Офицеры принимали молодое пополнение, распределяя бойцов по огневым расчетам.

Пользуясь передышкой, Алешкин отпросился у командира реактивного дивизиона в госпиталь, благо тот находился недалеко от их артиллерийского парка.

Сонный дежурный приемного отделения госпиталя долго не мог понять, чего от него хочет лейтенант в пропыленном и пропахшем химической гарью защитном комбинезоне. Когда же до него наконец дошел смысл просьбы, дежурный пощелкал клавиатурой, и на экране вспыхнули данные о доставленных в тот день раненых.

– К нам не поступали корректировщики с такими ожогами, – сообщил он, не отрываясь от экрана. – В тот день сбили два медицинских аэробота, как раз на вашем участке фронта. Твой друг мог быть в одном из них.

Потом, подумав, добавил:

– Может, его переправили дальше в тыл, у пехотинцев в армейском полевом госпитале ожоговое отделение не чета нашему, туда как раз отправляют всех с тяжелыми ожогами.

Алешкин резко развернулся и пошел к выходу.

– Рано расстраиваться, еще найдешь его! – крикнул дежурный ему в спину.

Артиллерист вышел в коридор, прошелестев занавеской. Дверной проем закрывали широкие полосы, нарезанные из пластиковых пакетов для трупов. Черные траурные ленты, тянувшиеся до пола, были прихвачены на притолоке хирургическими скобами.

Когда в авральном порядке разворачивали полевой госпиталь в прифронтовой полосе, оказалось, что у многих сборных модулей не хватает дверей. Контейнеры с комплектующими то ли потерялись по дороге, то ли их забыли на складе. В общем, при сборке модулей двери оказались в дефиците. Их ставили в операционных и в палатах с тяжелоранеными, требовавшими особого ухода и повышенного стерильного режима.

Приходилось обходиться подручными средствами. Импровизированные занавески, заменявшие двери, резали из подручного материала. Черных двухметровых пакетов на молниях не жалели, их было с избытком. С этим добром у тыловых служб промашки не вышло. Их запасли очень много и периодически продолжали подвозить еще…

Мощный кондиционер центрального охлаждения гнал прохладу по трубам, соединявшим зеленые коробки модулей. Агрегат натужно гудел, работая с перегрузкой. Судя по сбивавшемуся ритму двигателя под кожухом, кондиционер собирался в скором времени приказать долго жить. Ему была нужна передышка, которую военные медики не собирались давать, да и не могли.

Отфильтрованный холодный воздух играл черными пластиковыми змеями и вырывался наружу в жаркую духоту дня, тут же оседая каплями конденсата на стенах домиков. Капли не успевали скатиться на землю, без следа испаряясь под жгучими лучами солнца.

Проходя по коридору, Алешкину пришлось посторониться. Двое медиков в белых комбинезонах толкали перед собой каталку с телом человека в изорванной форме с петлицами и нашивками танкиста. На оголенной по плечо руке синели нити вен, из них торчали трубочки капельниц, заканчивавшихся бутылочками с разноцветными растворами. Лицо с остатками волос на полусодранном скальпе закрывала маска полевого реаниматора. Третий медик бежал сбоку. Он со всей силы бил танкиста по груди раскрытой ладонью и орал:

– Дыши, сука! Дыши, кому говорю!

На изуродованное лицо танкиста было неприятно смотреть. Удивительно, как среди посеченных лоскутов кожи уцелели глаза. Зрачки закатились. Глазные яблоки белели на безбровом лице, вызывая отвращение. Устыдившись своего чувства, лейтенант ускорил шаг. Хотелось побыстрее выйти на воздух. Пусть душный, пропыленный и прокаленный солнцем, но воздух, без запахов антисептиков и незнакомых лекарств. В госпитале физически ощущался сгусток боли и страданий.

…Алешкин-старший обо всем этом сыну рассказывать не стал. Всему свое время. Сам узнает об изнанке армейской службы, когда наденет погоны. Не одни авиаторы мастаки накрывать собственные войска. Случалось, и артиллеристы вколачивали в землю не только противника. Взаимодействие в кровавой круговерти частенько давало сбой: поди разбери, кто свой, а кто чужой.

– Накололи татуировку сразу после боя. Положили руку на гильзу и накололи. Сержант у меня был мастер на все руки. Глаз – алмаз. Потом из этой гильзы и выпили. Отметили, значит, то, что живы, и за удачу.

– У вас стаканов не было? – удивился сын.

– Почему не было? Были! Традиция такая – пить из гильзы. Да и крепче забирает, когда перемешивается с налетом от сгоревшей взрывчатки. Неудобно поначалу. Ну да дело привычки и сноровки. Аккуратно и, главное, медленно наклоняешь, чтобы все сразу не вылилось налицо. Гильза, она, понимаешь, длинная, а от этого все неудобства и происходят. Приноровиться надо.

Для детства характерны особенные качества ума, отличные от взрослых. Мерить жизненный опыт прожитыми годами еще рано. Ведь тебе всего шесть лет. Точнее, исполнится осенью, через полгода.

От большинства людей не ждут подвига. Живет человек, трудится, в меру своих сил зарабатывает на жизнь, воспитывает детей, болеет душой за то, что считает правильным. Человек такой всегда нужен. И он всегда незаметен. А если жизнь забросит его на какой-нибудь тихий участок, то его совсем забывают. Так забывают о сердце, которое не болит, а исправно работает, гоняя кровь по венам и артериям. Никому и в голову не придет поручить такому человеку – клеточке общества – дело посложнее да порискованнее.

С течением времени он и сам привыкает думать, что есть вещи для него и есть не для него. Годам к сорока порывы сделать что-то особенное, необыкновенное утихают. О них вспоминают с грустью и стыдливым смешком. Остается одно главное желание – быть не хуже других.

А ведь в жизни не обойтись без исключительного. Нужен задор, стремление сделать что-то важное. Всегда находятся люди «со взглядом вперед». Со временем то, что сделано ими, становится нормой для всех. В том числе для тех, кто с неба звезд не хватает.

Подвиги повторимы, но не для всех и не всегда.

Принято считать, что у секиры есть лезвие и есть рукоять. Но никак нельзя обойтись без середины. Алешкин-младший к середине себя не относил. И никто не подозревал, что он способен на большее. Разумеется, кроме него самого.

Так смотрят на человека до тех пор, пока он не попадет в ситуацию, в которой может опуститься ниже и продемонстрировать, что, в сущности, оказался хуже, чем о нем думали. Второй вариант – перешагнуть через себя и сделать то, чего никто не ожидал. Ингвар постоянно ломал голову, как можно проявить себя.

В девять лет он решил стать археологом, быстро раскопать ближайший курган и вписать фамилию семьи в историю планеты большими буквами. Идея прославиться была воспринята соседскими мальчишками «на ура». Алешкин легко решил разделить лавры первооткрывателя с друзьями. Жалко, что ли!

Вышли с утра пораньше. Шанцевый инструмент раздобыли быстро, легко и элегантно. Попросту украли, сняв лопаты и короткий вибролом с пожарного щита, красневшего ярким «стоп-сигналом» у здания мэрии.

Мало-мальски приличных курганов поблизости от их городка не было. Пришлось довольствоваться небольшим бугром на окраине, недалеко от купола подстанции комплекса солнечных батарей.

Копали по очереди, сменяя друг друга. Лаз постепенно углублялся, ведя шкодливые ручонки к славе, ну и, разумеется, к богатству. Быть известным и без денег – нонсенс!

Судьба иногда награждает упорных, но не всех. Кто станет ее любимчиком и избранником, невозможно предсказать.

Через несколько часов каторжного труда землепроходцы были приятно удивлены. Под лезвием лопаты звякнул металл. Все оказалось намного проще и быстрее, чем они ожидали. Значит, все правильно: чем меньше сомнений, тем быстрее идешь к цели.

– Давайте лом, – безапелляционно распорядился Алешкин. – Быстро!

Никто не оспаривал его право как организатора великолепного приключения первым узнать, что же они откопали. Лом показался юным археологам самым подходящим для этого инструментом.

– Сейчас все узнаем! Главное в нашем деле – точность и сила. Ну, и, разумеется, везение.

Алешкин незамедлительно решил последовать собственному совету. Он поднял лом, прицеливаясь к тусклому металлическому предмету, выглянувшему из-под земли.

Сказано – сделано. Занесенный лом чиркнул острым краем по низкому своду лаза…

Силовой кабель, идущий от подстанции в город, остался в тот день цел. Мальчишки не успели его перерубить. Их засыпало обвалившейся землей после неосторожного обращения с пожарным инструментом. Стоявшему ближе всех к выходу из низенького тоннеля повезло больше всех. Его присыпало землей по пояс. Выбравшись, как червяк, из земляного лаза, он помчался на подстанцию за помощью, на ходу размазывая слезы по грязному лицу.

Помощь пришла быстро. Откопали еще быстрее. В этом месте кабель проходил неглубоко под землей.

Курганокопатель заявился домой в сопровождении почетного эскорта работников технической службы подстанции комплекса солнечных батарей. Все с ног до головы были перемазаны землей и глиной.

Узнав причину визита, родители закаменели.

Первой в себя пришла мать, как и положено настоящей жене офицера.

Всплеснув руками, она заголосила:

– Отец, скажи же что-нибудь!

– Ему уже скоро десять. Он уже почти взрослый, – выдавил из себя Алешкин-старший.

На этом все и закончилось.

Взрослое чадо угрюмо сопело, не поднимая глаз. Алешкин-младший в диалог вступать не собирался. Все равно не поймут. Не оценят!

Мама сграбастала его в охапку и потащила в ванную отмывать от грязи – атрибута дел тяжких и неправедных. Отец пригласил спасателей в гостиную. Надо было отметить рюмочкой домашней настойки второй день рождения сына, а заодно подписать счет, выставленный специалистами по солнечной энергии за земляные работы. Настойка на пачуа розовой была отменной, а счет астрономический.

После плена земляной могилы Ингвар поумерил свой пыл и навсегда решил завязать с раскопками. Для него обвал прошел без последствий, если не считать появившейся легкой рассеянности и задумчивости, чего нельзя было сказать о других участниках экспедиции. Один из мальчишек перестал разговаривать. Только титаническими усилиями врачей он через год с трудом заговорил. Так и оставшись заикой на всю жизнь. Спать он мог только при включенном свете. Другой иногда начинал плакать без видимой причины…

Когда начался показ нашумевшего сериала «Прыжок к звездам», все мальчишки на Мронии поняли, кем они станут. Как только наступало время очередной серии, на улице невозможно было увидеть пацаненка моложе двенадцати лет. Вихрастая часть населения планеты с ободранными коленями и стесанными локтями завороженно застывала перед мерцающими экранами визоров.

С первых секунд заставки, когда Капитан Дикий, командир звездолета «Далекая звезда», шел со своим экипажем по пенобетону взлетки, взрослые на всей планете получали сорокаминутную передышку. Пока экраны визоров выдавали очередную порцию приключений бесстрашного экипажа, можно было не бояться за намеренную порчу своей и чужой собственности, а родители не опасались, что к ним без спроса вломятся в спальню.

Рано радовались. До последней серии «Прыжка к звездам» было еще далеко, а все мальчишки колонии бесповоротно решили стать астронавтами. Эпидемия «звездной» болезни поразила всех, не делая исключений, от четырех лет и старше.

Молодая поросль тянулась в космос. Мелюзга, копаясь в песочницах, строила бастионы на астероидах и готовилась к отражению нашествия космических пиратов. Как всегда, коварного и внезапного. Дети постарше резали родительскую одежду, подгоняя по фигуре скафандры, без которых не обойтись в дальних перелетах между планетами. Предпочтение отдавали дорогим вечерним платьям с серебристым и металлическим отливом. На их счастье, в моде были платья из переливчатого материала электра.