Текст книги "100 великих любовниц"

Автор книги: Игорь Муромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 48 страниц)

Д'Этамп (1508–1576)

Фаворитка Франциска I. Она была фрейлиной Луизы Савойской, когда король её впервые увидел, вернувшись из плена в Испании. Король выдал её замуж за Жана де Бросса, которому дал титул д'Этамп. Отличаясь большим умом, необыкновенной красотой, она оказывала заметное влияние на Франциска I до самой его смерти.

* * *

Освободившись из плена, король Франции Франциск I въехал в Париж, в котором уже вовсю кипело веселье. Луиза Савойская, желая порадовать сына, собрала вокруг себя целый рой красавиц, которые надеялись привлечь внимание короля.

Расцеловавшись с матерью, Франциск I не преминул окинуть всех их взглядом знатока. Неожиданно во взоре его зажглось любопытство. В толпе девиц он узнал юную блондинку, которую заприметил до ухода на войну в Павию. Её звали Анна, и она была дочерью Гийома де Пислё, сеньора де Эйи, командира пехотной тысячи, стоящей в Пикардии.

«Надо только представить себе, – говорил Дрё дю Радье, – юную особу семнадцати-восемнадцати лет, прекрасно сложённую, блеск молодости которой усугубляется прекрасным цветом лица, живыми глазами, полными огня и сообразительности, и перед вами предстанет мадемуазель де Эйи, в том что касается её внешнего облика». И добавляет: «Что касается её ума, он был не только приятным, тонким и игривым, но также основательным, обширным и чутким к красотам искусных творений. За ней даже закрепилась репутация самой образованной среди красавиц и самой красивой среди образованных».

Мадемуазель де Эйи совершенно не случайно прибыла в Байонну на встречу молодого монарха. Луиза, и раньше часто подыскивавшая любовниц сыну, подумала, что эта молодая особа с явной склонностью к интригам, может быть, сумеет окончательно вытеснить из его сердца мадам де Шатобриан.

И тогда между двумя фаворитками началась борьба не на жизнь, а на смерть, к радости всего двора, который с азартом подсчитывал в этой борьбе очки и со знанием дела оценивал удары, наносимые ниже пояса.

Дуэль растянулась на месяцы, и король, обожавший Анну де Пислё, но всё ещё любивший Франсуазу, был этим крайне утомлён. Вынужденный без конца утешать одну и успокаивать другую, король больше уже не находил времени для государственных дел и от этого приходил в отчаяние. В то время как вся Европа не отводила пристального взгляда от Франции, Франциск должен был сочинять любовные стишки, чтобы поочерёдно умиротворять обеих гарпий и не дать им истребить всё вокруг огнём и мечом.

В 1528 году, сражённая высокомерием Анны де Пислё и непостоянством короля, Франсуаза вернулась в Шатобриан, где муж, как обычно, принял её очень тепло. Но, покинув двор, она не обрела желанного покоя. Злоба новой фаворитки продолжала преследовать Франсуазу даже в Бретани.

Однажды Анна де Пислё потребовала у Франциска I забрать у мадам де Шатобриан драгоценности, которые он ей дарил. «И не потому, что они дорого стоят и представляют художественную ценность, – говорил Брантом, поведавший эту историю, – тем более что жемчуг и драгоценные камни не были тогда в моде, как раньше, а потому, что Анне нравились выразительные надписи, выгравированные или нанесённые иными способами, которые сестра короля, королева Наваррская, сама сочиняла и выполняла». Франциск уважил её просьбу.

Анна де Пислё торжествовала. Ей не удалось полностью выжить мадам де Шатобриан, с которой король регулярно переписывался; однако она заняла пост официальной фаворитки и сохраняла его в течение шестнадцати лет, к большому несчастью Франции.

Разумеется, Анна де Пислё втайне надеялась, что теперь, используя своё влияние на короля, она сможет играть и политическую роль, устроит свою семью и сможет оплачивать своих ставленников. Но Франциск, опьяневший от свободы, не слушал её советов и ознаменовал начало своего реального царствования тем, что сделал великодушный подарок Франсуазе де Шатобриан. Он отдал бывшей фаворитке, которую так ненавидела Луиза Савойская, доход от Суэвской сеньории в провинции Блезуа.

В начале 1532 года, оставив Анну де Пислё в Фонтенбло и королеву Элеонору в Блуа, король покинул свой замок в сопровождении пятнадцати тысяч человек, которые обычно следовали за ним во всех его поездках, и направился в Шатобриан, чтобы стать гостем Жана де Лаваля, этого редкостного по своей снисходительности мужа.

При виде короля радость Франсуазы не имела границ. На протяжении шести недель, с 14 мая по 22 июня, в Шатобриане устраивались великолепные праздники в честь августейшего гостя.

В благодарность за это он сделал несколько дорогих подарков своему другу монсеньору де Шатобриану, а затем, расставшись с этим образцовым мужем, не спеша возвратился в Амбуаз, где иссушённая злобой Анна де Пислё поджидала его почти четыре месяца.

Хитрая фаворитка, как только узнала, что король вернулся, улеглась в постель и с видом страдалицы принялась стонать: «Оставьте меня, дайте мне умереть!» Потом она заперла дверь в свою комнату и отказалась принимать пищу, заходясь при этом «такими громкими рыданиями, что не нашлось при дворе человека, который бы не признал, что она слишком уж переигрывает».

Разумеется, сразу по приезде Франциску I сообщили, «в каком скорбном состоянии пребывает всё это время мадемуазель де Пислё». Разволновавшийся король бросился к её постели.

Никто не знает, о чём они говорили. Известно только, что король, явившись в спальню Анны в десять часов утра, вышел оттуда на следующий день в четыре часа пополудни и «казался таким утомлённым, как если бы он гнался за оленем»…

Но что бы там ни было, одно бесспорно: они помирились. Вечером улыбающаяся и вновь расцветшая Анна де Пислё появилась в великолепном платье и села во главе стола рядом с королём Франции.

Король долго думал, чем бы порадовать ту, чьи мыслимые и немыслимые желания он и так давно уже выполнил. Наконец его осенило, и собственная идея показалась ему великолепной: своей любовнице он решил преподнести мужа.

Этот странный подарок вовсе не означал, что король собирался расстаться с Анной. Напротив. Он желал «возвысить» её, то есть дать ей возможность занять определённое положение, и более того, даровать титул, чтобы она была почитаема при дворе.

Для этой цели он избрал человечка хотя и неприметного, но знатного происхождения, а главное, не очень ревнивого и способного с тем же изяществом, что и монсеньор де Шатобриан, выполнить роль «снисходительного мужа».

Только тут Жан де Бросс понял, какую неблагодарную роль навязывает ему Франциск I. От него требовали стать официальным рогоносцем и получать за это плату. Поразмыслив, он решил, что в обмен на согласие получит состояние, к тому же у него будет возможность заключить в объятия самую красивую женщину во Франции, и он принял предложение.

На придворных этот брак произвёл сильнейшее впечатление. Фаворитку встретили с большим почтением, а Клеман Маро даже сочинил стихотворение, в котором в несколько жеманной форме обыгрывал новый титул дамы – герцогиня д'Этамп – и название знаменитой древней долины Тампе в Фессалии, прославленной Вергилием.

Франциск I, желая соблюсти приличия, подарил герцогине д'Этамп особняк на улице Ирондель, но тут же приказал построить рядом другой «с потайными дверями, через которые можно было незаметно проникать из одного дома в другой».

Второй особняк был украшен девизами и галантной символикой, говорившими о любви короля к фаворитке. Один из символов изображал пылающее огнём сердце, помещённое между альфой и омегой, что, по-видимому, должно было означать, что «для этого вечно пылающего сердца любовь является и началом, и концом».

Но герцогиня д'Этамп была любовницей иного склада, чем мадам де Шатобриан. Она мечтала добиться милостей и для себя, и для своей семьи. У неё, кстати, было около тридцати братьев и сестёр. И она смело принялась за дело, пользуясь каждой секундой передышки между двумя объятиями, когда любовники останавливались, чтобы перевести дух, и пыталась вырвать у замученного тяжёлой работой короля новые назначения или продвижения по службе.

В результате все Пислё были обеспечены важными должностями, по преимуществу церковными, поскольку любовница короля «была дамой набожной»…

Надо отметить, что если герцогиня д'Этамп клеветала, называя Диану де Пуатье «морщинистой старухой», то Диана не особенно ошибалась, говоря, что фаворитка обманывает короля.

Но Франциск I был слишком привязан к белокурой герцогине, чтобы пойти на разрыв, даже в припадке ревности. Это подтверждает следующая история. Однажды, когда король был на охоте, фаворитка поставила мадемуазель Рене де Колье в коридоре, у слухового окна и сказала: «Как только вы увидите, что его величество въезжает во двор, постучите в дверь моей комнаты». Мадемуазель, разумеется, задремала, и Франциск I, пройдя в комнату любовницы, нашёл её в объятиях молодого Кристиана де Нансе. Так что обвинения вдовы Великого сенешаля получили неожиданное подтверждение. Несколько мгновений герцогине Этампской казалось, что она пропала. Король понял, что скандал вынудит его прогнать неверную, и предпочёл сделать вид, что не узнал её.

Борьба между фаворитками приобрела такой ожесточённый характер, что весь двор разделился на два лагеря. Никто уже не вспоминал о войне с императором, торопясь примкнуть к сторонникам ретивой герцогини Этампской или надменной вдовы Великого сенешаля.

Узнав, что герцогиня Этампская поддерживает протестантов, Диана де Пуатье ещё больше укрепилась в своей католической вере. Не теряя времени, она вызвала к себе Великого Магистра Монморанси, чтобы убедить его в необходимости открыть королю глаза на опасность раскола, который может очень быстро разделить Францию и расшатать королевский трон.

Мысль о том, что личный поэт её соперницы ускользнул от костра инквизиции, отравляла Диане жизнь, и она решила взять реванш, распустив слух о том, что герцогиня д'Этамп обманывает короля с протестантами. Этот клеветнический слух быстро достиг ушей Франциска I, но не дал того эффекта, на который рассчитывала Диана де Пуатье. Напротив, король, желая уверить фаворитку в своём неизменном доверии, взял протестантов под свою защиту.

Озабоченный желанием убедить всех, что распускаемые Дианой де Пуатье слухи нисколько не влияют на его отношение к фаворитке, король всё заметнее подчёркивал своё расположение к ней и дошёл до того, что стал публично интересоваться её мнением о государственных делах. И вскоре она уже присутствовала на королевском Совете.

Пользующаяся абсолютным доверием преждевременно ослабевшего из-за неумеренного сластолюбия монарха, очаровательная герцогиня всерьёз поверила, что она любовница Франции.

Все вокруг боялись её и унижались перед ней. Маргарита Ангулемская писала по этому поводу: «Главное – постарайтесь убедить её в той любви, которую король Наваррский и я питаем к ней, и что, если бы можно было объяснить, как велика эта любовь, она бы согласилась, что никогда ещё ни одно человеческое существо не было так любимо другим».

Её вполне официально принимали верховные иерархи церкви, а на одном вечернем приёме её видели пьющей одновременно с кардиналом Феррарским и королём из кувшина с тремя носиками…

К ней обращались, когда надо было добиться самых высоких постов в армии, в магистратуре или в управлении финансами. Таван в своих «Мемуарах» написал, не скрывая раздражения: «При этом дворе женщины делают всё, что хотят, даже генералов и полководцев».

А пока дофина пыталась произвести на свет потомство, герцогиня д'Этамп и Диана Пуатье продолжали борьбу с помощью клеветы, разогревавшей умы и вызывавшей что ни день всё большее противостояние католиков и протестантов.

Эта опасная игра, затеянная двумя женщинами, «чья ненависть била через край», создавала в стране атмосферу гражданской войны, которая так напугала короля, что он впервые, не прислушавшись к сетованиям любовницы, предоставил 24 июня 1539 года парламенту право подписать постановление, по которому ересь объявляется вне закона.

Узнав об этой новости, герцогиня д'Этамп устроила ужасающую сцену, плакала, топала ногами и рвала зубами носовой платок; однако монарх остался непреклонным.

Протестанты, разумеется, не пожелали отречься от своей религии, и по стране запылали костры, к великой радости Дианы де Пуатье, которая лелеяла мечту увидеть на одном таком костре герцогиню Этампскую.

Но фаворитка была спокойна. Она знала, что, пока жив король, её никто не тронет, и продолжала интриги, стремясь женить принца Карла на одной из дочерей Карла Пятого.

После смерти Франциска I герцогиня Этампская, укрывшись в Лимурском замке, проводила дни в страшной тревоге. Она постоянно ждала ареста по приказу Дианы де Пуатье, публичного суда, жестокого обращения и заточения в тюрьму. Но она плохо знала вдову Великого сенешаля. Женщина в высшей степени осторожная, Диана не желала создавать опасный прецедент, жертвой которого она сама могла стать. Её снисходительность, смысл которой разгадали лишь немногие близкие ей люди, удивляла простой народ, надеявшийся, что после смерти короля фаворитка лишится всех владений и будет осуждена за ересь и сожжена на площади.

Диана де Пуатье торжествовала, видя свою соперницу поверженной, считала, что за неё отомстила судьба, и потому отказалась от мысли преследовать её ещё и за ересь. Вот почему, укрывшись за стенами Лимурского замка, госпожа д'Этамп имела возможность совершенно безбоязненно исповедовать избранную ею религию.

Но очень скоро из-за болтливости слуг стало известно, что король Генрих II завладел драгоценностями бывшей фаворитки с тем, чтобы подарить их Диане де Пуатье, и это немного обнадёжило простой люд, которому немало пришлось претерпеть от капризов прекрасной Анны.

Жан де Бросс, герцог Этампский, её муж, живший в Бретани, однажды утром появился в Лимуре, полный решимости настоять на своих супружеских правах, а также востребовать причитающиеся ему по должности деньги, которые в течение пятнадцати лет он не получал по вине экс-фаворитки.

Бедняжка удовлетворила его желание, а затем подписала бумагу, по которой передавала мужу принадлежавшие ей поместья Шеврез, Дурдан и Лимур. После этого он приказал ей одеться: «Вы скоро отправитесь в Бретань, где впредь будете жить».

Через несколько часов носилки, сопровождаемые вооружёнными всадниками, доставили герцогиню в мрачный замок Ардуинэ, где ей предстояло пробыть в заточении восемнадцать лет.

Елена Дмитриевна Дьяконова (1894–1982)

Более известна под именем Гала. Её называли музой сюрреалистов, она была музой Поля Элюара и Сальвадора Дали, других известных поэтов и художников. Умная и незаурядная женщина, Гала оставила заметный след в богатом на события XX веке.

* * *

Есть женщины, чей дар – очаровывать, соблазнять и покорять. К таким женщинам относится Гала. В её жизни были Арагон, Бретон, Макс Эрнст, Тзара. После трудного развода с Полем Элюаром она стала женой гения сюрреализма Сальвадора Дали. Рядом с этой женщиной мужчины обретали бессмертие.

Поначалу жизнь не сулила Елене Дьяконовой ничего хорошего. В детстве потеряла отца (он был скромным казанским чиновником), в семнадцать лет переехала в Москву и, поселившись с матерью у отчима-адвоката, заболела чахоткой. Лечиться её отправили на знаменитый швейцарский курорт Давос, и здесь она назвала себя Гала с ударением на втором слоге. Так звал её юный (на год моложе её) парижанин Эжен Грендель, тоже лёгочный больной.

Эжен писал стихи, которые с энтузиазмом читал своей новой подруге и которые ей чрезвычайно нравились. Нравились настолько, что она даже сочинила небольшое, в полтора десятка строк предисловие к его изданному на собственные средства крохотному сборничку, объявив на весь мир, что ей эта скромная книжица «представляется маленьким шедевром, необыкновенным проявлением души». На обложке книжицы стояла фамилия автора Грендель, но вскоре эта не слишком благозвучная фамилия сменилась другой, позаимствованной у покойной бабушки Элюар. Имя же одолжил у своего родного дяди – Поль…

Но общим у этих двоих молодых людей – француза и русской – оказалось не только пристрастие к эффектным псевдонимам, не только любовь к поэзии, но и нечто большее. Словом их отношения не были мимолётным курортным флиртом, как это случается обычно.

После выписки из санатория Гала уехала на родину, но связь их не прервалась. «Я очень часто и регулярно получаю письма из России», – говорил Поль отцу. Отец был категорически против столь раннего брака, да ещё с этой капризной, больной и небогатой девицей из холодной и загадочной России. «Я не понимаю, зачем сейчас обсуждать вопрос об этой русской девочке», – искренне удивлялся он в ответ на осторожный намёк сына, что не мешало бы пригласить его возлюбленную в Париж. «В настоящий момент, – заявил отец, – это невозможно».

И дело было не только в молодости Поля, в шаткости его материального положения, в отсутствии профессии (не стишками же зарабатывать себе на хлеб насущный), но прежде всего в том, что Европа была охвачена войной.

Письма Гала (их, правда, уцелело всего полтора десятка, остальные Элюар незадолго перед смертью уничтожил) не отличаются ни изощрённостью стиля, ни лирической тонкостью, ни хотя бы кокетством. «Мне не хватает тебя, как чего-то незаменимого». Нехитрое признание это варьировалось на разные лады, разве что время от времени Гала сдабривала его ласковыми, но тоже весьма незамысловатыми обращениями: «Мой дорогой возлюбленный, душенька моя, мой дорогой мальчик». И даже «мой ребёнок». Это материнское начало в отношениях к сильному полу, это пристрастие к мужчинам, которые моложе её – и подчас моложе намного, – сохранилось у неё до конца жизни.

Поля призвали в армию, но по состоянию здоровья он был способен разве что ухаживать в госпиталях за ранеными, чем с самоотверженностью и занимался.

Письма из России находили его и здесь. Гала подписывала их кратко и выразительно: «Твоя жена навсегда». Она с юных лет отличалась решительностью, и не только на бумаге. Поздней весной 1916 года Елена Дьяконова, которой не исполнилось ещё и двадцати двух, отправилась в вожделенный Париж.

К сожалению, отлучиться из госпиталя, чтобы встретить возлюбленную, Поль не мог, и тогда он поручает эту деликатную миссию матери: в отличие от отца, по-прежнему решительно настроенного против женитьбы, мать держала сторону сына. К тому же хитрая Гала заблаговременно отправила ей из России ласковое и в высшей степени уважительное послание, смиренно подписанное «русская девочка Гала».

И вот русская девочка оказалась на перроне по-военному мрачного вокзала. Отсюда мать Поля препроводила её в комнату сына. Прошло ещё некоторое время, и заждавшийся, сгорающий от нетерпения Поль получил недельный отпуск. Он показывал ей свой город, покупал ей духи (духи – её слабость), он вдохновенно рисовал планы их будущей семейной жизни. Вот только эта проклятая война… Ему хотелось приблизить её окончание, и он, вернувшись в свой госпиталь, рвался, охваченный патриотическим чувством, на фронт, на передовую, в самое пекло.

Гала была в панике. «Если ты меня любишь, ты сбережёшь свою жизнь, потому что без тебя я как пустой конверт… Если я потеряю тебя, то потеряю себя саму тоже, я уже не буду больше Гала – я буду бедной женщиной, каких существует многие тысячи».

В феврале 1917 года в церкви Святой Женевьевы, стены которой помнили Жанну д'Арк, состоялось венчание. Родители в качестве свадебного подарка преподнесли молодожёнам огромную, из морёного дуба кровать. Не без озорства описав её в одном из писем, Элюар заметил: «На ней мы будем жить и на ней умрём».

Увы! Жизнь показала, что он оказался неважным пророком.

Спустя год у них родилась дочь Сесиль. Они были счастливы, Поль становился всё более известным.

Но тут появился Дали. Он познакомился с Элюаром, который, по собственным его словам, показался ему «легендарным героем», а уж потом – с его женой.

«Лицо Гала Элюар было, на мой взгляд, очень интеллигентным, но выражало усталость и досаду». Это – из книги «Тайная жизнь Сальвадора Дали, рассказанная им самим», книги, переведённой на все основные языки мира, в том числе и на русский, и посвящённой Гала – «той, что вела меня вперёд».

Дали до конца жизни оставался трубадуром Гала, он восхвалял и боготворил её, он писал её портреты, объяснял её благотворным влиянием все свои триумфы («Я по-настоящему научился владеть кистью только благодаря страху прикоснуться к лицу Гала»). А вот она отнеслась к нему поначалу весьма сдержанно, о чём он откровенно говорит в «Тайной жизни»…

«Она призналась, что приняла меня за противного и невыносимого типа из-за моих лакированных волос, которые придавали мне вид профессионального танцора аргентинского танго… У себя в комнате я всегда ходил нагишом, но, если надо было отправиться в селение, я целый час приводил себя в порядок. Я носил безукоризненные белые брюки, фантастические сандалеты, шёлковые рубашки, колье из фальшивого жемчуга и браслет на запястье».

Итак, первое впечатление Гала было негативным, тем более что сама она предпочитала в одежде стиль строгий и даже аскетичный. Но она не была бы Гала, если б не разглядела в этом человеке с ужасными манерами и частым неуместным смехом гения. «Она распознала во мне наполовину сумасшедшего гения, способного на большую отвагу».

Не только распознала, но решила сделать всё возможное, чтобы гений этот реализовался. Не сразу, но решила, что явилось для него в некоторой степени неожиданностью. Однажды они отправились на прогулку в обожжённые солнцем горы, и тут, вспоминал впоследствии Дали, она сказала: «Малыш, мы больше не расстанемся».

Её законный супруг Поль Элюар стал к тому времени знаменитым и богатым («первым поэтом Франции», как называл его щедрый Дали), а тот, к кому ушла она, влачил полунищенское существование и никому практически не был известен. Её это не испугало. «Скоро вы будете таким, каким я хочу вас видеть», – объявила она ему, и он ей поверил. «Я слепо верил всему, что она предсказывала мне».

Но она не только предсказывала, она самоотверженно и самозабвенно помогала ему, и не одними советами, но и делом: пыталась заинтересовать разных влиятельных и – главное – богатых людей его проектами, один фантастичней другого, всеми мыслимыми способами норовила продать его картины, организовывала, не жалея сил, выставки. «Никогда не сдавались мы бытовой прозе, – писал Дали. – Мы выкручивались благодаря чудесам стратегической ловкости Гала. Мы никуда не ходили. Гала сама шила себя платья, а я работал в сто раз больше, чем любой посредственный художник». Его ещё удивляло, что находятся чудаки, которые покупают его картины. «Я гений, а гениям предназначено умирать с голоду».

А как же муж – теперь уже бывший муж, хотя формально они оставались в браке вплоть до 1932 года? Как же дочь? Обоими Гала не колеблясь пожертвовала ради своего гения. Дочь воспитывала бабушка (мать Поля), а сам он в отчаянии пытался вернуть себе жену. Он посвятил ей свою книгу «Любовь поэзия», на титуле которой написал: «Гала… всё, что я сказал, – только для тебя. Мой рот так и не смог расстаться с твоими глазами».

Сестра Марины Цветаевой, Анастасия – их обеих Гала хорошо знала в юности – писала о ней: «Вот и пытались художники (не только Дали) запечатлеть её в картинах, поэты (не только Элюар) – в стихах, мемуаристы – в воспоминаниях». «Казалось, писал один из них, что эта худая славянка с пламенными глазами одержима какой-то невероятной силой (силой зла?); было что-то колдовское в ней, в молодой и очаровательной колдунье».

Элюар, продолжавший любить её даже тогда, когда не осталось ни малейших надежд на её возвращение, сразу после их официального развода, буквально на другой день, написал ей: «Ты всегда моя жена, навечно. Утром, просыпаясь, вечером, засыпая, и каждую минуту повторяю твоё имя: Гала!»

С этим же именем на устах умер и Сальвадор Дали.