Текст книги "Иная терра"

Автор книги: Иар Эльтеррус

Соавторы: Влад Вегашин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 59 страниц)

Кирилл поднял руки в знак примирения.

– Ну, и психолог тоже. Так, немножко. А вообще, я тебе по делу хотел кое-что сказать.

– Ну если по делу, – окончательно успокоился Стас. – Что, хочешь в волонтеры записаться?

– Увы, – тот развел руками, тяжело вздохнул. – Пятый курс… не до того, сам поймешь через четыре года. Мне спать-то не каждую ночь удается.

– Понимаю, сам такой последний месяц. Но что за дело-то?

– Во-первых – держи, – Кирилл протянул ему узкий запечатанный конверт. – Так сказать, мое личное пожертвование на ваше благое дело.

– Спасибо, – конверт на ощупь был не то, чтобы толстым, но все же увесистым.

– Во-вторых – сам я волонтерствовать не могу, но поспрашиваю кого-нибудь из своих друзей-приятелей. Тоже есть добрые люди.

– Еще раз спасибо, это нам сейчас очень кстати. Там одной уборки на неделю, если дружной компанией, не говоря уже о хоть каком-то минимальном ремонте.

– Ну а в-третьих… – Кирилл подался вперед и прошептал, почти касаясь губами Стасова уха: – Дашь вашу книжку-то почитать? Понимаю, что запрещенная, но очень уж хочется вас понять.

– Эээ… Можно, конечно, но… у меня только один экземпляр. Если быстро прочитаешь, и вернешь в целости – тогда дам, – решился Ветровский. Бекасов ему не нравился, не нравился отчаянно, но это юноша списывал на последствия не особо удачного начала разговора.

– Спасибо! Тогда я тебя в понедельник поймаю в столовой на большом перерыве, идет? Заодно про волонтеров скажу, что узнать удастся.

– Договорились.

– Ладно, удачи тебе – а мне бежать пора. Увидимся!

И Кирилл быстрым шагом направился к лестнице.

Стас вскрыл конверт, пересчитал… не поверил, еще раз пересчитал. Десять купюр по сто евро. Одно пожертвование принесло, наверное, больше, чем вся выручка, хотя размера последней он пока не знал. Сложив конверт пополам и сунув его в карман поглубже, Ветровский привалился к стене. Усталость полностью овладела им. Чуть подумав, он сполз по стене на пол, сел, обхватив колени руками.

«Надо встать, сходить за сцену, назначить время следующей встречи, и ехать домой»

Это было последним, что он успел подумать. Спустя несколько секунд юноша крепко спал.

Пятая частьV. I

Иди вперед,

Слушай голос огня!

Матовое белое стекло высокого абажура настольной лампы рассеивало свет. Мягкие приглушенные полосы ложились на блестящую поверхность письменного стола, освещая старые, пожелтевшие от времени бумажные листы и выцветший текст, когда-то черный, а сейчас – неразборчиво-серый.

Кирилл потянулся за чашкой с кофе, отпил пару глотков, поставил обратно, и вернулся к чтению. Продираться сквозь насыщенное непонятными и неверными терминами повествование было непросто – все же автор жил в конце двадцатого века, и многое из того, что сейчас является обыденностью, в те времена считалось фантастикой. Многие предметы автор называл совершенно неправильно, а что-то из придуманного им просто не могло существовать, современная наука доказала невозможность тех же биотехнологий такого уровня, какой был описан в книге.

– Ну и зачем он столько намудрил? – пробормотал вслух юноша, откидываясь на спинку стула и устало закрывая глаза. – Идея-то понятна, зачем только облекать ее во всю эту фантастическую обертку, которой не может быть? Надо же, блин, такое придумать – живые крейсера, пятьдесят миль в длину и двадцать в диаметре! Хотя любопытно, конечно… Вот только что же так привлекало в этой не очень прописанной идее всеобщей любви, творчества, и прочего? Мало, очень мало было информации в толстой книжке. Слишком много фантастики, и слишком мало информации об идеологической наполненности, чтобы составить свое мнение.

Вздохнув, Кирилл понял, что придется все же поступиться привычкой, и перелистнул десятка два страниц от конца. Да, все же это первая книга цикла. Вернее, две первые в одной обложке, ну да неважно. Если есть первые, есть и продолжение.

Отложив том в сторону, юноша коснулся сенсора на поверхности стола, перед ним тут же появились небольшой голоэкран и проецируемая клавиатура. Пальцы быстро заметались над светящимися клавишами, реагирующими на легкое прикосновение.

В открытом доступе, разумеется, запрещенной книги быть не может. Но в интерсети есть все. Надо только знать, где искать – или знать, кто может найти.

Через двадцать минут в глубине экрана коротко мигнуло сообщение о новом письме. Открыв сразу несколько файлов, Кирилл запустил программу-анализатор и, еще минут тридцать бился, составляя точные запросы. Потом перевел комп в состояние фонового режима, и вернулся к чтению. Распечатать вторую часть он успеет потом.

Пока что картина складывалась странная. Этот загадочный Орден, отталкивающий в своем презрительном игнорировании всех не принадлежащих к нему, и восхитительно притягательный в своей странности, чуждой и сумасшедшей красоте… он оставлял двойственное впечатление. С одной стороны, хотелось обезопасить себя от этого сборища невероятно сильных психов с нечеловеческими моралью, мышлением, и мировоззрением. С другой… С другой стороны, если бы сейчас небо запылало яркими цветами, а пресловутый голос возвестил бы о начале Поиска, самому Кириллу было бы непросто удержаться от страстного желания швырнуть в небо эти три странно звучащих слова. Притягательный и отталкивающий. Завораживающий и пугающий. Чуждый и в то же время неуловимо свой Орден.

– И вот это ты хочешь воссоздать здесь, в нашем мире? – усмехнувшись, проговорил юноша, вспоминая лихорадочно блестящие глаза первокурсника с психфака. – И ты думаешь, что у тебя хватит на это сил? Или, может, ты наберешься наглости объявить себя главой этого самого Ордена, самим Командором? А ответственности за всех тех, кто тебя признает – не побоишься?

«А если бы набрался? – очень тихо спросил он самого себя. – Если бы он набрался наглости и смелости, если бы не побоялся – я сам пошел бы за ним?»

Невысказанный ответ густым невидимым маревом повис в воздухе, мешая дышать. Время на мгновение застыло, не позволяя опрометчивым словам сорваться с губ. Секундная стрелка на антикварных часах замерла на месте, отчаянно сопротивляясь течению времени и неумолимому механизму…

…и спустя какой-то отрезок вечности с тихим щелчком дернулась вперед, продолжая свой бесконечный бег по кругу.

Кирилл, не мигая, смотрел на эту стрелку.

– Вот и я так же… по кругу. Бесконечно и бесцельно, обманывая себя какими-то целями и какими-то средствами, пытаясь оправдать свое существование и свои действия. Слишком холодно, чтобы по-настоящему жить. Холодно и серо, – как-то совершенно невпопад закончил он.

Захлопнул книгу, сунул ее в запирающийся на электронный замок ящик, и поплелся к кровати. Быстро разделся, лег под одеяло, голосовой командой выключил свет.

Темный потолок пластибетонной обреченностью нависал над ним, придавливал к постели, беззвучно насмехался над юношеской горячностью.

«Ничего у тебя не выйдет, – набатом отдавался в ушах чей-то безликий, безэмоциональный, какой-то серый голос. – Ты ничего не сможешь сделать, наивный и смешной глупец. Подчинись, перестань трепыхаться, как бабочка в руках малолетнего энтомолога, еще не знающего, что перед нанизыванием на иглу несчастное чешуекрылое полагается умертвить или парализовать. Мир куда более жесток, нежели не осознающий последствий своих действий ребенок, но он столь же бездумен и никогда не поймет твоей боли, твоего отчаяния. Хватит бороться за несуществующую мечту. Стань таким же, как и все. Окончи университет, найди работу, подсиди коллег, займи хорошо оплачиваемое и престижное место, и не беда, если кто-то пострадает – это древнейший закон вселенной, закон силы и право сильного. По нему живут все, кроме фантастических Аарн, придуманных от безнадежности каким-то неудачником. Стань таким же, как все. Серым и незаметным. Проживи жизнь в свое удовольствие, не трать ее на других. Все так живут, чем ты хуже или лучше?»

Кирилл порывисто вскочил, вытирая выступивший на лбу холодный пот. Ему было страшно, и он не знал, как с этим бороться. Жить страшно. «Наверное, не боятся только холодные и бесстрастные звезды», – подумал юноша, отдергивая штору.

Небо было очень темное, темно-синее и словно бы бархатистое на ощупь. Серебристо-белые звезды контрастным холодным огнем пылали на небосклоне, но контраст этот почему-то не резал глаза. Кирилл вновь лег, так и не задернув штору. Он лежал, глядя в окно, бесцельно бродил взглядом от одной звезды до другой, автоматически вспоминая их астрономические названия. Названия ощущались неправильными, холодно-официальными, и юноша отбрасывал их, как шелуху, взамен давая звездам совсем иные имена.

Минут через десять он уснул. Ему снились несуществующие крейсера, ехидные бестелесные двархи, цветущие сады, и расцвеченное огнями Поиска небо.

– Двойную дозу кофеина и при этом только половину кипятка? – осторожно уточнила девушка-бармен. Кирилл устало кивнул – поспать удалось всего два часа. Вредный анализатор справился с работой быстрее, чем предполагал Бекасов, и сигнал завершения анализа разбудил юношу на четыре часа раньше, чем тот планировал.

В ожидании заказа он устроился в удобном кресле у огромного окна во всю стену и разложил на столике перед собой распечатки. Анализ психики автора, анализ идеологической наполненности произведения, его завершенность в психологическом плане и так далее. Автор Кириллу сейчас был не особо интересен и он сразу перешел к общей выдержке относительно идеи.

Когда последний лист лег на стол, и Бекасов потянулся к кофе, напиток уже безнадежно остыл. Осушив чашку до дна двумя глотками, он облокотился на спинку, нервно крутя в пальцах короткий браслет-четки, купленный где-то по случаю – Кирилл даже не помнил, где и у кого. Гладкие черные и синие бусины легко скользили в пальцах, тихо постукивая друг о друга, и это монотонное щелканье, прохлада не успевающего согреться о кожу камня, бездумное движение пальцев всегда помогали сосредоточиться и в череде разнонаправленных мыслей выудить самую верную и важную на данный момент. Мысли в голове исправно отщелкивались, как камешки в руках.

«Основа идеологии аарн. Откуда, как и для чего. Почему они могли быть такими? Потому, что не были вынуждены сражаться за выживание, по крайней мере, в большинстве своем. Естественно, автор преувеличивал, те же неограниченные кредитки выглядят неправдоподобно, но это все же художественное произведение. Нет, не в тотальном обеспечении и не в техническом уровне дело, хотя и в них тоже. Конкретно эта идеология, чем она отличается от старого доброго христианства, надежно позабытого в середине века? Некий высший Бог, он же Создатель – в наличии. Моральные принципы «не убей, не укради, не насилуй» и иже с ними – в наличии. Любовь к ближнему – в наличии, с избытком. Правда, с женой ближнего накладочка. Нет только этой рабской сущности любой религии, призывающей поклоняться своему богу. И самое главное в этой идеологии не любовь, пусть даже она и ставится на первый взгляд во главу угла. Главное – принцип самореализации. Каждый занимается тем, что ему по душе, к чему у него талант, а всю грязную и черную работу делают биомашины. Интересно, а что бы делали эти аарн с теми, кто отчаянно хотел, допустим, петь, при этом не имея ни голоса, ни слуха, ни таланта? Эти тоже получали «плюшки» при Посвящении? Ладно, не об этом. Итак, главное – реализация этой самой частицы Создателя, божественной Искры, которая якобы есть в каждом разумном. Хе, а в чем заключается божественная искра алкоголика дяди Коли, вполне довольного своей жизнью, судьбой и работой дворника? Или он ее уже давно лишился? Что-то я много отвлекаюсь…

Хорошо, основа идеологии – реализация частицы Создателя, которая заложена… и так далее. Реализуется любой созидательной деятельностью. Хотя нет, не так… Атомную бомбу тоже созидали и аннигиляционное оружие сейчас вовсю созидают, страшно подумать, что будет, когда досозидаются… Тогда формулируем иначе: созидание того, что не будет направлено на разрушение. Нет, нежизнеспособно – те же аарн были вынуждены насозидать чертову уйму боевых станций и всяческих там лам-истребителей просто для того, чтобы их не трогали. Но это уже издержки. В основе – все же созидание ради созидания, отрицание разрушения и так далее. Итого, идеология аарн равно созидание плюс любовь к своим. На чужих не распространяется, чужих, если что, можно и гравидеструктором, и из главного калибра дварх-крейсера, и как угодно еще. Двойные стандарты?»

– Черт, как автор ногу не сломал в своих аарн? – неслышно простонал Кирилл. Идти к стойке было лень, и он набрал заказ на сенсорной панели столика. Пусть дольше, зато идти не придется.

«Чего они хотели? Жить, любить, творить и чтобы никто им не мешал. Все просто, любой человек этого хотел бы» – начал было Бекасов.

И осекся, вспоминая подавляющее большинство своих знакомых. Чего бы они пожелали, если бы поймали золотую рыбку из старинной сказки? Денег, сладкой жизни, власти над людьми (в отдельных случаях, конкретно над противоположным полом), в случае влюбленности – взаимности объекта, независимо от желания на то объекта. Вот чего не хватало в общей цепочке, и нечего было мучить несчастный анализатор! Достаточно было своей головой подумать…

Никто из знакомых Кирилла, которых он в свое время тестировал этой пресловутой золотой рыбкой – просто так, для общей статистики, кто чего хочет – не пожелали бы чего-либо не для себя. Никому не пришло бы в голову просить о том, чтобы исчезли болезни, не стало нищеты и голода, чтобы прекратились навсегда войны и так далее. Все только для себя и изредка – для самых близких, что на самом деле уже показывало невиданный моральный уровень. Но подавляющее большинство мечтало о всевозможных благах – только для себя. Даже пресловутый старик из сказки, которому не хватило мозгов пожелать своей старухе характер помягче.

Кто такой аарн, если отбросить в сторону всяческие их сверхвозможности и посвящения? Первое: разумный, чья деятельность направлена на созидание и защиту этого созидания. Второе: разумный, который в своем отношении, суждении, мировоззрении руководствуется принципами доброты, а не личной выгоды. Третье: разумный, способный ставить чужие интересы выше своих собственных. Четвертое: разумный, способный искренне радоваться чужому счастью, не завидуя при том. Пятое: разумный, умеющий и желающий быть счастливым.

И что же из всего этого следует? Да только то, что не такие уж и непроходимые идеалисты Стас Ветровский и его компания. До того, немного понаблюдав за ребятами и послушав их разговоры, Кирилл сделал вывод, что они ни на что не способны по одной простой причине – нельзя. Он ставил под сомнение постулат о том, что Искра, мол, есть у каждого, но у этих ребят Искры точно были. И если они будут продолжать свои попытки строить здесь свой Орден, то возможные результаты этого вполне предсказуемы. Первое: подрастут, опомнятся, и начнут пытаться быть нормальными. Кто-то погибнет, но большинство спокойно переключится на какие-то более конкретные цели – например, подастся в нацисты, а у кого характер помягче – то в защитники природы. Второе: сумеют добиться каких-то заметных результатов, и их, что логично, заметят те кому на глаза лучше лишний раз не попадаться. Продолжение не требуется – такой альтруистический Орден никому не выгоден. Третье: пойдут до конца, столкнутся с «грязной работой» – и тут возможны два варианта развития событий. Либо они не побоятся испачкать руки – и порастеряют всю свою аарновость, угваздавшись в крови, либо отступят – смотри пункт первый. Четвертое: так и останутся на нынешнем уровне, будут заниматься тихонечко творчеством и благотворительностью. Самый безболезненный вариант, между прочим. Пятое, вытекающее частично из пункта три, часть один: исхитрятся, извернутся, станут большой и сильной зубастой организацией. Увы, процентов на девяносто девять результат будет тот же, что в упомянутом пункте три, часть один. Идеалисты в скором времени либо сами растеряют свои идеалы, либо им на смену придут люди, далекие от мыслей о всеобщей любви и так далее.

И, наконец, пункт шестой: в ордене будет существовать некая группа людей, сознательно жертвующих собой и своими мечтами ради целей этого ордена. Группа, выполняющая всю самую грязную работу. Однако это подразумевает и самопожертвование лидера ордена, который будет вынужден отдавать такие приказы. А ведь наниматель убийцы виновен в большей степени, нежели сам убийца…

«Или же ребятам повезет, и найдется какая-то тайная группа, которая сумеет быть в курсе дел ордена и делать грязную работу за них, не дожидаясь приказов. Группа, о существовании которой орден будет максимум знать и ни в коем случае не подозревать, что группа на самом деле работает на них. Конечно, качественные аналитики достаточно быстро сумеют разобраться в чем дело – но это смотря как расставить приоритеты группы. Нуль-приоритет – помощь ордену в тех ситуациях, когда это необходимо, основная цель помощи – сохранить ребят «чистыми». Первичный приоритет – не попасться ни властям, ни аналитикам ордена, ни кому бы то ни было еще».

Стилус заскользил по сенсорному экрану миникомпа. Увлеченный идеей, Кирилл вычерчивал схемы действия будущей «боевой инициативной группы «Легион».

Те, кто не знал этого милого юношу, наверняка сочли бы все это абстрактными размышлениями, которые не пойдут дальше расчерченных разными цветами схем. Но те, кто знал его настоящего…

«Итак, что теперь? Для начала надо влиться в орден, присоединившись к Стасу. «Легиону» необходим свой человек в ордене, чтобы быть в курсе происходящего. Пусть этим человеком пока что буду я. В конце концов, ни о каком сканировании на ментальном и прочих уровнях речи быть не может, а прикинуться качественным аарном я вполне смогу – даже можно ради этого выкопать рисунки, которые у меня где-то завалялись в недрах компа. А для того, чтобы влиться в орден, мне нужно пойти на более близкий контакт с Ветровским, последить за ним…»

В голове словно бы что-то щелкнуло. Кирилл замер, не донеся чашку до рта. Несколько секунд он сидел, не шевелясь и даже не дыша, потом стремительно отставил недопитый кофе, поднес банковскую карту к считывающему устройству, подтвердил перевод денег сканированием подкожного чипа и вылетел на улицу, застегивая пальто уже на ходу.

– К черту универ, – кажется, впервые в жизни пробормотал прилежный ученик и получатель золотой стипендии, едва ли не бегом направившись к метростанции. Ему срочно нужно было домой, к мощному компу, на котором была установлена новейшая программа-анализатор.

V. II

«Здесь по праздникам ходят смотреть,

Как в агонии бьется человек.»

Январь в этом году выдался морозный, снежный, и в кои-то годы действительно похожий на середину зимы. Воды служивших своеобразной границей между Питером и Санкт-Петербургом Невы и Большой Невки сковал толстый слой льда, и прямо на реках залили большие катки, где веселье царило днем и ночью на протяжении всех новогодних каникул, а вокруг Елагина острова проложили трассу для гонок на легких и быстрых слайдерах.

Стас стоял у ограждения набережной, бездумно провожая взглядом очередного лихого гонщика, красиво вписавшегося в поворот и исчезнувшего в облаке блестящих ледовых брызг. Забытая сигарета тлела в пальцах, грозя обжечь неприкрытую перчатками кожу, но юноша, похоже, этого не замечал. У его ног лежали две вместительные спортивные сумки, набитые вещами так, что универсальные застежки-липучки в любой момент грозили расстегнуться.

За спиной негромко прогудел сигнал флаера. Стас взглянул на недокуренную сигарету, молча бросил ее в урну и обернулся, стараясь не смотреть в сторону высящегося на противоположной стороне набережной дома. Старый дом, с огромными дорогими квартирами и дешевыми комнатами в гигантских коммуналках. Дом, в котором он прожил самый счастливый год своей жизни. Дом, теперь ставший чужим.

– Привет, Стас, – смущенно улыбнулся Андрей Истарцев, выбираясь из кабины флаера. – Твой багаж на заднее сиденье влезет или как?

– Привет, – меланхолично отозвался Ветровский. – Влезет, конечно. Там того багажа… – он слегка пнул носком ботинка одну из лежащих на снегу сумок.

– Вот и хорошо. Только на пол кидай, а то меня отец прибьет, если обивку испачкаю.

Кое-как запихнув объемистый багаж под сиденье, Стас сел на переднее пассажирское кресло. Андрей занял место пилота.

– Если хочешь – кури, – негромко бросил он. – Отец курит, так что даже если запах останется – он не обратит внимания.

– Спасибо, – так же негромко отозвался юноша, вынимая сигареты. – Андрей, а тебе за это ничего не будет? – неожиданно поинтересовался он.

– В каком смысле? – не понял тот.

– Ну, общаешься с сектантами…

Истарцев тяжело вздохнул.

– Ну я же тебе уже объяснял… Я и правда тогда не мог…

– Андрей, не нужно. Я все прекрасно понял и принял еще в первый раз. Я просто хочу понять, почему ты решил помочь мне сегодня. Не боишься, что буду неприятности?

– Видимо, ты все-таки не до конца меня понял. А, черт, давай сюда сигарету. Я ж бросаю, вот своих и нету… Короче говоря, дело обстоит так: мне запрещено приходить на собрания, принимать участие в ваших проектах и так далее. Запретить мне общаться с кем-либо родители не могут. Да и не докладывал я им, кто в эту «страшную секту» входит! Сказал – надо помочь сокурснику. Какому, не уточнял. Вот и все, – Андрей нервно затянулся. – И вообще… вот закончу универ, буду жить самостоятельно, тогда и посмотрим…

– Не посмотрим, – уверенно покачал головой Стас, продолжая вертеть в пальцах незажженную сигарету. – Не обижайся, но… ты не станешь заниматься делами Ордена. Для тебя это игра. Безусловно, интересная и познавательная, но не более. После универа у тебя тоже будут уважительные и серьезные поводы не принимать участия в нашей работе.

– Ну, знаешь!

– В том-то и дело, что знаю. И – я не хочу тебя обидеть, поддеть, спровоцировать или что-то там еще. Я просто знаю.

– Как хочешь, – Андрей демонстративно пожал плечами и отвернулся. Однако буквально через пятнадцать секунд вновь посмотрел на собеседника. – В любом случае… если вдруг понадобится помощь, которую я действительно в силах буду оказать – обращайся.

– Обязательно.

Флаер мягко качнулся, поднимаясь над землей, и медленно двинулся вперед.

– Тебе в общагу? – спросил Андрей. Спросил просто для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– А куда еще? – Ветровский щелкнул-таки зажигалкой, но так и не прикурил. Только держал огонек до тех пор, пока металлический наконечник не обжег пальцы.

Истарцев кивнул и больше попыток завязать разговор не предпринимал.

А Стас смотрел в окно, терзая пальцами несчастную сигарету, и думал какой окажется следующая «сногсшибательная» новость – хорошей, или все же закономерно плохой. С самого начала декабря его жизнь летела по совершенно непредставимой сумасшедшей траектории то вниз, то вверх, и эти «вверх» все никак не могли перебороть даже самое первое «вниз» – смерть Вениамина Андреевича, на фоне которой как-то терялись и поразительный успех первого проекта «инициативной группы», и неожиданное известие о том, что он сможет продолжать учебу, и даже восхитительный новогодний праздник, который ребята устроили в отмытом детском доме. Стас никогда бы не подумал, что неуверенная улыбка ребенка, никогда не знавшего, что такое «любовь», поможет почувствовать себя настолько счастливым. На том празднике он даже сам и улыбался, и смеялся – искренне, от души. Впервые со дня смерти приемного отца.

На следующий день после праздника, тридцатого декабря, Ветровский пошел в деканат – нужно было оформить временное прекращение обучения и за год заработать деньги на дальнейшую оплату образования. Как это сделать, он пока что слабо себе представлял. Однако и тут судьба вновь улыбнулась ему. Да так, что и поверить-то было сложно.

Когда Стас, кусая губы и отводя взгляд, объяснял своему декану – милейшей женщине Галине Викторовне – суть своего пожелания, а потом и его причину, он и представить не мог, почему это самое пожелание вызвало у нее такую странную, ни на что не похожую улыбку.

– Стас, подожди. Я тебя услышала и поняла. А теперь, пожалуйста, послушай меня. Только ни о чем не спрашивай – я все равно тебе не скажу. Если я правильно поняла, то ты хочешь приостановить обучение потому, что не сможешь платить, так?

– Да. Даже десять тысяч в год – это слишком много для меня.

– Стас, твое обучение оплачено на три года вперед, считая этот, – негромко проговорила Галина Викторовна, ловя взгляд собеседника. – Так что если тебе так не терпится подумать об оплате полного образования, постарайся накопить нужную сумму к началу четвертого курса. До того момента ты можешь с полным правом учиться в этом институте и при необходимости жить в общежитии.

От декана Ветровский ушел в состоянии слабого шока. Как ни перебирал он в памяти всех своих знакомых и приятелей, никто не смог бы вот просто так взять и заплатить двадцать пять тысяч евро за его первый, второй, и третий курсы. Даже Гранд, у которого и без того были проблемы с отцом, в которые юный испанец вовсе не торопился посвящать друга.

А во второй день нового, две тысячи семьдесят первого года, выяснился еще один неприятный момент. Хотя называть произошедшее «неприятным моментом» можно было бы, лишь очень сильно преуменьшая.

Стас сидел за своим столом, внимательно изучая открытый на мониторе файл – во втором семестре общая психология становилась гораздо более сложным предметом и подготовиться к ней следовало поосновательнее. Потому, когда в дверь постучали, он даже не стал торопиться открывать – дочитал абзац, и только тогда поднялся со стула. Стук повторился – на сей раз более напористый, почти грубый.

На пороге стояли четверо. Молодящаяся женщина, на вид – лет тридцати пяти, скромный господин в хорошем, но не очень дорогом костюме и с физиономией не особо удачливого нотариуса, ярко накрашенная девчонка, едва ли старше самого Стаса, и похожий на шкаф громила в плохо сидящем на нем пиджаке.

– Добрый день, – вежливо поздоровался юноша. – С кем имею честь?

– Видали? Честь он имеет! – холодно и насмешливо отозвалась женщина, ловко оттирая хозяина с порога и просачиваясь в комнату. Нотариусоподобный господин несколько менее ловко проскочил за ней. Девчонка осталась на месте, лениво пережевывая освежающую пластинку, а громила попросту оттеснил Стаса с дороги, едва не вдавив его в стену.

– Кто вы такие и почему вторгаетесь… – начал было Ветровский, но его тут же перебила женщина.

– Какое старье! – презрительно бросила она, оглядывая ровные стеллажи с книгами и добротный массивный стол. – Надо будет все это выкинуть к чертовой матери, а вместо этой гадости поставить мебель поприличнее. Покойный Венечка всегда отличался нездоровой страстью к этим дурацким книгам, ну да ничего, поправим.

На этих словах по-прежнему ничего не понимающий Стас взбесился. Он резко пересек комнату и остановился перед прыткой дамой, так ладно собиравшейся «поправлять» его комнату.

– Извольте объяснить, кто вы такая, по какому праву врываетесь на чужую территорию, и…

Договорить ему опять не дали.

– Заткнись, мальчишка! – бросила дама, и обернулась к «нотариусу». – Жорж Иванович, будьте любезны, объясните этому наркоману в чем именно он не прав.

– Агнесса, ну не прямо так же! – укоризненно пробормотал господин в костюме, но наткнулся на ледяной взгляд дамы и тут же распахнул прямо на весу пухленькую папку, которую до того нервно прижимал локтем к боку. – Извольте, молодой человек, ознакомиться.

– Лена, войди в комнату и закрой дверь! – рявкнула тем временем мадам Агнесса на занятую увлекательным процессом жевания девчонку.

– Мам, мне скучно! – отреагировала Лена, но распоряжение выполнила.

– Вы, молодой человек, не отвлекайтесь, – вклинился Жорж Иванович. – Вот, посмотрите, прочитайте и подпишите вот здесь, пожалуйста!

Стас ошалело помотал головой, пытаясь абстрагироваться от высокомерного голоса отчитывающей дочь Агнессы, заторможенных и вялых ответных реплик этой самой дочери и проворной речи господина Жоржа. Абстрагироваться не получалось, больше того – самому Стасу в этот момент вообще хотелось только сбежать из этого дурдома, а лучше – выставить дурдом за порог.

Он машинально взял предлагаемый документ и попытался вникнуть в суть написанного. А когда вник…

Стек резко поднял голову, посмотрел в глаза Жоржу Ивановичу и медленно разорвал гнусную бумажку пополам. Потом еще раз и еще, и еще, пока от документа не остались только мелкие клочья.

– Немедленно выметайтесь из моей комнаты, – ледяным тоном отчеканил он. – У вас ровно одна минута. Потом я вызываю полицию.

– Станислав Вениаминович, а может, все же по-хорошему? – заискивающе улыбнулся адвокат – после ознакомления с бесславно погибшим документом в роде деятельности Жоржа Ивановича не оставалось сомнений.

– С мошенниками – по-хорошему? – Стек осклабился. – А я и поступаю по-хорошему. Даю вам возможность быстренько убрать отсюда свои поганые рожи. У вас осталось сорок секунд.

– Лена, выйди вон! – Агнесса чуть напряглась.

– Но, мам…

– Я сказала – выйди вон!

Спорить дальше чадо не осмелилось, и покинуло комнату, не забыв демонстративно хлопнуть дверью. Стек даже немного удивился, что сие создание вообще способно на какие-либо «резкие» действия – заторможенность движений девицы бросалась в глаза с первого взгляда.

До сих пор не предпринимавший никаких действий громила сделал шаг в сторону, заслоняя дверь могучей спиной.

– Осталось десять секунд, – безэмоционально констатировал Стек и вытащил из кармана мобил. – Если вы сейчас же не покинете квартиру, я звоню в полицию.

– Костик, – негромко проговорила Агнесса, кивая на юношу.

Ветровский никогда бы не подумал, что такая огромная туша, пусть даже состоящая отнюдь не из жира, а из литых мышц, способна перемещаться с такой скоростью. Увы, пришлось убедиться на собственном опыте: только что Костик стоял у двери, а уже через секунду наотмашь ударил ребром ладони по запястью Стаса.

Мобил отлетел в сторону, и спустя мгновение с хрустом погиб под тяжелым ботинком громилы. Не менее тяжелый кулак врезался в скулу юноши, бросая его на пол.

Перед глазами все поплыло и закружилось. В падении Ветровский неудачно выставил локоть, и со всей силы ударился им об острый угол шкафа. Чтобы не вскрикнуть от боли, прикусил губу – на языке мгновенно появился знакомый привкус металла.

– Я же предлагал по-хорошему, – с сожалением в голосе пробормотал Жорж Иванович.

Стек взметнулся на ноги – резко, как порванная струна или отпущенная тетива. Отпрыгнул в сторону, за шкаф, подхватил с оказавшегося рядом стола тяжелый и не очень острый мачете – один из немногих экземпляров небогатой коллекции холодного оружия, которую недавно начал собирать Вениамин Андреевич.