Текст книги "Иная терра"

Автор книги: Иар Эльтеррус

Соавторы: Влад Вегашин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 59 страниц)

Определитесь с адресом – покупайте вещи. Ни в коем случае не новые – руководство детдома перепродаст. И сразу уточняю – нет, вам не повезет нарваться на приют, в котором приличное руководство. Все по той же причине: такому приюту вы помогать не станете. Там хоть как-то, но справляются сами. Я понимаю, что им тоже нужна помощь, и искренне восхищаюсь теми, кто не ворует, имея власть и возможность – в наше время это, увы, такая редкость, что приходится восхищаться, хотя по идее – оно должно быть в норме вещей. Так вот, вещи покупайте – в хорошем состоянии, но не новые. Технику, к примеру, можно брать: во-первых, несколько устаревшую, во-вторых – с не очень значительными внешними дефектами. Дальше: обязательно проверьте столовую. Там смотрите по обстоятельствам. Если все очень плохо – пусть кто-нибудь пойдет работать туда поваром вместо имеющегося. Неофициально, конечно, и бесплатно. Вряд ли в этом руководство откажет.

Не стесняйтесь казаться идиотами, но идиотами внимательными. Пусть местные Анны Ивановны не считают вас опасными. Надо будет дать взятку – дайте. В случае чего мы поможем финансово, но сразу скажу – много дать не сможем, у нашего отделения сейчас третий детдом на очереди на ремонт. Но если что совсем критичное – пиши, я что-нибудь придумаю.

Дальше. Ремонт. Ну, тут сам понимаешь – все, что можно, надо делать своими руками. Но на те же энергокабели, если среди вас нет специалиста по ним, лучше позвать профессионала. В общем, экономьте, но не перестарайтесь.

Если будет возможность, постарайтесь проводить с детьми занятия, общайтесь с ними. Им не хватает любви и простой человеческой заботы. Все, подробнее напишу потом – извини, мне нужно бежать! Есть вопросы – спрашивай. А пока что – ищите детдом. Неба, Ветра, Звезд и Крыльев! Стас»

***

25.11.2072 «Привет, Шурик!

Рад твоему письму, рад, что в Архангельске тоже идет работа. Поздравляю с удачным концертом! Провести первый же вечер так удачно – огромное везение, но я понимаю, что в большей степени это результат проведенной тобой и твоей группой работы.

Что касается второй части твоего письма. К сожалению, это закономерно: когда группа людей трудится, не покладая рук, над одним сложным проектом, потом реализует его, но сил и возможности повторить нечто подобное в ближайшем времени нет, зачастую случается упадок интереса. Но справиться с этим довольно просто: совместный досуг. Сделай так, чтобы максимум свободного времени члены группы проводили вместе. В идеале – еще и с пользой: я, к примеру, свое отделение почти полным составом загнал на тренировки. И общую форму поддерживаем-улучшаем, и навыки самообороны приобретаем. Подумай над этим. Я не предлагаю конкретно тренировки – смотри сам по своим ребятам, что лучше сделать.

Главное – чтобы были вместе и чтобы всем было интересно. И, конечно же, времяпровождение должно быть завязано на личные взаимоотношения – пойти играть всей компанией виртуал-центр, к примеру, можно, но играть только командой. Не допускай соперничества внутри команды – кроме здорового, естественно. В общем, сплачивай команду. Будут вопросы – пиши, я проверяю почту каждый день. Стас. P.S. Кстати, перед Новым годом имеет смысл провести еще один вечер. Неба, Ветра, Звезд и Крыльев! Стас»

***

16.12.2072 «Антон, доброго времени суток!

Ты уверен, что стоит проводить праздник в таких масштабах? Сейчас важнее закончить ремонт. Нет, праздник, разумеется, обязательно надо провести, но скромнее. Сделай упор не на роскошество стола – и, кстати, не забывай, как питались эти дети до вашего появления, не стоит перекармливать жирным, сладким и прочим вредным. Организуйте с ребятами что-то вроде того же вечера, только с новогодними мотивами и ориентированное на детей. Радости, поверь, будет больше. Жду ответного письма. Неба, Ветра, Звезд и Крыльев! Стас»

***

28.12.2072 «Виктор, приветствую! Рад присоединению Нижнего Новгорода.

В присоединенных файлах – общая информация. Пожалуйста, прочитай, обдумай и напиши мне, что ты по этому поводу думаешь и чем готов заниматься. Ну и о своей команде расскажи! С наступающим Новым Годом! Неба, Ветра… Стас»

***

«Шурик, привет!..» «Антон, держитесь там. Я завтра переведу деньги…» «Виктор, вы молодцы!..»

«Шурик, ты не прав. Уход троих еще ничего не значит, даже если это была половина твоей группы. Давай так: я приеду на выходных – только на один день, но приеду – и мы поговорим…» «Антон, здравствуй! Поздравляю с успехом! Но не стоит торопиться…»

Иногда Стасу казалось, что большая часть Ордена – это его электронная почта. «Инициативная творческая группа» набирала популярность, со страшной скоростью распространяясь по всей территории России. Ежедневно Стасу приходили десятки, сотни писем – ему писали координаторы отделений, члены этих самых отделений, просто заинтересованные и не очень люди. Давно уже речь не шла о книге и идеологии Ордена. Люди называли себя – «аарн», даже примерно не представляя себе, о чем идет речь. Но Стасу верили, верили фанатично. Любое его слово воспринималось, как закон, каждое высказывание становилось аксиомой. И Стаса это пугало.

Но была и хорошая сторона. Ведь по большому счету, не так уж важно, работали с детскими домами и школами, больницами и богадельнями, приютами, отдельными многодетными семьями и одинокими стариками Крылатые Аарн или же просто добрые люди, готовые тратить свое время, силы, деньги на помощь тем, кто в этой помощи нуждался, и не получать взамен ничего, кроме чудовищной усталости, истрепанных нервов и настоящего душевного удовлетворения от доставленного обездоленным счастья. Главное, что они делали. Даже если не мечтали о Крыльях и Небе. Они – делали.

И это в любом случае было правильно.

Вот только ощущение ошибки с каждым днем становилось сильнее, несмотря на то, что жизнь стремительно летела вперед, хорошея с каждым днем. Стас прекрасно сдал зимнюю сессию, удивив половину преподавателей и г-на ректора, уже собиравшегося готовить отчисление злостного прогульщика. Питерская – она же основная – часть Ордена за прошедшие год с лишним успела стать семьей – сказалось то, что почти все свободное время ребята проводили вместе, отдыхая ли, работая ли, учась ли. По России функционировало еще четыре отделения – в Москве, Нижнем Новгороде, Архангельске и Калуге, еще в нескольких городах собирались группы.

Алексей полностью оправился от пережитого, и ему уже не снились кошмары. И он, пожалуй, был единственным, кроме Стаса, кто тоже ощущал, что что-то не так. Правда, у Лешки эти ощущения приняли другой вид – ему периодически казалось, что на него смотрит кто-то, смотрит недобро и многообещающе.

В остальном же все было хорошо. Хорошо настолько, что Стас иногда просыпался ночью в холодном поту, всей кожей ощущая нависшую беду.

Однако время шло, а жизнь летела и хорошела. И постепенно Ветровский перестал обращать внимание на это гнетущее чувство близящегося краха.

А зря.

Третья частьIII. I

Это не значит почти ничего,

Кроме того, что, возможно, я буду жить.

Его разбудила музыка.

Нет, не так.

Коста спал и слышал музыку. Странную, непривычную… или просто очень давно забытую. И правда, когда он в последний раз слушал музыку? Еще до трансформации, это точно, но насколько до? Несколько дней, месяцев или лет? Или он перестал слушать тогда, когда отказался от человеческого пути, выбрав путь зверя – в наихудшем смысле этого слова? Нет, конечно же, бизнесмен Константин не отказывал себе и в эстетических удовольствиях, но никогда не слушал песен со словами, которые понимал. Итальянские оперы – пожалуйста. А вот русский рок, металл, бардов и менестрелей – никогда. Его мутило от первых же звуков, а строчки, если он случайно вслушивался в них, вызывали головную боль. Слишком резким был контраст между тем, о чем пела такая музыка, и тем, что представлял собой он сам.

После трансформации уже не Константин – Коста, сам лишил себя музыки. Как и любого, абсолютно любого времяпрепровождения, не несущего непосредственной практической пользы его делу, его служению, его искуплению. Он знал, что после катастрофы почти исчезли рок-группы, музыканты-металлисты, менестрели, барды, исполнители простой, незамысловатой, но наполненной глубочайшим смыслом авторской песни. Знал – но и только. Сам же забыл все то, что когда-то вызывало боль и омерзение – он только после понял, что омерзение было направлено на самого себя, оттого и больно было нестерпимо.

А сейчас Косте снилась музыка, гитары и голос, сильный и гордый. Сначала – тихий перезвон струн, спокойная мелодия, задевающая что-то более глубокое, чем можно предположить, и негромкий голос.

 
Где предел, за которым все можно понять и прозреть?
Жизнь бросала тебя и слепая не трогала смерть…
Так захочется встать в перекрестье лучей, в круге света,
Чтобы ввысь подняла, закружила небес глубина…
 

А потом – резкий, но гармоничный переход: жесткие гитарные риффы, четкий ритм баса – и снова голос, голос, и слова!

 
Снова Будет Плыть за рассветом рассвет…
Сколько еще Будет Жить в тебе мир, которого нет?
Но молчанье в ответ…лишь молчанье в ответ.
 

Больше всего Коста не хотел просыпаться. Музыка рвала душу, боль выжигала изнутри, хотелось упасть на колени, сжаться в комочек и кричать, кричать от невыносимой муки осознания утраченного, выброшенного, ставшего ненужным, но не переставшего при этом быть жизненно необходимым. Но эту боль требовалось выдержать, пережить и вновь подняться – уже свободным. Помнящим.

Крылатый открыл глаза.

Музыка не стала тише – наоборот, во сне, перешедшем в явь, она казалась громче и отчетливее. Коста повернул голову в сторону источника звука – и отчего-то совершенно не удивился, увидев знакомую фигуру в белом плаще и непроницаемо-черных очках.

Наверное, нужно было поздороваться, но – прерывать песню?

 
Гонит ветер осенний листвы умирающей медь,
Замолчала душа и не хочет ни плакать, ни петь…
О бетонные стены домов разбивается твой крик.
От желанья уйти до желанья остаться – лишь миг…
 

Эрик сидел на подоконнике, рамы были широко распахнуты. Невидимый, но ощущаемый взгляд Палача устремлен в золотые и необычно-темные, багрянистые всполохи рассвета. Коста остро чувствовал присутствие живого человека в его обиталище, где многие годы не было никого, кроме хозяина. Эрик находился здесь, полностью физический и реальный – и в то же время находился где-то невероятно далеко отсюда, там, куда самому Косте никогда не будет дороги.

На мгновение подумалось, что Палачу, быть может, тоже заказан путь в это неведомое, прекрасное далеко, и оказаться там он может только так, замерев недвижно на подоконнике и глядя в живой рассвет чужой и равнодушной Терры.

Поймав себя на столь странной и даже в чем-то еретической мысли, крылатый немедленно ее отогнал. Палач – это Палач. Его логику смертному, пусть даже и такому, как Коста – не понять. Его мысли и замыслы – терра инкогнита для тех, кто не приблизился к подобному уровню. Его мечты… нет, об этом не хотелось даже думать. Коста не мог предположить, о чем может мечтать существо такой силы, обладающее колоссальным опытом и прожившее не подлежащее осознанию число тысяч лет.

Крылатый не мог понять только одного: плеера. Зачем Эрику плеер, почему он слушает терранскую музыку, когда может слышать мелодию Гармонии Сфер?

Конечно, он никогда не решился бы спросить. А если бы решился – ответ его очень сильно удивил бы. В том случае, если бы Палач ответил.

Песня закончилась, смолкла мелодия. Крылатый почувствовал непреодолимое желание попросить оставить ему копии песен, но плеер Эрика был с той, другой Терры, где еще не забыли, как петь, и еще не научились использовать микрочипы в качестве карт памяти для плееров.

– Здравствуй, Коста, – произнес Палач, не оборачиваясь. Коснулся панели плеера, выключая его.

Крылатый на мгновение растерялся, не зная, что ответить. Потом поднялся, подошел к окну.

– Ты все еще не передумал, – Эрик не спрашивал, он утверждал. – Это хорошо. Я не хотел бы разочаровываться в тебе.

– Я тоже, – голос со сна был хриплым, Коста сам удивился его звучанию.

– Знаю. Иначе я не пришел бы.

Несколько минут прошло в молчании. Эрик смотрел в гаснущий восток, где необычайное нежно-багряное зарево сменялось по-зимнему ослепительным голубым небом, по которому медленно поднимался ярко-золотой солнечный диск. Коста смотрел на Эрика, и белизна волос казалась ему не менее слепящей, чем солнце.

Светило поднялось над горизонтом, и молчание, до того казавшееся легким и свободным, стало сгущаться, липкой пленкой оседая на губах. Крылатый не смог выдерживать его долго.

– Закон все еще нужен этому миру? – негромко спросил он.

Палач помедлил, кивнул. И добавил:

– Но «закон» – это далеко не единственная ваша проблема. Я рассчитываю на то, что ты это понимаешь.

– Братство? – уточнил Коста.

– И братство – тоже. Я не дам ответов, ты должен найти их сам. Они перед тобой, осталось только открыть глаза и увидеть.

От странных речей и неожиданной безапелляционности Эрика Косте почему-то стало не по себе. Но уточнять он не решился.

– Теперь ты свободен от наблюдения этого «закона» и его подручных, – продолжил тем временем визави, и крылатый вздрогнул, не в силах сразу осознать услышанное. С губ сорвалось только донельзя нелепое:

– Что, уже? Но как?

Эрик обернулся, взгляд его, не замечая преграды непрозрачных очков, поймал взгляд Косты – и внезапно Палач усмехнулся. Не зло, скорее даже доброжелательно.

– А ты ждал молний, светопреставления, магических пентаграмм и древних заклятий? – иронично произнес он. – Должен тебя разочаровать, этого не будет.

– Нет, я… – Коста смутился. В первый раз за многие, многие годы.

– Бывает так, что самое важное случается буднично, – обронил Эрик, вновь переводя взгляд в небо.

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду, – нет, он понимал. Но боялся так, как никогда в жизни. Боялся проснуться.

– Я имею в виду то, что ты услышал. Ты свободен от «закона»… если это можно так назвать. Ты – свободен. Но не приведи Создатель тебе заставить меня пожалеть об этом, – Палач произнес эти слова негромко, даже почти мягко, но Коста почувствовал, как встают дыбом тонкие волоски на загривке. А Эрик тем временем продолжал: – Они об этом не узнают столько времени, сколько ты сам себя не выдашь. Наложенные на тебя запреты я снял. Теперь ты сам себя ограничиваешь. Не ошибись, это будет страшнее, чем если бы ты попал под наказание этого «закона». Это все… пока что. Мы еще встретимся. И не забывай о том мальчике, которого ты оставил сиротой, выполняя преступный приказ.

Коста вздрогнул, подался вперед, открыл рот, желая объяснить, оправдаться – в первую очередь, верно, перед самим собой – но Палач уже растворился в воздухе. Несколько минут крылатый молча смотрел туда, где только что стоял самый необычный из всех возможных визитеров, и думал о том, что перед Эриком оправдываться было бы глупо – тот и так все знал и понимал. Но – сказал. Обвинил – зная, что Коста не мог иначе.

Или мог?

Или – не обвинил? Может быть, просто преследовал некую цель, смысл которой Косте еще только предстоит постичь?

Только спустя несколько минут крылатый заметил, что маленький плеер, который Эрик за миг до ухода накрыл ладонью, лежит на подоконнике. Промелькнула и исчезла мысль, что Палач мог его забыть – не тот он… человек, чтобы что-то забывать.

Коста осторожно притронулся кончиками пальцев к белому металлу корпуса. Реликвии ценнее у него не было.

Управление оказалось простым – наверное, в силу отсутствия множества лишних функций, которыми грешили современные плееры. Крылатый настроил воспроизведение в случайном порядке, закрыл глаза и нажал на «пуск».

Звенели струны, пела скрипка, мелодия летела к звездам, и Коста летел вместе с ней, наконец-то понимая, что могут дать ему крылья, до сих пор воспринимавшиеся исключительно как оружие и инструмент передвижения. Осознание накатывало волна за волной, минута за минутой расцветали, обретая смысл своего движения.

Он больше часа просидел, невидяще глядя в голубой квадрат неба за окном. Он осознавал.

А потом резко поднялся на ноги, одним прыжком взметнулся на подоконник, и прыгнул, расправляя крылья.

Коста ожил.

III. II

Побледневшие листья окна

Зарастают прозрачной водой,

У воды нет ни смерти, ни дна…

Каждый месяц казался холоднее предыдущего. Каждая неделя и каждый день.

В этом не было бы ровным счетом ничего удивительного, если бы не один момент, требующий уточнения: месяцы, недели, дни и часы холодали уже больше года.

Первое время она надеялась. Как на работу ходила в любимый ресторан, всякий раз заказывая одно и то же, и сидела за тем же самым столом – только на его месте. И удивляла поначалу официантов, привыкших, что красивая шатенка приходит одна, а покидает ресторан в компании нового кавалера. Не спала ночами, стоя у приоткрытого окна, пока температура в комнате не опускалась до уровня заоконной зимы, потом закрывала раму, сидела неподвижно часами на кровати, завернувшись в одеяло, и смотрела в снежную круговерть за окном. Забывалась тяжелым сном под утро, вскакивала к благословенной первой паре, позволявшей погрузиться в учебу и не думать ни о чем. Она стала лучшей студенткой своей группы – но это не принесло ни радости, ни даже удовлетворения. Вечером она снова шла в ресторан, и очень быстро начала замечать надпись «Извините, столик зарезервирован» на информационном табло того самого стола. Она приближалась, и надпись гасла, официанты знакомо кивали и не предлагали меню, через десять минут принося такие же, как тогда, бокалы. И смотрели не осуждающе, как раньше – теперь в их взглядах было сочувствие.

Когда миновала зима, она перестала надеяться. По-прежнему ходила в институт, работала над своими проектами для Велеса – но отстраненно, безэмоционально, словно ей было все равно, какой результат принесут ее труды. Собственно, ей и было все равно. Велес видел, что с девушкой что-то не так, он пытался с ней поговорить и помочь, но… что он мог сделать? Конечно же, ничего. Велес достаточно быстро это понял, как и понял, что лучше не лезть к соратнице в душу.

Незаметно прошла весна. Она ходила на занятия, иногда – в ресторан. Работала, загоняя себя до полусмерти, чтобы можно было сразу заснуть и не думать, не вспоминать.

А потом погиб Велес. Рухнуло все, что держало ее в этой жизни. Она пришла на его похороны одной из последних. Молча стояла у гроба, не отводя взгляда от воскового лица единственного человека, который еще был ей дорог. Быстро вышла из зала, когда усыпанный цветами ящик почти бесшумно двинулся в пасть кремационной печи.

Вечером она долго сидела в горячей ванне, медленно поглаживая пальцами острый кухонный нож, но так и не решилась. Ночью ей приснился Крылатый. Утром она вновь начала надеяться.

Нет, это не было любовью. Это было чем-то другим… или же просто чем-то, гораздо большим, чем любовь. Это было… как предназначение в старых фэнтези-сказках. Приговор.

Прошло лето, прошла осень. Прошел год со дня встречи. И надежда вновь угасла.

Она все чаще задумывалась о том, чтобы оборвать это бессмысленное и никчемное существование. Уже давно не было ни боли, ни страха, ни грусти и тоски, ни надежды – одна только пустота, и ничего кроме нее.

Слабый, едва ощутимый в течение дня ветер к вечеру превратился в шквальный, и налетал резкими порывами, швыряя в лица спешащих прочь от непогоды прохожих холодный колючий снег, больше похожий на дробленый лед. Хотелось домой, завернуться в теплый плед, а лучше – лечь в горячую ванну с ароматной морской солью – безумно дорогой, но зато натуральной.

Катя вздрогнула, поймав себя на мысли о горячей воде. Она уже давно не принимала ванну, только душ – слишком хорошо помнила леденящий соблазн острого лезвия. А сейчас почему-то подумала именно о ванне. Подумала с желанием – но исключительно физическим. Тело хотело жить, тепла, еды и прочего, чего обычно желает тело, а душа…

Душа хотела холода. Пронзительного, неумолимого, абсолютного холода, несущего за собой обманчивую теплоту – и небытие.

Девушка торопливо поднялась из-за столика кафе, провела картой по терминалу оплаты, на мгновение прижала к сканеру подушечку большого пальца и вышла в снег и вечер.

На западе догорало солнце. Несколько минут Катя стояла, не отводя взгляда от ало-сиреневой феерии, пока кто-то очень торопливый не толкнул ее в плечо, пробегая мимо.

Она прикусила губу, сдерживая непрошенные и нелогичные слезы. Последний раз посмотрела на небо – и пошла по проспекту в сторону Каменного острова, не слишком задумываясь о том, куда именно идет, а главное – зачем? Просто шла, куда придется, невидяще скользя взглядом по броским вывескам и ярким рекламам.

У входа в торговый центр она остановилась. Подумала немного и зашла – просто чтобы отогреться и назавтра не заболеть, ведь тогда придется сидеть в одиночестве дома и вспоминать, вспоминать, вспоминать… Катя не могла сказать, когда именно она возненавидела помнить тот день.

Внутри торговый комплекс выглядел иначе: никакой крикливости, гротескной яркости, пышной рекламы – стиль хай-тек, блестящий хром и матовое стекло, четкие, но не аляповатые вывески, предназначенные не столько привлекать, сколько информировать. Никогда не испытывавшая недостатка в финансах, Годзальская интуитивно выбрала самый дорогой из встретившихся ей комплексов.

Внимание девушки привлекла непривычно начертанная надпись. Смутно она припомнила, что этот шрифт называется готическим, хотя понятия не имела, почему. Надпись приглашала посетить магазин старинного холодного оружия. Секунду поколебавшись, Катя толкнула неожиданно тяжелую дверь.

И словно бы попала в другой мир.

Внешний вид магазинов снаружи жестко регламентировался руководством центра, внутри же владельцы имели право делать все так, как им было угодно. И здешний хозяин не поскупился на антураж.

Стены, снаружи стеклянно-матовые, изнутри были покрыты досками – настоящими деревянными досками, а не пластиковой имитацией, а доски усеивали крюки, подставки, упоры, на которых во множестве висели мечи, сабли, топоры, шпаги, и многое другое, чему Катя даже не знала названия. На высоте чуть более метра крепились неширокие прилавки, также из натурального дерева – на них лежали ножи, метательные звезды, кинжалы, саи… Повсюду сталь, камни, кость, натуральные кожа и дерево, и снова сталь, сталь, сталь. Почему-то девушка сразу поняла – здесь нет ни единого клинка, которым нельзя убить. Только оружие, а сувениры стоит искать в другом месте.

Кроме Кати, в магазине находилось еще два человека – продавец и посетитель, но последнего Годзальская сначала даже не заметила: он был так похож на то, что здесь продавалось, что казался частью обстановки. В отличие от продавца – немолодого, грузного мужчины с гладким черепом, лишенным волос, коротко подстриженной бородой, одетого в дешевый и плохо сидящий костюм, который он к тому же совершенно не умел носить. А посетитель, так естественно смотревшийся среди орудий убийств, настолько же неестественно выглядел бы вне этого помещения. Чего стоил один только потертый, видавший виды кожаный плащ старомодного покроя – настолько старомодного, что Катя даже не взялась бы сказать, сделан он по выкройкам периода посткатастрофы, или гораздо раньше, уже был достаточным поводом для охранников сперва убедиться в платежеспособности клиента, и лишь потом впускать его на этажи. Впрочем, у действительно богатых людей свои причуды…

– Вам что-нибудь подсказать? – осведомился продавец, окинув девушку долгим и слишком пристальным, чтобы казаться допустимым, взглядом.

Она нахмурилась. Продавец был странным: задал вопрос прежде, чем посетительница даже успела осмотреться или же сама дала понять, что ей нужна консультация.

– Нет, – коротко ответила Катя, надменно вскинув голову и не удостоив плохо одетого мужчину взглядом.

– Простите, но это магазин оружия, – ничуть не смутился тот. – Сувенирная продукция – этажом выше…

– Я знаю, – она почувствовала, что слегка краснеет. – Мне и нужен магазин… оружия.

– В таком случае смотрите и выбирайте! Если что-то заинтересует, обращайтесь – я подробно расскажу…

– Покажете вблизи и дадите потрогать, знаю, – отмахнулась девушка. – Не беспокойте меня пока что.

– Как вам будет угодно, – слегка поклонился продавец. От этого движения пиджак сморщился на плечах, смялся привычными складками. – Однако рекомендую вам обратить внимание на ассортимент этого стенда.

Возможно, он и был прав, но Катя из чистого упрямства направилась в строго противоположном направлении, к оружию прошлого века.

Здесь наблюдалось не меньшее буйство разнообразия, нежели на других стендах, с более старинными клинками. Российский армейский нож «Вишня», классический испанский мачете, поздний танто – судя по дате на табличке, изготовленный незадолго до того, как американские атомные бомбардировки стерли Японию с лица земли. Наградные клинки, самодельные ножи времен Великой Мировой Войны и многие, многие другие…

– Если вы ищете клинок для боя – я бы посоветовал вам что-нибудь стандартное, вроде Ka-Bar первой серии. Такой нож удобен и прочен, даже жаль, что их перестали выпускать, – прозвучал спокойный голос за спиной девушки. В первый момент она вздрогнула, потом хотела уже одернуть навязчивого продавца, а потом поняла, что говорит вовсе не он.

– А почему перестали? – зачем-то спросила она, чувствуя, как пересыхает во рту.

– Их выпускали в Соединенных Штатах Америки, – обладатель кожаного плаща сделал шаг вперед, оказываясь в поле зрения собеседницы. – А Соединенные Штаты уже больше ста лет как закончились.

– И то верно, – смутилась Катя. Могла бы и сама догадаться.

– Так вот, для боя этот клинок подойдет весьма неплохо. Качественная сталь, удобная рукоять – не проскользнет в руке, даже если ладонь будет в крови. Да и в кости застрять не должен… – задумчиво протянул он.

Годзальская содрогнулась.

– Нет, нет… мне не нужен нож для боя.

– Для красоты могу посоветовать разве что зайти в магазин сувениров, – покачал головой знаток холодного оружия. В его речи проскальзывал какой-то знакомый акцент. – Здесь продают орудия убийства, они не предназначены для того, чтобы висеть на стене и служить декором. Для чего вам нож?

Катя прикусила губу, взглянула на собеседника, ловя внимательный и холодный взгляд темно-синих глаз. Резкие, грубоватые черты лица, светлые волосы, и этот акцент… Конечно же, он немец. Но что отвечать на вопрос о ноже?

– Мне нужен нож для… для души, – неожиданно для самой себя выпалила девушка.

– Для души? – немец приподнял бровь. – Странно… но ладно. Тогда взгляните на этот клинок.

Он протянул руку к соседнему стенду, осторожно взялся за необычного вида рукоять, как у старинного дуэльного пистолета.

– Крис. Клинок с острова Ява, когда-то распространенный в Малайзии и на Филиппинах. Это оружие не очень широко известно, но с ним связано множество легенд – забавно, не находите?

Катя не находила. Катя вообще ничего не видела и не слышала, не в силах отвести взгляд от кинжала в руках собеседника.

Необычная рукоять, кажущаяся на первый взгляд неудобной – но девушка чувствовала, что так только кажется. Удивительная ассиметричная форма лезвия – клинок волнился, и Катя насчитала на нем тринадцать изгибов. Сталь покрывал странный узор, на первый взгляд случайный, но через несколько секунд начавший складываться в определенный рисунок. Очень знакомый рисунок.

Немец что-то еще говорил про нестандартную пяту, какие-то углубления для пальцев, про мастеров, изготовлявших такие кинжалы, и про что-то еще. Катя его не слышала.

– Можно? – шепотом спросила она, даже не заметив, что перебила, наверное, довольно увлекательное повествование.

– Конечно. Будьте осторожны, он остер, как и положено оружию, – холодная сталь коснулась кожи. Девушка осторожно взяла крис, пальцы сомкнулись на рукояти. Как она и полагала – очень удобно лежащей в руке.

– Я его куплю, – твердо сказала Катя. – Сколько он стоит?

– Я не продавец, – с легким смешком отозвался немец.

– Да, вы владелец, – странно, но Годзальская была в этом уверена.

В синих глазах появилось – впрочем, ненадолго – удивление.

– Вы правы, – бледные, бескровные губы дрогнули в намеке на улыбку. – В таком случае, он ничего не стоит. Я дарю его вам.

– Дарить ножи – к беде, – она припомнила старинную примету.

– Вы суеверны? – «удивился» хозяин магазина. – В таком случае, вам нельзя даже покупать этот кинжал. Согласно легенде, крис изготовлялся каждый раз по личному заказу, с учетом характера и способностей его будущего обладателя, и один клинок мог принадлежать только одному человеку. После смерти обладателя кинжал хоронили вместе с ним. Исключение – родовой крис, передаваемый от отца к сыну, но вряд ли даже в таком случае вы можете иметь на него право. Так вы суеверны?

– Нет, – быстро ответила Катя. Расстаться с крисом было уже выше ее сил.

– В таком случае – примите его от меня в дар, вот и все.

– Спасибо… – что-то казалось неправильным, но вот только что именно?

– Не за что. Кстати, не желаете ли кофе? На верхнем этаже есть прекрасное заведение, там недурно готовят и варят великолепный кофе.

Он что, ухаживает за ней? Дорогой – очень дорогой – подарок, как будто бы просто так. Приглашение «на чашечку кофе». Внимательный взгляд – не оценивающий, просто внимательный.

Катя сделала шаг в сторону и посмотрела на потенциального кавалера. Среднего роста – немного выше, чем она сама. Лицо грубоватое, но скорее привлекательное, чем нет. Красивый цвет глаз, холодный, правда, но все равно красивый. Сложен хорошо, даже под плащом видно линию плеч и полное отсутствие пивного животика, коим грешат любители пива. Явно не беден – не то, чтобы Катю волновало финансовое положение любовника, но встречаться с теми, кто был сильно беднее ее, она не любила. Всегда возникало множество проблем, от попытки сесть «богатой дурочке» на шею и до постоянного уязвления болезненной мужской гордости, когда дама запросто расплачивалась в ресторане и за себя, и за кавалера, не видя в этом ничего зазорного.

В конце концов, почему бы и нет?

– Почему бы и нет? – повторила она вслух и попыталась улыбнуться. – Меня зовут Екатерина.

– Теодор, к вашим услугам.

Кофе в ресторане и впрямь оказался восхитительным. Равно как и пирожные с заварным кремом, и свежая клубника со сливками. Собеседник был ненавязчив, но интересен, он с легкостью поддерживал разговоры на любую тему, которую могла предложить Годзальская, он, не скрывая, любовался девушкой – но без малейшей непристойности не то, что на словах, но даже и во взгляде. Пожалуй, в такого запросто можно было бы и влюбиться… если бы не узор на крисе.