Текст книги "Иная терра"
Автор книги: Иар Эльтеррус
Соавторы: Влад Вегашин
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 59 страниц)
– Благодарю вас, господин прокурор. Я полагаю, этого более чем достаточно для признания моего подзащитного виновным. У вас ведь есть доказательства преступности группировки, доказательства совершенных группировкой преступных действий, список антигосударственных идей, внедряемых группировкой – особенно десятилетним детям, это важно! И, конечно же, вы уже подписали ордер на арест корпораций, созданных преступной группировкой из двадцати студентов, внедряющих свои антигосударственные идеи в неокрепшие умы воспитанников детских домов? Простите, ваша честь, я понимаю, что увлекся. Ваша честь! Я – студент. У меня бывает сессия, зачетная неделя, просто рефераты, доклады, курсовые. И мне не всегда удается сделать так, чтобы преподаватель остался доволен моей работой, зачастую мне приходится с нуля переделывать доклад, а это достаточно долгий, тяжелый, кропотливый, и зачастую весьма занудный труд.
– Протестую, – вяло сказал прокурор. – Это не относится к делу.
– Протест принят.
– Ваша честь, простите, я опять увлекся. Позвольте мне договорить, и вы убедитесь, что моя речь вполне относится к делу.
– Договаривайте.
– Так вот, когда я, уставший на зачетной неделе, несу реферат преподавателю по естествознанию, а он мне говорит, что все, конечно, хорошо, но вот это надо убрать, это переделать, здесь добавить, а лучше выкинуть его в урну и написать новый, потому что он, видите ли, у кого-то нечто похожее уже принял… Мне остается только выругаться, и пойти с друзьями пить… гм, сок. И жаловаться на преподавателя. А потом выясняется, что он так прокатил не только меня, и за бутылочкой… сока мы вместе придумываем и расписываем в красках план зверского убийства этого преподавателя тысячью различных способов, один страшнее другого, и рефератам там тоже отводится место. Мы даже придумываем, как заманить преподавателя туда, где никто не услышит его криков. Но почему-то нас после этого не судят за покушение на убийство группой лиц по предварительному сговору с отягчающими обстоятельствами! А моего клиента за планы «сделать мир немного лучше» почему-то судят. Господин прокурор, – Алик резко развернулся к обвинителю, крылья носа хищно трепетали, глаза торжествующе блестели. – Скажите, господин прокурор… а вы никогда не совершали такого преступления? Я имею ввиду, покушение на убийство с отягчающими, план которого вы мысленно составляли, и, быть может…
– Протестую! – оскорбленно возопил прокурор.
– Протест принят. Адвокат, вы переходите все разумные границы.
– Простите, ваша честь, просто я счел несправедливым, если моего друга будет судить за воображаемое преступление кто-то, кто сам подобное преступление совершал, но притом не был за него наказан, – гордо проговорил Гонорин, расправляя плечи.
– Защита или обвинение желают что-либо еще сообщить суду?
– Нет, ваша честь!
Прокурор печально помотал головой.
– Нет, ваша честь.
– Суд удаляется на предварительное совещание.
– Суд посовещался и принял решение: снять с обвиняемого обвинение в совершении преступлений против государственных устоев, статья три-четыре-четыре, пункт «би». Удовлетворить требование о проведении полной психологической экспертизы обвиняемого. Отказать в требовании о проверке свидетельницы Куприяновой на детекторе лжи до получения результатов экспертизы. Суд откладывается на время проведения психологической экспертизы, о времени и месте следующего заседания участникам будет сообщено.
Экспертиза была назначена на следующий же день. Разумеется, ее результаты показали полное отсутствие у Ветровского сексуального влечения к лицам своего пола, а также к лицам, не достигшим полового созревания. Доказательная база обвинения рушилась на глазах.
Дориан, узнав об этом, пришел в ярость. Откуда только взялся этот шустрый мальчишка, Гонорин? Кто-то из приятелей Ветровского? Но с юридического факультета был только один «аарн», Александр Годин. Он остался в группе, поддерживающей Ветровского, но никакого участия в суде не принимал – максимум, консультировал Гонорина.
Повелитель связался с Олегом. Выяснилось, что Гонорин – сокурсник Стаса, его близкий друг.
– Психолог, значит… что ж, хорошо. Ты можешь сделать следующее?
– Встать, суд идет!
Второе слушание не понравилось Стасу с самого начала. Как минимум, тем, что и прокурор, и судья были другими. Алик, разумеется, это тоже заметил. И не преминул поинтересоваться, отчего же нарушаются законы. Ответ судьи, мужчины лет сорока, обладателя блестящей лысины и равнодушного лица, вызвал у Ветровского горькую усмешку.
– Андрей Васюленко отстранен от должности за несоответствие. Елена Павлова вчера попала в автомобильную аварию, и в данный момент находится в больнице.
– Надо же, как некстати, – негромко, но отчетливо проговорил Алик. Стас вздрогнул – он понял то же самое, что и друг: Гонорин – следующий. И то, что он смог прийти хотя бы на это заседание – исключительно случайность и везение.
Но Алик явно не собирался сдаваться. Он тут же выдвинул протест: почему ему не сообщили об изменениях в составе судебного заседания? Протест был отклонен – «вы не являетесь членом коллегии адвокатов». Алик выдвинул новый протест – легитимность его защиты была подтверждена официально – но дальше дразнить быка красной тряпкой не стал.
Прокурор начал с обвинения в распространении запрещенной литературы и использования поддельных документов. Те два обвинения, которые невозможно было опровергнуть при всем желании, тем более, что противник догадался изменить формулировку: ведь Стас не подделывал свои документы, он их только использовал.
Алик вертелся ужом на сковородке, выискивая любые смягчающие обстоятельства – об оправдательном приговоре по этим двум обвинениям не приходилось и мечтать. Смягчающих нашлось немало, все они должны были быть учтены, но…
– Не меньше года только по этим пунктам, – тяжело вздохнул Гонорин, когда суд удалился на перерыв. – Но ничего, мы еще поборемся.
– Поборемся… – эхом отозвался Стас. Поборемся, как же. – Алик, у меня к тебе просьба одна… несложная, но пообещай, что ты ее выполнишь.
– Иди к черту, – мгновенно среагировал друг. – Даже не думай, я буду твоим адвокатом до конца.
– А если тебя покалечат или даже убьют? Как мне с этим жить?
– Извини, но на данный момент у меня больше возможностей потакать своему эгоизму, чем тебе – своему, – Алик хитро улыбнулся. – Мне будет хуже, если тебя все-таки посадят за педофилию, и ты перегрызешь себе вены, чем тебе, если мне переломают пару ребер.
Возразить было нечего. То есть, было чего, но вот смысла возражать – не было. Алик принял решение.
– Встать, суд идет!
«Как же мне это уже надоело…»
Прокурор взялся за педофилию. Поставил под сомнение достоверность результатов экспертизы – «обвиняемый изучает психологию, что могло помочь ему обойти тесты, также обвиняемый занимается боевыми искусствами, что могло позволить ему контролировать свое тело в достаточной степени, чтобы обмануть полиграф». В красках зачитал показания свидетельницы Анны Сухаревой, чье сердце «обливалось кровью при виде детишек, психику и судьбы которых искалечил этот зверь в человеческом облике». Оказалось, что Сухарева так переживала за бедных детишек, что даже попала в больницу с сердечным приступом, и потому не может присутствовать на заседании. Однако в материалах дела есть подробный протокол ее допроса, с которым защита, конечно же, может ознакомиться.
Чем дальше, тем больше мрачнел Стас. И тем спокойнее становился Алик. Карикатур он в этот раз не рисовал.
– Благодарю вас, ваша честь, я закончил, – поклонился прокурор.
– Может, потребуешь переноса заседания до выздоровления свидетельницы? – шепотом поинтересовался Ветровский.
– Не, это лишнее. Мы сейчас будем бить их вшивых тузов козырями, – так же шепотом отозвался Алик, и громко сказал: – Защита вызывает свидетеля Веронику Никольскую.
На свидетельское место вышла тоненькая, изможденная женщина в истрепанной, ветхой, хоть и чистой одежде, принесла присягу.
– Ваше имя и место работы.
– Вероника Ивановна Никольская, сотрудник клининговой компании «Кристалл».
– У вас есть дети?
– Да, сын Андрей, ему девять лет.
– Где он проживал в течение последних двух лет? Если таковых мест было несколько, то перечислите их все.
– Первые полгода от этого срока – со мной. Потом, когда финансовая ситуация стала совсем невыносимой и мы лишились жилья, мне пришлось временно отдать его в детский дом номер три. На прошлой неделе я забрала его оттуда.
– Скажите, почему вы отдали ребенка в детский дом? Неужели там ему могло быть лучше, чем с матерью?
Глаза женщины наполнились слезами.
– Там он, по крайней мере, имел крышу над головой и горячую еду три раза в день.
– В детском доме? – Алик весьма правдоподобно изобразил удивление.
– В этом – да. После того, как шефство над этим детдомом взяла студенческая благотворительная организация «Серебряный ветер».
– Почему же вы забрали ребенка? Ваше положение настолько улучшилось, что вы можете обеспечить ему «крышу над головой и горячую еду три раза в день»?
– Мое положение и правда улучшилось, но не настолько. Ребенка я забрала, потому что завуч отстранила «Серебряный ветер».
– А почему это случилось?
– Потому что ее руководитель обвиняется в преступлениях…
– Вам известно, что, согласно обвинению, ваш сын был среди тех детей, которые подверглись сексуальному насилию со стороны моего клиента?
– Да, я слышала эту ложь, – кивнула женщина.
– Протестую! – вскочил прокурор. – Оскорбление…
– Протест принят.
– Обвинение требует отстранения свидетеля.
– Протестую, это незаконно, – тут же возразил Алик. – Отстранение свидетеля после одного протеста со стороны обвинения возможно только…
Минут пять Стас наблюдал за пререканиями Гонорина с прокурором и судьей, и думал, что Алику надо бы перевестись на юридический. Или хотя бы получить второе образование. Если он за пару недель так сумел подготовиться…
Пререкание Алик выиграл.
– Продолжим. Впредь прошу вас выражаться корректнее.
– Да, конечно. Простите.
– Повторю вопрос: вам известно, что, согласно обвинению, ваш сын был среди тех детей, которые подверглись сексуальному насилию со стороны моего клиента?
– Да, известно.
– Вы говорили с сыном об этом?
– Да. Он утверждает, что ничего подобного не было. Он очень хорошо отзывается о Стасе, говорит, что его все любили, и он никогда никого не обижал. Я ходила с сыном к психологу и к детскому врачу – оба подтвердили, что ребенка никто не насиловал и не растлевал. Вот их заключения.
– Протестую, – прокурор скрипнул зубами. – Свидетельница…
– Свидетельница – мать. Согласно закону, мать ребенка, не достигшего четырнадцатилетнего возраста, имеет право замещать его в суде. Мы не имеем возможности пригласить детей, якобы подвергшихся насилию, в силу их возраста, но мать имеет право свидетельствовать за своего ребенка, – равнодушно оттарабанил Алик.
Стас мысленно аплодировал.
– Защита вызывает свидетеля Илону Самойлову.
Вышла та самая седовласая дама, что оба заседания сидела рядом с Женькой.
– Вы являетесь членом независимой палаты психологии и психиатрии, а также членом государственной ассоциации врачей, так?
– Да, я доктор психологических наук.
– Защита попросила вас провести независимое обследование детей – воспитанников детского дома номер три, в отношении которых, по заявлению обвинения, было совершено сексуальное насилие. Вы провели эту экспертизу?
– Да.
– Сообщите суду ее результаты.
Свидетельница разразилась длинной тирадой, из которой Стас понял от силы две трети, даром, что учился на психфаке. Судя по лицам судьи и прокурора, они поняли от силы одну шестую. В том числе – заключение.
– Таким образом, можно со стопроцентной уверенностью заявлять, что из обследованных детей лишь один подвергался каким-либо действиям сексуального характера… – она сделала паузу, Алик улыбнулся, глядя, как загорелись глаза прокурора. – Однако это произошло в раннем детстве, еще до попадания ребенка в детский дом. Кроме того, эти действия совершила женщина.
Все. Козырного туза никакая карта не бьет.
– Суд выслушал показания свидетелей и удаляется на предварительное совещание, – мрачно провозгласил судья, поднимаясь на ноги.
– Суд тщательно рассмотрел обстоятельства дела, и принял решение: снять с обвиняемого обвинение в растлении лиц, не достигших полового созревания, и совершении насильственных действий сексуального характера по отношению к лицам, не достигшим полового созревания. Суд продолжит рассмотрение прочих обвинений через три дня.
Бесы просят служить, но я не служу никому.
Даже тебе, даже себе, даже тому, чья власть.
И если Он еще жив, то я не служу и Ему.
Я украл ровно столько огня чтобы больше его не красть.
Ночь обволакивала, окутывала уютным покрывалом, встречный ветер яростно трепал волосы. Коста мчался так быстро, как только мог, плечи уже болели от сумасшедшей гонки, крылья ломило, но он радовался этой боли: она помогала заглушить боль душевную, что была куда невыносимее.
Крылатый с зимы, с того самого дня, когда поймал падающую с крыши девушку, твердил себе: это не будет длиться вечно, даже просто долго не будет. Сказки кончаются, и кончаются быстро, а сказки для таких как он, воплотившиеся в жизни, имеют привычку заканчиваться еще и страшно. Ему еще повезло – во-первых, у него была эта сказка, а во-вторых, страшно она закончится только для него. Катя не пострадает. Интересно, захочет ли она, чтобы он рассказал свою историю до конца, после того, как просмотрит фотографии, или потребует, чтобы он немедленно выпустил ее из своего логова, и больше никогда, никогда не появлялся в ее жизни? Возможно, и захочет…
Он распластал крылья, ловя потоки воздуха, закрыл глаза. Как же давно это было…
– Вас зовут Константин, я верно произношу? – невысокий сухощавый японец, уже немолодой, но все еще крепкий и здоровый, смотрел на него со странной смесью эмоций в глазах. Здесь были и презрение, и брезгливость, и удовлетворенность, и интерес, и даже в какой-то степени немножко уважения. А может, уважение он придумал себе сам.
– Да.
– Бизнесмен, бандит, садист, убийца. Как вы собираетесь с таким жить?
– Я хочу искупить.
– Как? Вы можете вернуть кого-то из тех, кого вы убили, к жизни?
– Нет. Но я… – это было почти что озарение. – Я мог бы защищать людей от таких, как я.
– Хорошее звучание, – скривился японец. Его русский был небезупречен, но все же весьма на уровне – явно прожил в России не один год. – Волк, оберегающий овец от других волков.
– Он будет им лучшим охранником, чем пес.
– Быть может, быть может. Мы можем попробовать. Но на что вы готовы для – нет, не искупления, а для того, чтобы мочь начать искупление?
– На все, – не раздумывая, ответил вчерашний бизнесмен.
– Боль. Унижение. Насилие. Страшные нагрузки. Еще боль. Отказ от личного. Отказ от самого себя. Запреты – никто не должен видеть, нельзя прикоснуться к женщине, нельзя ничего, кроме исполнения долга. Готовы?
– Да, – он не колебался. Теперь, когда от его мира не осталось ничего, даже пепла, он был готов на все.
– Хорошо. Когда вас… подготовят, вы можете убедиться, что мы не злоумышленники и мошенники. Тогда вы переведете на нас все свои средства. Даже ангелам вроде той, что вас привезла, нужно питаться – она все-таки не полностью ангел.
В тот же день его отвезли на скрытую в Пиренеях базу.
Так начался ад. Сколько раз он, отказавшийся уже от прежнего имени, но не обретший нового, проклинал свое согласие! Сколько раз жалел, что не застрелился, пока была возможность! Теперь было поздно: он дал согласие, и больше не имел ничего – даже его собственные тело, разум, воля теперь принадлежали Закону, хранящему мир.
Его тело переделывали лучшие хирурги и ученые. Заменяли органы, суставы, даже кости. Срастили верхние ребра в почти непробиваемый панцирь. Усилили мускулатуру в несколько раз. Изменили расположение мышц на спине и груди. Изменили сами кости, снизив вес взрослого мужчины среднего телосложения и роста до пятидесяти килограмм. В мышцы день за днем вводили какие-то специальные составы, вызывавшие дикую, непереносимую боль. А под конец прирастили крылья. Огромные, мощные, легко поднимающие человека в воздух. Когда руководитель проекта в последний раз проверил все медицинские показатели на новейшем томографе, устало выдохнул и поставил на толстенной папке печать «завершено», новоиспеченный крылатый вздохнул с облегчением. Как оказалось, зря.
Теперь начались тренировки. Он должен был научиться владеть тем, что получил. Трансформировать крылья, костную ткань, и даже часть мускулатуры. Запускать регенерацию и управлять ею – этому учили, калеча. И лишь в последнюю очередь его учили летать, учили убивать – быстро или медленно, на лету, стоя на земле, лежа или сидя, и даже находясь в другой комнате.
Так прошли три года. Три долгих года он был подопытным кроликом – японец с самого начала не скрывал, что программа экспериментальная, что-то может и не получиться, и сохранность жизни, не говоря уже о здоровье, никто не гарантирует. Прошло три года – и наступил последний день трансформации бывшего бизнесмена Константина Чайкина, садиста и убийцы, в другого убийцу – крылатого и идейного. Сперва его отправили на чрезвычайно болезненную процедуру изменения структуры эпидермиса, а после, обнаженного, дрожащего, истекающего кровью из глубоких ран – местами кожа не выдержала его рывков и лопнула – привели в большой полутемный зал.
– Подойди и встань на колени, – велел японец.
Он беспрекословно подчинился. Холодный и шершавый камень причинял сильную боль мучительно восприимчивой после трансформации коже.
– Сегодня Закон принимает тебя своим слугой. Тебе дается шанс искупить совершенное тобой зло. С этого мига ты навечно принадлежишь Закону. Ты не имеешь право допускать, чтобы кто-нибудь видел тебя таким, ты не имеешь права разговаривать с кем-либо, кроме собратьев во служении Закону, о том, что с тобой происходило и о том, что с тобой сделали. Ты навеки останешься таким. И ты никогда не коснешься женщины с иной целью, кроме как для выполнения своего долга перед Законом и миром. Если ты нарушишь последнее условие – ты умрешь в тот же миг, от тебя не останется даже праха, а душа твоя никогда не будет прощена. И да будет так во веки веков, и останется неизменным, даже если мир развеется пеплом.
Зал наполнила ледяная тьма. Абсолютная чернота, в которой не знаешь даже, открыты твои глаза, или закрыты. Холод проник внутрь крылатого, в самую душу, вывернул его наизнанку, разглядел – пристально, как ученый-микробиолог разглядывает в сверхмощный микроскоп какую-то новую бактерию и пытается определиться, будет ли от нее толк.
Я принимаю тебя, Коста.
В следующий миг все исчезло. Тело на мгновение пронзила столь сильная боль, что крылатый вскрикнул, не в силах ее выдержать.
– Меня зовут Кейтаро, – проговорил японец. Теперь он смотрел на него почти как на равного. Почти.
Коста с усилием вырвался из воспоминания. Как давно это было… и в то же время – как недавно. А ведь он долго, очень долго верил в искренность Кейтаро, в нужность и полезность таких, как он сам и Теодор, в величие и правоту Закона… Честно сказать, окончательно крылатый перестал в это верить лишь после первой встречи с Эриком.
Когда Коста вернулся, уже начинало светать. Он осторожно приземлился на подоконник, несколько секунд помедлил, прежде чем взглянуть на сидевшую к нему в пол-оборота Катю. Но тянуть долго не представлялось возможным – он поднял взгляд.
По щекам девушки, не останавливаясь, текли слезы. Прозрачные, и, наверное, уже даже совсем не соленые. Крылатый перевел взгляд на экран.
«Системное сообщение: безвозвратное удаление файлов (555 шт.) завершено».
– Коста.
Она обернулась, посмотрела ему в глаза. Губы шевельнулись, и он без труда прочел:
Я. Тебя. Люблю.
– Я…
– Не говори ничего. Не надо. Просто пойми: прошлое должно оставаться в прошлом. Не забывай, такое нельзя забывать – но не превращай прошлое в настоящее. Я буду с тобой, пока я жива, и никакие силы не смогут меня переубедить. Потому что…
Я. Тебя. Люблю.
А черти, знай, мутят воду в омуте…
Так, стало быть, ангелы – где-то здесь!
– Ну что с тобой делать прикажешь? – тяжело вздохнул Алик. Пересел со стула на стол, опустил подбородок на сцепленные руки и сверху вниз посмотрел на Стаса. Ветровский отвел взгляд.
– Оставить самому расхлебывать последствия собственных же решений? – неуверенно предположил он.
– Иди в задницу, – немедленно отреагировал Гонорин. – Впрочем, ты и так уже там. По самые ушки, блин.
– Мне же проще – идти никуда не надо, – он безразлично пожал плечами.
– Стас, возьми себя в руки! – Алик спрыгнул со стола, плюхнулся на стул. Через несколько минут он вновь проделает этот короткий путь, а потом обратно, и снова, и снова… за последние два часа доморощенный адвокат менял свое местоположение уже раз двадцать, если не больше. – Итак, что мы имеем на данный момент? Самые тяжелые обвинения мы отмели, никаких больше преступлений против государства и никакой, тьфу-тьфу-тьфу, педофилии. Осталась – сущая ерунда! Подделка документов – да фигня, ты не знал, ты не мог, ты не представлял, ты бедный-несчастный, да куда тебе идти было, налоги ты платил, государству тебе предъявить нечего. Выкрутимся как-нибудь, устроим приговор в виде штрафа, отправишься на месяц на отработку, за это время мы как-нибудь денег еще наскребем и доплатим оставшееся от штрафа. Это все фигня. Про запрещенную литературу я вообще не говорю, это не экстремизм и не терроризм, максимум, на что она может сгодиться прокурору – увеличить срок на пару месяцев, если удастся добиться приговора в виде заключения на срок от полугода. Все упирается в это гребаное сетевое покушение, которого ты не совершал. И ты знаешь, кто его совершил, но почему-то не желаешь признаваться! Какого черта, Стас? Или это какая-то твоя великая любовь, которую ты от всех прятал, и ты ее покрываешь?
Ветровский вытаращил глаза. Несколько секунд смотрел на Алика – а потом расхохотался, громко, почти истерично. Надо же, только недавно отбился от подозрений в нетрадиционной ориентации, а тут Алик так… пальцем в яблочко. Попал ровно в середку, да только не в ту.
– Ну что ты ржешь? – обиделся Гонорин. – Я, между прочим, серьезно.
– Ага… я тоже, честно, – сквозь выступившие от смеха слезы пробормотал Стас.
– Да ты что? И кто же она, эта твоя… – он осекся, внимательно взглянул на друга. – Нет, нет, нет. Только не говори мне, что…
– Я и не собираюсь тебе ничего говорить!
– Значит, не любовь – ты же у нас стопроцентный гетеро, согласно экспертизе, которой я склонен доверять, – негромко проговорил Алик. – Тогда скажи, почему ты покрываешь Канорова?
Стас мгновенно посерьезнел.
– Кого я покрываю и почему – это мое личное дело, Алик. И не надо в это лезть.
– Нет уж, друг, – Алик чуть наклонил голову, его взгляд стал жестким. – Если хочешь знать, мое личное дело – добиться того, чтобы тебя не сгноили в тюрьме. Твоя совесть – это действительно, твое личное дело. Что ж, раз ты не хочешь мне помогать – я разберусь сам. Найду и Канорова, и доказательства его вины. А ты, если хочешь, можешь потом хоть из Ордена меня выгонять. Но раз я взялся тебя защищать – значит, я буду тебя защищать.
Он встал, посмотрел на друга – и быстро вышел. Стас хотел его остановить, но то ли не успел, то ли не очень-то хотел на самом деле. В конце концов, Алик имеет право делать так, как считает нужным, равно как и сам Стас имеет право поступать так, как считает нужным он. Стас ничего не сказал, никого не выдал. То, что Гонорин догадался, – не вина Стаса.
Выйдя из здания следственного изолятора, Алик несколько минут стоял у дверей, обдумывая дальнейшие действия. Пока что все складывалось идеально – Саша Годин нашел где-то эксперта-психолога, Илону Самойлову, а Женька сумел уговорить Веронику Никольскую подтвердить в суде, что ее сын не подвергался никакому насилию со стороны обвиняемого. Алик выругался: вот уже думать начал юридическими формулировками. Интересно, как вообще юристы живут вне работы? «Дорогая, я подаю прошение об обеде»?
Гонорин вытащил из кармана пластиковую банку с соком, с сомнением ее разглядел, открыл. Сок оказался теплый и липкий, но очень уж хотелось пить.
В общем, самые страшные и опасные обвинения удалось снять без особых проблем. Если бы еще отделаться от покушения… Нет, определенно надо найти Канорова. Найти и либо заставить признаться, либо самому собрать доказательства. Н-да, пожалуй, второе будет попроще. Ну, попытка не пытка…
Алик быстро набрал номер Леши. Как и всегда – длинные гудки. Сбросил, набрал заново – все то же самое.
– Нет, ну какая же ты все-таки сволочь! – пробормотал он, быстро набирая текст письма.
«Привет. Ты не ответил на мое предыдущее письмо – остается только надеяться, что оно до тебя не дошло, а прочитано было кем-то другим. Ну да ладно, пишу тебе по другому поводу. Ты в курсе, что Стас в КПЗ, он под судом. Его обвиняют, помимо прочего, в сетевом покушении на какого-то бизнесмена. Я знаю, что на самом деле это сделал ты. Нет, Стас тебя не выдал, я выяснил это самостоятельно. Если в тебе есть хоть капля порядочности, признай свою вину – тогда, возможно, мне даже удастся сделать так, чтобы Стаса выпустили. В противном случае… ты понимаешь. Очень жду ответа. Алик»
Уведомление о доставке, уведомление о прочтении – отправить.
Доставлено абоненту.
Спустя десять минут – прочитано абонентом.
«Леша, ты прочел мое письмо двадцать минут назад. Ответь хоть что-нибудь. Дай мне уже определиться в отношении тебя, черти тебя дери!»
Отправлено, доставлено, прочитано.
Алик допил сок, метко зашвырнул банку в «саможорку», посмотрел на часы. Снова закурил.
«Прошел час, Леша. Либо ты сейчас мне ответишь, либо пеняй на себя – я найду доказательства твоей вины».
Он поднялся со скамейки, где провел последний час, и направился к набережной. Неспешно пересек мост, глядя на необычно яркие при светлом еще сумеречном небе, но мысли его были далеки от небесных красот. Как доказать вину Канорова? Какой вообще информацией он владеет о Леше? Гм… Каноров гей. Уже неприятно, но личное дело, в конце концов. Каноров был любовником Бекасова. А это тут при чем? Бекасов покончил с собой в конце прошлого учебного года, около года назад. Очень странное самоубийство, у которого, казалось, не было причины. А самоубийство без причины очень часто бывает убийством – ну, или доведением до самоубийства. Кто мог довести Бекасова? Первый вариант – Каноров, решивший избавиться от надоевшего любовника. Первый – и последний. Что нам это дает? Да ничего. Даже если Леша и правда прибил Бекасова, это, во-первых, уже не докажешь, а во-вторых – все равно к делу отношения не имеет. Кстати, о деле… пострадавшим от сетевого покушения является некий бизнесмен по имени Дориан Иванович Вертаск. Н-да, ну и имечко… Какая связь может быть между прикончившим любовника Каноровым и бизнесменом, сыном человека с простым именем, решившего за это имя отыграться на ребенке? Да никакой. Если только…
Стоп. Не оттуда идем. Леша пытался что-то явно нехорошее сделать этому Ивановичу. Вопрос: зачем? Или – за что? А если предположить, что на самом деле у него с Бекасовым было все, что называется, хорошо? И покушение на Вертаска – это месть? Ладно, примем версию за рабочую. Что из этого следует? Только то, что надо еще раз внимательно прочитать все материалы по делу, особенно тщательно изучив все, что есть на этого Вертаска. В конце концов, в данный момент Алик выступает как государственное лицо, осуществляя защиту физического лица в суде… тьфу ты, пропасть, опять! Короче, он имеет право запрашивать различные материалы, простому смертному недоступные, и в том числе – полное досье на фигурантов по делу. Даже пострадавших. Имеет право – и им воспользуется. Прямо сейчас.
– Алло, здравствуйте, соедините, пожалуйста, с секретариатом. Девушка, добрый вечер. Вы простите, что так поздно, но есть одна проблема… Да, я понимаю, но дело в том, что я – адвокат, у меня очень скоро слушание, но не хватает некоторых документов. Девушка, я уверен, что именно вы точно можете мне помочь! Никто не может, только вы! Ой, простите… а как же вас тогда называть? Ну что вы такое говорите, я вовсе не издеваюсь! Просто у вас голос такой молодой, красивый, и я уверен, что не только голос. Это не комплимент, это правда! Ну и что, что не вижу – девушка с таким голосом просто не может быть некрасивой! В любом случае, простите меня, пожалуйста, если я вас обидел ненароком! Но мне и правда безумно нужна ваша помощь. Меня зовут Алик Гонорин, сейчас я занимаюсь делом номер четырнадцать дробь двадцать восемь дробь сто тридцать пять, по этому году. Мне срочно необходима информация об одном из фигурантов, пострадавшем. Дориан Иванович Вертаск. Да, вы правы – его папаша был изрядным шутником. Так вот, мне нужно максимально полное досье на него. Адрес моей почты должен быть в деле, отправьте на него, пожалуйста! Спасибо вам большое! Простите за нескромность, но как вас зовут? Мне бы хотелось…
Сильный удар в плечо не дал ему договорить. Алик не успел даже охнуть, как кто-то – он не разглядел ни лица, ни одежды – вырвал из пальцев мобил, еще раз толкнул Гонорина, сбивая с ног, и бросился бежать.
Молодой человек взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие, но уже понимая – не удержится на ногах. Высокий бордюр, отделяющий пешеходную часть от проезжей, предательски ударил под колени, и Алик полетел под колеса грузовика.
– Что, Алик на меня совсем обиделся? – вместо приветствия сказал Стас, глядя на Женьку. Раньше друзья всегда приходили на свидания вдвоем, а сегодня Алфеев явился один.
– Алик в реанимации, – тихо произнес Женя, глядя куда-то в сторону. – Он в коме, врачи борются, но никаких гарантий не дают…
Стас замер, не желая верить услышанному, но поздно – поверил еще до того, как Алфеев заговорил, еще до того, как поссорился с Аликом, поверил тогда, когда сообщили об отводе прокурора и автокатастрофе, в которую попала судья. Его враг не собирался больше давать молодому человеку шанс выбраться и средства для достижения своей цели не выбирал.
– Как это случилось? – тихо спросил он, когда пауза и ожидание Женьки стали совсем невыносимыми.
– Ограбление. Он шел по набережной, разговаривал по мобилу. К нему подбежал какой-то парень, выхватил мобил, толкнул и бросился бежать. Алик не удержал равновесия и упал на проезжую часть, прямо под грузовик. Под колеса не попал, как ни странно, но его очень сильно ударило, он сломал позвоночник… в общем, врачи «опасаются делать положительные прогнозы», но и не говорят, что все совсем плохо. Черт его знает, что это значит в переводе на человеческий язык…
