Текст книги "Над тёмной площадью"

Автор книги: Хью Уолпол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Мы не имели с ним ничего общего, но тем не менее он всегда вился поблизости от нас, неожиданно появляясь из-за угла. Обычно в таких случаях он ухмылялся, дотрагивался пальцами до своего котелка и, поглядев на нас с таким видом, будто хотел сообщить нам нечто очень важное, ссутулившись, ковылял своей дорогой.

Помнится, я сказал Осмунду, что меня удивляет, как Чарли Буллер мог завести такого приятеля, ведь, кажется, Буллер вполне приличный малый.

– Нет, Чарли с ним не дружит, – ответил Осмунд. – Пенджли – приятель Хенча.

А что такое Хенч? И вообще, чем он здесь занимается? По всей вероятности, ничем. Околачивается вокруг без дела, как Буллер и Пенджли, наподобие надутого шара, который так и хочется проткнуть, чтобы зря не мотался. Комическая фигура с кротким, маленьким – с кулачок! – личиком над огромным, расплывшимся телом. «А голос, ну просто кошмар какой-то, – всякий раз, услышав его, боюсь, что не сдержусь и прысну со смеху, как школьница», – сказал мне однажды Осмунд.

Чем они занимались? Вскоре мы это узнали. Развязка была такова, что нам показалось, будто само небо обрушилось и раздавило нас своим свинцовым, темным брюхом.

Мне об этом рассказал Карден.

Человек, которому внезапно случается пережить страшную катастрофу, обычно запоминает даже самые нелепые, самые мелкие детали тех ужасных сцен, когда злые силы калечат, крушат, коверкают все вокруг. Жизнь человека, испытавшего такое, уже не может быть прежней. Вот так и я – в то утро, сидя у Кардена в библиотеке, я был сокрушен и раздавлен.

Помню, я тогда пытался что-то записывать. Да, всю свою жизнь, время от времени, в самые трудные моменты, я пытался что-то писать, а это наиболее спасительное занятие, когда приходится, превозмогая уныние, жить дальше. В тот период я думал, что мне удастся создать этакое недурное сочетание природоописания с художественным вымыслом, ну, знаете, вроде историй про бобров и выдр, где действуют слегка чокнутые герои, стремящиеся освободить мир от зла, и юные, прекрасные и наивные девушки. Но до сих пор гармонической картины слияния природы с человеческими деяниями никому создать не удалось, да и сам я не настолько умен, чтобы преуспеть в этом начинании.

И вот, сидел я в библиотеке у Кардена и сочинял трогательный рассказ из жизни выдр: как злые охотники пришли охотиться за выдровым семейством и как муж-выдра в панике мечется, тычась носом в разные стороны, разыскивая трех своих жен… Как раз в этот момент вошел Карден. Его круглые, невинные, как у ребенка, глазки просто вылезали из орбит.

Он с трудом перевел дыхание, сел и какое-то время пытался что-то произнести, но не мог, словно на него что-то нашло. А затем все сразу выпалил. Прошлой ночью, в половине первого, Осмунд с Буллером и Хенчем, его сообщниками, был арестован в холле особняка Борласов по обвинению в попытке ограбления.

– Чушь! – закричал я. – Осмунд… Ограбление… Ерунда, да это просто невозможно! – И так далее.

Но это была правда, чудовищная правда. Буллер и Хенч прятали лица под масками, в руках держали фонарики, и все было обставлено по всем правилам, как настоящее ограбление.

Осмунд, когда его арестовали, не проронил ни слова, только презрительно пожал плечами. Позднее выяснились другие, весьма загадочные подробности этого дела. Их кто-то выдал. Задолго до того, как была осуществлена попытка ограбления, полиции уже все было известно. Полицейским, вызванным из Эксмаута, оставалось только ждать.

А уже позже оказалось, что выдал их Пенджли.

Поговаривали, что план нападения на виллу Борласа принадлежал Чарли Буллеру. Он еще раньше прослышал о знаменитых бриллиантах леди Борлас и подговорил своего старого приятеля Хенча приехать к нам в графство. Так они и сделали. Никому, однако, не известно, каким образом к ним в доверие втерся Пенджли, этот змей. Как так получилось, что ему стал известен их план и Пенджли сыграл в нем столь характерную для себя роль? Он ведь начал их предавать на самом раннем этапе. Но вот что было загадкой из загадок – как Осмунд попал, так сказать, в одну упряжку с этой шайкой мошенников. Как мог Осмунд, аристократ, связаться с опустившимися типами, дать вовлечь себя в попытку ограбления, повторившую самый что ни на есть пошлый, банальнейший сюжет дешевого детектива.

Ни во время ареста, ни после, на процессе, Осмунд не произнес ни единого слова. Он принял уготованное ему возмездие с той же невозмутимостью, с какой, наверное, сидя на берегу, снимал бы с крючка пойманную рыбку.

Как вы правильно догадались, самой первой моей мыслью (и главной до самого конца) была мысль о Хелен. Как должна была страдать ее любящая душа, ее гордость. Как должно было ее оскорблять грубое вторжение в личную жизнь и страшить внезапное осознание того, что она обречена на одиночество! Но разве это не было так по-человечески, что, сочувствуя ей в ее горе, я в глубине души невольно задавал себе вопрос: может, это к лучшему и у меня теперь появится шанс? Но я плохо ее знал.

После происшедшего я видел ее только однажды. Как-то ненастным вечером, борясь с порывами ветра, я пробирался домой вдоль берега моря и столкнулся с ней лицом к лицу, едва не сбив ее с ног. Мы укрылись за скалой. Я спросил ее:

– Могу ли я вам чем-нибудь помочь?

– Ничем, – ответила она и, протянув мне с улыбкой руку, сказала: – Он мне так и не объяснил, зачем это сделал. Он вообще ничего не говорит. Думаю, он собирался подшутить над Борласами и ввязался в это дело в самый последний момент. Не знаю. Мы поженимся, как только он выйдет. – Посмотрев на меня так, как еще никогда не смотрела, она промолвила: – Я хочу, чтобы вы мне кое-что пообещали.

– Все, что угодно, – заверил я ее.

– Не пытайтесь меня найти, чтобы встретиться со мной. Забудьте нас обоих. Мне нравится жить сложной жизнью, но я не хочу ее слишком усложнять. Если вы действительно желаете мне помочь, обещайте мне это.

Она ушла, оставив меня в страшном волнении, отчаянии, негодовании. Неужели у нее нет ко мне никаких чувств? Никаких?! Ну а если есть? Тогда я вправе перевернуть вверх дном весь мир, чтобы завоевать ее!

Внутри меня подленький голос шептал, что Осмунд больше мне не друг. В любом случае он принесет ей только несчастье и что, хотя бы ради ее же блага, я обязан удержать ее от проклятого брака. Я без конца писал Хелен безумные, страстные письма, умолял ее внять моим мольбам. Ответа я не получал. Мне ничего не было известно о ней, а узнать, что с ней, я тоже не мог. В 1914 году началась война, и все нити этой истории были порваны.

И все же мне довелось еще раз мельком увидеть злого демона наших мест, Пенджли.

В 1915 году я был дома, в увольнении, один-одинешенек на белом свете, и вздумал навестить моего единственного друга, так как других друзей, кроме него, у меня теперь не было. Уведомив Кардена телеграммой, я, не дожидаясь ответа, поехал к нему. Прибыв туда, я обнаружил, что дом его закрыт, а сам он, как я узнал, находится во Франции. Был унылый, дождливый вечер. Я грустно бродил по мокрому саду, который уже начал приходить в запустение. Меня убивали наглухо закрытые ставнями окна, вдруг ставшие мне чужими, и вой ветра в вершинах деревьев.

Сквозь несущиеся по небу тучи пробился робкий луч луны и слабо осветил газон, тот самый, на котором под сияющим солнцем мы встретились впервые – Осмунд, Хелен и я.

И когда я стоял там погруженный в воспоминания, я вдруг услышал, как под чьими-то ногами захрустел гравий на дорожке под закрытыми окнами дома. Обернувшись, я увидел Пенджли. Нет, ошибки быть не могло, это был он – в грязном, съехавшем набок котелке и в бесформенном плаще, в полах которого он путался.

Пенджли замер и смотрел на меня выпучив глаза, словно перед ним было привидение. Я крикнул ему:

– Пенджли, гнусная свинья!

Он повернулся и побежал, я – за ним. Но луна скрылась за тучей, дождь хлынул стеной. Он так забарабанил по доскам, что заглушил все остальные звуки. Мир потонул в этом гуле. Я уже ничего не видел – кругом была тьма – и ничего не слышал, кроме шума дождя.

После того случая Пенджли сделался для меня своего рода наваждением. Я всюду и постоянно его искал. Если найду его, думал я, то обязательно сначала выведаю у него, где Осмунды, а потом непременно сверну ему его грязную шею.

Но земля огромна, а человек – песчинка на ней. Попробуй сыщи его. Жизнь шла, я бедствовал, перебиваясь с одной жалкой должности на другую, и все это время образ Хелен неотступно стоял передо мной. Я любил только ее и был ей предан, не ведая, где она, жива ли, или ее уже больше нет на свете, но все равно я желал ее… желал…

Теперь вы понимаете, почему явление этого призрака в дверях парикмахерской – мерзопакостной рожи Пенджли – было для меня самым долгожданным, может быть решающим, событием на свете!

Глава 3
Осмунд

Все мысли о парикмахерской и стрижке тут же вылетели у меня из головы. Последнее, что я там увидел, – цирюльника и моряка, сцепившихся в клубок, с руганью награждающих друг друга тумаками среди опрокинутых стульев и разбитых плошек. Схватив пальто и шляпу, я выскочил за дверь.

Пенджли исчез. В мрачном коридоре, представлявшем собой тесный закуток, горел тусклый свет и пахло апельсинами, и никого там не было. Вдруг я услышал голоса. Двое спускавшихся по лестнице людей свернули в коридор, и мне пришлось отступить к стене, чтобы дать им пройти. Это была высокая полная дама, а с ней – низкорослый мужчина. Полная дама с трудом переводила дух и жалобно причитала.

Когда они проходили мимо меня, я услышал, как мужчина ей говорил:

– Откуда я мог знать? Раньше ты всегда любила начинать с печени и бекона. Новые капризы…

Я постоял, выжидая, когда они скроются из виду. Было тихо, как в холодильной камере. Из парикмахерской не доносилось ни звука. Стараясь ступать бесшумно, я стал подниматься по лестнице, миновал один марш, повернул на другой… Там, выше, на площадке, свесив голову набок, будто прислушиваясь к чему-то, стоял Пенджли. Он глядел вверх, на площадку следующего этажа.

Я отпрянул, вжался в угол лестничной клетки и замер, еле сдерживая дыхание. Еще труднее мне было сдержать страстное желание сжать его тощую грязную шею своими руками и душить, душить, пока у него глаза не вылезут из орбит!

Я замер в неподвижности, не шевелился и Пенджли. Если бы вы знали, что значила для меня эта встреча после всех пережитых лет! А он, он – не изменился ни на йоту! Так же торчали его скулы, так же широко и алчно раздувались ноздри; он так же щурил серые быстрые глазки, такая же жестокая и злая была линия его рта. Все в нем было неопрятно, сально, грязно, как в прежние времена. Он напоминал мне фигурку бессмертного идола, олицетворяющего злодейство и скупость. Резные фигурки мифических существ, изображающих разные человеческие пороки, часто можно видеть в соборах на алтарных перегородках. Но в те мгновения, когда я смотрел на него, сердце мое так бешено билось не оттого, что передо мной был он. Я думал об Осмунде и о Хелен. Наконец-то я хоть что-нибудь о них узнаю! Живы ли они, поженились они или нет – я должен был узнать, даже если для этого мне пришлось бы вколотить его подлые глазенки в его уродский, мерзкий череп!

Однако интересно, что он там делает, пронеслось у меня в голове. Он явно был чем-то сильно озабочен, вел какую-то свою игру. И судя по всему, от исхода этой игры многое для него зависело. Все его тело сжалось и напряглось, как пружина, до того он был поглощен ожиданием. Поза, в которой он застыл, выдавала его нетерпение и дикое желание получить то, чего он так алкал в тот момент. Наверху, этажом выше, как раз и находилось это что-то или кто-то, и именно туда были устремлены его сокровенные помыслы. Прекрасно его зная, я понимал, что это могло предвещать только беду…

Какой-то шорох его вспугнул. Он повернулся и посмотрел туда, где я стоял. Казалось, он смотрит прямо на меня. Не забывайте, что все происходило в полутьме. Сверху из окна сочился свет, и зловещая физиономия Пенджли была мне хорошо видна; сам же я стоял в тени, прислонившись к матовому стеклу двери в какую-то контору, о чем оповещала надпись жирными печатными буквами на стекле.

Он смотрел на меня, а я верил и не верил, что это происходит на самом деле. Вот уже более четырнадцати лет я без конца воображал эту встречу, снова и снова представляя себе, какой она будет. Я полагал, что случись мне наткнуться на любого из них – Осмунда, Хелен, Пенджли, Буллера, Хенча, – и связь с остальными будет восстановлена. Но почему-то я более всего желал столкнуться с Пенджли. Сколько раз я придумывал слова, какие скажу ему, и то, что с ним сделаю. Я заставлю его упасть передо мной на колени – не важно, где суждено будет этому случиться, – а затем исполню над ним свою волю, казню его и отшвырну прочь, как грязную тряпку. И все же представить себе, что встреча будет такой, я не мог.

Он пялился на меня так, будто видел меня и узнавал. Но я понял, что он смотрел поверх меня, в глубину темной лестницы, и, навострив свои оттопыренные уши, жадно вслушивался, видимо ожидая звука чьего-то голоса, или шагов, или скрипа открывающейся двери.

Вдруг он кивнул, будто решившись на что-то, повернулся и очень тихо стал подниматься вверх по лестнице. С минуту я колебался, не зная, как поступить. Последовать за ним или подождать, когда он пойдет обратно? Я не хотел подниматься на следующий этаж из-за боязни наткнуться на него. Он мог уже позвонить в квартиру и, заметив меня, скрылся бы там. А если ждать, оставаясь на месте? Ведь должен же он пойти обратно? А вдруг – нет, и квартирные недра поглотили его надолго, и жди тогда до ночи. Эта мысль меня подстегнула. Я начал подниматься вслед за ним. Я крался тихо-тихо. На повороте лестница не была освещена, так что проскользнуть на следующий этаж незамеченным было легко. Помню, что я все время прижимал к груди томик «Дон-Кихота», как талисман. Наконец я добрался до площадки следующего этажа… Пенджли там не было! Он исчез, как сквозь землю провалился. Мне показалось, что все это был сон и никакого Пенджли вовсе не было.

Меня охватило горькое отчаяние. Значит, я его упустил! Я огляделся. Надо мной была лестница, которая вела на верхние этажи, а прямо передо мной – дверь в квартиру с колокольчиком и почтовым адресом без обозначения фамилии хозяина квартиры. Справа я увидел небольшое окошко с подоконником. Я подошел и выглянул наружу. Снег прекратился. На уровне моих глаз тянулись крыши домов, а над ними и еще выше – кирпичные кривые трубы, которые в полумраке напоминали мне человеческие существа. Одна труба, клонившаяся над краем черепичной крыши, была точь-в-точь Пенджли, – только раздутый, в несколько раз увеличенный Пенджли и, соответственно, во много раз более злобный и отвратительный. Его огромные уши торчали, лицо сделалось толстой, грубой харей в складках и ложбинах, из которых выглядывал нагло хохочущий рот. И все то же, все то же знакомое мне хищное, пакостное выражение лица, выражение, с которым он вечно кого-то подслушивал, вечно за кем-то подсматривал, как только что на лестнице.

Выше надо мной было небо, но, глядя вниз, будто через край горного кряжа, в промежутках между домами я видел огни площади. Мрак там сгустился, и мне чудилось, что я вижу светящуюся реку, которая то притухала, то ярко вспыхивала. Иногда мне даже чудились пузыри на ее поверхности, и я ждал, что они вот-вот лопнут и река займется сплошным пламенем. На самом деле я не так уж высоко находился над площадью, но мне казалось, что высоко, потому что в мире для меня в те минуты был только этот мрак и огненная лава, бурлящая у подножия серых каменных глыб.

Внезапно на нижнем этаже кто-то зажег лампочку, и, повернувшись, я увидел, что тесный коридор, где я недавно стоял, осветился. Если в тот миг Пенджли стал бы спускаться вниз по лестнице или вышел бы из квартиры, встречи нам было бы не избежать. Кто-то поднимался по лестнице. Я ждал. Сначала появилась голова, потом и вся фигура. Я ничуть не удивился, через мгновение оказавшись лицом к лицу с Чарли Буллером. Я ведь всегда говорил себе, что если мне когда-нибудь посчастливится наткнуться хотя бы на одного из них, то вслед за ним возникнут и все остальные. Не знаю, но я твердо в это верил. Наоборот, в жизни все говорило о том, что чудес не бывает. И вдруг это сбылось – еще как сбылось! – в более полном и, можно даже сказать, в более глубоком смысле, чем я ожидал. Все вышло точно так, как я предчувствовал. Должен вам признаться, что при виде Чарли Буллера мое сердце подпрыгнуло от радости, потому что Чарли Буллер вернее приближал меня к Осмунду и Хелен, чем в данном случае Пенджли. Я возликовал, сразу же преисполнившись уверенностью, что наконец-то снова обрел Хелен!

А между тем если для меня встреча с Чарли не была большой неожиданностью, то сам Чарли был так потрясен, будто увидел перед собой выходца с того света. Он поднимался по лестнице, опустив голову, целиком погрузившись в свои мысли (позднее я узнал, что ему было о чем поразмыслить), и чуть не налетел на меня. Отступив, он застыл на месте, словно глазам своим не верил, хотя я стоял перед ним живой, весь из плоти и крови и отнюдь не призрак.

– Привет, Чарли, – сказал я, улыбаясь и протягивая ему руку.

На первый взгляд в нем как будто ничего не изменилось. Ну может быть, он немного пополнел. И одет был примерно так же, как раньше, в пальто из рыжего твида довольно вульгарного оттенка. Его круглое лицо тоже мало изменилось. Оно было такого же здорового, густого румяно-коричневого цвета, и от глаз так же расходились веселые морщинки. А вот я, уж точно, сильно изменился, и, боюсь, не к лучшему. Чарли не сразу меня узнал.

– Дик Ган, – подсказал я.

– Боже мой! – промолвил он, всматриваясь в мое лицо. Он внимательно меня оглядывал, тепло пожимая мне руку, но внезапно выпустил ее, как будто что-то вспомнил. – Вы пришли для того, чтобы увидеться… – И замялся, не закончив фразы.

– Я пришел не для того, чтобы с кем-то увидеться, – сказал я, переходя на шепот. Мне померещилось, что Пенджли вьется где-то рядом и его мерзкая шпионская рожа следит за нами из всех углов. – Я здесь совершенно случайно. Тем не менее очень рад, что встретил вас. Столько лет надеялся, что это произойдет и наши пути пересекутся.

Помню, в тот момент он состроил знакомую гримасу – по старой привычке втянул щеки и выпятил губы, словно сосал что-то через соломинку, и одновременно сощурил глаза, будто не слишком верил в то, что напиток не разбавлен какой-нибудь дрянью.

– Тоже рад был вас встретить, – сказал он, понизив голос. – Давно не виделись, правда. Столько разного случилось за это время… – Он замолчал, прислушиваясь.

– Понимаете, я не хочу вас сейчас задерживать, вы, возможно, заняты, но мне необходимо поговорить с вами, и, если возможно, сегодня же.

– Ну конечно, почему бы нет, – отвечал он, поглядывая то на лестницу, то на дверь квартиры. – Отчего бы не поговорить, ведь столько времени прошло. Только сейчас у меня кое-какие дела. Вы где остановились?

– Может быть, поужинаем где-нибудь? – Помню, как развязно я это произнес, с этакой наглой уверенностью, хотя в кармане у меня было всего полкроны и, как вам уже известно, я просто умирал от голода.

– Боюсь, что я вообще-то занят. Куда вам можно позвонить? Если вы сообщите мне свой номер…

Я прервал его. Мне казалось, что в любую минуту мог снова возникнуть Пенджли.

– Подождите, – заговорил я. – Должен вам кое-что сказать. Я очутился здесь только потому, что выслеживал Пенджли. Я заметил его внизу и поднялся вслед за ним. Шел за ним по пятам до этой самой площадки, а тут его потерял.

– Пенджли! – Буллер застыл в стойке, как терьер, учуявший крысу. – Пенджли! Уже здесь, раньше времени! Он вас видел? – спросил он совсем тихо, близко подойдя ко мне, словно теперь мы были связаны, как заговорщики, одной цепочкой.

– Нет, – ответил я, – а что он здесь делает? От него добра не жди, он такой…

– Всегда таким был, – согласился со мной Чарли.

И тут я заметил, что на самом деле он довольно сильно изменился с тех давних пор. В нем самом, в его взгляде и повадке появилось что-то новое. В прежние времена все ему было трын-трава, одни шуточки да прибауточки. Жил не тужил. Теперь в нем появились скрытность, трусоватость, – нет, вряд ли этими словами можно определить перемену, происшедшую в нем. Точнее, он стал подозрительным ко всем и ко всему, как человек, постоянно ожидающий, что кто-то накинется на него из-за угла и начнет душить. И тут меня осенило. Его так изменила тюрьма. Это был отпечаток тюремного пребывания, отличавший его от остальных людей, словно с тех пор он был причислен к какому-то тайному монашескому ордену, в котором проходят столь суровый путь искупления, какой никому иному, не пережившему его, не дано познать.

Мне тоже не дано было этого познать, я мог только сочувствовать.

Между тем он, похоже, сообразил, что ему делать.

– Ну ладно, пока, – сказал он, протягивая мне руку. – Скоро увидимся и поболтаем.

Я понял, что мое сообщение о Пенджли усилило его нетерпение. Он невольно подвинулся ближе к квартирной двери. Судя по всему, там кто-то его ждал и он хотел сообщить тому человеку что-то важное. Но не мог же я теперь его потерять, чтобы так нелепо оборвались все связи с остальными!

– Послушайте, – сказал я, – так где мы с вами встретимся и когда?

– Какой у вас номер телефона? – спросил он, попеременно переводя взгляд с лестницы на дверь квартиры.

– Нет телефона… Я в Лондоне проездом, но могу встретиться с вами, где вам будет угодно.

– Хорошо, хорошо. – Я видел, как ему не терпится от меня отделаться. – Позвоните мне в «Риджент палас» в любое время до одиннадцати.

Я кивнул, и в этот миг, без всякого предупреждения, в ушах у меня взревело море. Ледяной холод змеей опоясал внутренности, и Чарли Буллер на глазах превратился в чучело. Электрический свет весело запрыгал вокруг, и я зашатался. Чарли Буллер успел подхватить меня.

– Эй, что такое?

Я изо всех сил пытался выпрямиться, отмахнуться от огней, которые плясали вокруг, усмирить рев морских волн в ушах. Носом я чуял запах твида, в который был одет Чарли.

– Я давно… я давно не ел… – пробормотал я и провалился в черную, бездонную яму.

А затем первое, что я увидел, был возвышавшийся надо мной великолепный старинный секретер. Глядя вверх, я мог рассмотреть его до мельчайших деталей, оценить старое черное дерево, из которого он был сделан, и изумительной красоты старинные бронзовые ручки изящной работы, особенно прелестные маленькие панели, вырезанные из белой и красной слоновой кости, – ими были украшены многочисленные ящички и дверцы его отделений. Эти картинки плыли у меня перед глазами, но, как бы ни было замутнено мое сознание, я, превозмогая обморочное состояние, внимательнейшим образом разглядывал их, не в силах оторвать глаз. Там были изображены всевозможные жанровые сценки. Вот, например, сцена охоты: охотники заняты преследованием оленя; вот дамы в головных уборах, напоминающих многоярусные башни, перегнувшись, смотрят вниз с балконов; тут рыцари в доспехах сражаются на турнире; вдали видна извивающаяся лента реки и тонко очерченные, растворенные в дымке холмы. Все было проникнуто духом былых добрых времен и прекрасно гармонировало с естественным темным фоном, каким служило старое эбеновое дерево.

Чуть приподнявшись, я отвел взгляд от секретера и… встретился глазами с Осмундом. Огромный, как великан, он стоял надо мной, держа в руке стакан, и с мрачным видом всматривался в меня.

– Вот, выпейте еще немного, – сказал он и передал мне стакан.

Звук его голоса, глубокого, ласкового, столь богатого интонациями, возродил в моей памяти прежние дни, события тех лет. Меня захлестнули воспоминания, и голова пошла кругом. Ох, до чего же я был рад видеть его!

Я отпил бренди, и в голове моей прояснилось. Главное, чтобы он не подумал, что этот мой обморок подстроен, мелькнула у меня мысль.

– Дурацкая история, – сказал я и сел. – Я не нарочно. Ужасно был занят, ничего не ел. Перенапрягся, и только-то.

Помню, как нелепо я оправдывался, делая жалкую попытку сохранить остатки своей гордости.

Осмунд положил мне руку на плечо.

– Все в порядке, Дик, – сказал он. – Мы рады вам. Тут, около вас, еда. Перекусите немного, а потом будете говорить.

Должен признаться, в следующий момент я позабыл обо всем и накинулся на еду. Ее вкус ощущаю до сих пор – ветчина, хлеб с маслом, холодная курица, сыр «грюэр»… Говорят, что истощенный голодом человек должен есть понемногу. Боюсь, что в тот вечер я поглощал пищу, как голодный волк, не зная меры.

Все то время Осмунд стоя следил за мной, не произнося ни слова. Я покончил с едой и, заложив руки за голову, откинулся на спинку дивана, с удовольствием переводя дух. После этого, улыбаясь, посмотрел на Осмунда. Жизнь наконец-то вернулась ко мне, я это ощущал всем своим существом и мог собой управлять. Я сел и, глядя ему прямо в лицо, сказал:

– Благодарю. А теперь мне пора идти. Вы сейчас заняты. Но разрешите навестить вас в другой раз. Целую вечность мечтал наткнуться на вас.

– Серьезно, Дик? – Он стоял, изучая меня странным, сумрачным, задумчивым взором. – Вот вы меня и нашли. Так что же с вами было?

– Не знаю, всякое, то одно, то другое. Не так-то просто в наши дни человеку в моем возрасте… – Я вовсе не собирался признаваться ему, до какой нищеты мне пришлось докатиться. Помнится, тогда у меня мелькнула мысль, что уж лучше я потеряю Осмунда и Хелен навсегда, чем позволю им обнаружить мое бедственное положение. Я встал на ноги и принял вертикальное положение. – Ну, пойду, – проговорил я. – Приглашаю вас посидеть со мной в каком-нибудь ресторанчике, идет? Поговорим, вспомним прошлое…

– Да, да, – сказал он, внимательно всматриваясь в меня. – О том, что я два года провел в тюрьме, вам известно. Так что есть о чем порассказать… – И вдруг, как будто ему в голову неожиданно пришло удачное решение, он положил мне обе руки на плечи и легким толчком заставил снова опуститься на диван. – Побудьте здесь еще немного, Дик. Мне необходимо ваше общество.

Предложив мне сигарету, он сел рядом. Мы разглядывали друг друга. Он сидел, непринужденно откинувшись на подушки, протянув вперед свои длинные-длинные ноги, и казался мне невероятно большим, – столько места он занимал на диване. Голова его была чуть откинута – жест, так хорошо мне запомнившийся, – глаза полузакрыты; он созерцал меня из-под полуопущенных век. Его темные волосы уже заметно тронула седина. А глаза были такие же красивые, большие и ясные, и взгляд все тот же – прямой, смелый, дерзкий. Поначалу мне казалось, что никакой заметной перемены в нем не произошло. Ну может быть, чуть изменилась линия рта. Это я заметил сразу. В прежние времена на его губах всегда играла улыбка, веселая и беззаботная. Теперь его рот стал жесткий, и можно было бы сказать – упрямый и недобрый, если бы был неподвижен. Но его губы постоянно вздрагивали, мешая залечь злым складкам и одновременно придавая лицу Осмунда выражение неуверенности, смущения. В его глазах тоже было беспокойство. Он не долго смотрел на меня, затем опустил их и после этого избегал встречаться со мной взглядом. Была в нем какая-то странная подавленность, робость, – в ком-то я уже это подметил… Ну конечно, Чарли Буллер! Все сопоставив, я понял, откуда взялось это сходство. Тот ведь тоже меня изучал, испытывал на доверие.

– Так, значит, вы снова появились, Дик. Выглядите неплохо, чем бы вы там ни занимались. Только волосы длинны, раньше были короче. – И вдруг, неожиданно для меня, он крепко сжал мою руку. – Ужасно рад видеть вас. Очень по вас соскучился.

Но это было не так. Я понял сразу, когда он еще произносил эти слова, что на самом деле он не вдумывался в их смысл, и когда он сжал мою руку, это не было движением души, относящимся непосредственно ко мне, – это касалось чего-то другого. И в старые времена у него была та же привычка, которая меня всегда так раздражала. Он мог говорить что-то машинально о том, что его больше не занимало, а думать о другом; его мысли опережали слова. Очевидно, эта привычка в нем укоренилась. Вдруг он вскочил и стал ходить по комнате, будто что-то искал. Затем подошел к двери, выглянул в прихожую, тихо прикрыл дверь и вернулся ко мне.

– Извините, – сказал он, опять усаживаясь рядом со мной на диване, – дело в том, что я нахожусь в ожидании. Кое-кто должен прийти.

– Да, я уже говорил Буллеру… – начал было я, но замолчал. Мне не хотелось первому заводить разговор о Пенджли.

– Буллер на минуту вышел, но скоро вернется, – заметил Осмунд. Он снова сделал попытку сконцентрировать свое внимание на мне. – Ну же, Дик, выкладывайте. Расскажите все про себя, про все ваши приключения. Вы такой же крепыш, каким были раньше, старый приятель. Женаты или нет?

Нет, сказал я, не женат, но не стал объяснять причину. Я начал нести какую-то чепуху, не слишком вникая в то, что говорил. Не вникал и он. Нервы у меня были на пределе. С чего бы? Я не знал. Теперь, возвращаясь к прошлому, я напрягаю свою память, стараясь воспроизвести в уме все, что происходило в течение того получаса, минута за минутой. Как мне кажется, во-первых, я ожидал, что вот-вот на пороге появится Чарли Буллер, а во-вторых, у меня было ощущение, что где-то в квартире за портьерами прячется эта свинья Пенджли.

Нет, конечно, ничего такого не было. Но я не мог избавиться от этого чувства. Мне даже чудилось, что до меня доносится его запах. Пальцы Осмунда нетерпеливо отстукивали дробь по подлокотнику дивана.

– Вообще, последнее время я жил в Вестминстере, – проговорил я неестественным голосом, заканчивая свой рассказ. – Вполне пристойное местечко. Симпатичная хозяйка и приличная еда… Вот такие дела…

– Понятно, – отозвался Осмунд. Он, кажется, уловил только последние мои слова. – Такие дела, Дик, но должен вам сказать, что у меня дела паршивые. Да, паршивые мои дела. Постойте, вы ничего не слышите?

Он поднял руку. Признаюсь, я слышал только, как бьется мое сердце. А оно колотилось так громко, будто у меня вместо него были большие стенные часы с маятником.

– А что я должен слышать? – спросил я наконец.

– Толпу, – ответил он.

– Толпу? – тихим, неуверенным голосом переспросил я его.

– Да, толпу, – нетерпеливо повторил он. Быстрым движением он вскочил на ноги, подошел к окну и распахнул его. – Теперь слушайте, – сказал он.

До нас доносился многоголосый гул площади. Это было похоже на шум моря, ритмически нарастающий и стихающий, – шур-шур, шур-шур, шур-шур… И в этот шум врывались гудки автомобилей, выкрики мальчишек, продававших вечерние газеты, приглушенный колокольный звон церквей; а мне еще слышалось чье-то тихое жалобное причитание, словно там, в темноте, стонало и плакало какое-то огромное существо.