Текст книги "100 великих любовниц"

Автор книги: Игорь Муромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 48 страниц)

Леони Леон (1838–1906)

Любовница знаменитого французского адвоката Леона Гамбетты. Принимала активное участие в его делах. Многое в его биографии окутано тайной. Считали даже, что она шпионила в пользу Бисмарка. Одна из самых удивительных и загадочных женщин XX века.

* * *

14 ноября 1868 года во Дворце Правосудия в Париже шёл суд над республиканцем Делесклюзом, который обвинялся в агитации за сооружение памятника Бодэну, убитому на баррикадах.

Аудитория, которую составляли члены враждебной оппозиции, хранила враждебное молчание.

Внезапно поднялся защитник Делесклюза – молодой, никому не известный адвокат. Публика сочла его внешность вульгарной. Это был грузный коренастый человек, широкоплечий, чуть выше среднего роста, с мощной шеей, одутловатым маслянистым багровым лицом.

Он заговорил, и все тут же забыли о несуразном облике этого человека. Публика была изумлена. Воспользовавшись процессом, адвокат произнёс речь против имперского режима в целом.

Зал взорвался аплодисментами. Трибун снова поднялся с места, и республиканцы, восхищённые его красноречием, отточенными формулировками и демократическим пафосом, уже прикидывали, как можно его использовать в ближайшем будущем.

Среди тех, кто стоя кричал «браво», были две женщины, незнакомые друг с другом, но одинаково покорённые молодым адвокатом. Они обе влюбились в защитника, чьё имя – Леон Гамбетта – вскоре стало известно всей Франции.

Одну из этих женщин, изящную блондинку, звали Мари Мерсманс. Ей было 48 лет.

Её соперница – невысокая брюнетка с огромными голубыми глазами, тщетно пытавшейся спрятать под напускной скромностью глубокую чувственность натуры, родилась 6 ноября 1838 года в Париже. Её дед, Якоб Леон, женился на мулатке с острова Морис, и она являла собой причудливое и обворожительное сочетание еврейской и негроидной крови.

В 1864 году Леони познакомилась с сорокапятилетним Альфредом Ирвуа, главным полицейским инспектором императорской резиденции, и стала его любовницей. Через год она родила очаровательного малыша, которого на протяжении всей своей жизни выдавала за своего племянника.

Несколько дней подряд обе женщины бродили неподалёку от дома адвоката, жившего на улице Бонапарта, и старались попасться ему на глаза.

Не выдержав, Леони явилась во Дворец Правосудия и выразила Гамбетте своё восхищение его речью. Он равнодушно поблагодарил её и присоединился к стоявшим в отдалении друзьям.

Мари Мерсманс, со своей стороны, предприняла более откровенную атаку. Она пришла на улицу Бонапарта под тем предлогом, что ищет защитника для процесса в суде, была принята, пустила в ход всё своё обаяние и, в конце концов, очаровала толстяка Гамбетту.

Но Леони не теряла надежды обратить на себя внимание защитника. Она предприняла несколько неудачных попыток, прежде чем ей удалось добиться своего. Случилось это 22 апреля 1872 года, то есть через три с половиной (!) года после их первой встречи.

Гамбетта поссорился с Мари и потому был любезен с её соперницей. Он пригляделся к Леони повнимательнее и нашёл её прелестной.

На следующий день он снова увидел её после заседания Собрания, и они поболтали, как хорошие друзья. Так продолжалось четыре дня подряд. Наконец, 27 апреля Леони предложила Гамбетте вместе ехать в Париж. Он согласился.

В экипаже адвокат осмелел. Она, замирая от радости, возносила молитвы святому Леону, их общему покровителю, чтобы Гамбетта осмелился проявить по отношению к ней неуважение. Святой отнёсся к её просьбе с пониманием. В Вирофлайе Гамбетта обнял молодую женщину. В Шавиле он запустил руку ей за корсаж. На мосту Севр они были уже на «ты».

На улице Бонапарта Леони взяла депутата за руку и повела за собой на четвёртый этаж.

Через четверть часа она была вознаграждена за своё четырёхлетнее терпение, получив возможность доказать Гамбетте, что она ничем не уступает самым искушённым в любовных играх фламандкам.

На несколько дней крохотная спальня в квартирке на улице Бонапарта превратилась в арену подвигов, достойных античных героев. Но «бородатый лев» ещё не был влюблён. Он воспринимал всё происходящее как приятное приключение, не больше, ибо сердце его принадлежало Мари Мерсманс.

В нём бурлила южная кровь, и, судя по дошедшим до нас отзывам женщин, он был пылким любовником.

Леони Леон, креолка, тоже была наделена бурным темпераментом, и именно чувственность стала стержнем их отношений, хотя сама Леони настаивала на том, что их связь была чисто духовной, интеллектуальной.

Весну и лето 1872 года Гамбетта провёл, разрываясь между двумя женщинами, перебегая с улицы Бонапарта на улицу Рокепин, поочерёдно опаляя любовниц жаром своих чувств.

Однажды вечером Леони решилась на проказы, которые даже умудрённым авторам индийского трактата о любви «Кама Сутра» показались бы слишком смелыми.

Толстяк Гамбетта был покорён и через несколько дней расстался с Мари. Отныне сердце Гамбетты принадлежало лишь мадемуазель Леон и Республике. На протяжении десяти лет он делил своё время между постелью одной и Палатой другой…

Понемногу Гамбетта всё больше влюблялся в эту женщину, пытавшуюся сделать из него джентльмена. Он писал ей: «Ты для меня – самая мудрая и надёжная советчица, моя муза, вдохновительница, тебе я обязан своими самыми удачными шагами… Моё чувство к тебе больше, чем любовь, – я слушаюсь тебя». Она как-то призналась: «Заметными изменениями в политических взглядах он целиком обязан мне. Поверьте, я не хвастаюсь. У меня есть тому доказательства, записи наших разговоров, словно эхо, донесут правду о том, кем я была для Гамбетты и для Франции…»

Гамбетта целиком положился на свою мудрую любовницу. Он даже стал воспринимать её как свой талисман. Он писал: «Твоё появление было хорошим предзнаменованием: день начался удачно. Любовь поддерживает меня, и я взываю к ней, когда отправляюсь на бой… Ты даёшь мне силы для борьбы. Тебе я обязан своими триумфами и в глубине сердца понимаю, что только под твоим крылышком я могу достичь успеха… Я так привык советоваться со своим оракулом, что не могу надолго отлучаться от него. В моей любви теперь присутствует большая доля фетишизма, и к этому нужно привыкнуть, каким бы требовательным я ни стал… Я люблю и благословляю тебя, как больной, исцелившийся благодаря чуду, может любить и благословлять своего идола, своего Бога. По сути, ты и есть моя единственная религия, единственная опора в моей жизни…»

Естественно, этому ангелу-хранителю, талисману, фетишу, помогавшему ему во всём, регулярно воздавались пышные почести.

Три раза в неделю Гамбетта инкогнито приезжал на улицу Бонапарта, чтобы припасть к Леони, как богомольцы припадают к ногам статуи святого. Чаще всего он приезжал по вторникам. В такие вечера лестница освещалась маленькой лампочкой…

Весна 1874 года была тяжёлой для Леона Гамбетты.

Гамбетта переживал внутренний кризис.

Чтобы привести свои нервы в порядок, он каждый вечер садился в экипаж и ехал на улицу Бонапарта. Войдя в квартиру Леони, он бросал цилиндр в кресло, срывал с себя одежду, расшвыривая её по комнате, высвобождал свой толстый живот и прыгал в постель, готовый к подвигам.

Впрочем, Гамбетта не только «изо всех сил» прижимал Леони Леон к груди. Иногда он бил её по причине ревности. За один неосторожный взгляд в сторону полицейского или охранника из Палаты депутатов он осыпал её пощёчинами и тумаками. Тогда она со стонами падала на кровать, и толстый оратор, мучимый стыдом и раскаянием, вставал на колени у её изголовья и вымаливал прощение.

Однажды, после особенно тяжёлой сцены, он выбежал на улицу в нижнем белье, растолкал кучера, сел в экипаж и, плача и причитая, отправился к себе.

На следующий день он, чтобы вымолить прощение, заказал копию кольца, подаренного Людовиком своей жене Маргарите Провансальской, из золота и преподнёс его Леони. На внутренней поверхности кольца было выгравировано любовное посвящение.

Этот подарок примирил любовников.

Леони, надев кольцо, подумала о том, что было бы вполне естественно вступить с Гамбеттой в брак.

Гамбетта побледнел, когда услышал о женитьбе, его руки дрожали, теребя бороду, он съёжился, теряя весь свой апломб.

Леони, видя его замешательство, отступила. В конце концов ей стало жалко его, и она смирилась со своим положением, с тем, что её имя шёпотом произносится в гостиных и что газетчики скромно умалчивают о ней или прячут её за инициалами.

В июле 1878 года Гамбетта, сбежав из Парижа, снял в Жарди, на территории общины Виль-д'Аврей, в поместье, где жил когда-то Бальзак, домик садовника и поселился в нём.

27 июля Леони Леон приехала к нему. Они намеревались жить вместе открыто, ни от кого не прячась. Целый день они бродили по лесам и, не стесняясь сельских сторожей, проводили время в упражнениях, относящихся скорее к курсу «Кама Сутры», чем к руководству по собиранию ягод.

Вечером Леони решила вернуться в Париж. Гамбетта, вызвавшись проводить её на вокзал, водрузил на нос тёмные очки: «Так никто меня не узнает».

Когда поезд тронулся, Гамбетта, уверенный в том, что он остался неузнанным, извлёк огромный носовой платок и долго махал ему вслед. Через два часа все жители Виль-д'Аврей только и говорили о том, что «месье Гамбетта решил открыто сожительствовать со своей содержанкой» и что именно их деревне «волею слепого провидения выпал жребий стать свидетельницей этой гнусности».

Дамы-патронессы пришли в ужас и, боясь, что подобный пример повредит умы молоденьких девушек, решили держать своих воспитанниц взаперти, чтобы они, не дай Бог, не встретили «её».

Тем не менее Леони обосновалась в Жарди, и парочка погрузилась в безоблачное счастье.

В конце концов, видя нежность и заботливость Леони, Гамбетта решил жениться на ней. В 1879 году, на вершине своей политической карьеры, он сделал ей предложение.

Леони, которая когда-то мечтала о браке, отказала ему.

Почему?

Позже, вспоминая о том периоде жизни, Леони Леон писала: «Я всё время вижу перед собой бедного Гамбетту – он стоит на коленях, в слезах, в сотый раз умоляя меня выйти за него замуж. А я, одержимая гордыней и страхом перед кампанией, которая могла бы подняться против него в газетах, снова и снова отказываю, откладываю решение. День свадьбы так и не наступил».

В июле одно событие заставило Леони изменить своё отношение к предложению Гамбетты: у него умерла мать. Видя горе своего возлюбленного, Леони пожалела его. Как-то вечером она пришла к нему и сказала, что согласна стать его женой.

Гамбетта, плача, обнял её. И, поскольку он не мог упустить случая произнести красивую фразу, воскликнул: «Любимая, у меня кружится голова, ибо я на вершине блаженства!»

Но незадолго до венчания, 27 ноября 1882 года, чистя дуэльный пистолет, Гамбетта легко ранил себя в руку. Тогда никто не думал, что это ранение приведёт к трагедии.

Несмотря на то, что рана заживала быстро, доктора прописали ему постельный режим. Через несколько недель неподвижного лежания у Гамбетты воспалился кишечник. 31 декабря в десять часов сорок пять минут вечера Гамбетта умер с именем Леони на устах.

Несчастная Леони рыдала, лёжа в ногах его постели. Всё для неё было кончено. Оплакивать Гамбетту, хоронить его, выслушивать соболезнования полагалось лишь членам его семьи. В этом доме, который ещё утром она считала своим, ей нельзя было оставаться.

Всю ночь она приводила дела в порядок, а на рассвете, когда ей доложили о прибытии Лери и его жены Бенедетты, она в последний раз взглянула на того, чьё имя она должна была уже давно носить, если бы не её упрямство, и покинула Жарди.

В Париже она жила на улице Суффло. Именно там, через два месяца отыскал её Лери: «Мадам, ходят слухи, что Гамбетта отец вашего сына. Если это правда, то мы готовы уступить ему все права на наследство». Леони покачала головой: «Благодарю вас, но не месье Гамбетта отец моего ребёнка».

Для Леони наступили тяжёлые дни. Она писала подруге: «Мне больно жить в плену воспоминаний, в бесконечном одиночестве…»

Она умерла в 1906 году от рака груди.

Многое в биографии Леони Леон окутано тайной. О ней ходили самые разные слухи.

Её обвиняли в том, что она не только была возлюбленной полицейского Гирвуа, но и сама оказывала услуги полиции, и что ей было поручено шпионить за Гамбеттой. Те, кто придерживался такой гипотезы, именно этим фактом объясняли упорство, с которым она добивалась расположения Гамбетты. И только потом, как в каком-нибудь душещипательном романе, Леони влюбилась в того, за кем шпионила по заданию полиции.

Вряд ли мы когда-нибудь сможем однозначно ответить на вопрос, состояла ли Леони Леон на службе у полиции. И вполне можно понять тех авторов, которые, ознакомившись с её письмами, относящимися к началу 1878 года, стали подозревать любовницу Гамбетты в том, что она получала жалованье от Бисмарка.

На самом деле мадемуазель Леон, скорее всего, была проницательной, умной женщиной. Теперь мысль о пакте между Францией и Германией никого не удивляет. В 1878 году эта мысль казалась кощунственной, но она свидетельствовала о безупречной политической интуиции Леони. Если бы Гамбетта послушался своей возлюбленной (и если бы французы поддержали его), возможно, не было бы войны 1914 года.

Леони Леон была тонким политиком, решившимся вопреки общественному мнению проповедовать идею Соединённых Штатов Европы, этаким Талейраном в юбке, смотревшим на восемьдесят лет вперёд.

В 1907 году стало известно, что мадемуазель Леони Леон до самой смерти получала ежегодно двенадцать тысяч франков, сумму, которую ей выделил специальный фонд при министерстве внутренних дел.

Была ли это плата за услуги, которые она когда-то оказывала полиции?

Вопрос остаётся без ответа.

Однако трудно не согласиться с Марселем Буше, который писал: «Гамбетта, сам того не подозревая, делил постель с самой удивительной и загадочной женщиной XIX века».

Дженис Джоплин (1943–1970)

Американская джазовая и рок-певица. Солистка ансамбля и Сан-Франциско «Big Brother and the Holding Company» (1966–1968). Главный из её хитов «Я и Бобби Мак-Джи» Криса Кристофферсона был выпущен на диске «Жемчужина» (1971) после её смерти. Считается лучшей исполнительницей белого блюза и некоронованной властительницей психоделии. Её пластинки переиздаются миллионными тиражами. Как и две рок-звезды Моррисон и Хендрикс она исполнила гимн саморазрушения и ушла в вечность молодой.

* * *

Дженис родилась в маленьком провинциальном городке штата Техас. В детстве она увлекалась чтением книг и рисованием, что не очень-то поощрялось родителями. Она была толстой и некрасивой, а лицо всегда было покрыто прыщами. В школе ей дали кличку «свинья», в колледже торжественно присудили титул «самая страшная девушка в колледже». Чтобы защититься, она до конца своих дней старалась производить впечатление человека, которому на всё наплевать, который много пьёт, употребляет наркотики и вообще наслаждается жизнью. И вот Дженис открыла для себя блюз. Начала с того, что попыталась имитировать стиль Бесси Смит. Выступала в кафе и ресторанах около своего родного Порт-Артура бесплатно или за угощение ужином.

Уехав из Порт-Артура, стала выступать солисткой в рок-группе «Big Brother and the Holding Company»из Сан-Франциско. Виртуозное выступление Дженис на первом поп-фестивале в Монтерее совпало с успехом второго альбома группы, который назывался «Дешёвое возбуждение». Дженис получила широчайшую известность, а для многих любителей рок-музыки стала просто культовой фигурой. Она открыто употребляла алкоголь и наркотики и даже настаивала на том, чтобы одна из фирм, производящая алкогольные напитки, подарила ей шубу за то, что она ежедневно бесплатно рекламирует их продукцию. Любители рок-музыки просто обожали её.

Когда Дженис была в зените славы, она призналась друзьям, что мечтает о тихой семейной жизни. Её умоляли не злоупотреблять наркотиками, но она ответила: «Всё равно я никогда не доживу до 30 лет».

Когда Дженис исполнилось восемнадцать, она совершила свою первую поездку в Сан-Франциско, которую запомнила на всю жизнь. Там она попала в колонию хиппи. Движение хиппи всё больше распространялось по Америке. Дженис примкнула к этому движению, разделив не только его взгляды – протест против войны во Вьетнаме, отказ от жизненных благ, но и их непомерное увлечение наркотиками и сексом. «В течение долгого времени, – вспоминала её подруга, – Дженис робела в присутствии мальчиков. Я думаю, она комплексовала из-за своей внешности. Она общалась с ними, но отказывалась от сближения. Затем, начав курить марихуану, она почувствовала себя раскрепощённой и стала отдаваться всякому, кто носил брюки. Мне кажется, что таким образом она мстила другим девушкам, у которых уже давно были парни, тогда как к ней никто даже не приближался».

Дженис начала жить с мужчиной, но скоро ему надоела, и он выбросил её на улицу, хотя она и умоляла его не делать этого. Дженис дала себе слово никогда больше не выпрашивать любви у мужчин.

Она чувствовала себя опустошённой и разбитой. Страдая от безденежья, решила заняться проституцией и предлагала себя за 5 долларов. Но была просто уничтожена тем, что потенциальные клиенты либо не обращали на неё никакого внимания, либо откровенно смеялись, глядя на неё. В конце концов, она вернулась в Порт-Артур. Позже она говорила: «Я могла тогда переспать с кем или даже с чем угодно… Я так и делала. Я спала, сосала, лизала, целовала, курила, кололась и влюблялась…»

В 1965 году она познакомилась с молодым канадцем, который представился ей фармацевтом (он основал компанию по импорту лекарств только для того, чтобы иметь возможность доставать наркотики). С короткими волосами, в костюме и галстуке, он был полной противоположностью длинноволосым и неряшливо одетым хиппи. Он показался Дженис спасителем, посланным для того, чтобы вытащить её из ада, в котором она жила. Дженис целый год готовилась к браку. Жених навещал её несколько раз, дата свадьбы уже была назначена. Мать Дженис сшила ей подвенечное платье, но в день церемонии жених не явился в церковь… Надо ли говорить, каким страшным ударом это оказалось для Дженис. И она не нашла ничего лучшего, как предаться развлечениям.

В 1966 году группа «Биг бразер» прислала к ней из Сан-Франциско своего представителя, чтобы он уговорил Дженис стать их вокалисткой. Для этого ему пришлось с ней переспать. Позже она доставляла огромное удовольствие слушателям, рассказывая о том, как с ней «переспали, чтобы сделать её членом рок-группы». Постоянные яркие и откровенные рассказы о своей интимной жизни вообще стали отличительной чертой Джоплин. Несмотря на то, что её интересы, в основном, были гетеросексуальными, Дженис часто наслаждалась сексом и с женщинами, а иногда любила заниматься групповым сексом с подругами и с мужчинами, которых она для этого находила прямо на улице. Для удовлетворения своих сексуальных потребностей она предпочитала «молоденьких и хорошеньких 16-летних мальчиков». Насмешки по поводу её внешности, которые Дженис пришлось перенести в юности, так повлияли на неё, что даже став звездой рок-музыки, она никогда не забывала о них, считая себя слишком уродливой, чтобы привлекать мужчин, хотя её сексуальность во время выступлений на сцене влияла на мужчин так же, как, скажем, выступления Джими Хендрикса или Мика Джаггера на женщин. Как-то раз кому-то из своего окружения Дженис даже пожаловалась: «Я такая звезда, а со мной даже и переспать никто не хочет». С ней, конечно, спали и немало, но редко это проделывал один и тот же мужчина несколько раз подряд.

Однажды, после длительной железнодорожной поездки Джоплин пожаловалась, что в поезде было 365 мужчин, а она переспала только с 65 из них. В один из вечеров она отдалась всем членам футбольной команды в награду за то, что ребята стали чемпионами штата.

Джоплин всегда страшно боялась отказа. Если у неё была интимная близость с мужчиной, она в любом случае притворялась, что переживает сильный оргазм, поскольку считала, что если у неё его нет, то это только её вина. Она никогда не пыталась приблизить к себе своих партнёров, которых выбирала сама и которые не отвечали ей отказом, поскольку боялась, что связь с ней будет лишь предлогом для получения каких-то финансовых выгод.

Дженис Джоплин однажды провозгласила: «Моя музыка не для того, чтобы пробуждать в вас желание бунтовать! Моя музыка для того, чтобы пробуждать в вас лишь одно желание – заниматься сексом!»

Деньги она тратила на алкоголь и наркотики. На фестивале в Монтерее, на котором она была звездой, ей повстречался Джими Хендрикс. «Они мгновенно признали друг друга, – вспоминает её ударник. – Они одинаково прожигали свои жизни и, кроме того, испытывали и сексуальный голод». Они провели вместе ночь, после чего встречались ещё несколько раз.

После Хендрикса у Дженис была любовная связь с рок-звездой Джимом Моррисоном. «Джим и Дженис спали вместе, хотя и не переносили друг друга, – рассказывает владелец клуба, в котором они познакомились. – Они без конца скандалили».

У Дженис было и несколько серьёзных связей с мужчинами. Так, например, она влюбилась в Криса Кристофферсона, американского музыканта и актёра. Возник даже романтический любовный треугольник, когда в Криса влюбилась и одна из постоянных сексуальных партнёрш Дженис. В 1967 году у неё был серьёзный любовный роман с певцом Катри Джо Мак-Дональдом, который продолжался 4 месяца. «Он очень милый. Считается здесь законодателем мод», – писала она домой. Джо называл Дженис «хорошенькой и очень женственной».

Начиная с 1969 года окружение Дженис начало серьёзно беспокоиться за неё. Она всё больше пила и кололась. Нужно было регулярно отменять выступления, так как она была не в состоянии подняться на сцену.

4 октября 1970 года после записи своего третьего альбома она заперлась в номере гостиницы «Лэндмарк» в Голливуде и вколола себе большую дозу необычно чистого героина. На следующее утро её нашли мёртвой.

В апреле того же года она написала домой: «…После того, как ты выходишь на определённый уровень (а талант есть лишь у единиц), решающим фактором становится честолюбие. Если у тебя нет таланта, забудь о честолюбии, но даже если и есть, всё равно до поры до времени забудь о нём. Трудись как проклятый, а главное – забудь про себя. И только потом, когда уже у тебя есть успех, не раньше, вспомни, что тебе нужна любовь, гордость, самоуважение – это и есть настоящее честолюбие. А главное – много-много любви. Очень много любви!..»