Текст книги "У-3"

Автор книги: Хяртан Флёгстад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

И наш учитель физкультуры решил что-то предпринять. Для чего вдобавок к обычной программе закупил шесть пар боксерских перчаток. Чтобы дать безобидный выход нашей здоровой агрессии. Я-то быстро был забракован. Персон – он может быть секундантом, посчитал педагог и начал вдалбливать остальным науку более предметно – кулаками.

Разумеется, силы были неравные. Голые руки шестнадцатилетних противников свисали тонкими нитками по бокам щуплого тела, и на конце этих ниток болтались боксерские перчатки, смахивая на воздушные шары, а еще больше – на непомерно тяжелые гири. Лицо над защитной стойкой – словно яркая лампа, погасить которую ничего не стоит: хоть кулаком ударь, хоть задуй.

Учитель с каждым проводил по тренировочному раунду. Он подзадоривал, заводил, стремясь активизировать в нас волевые задатки, быстроту реакции, контролируемую свирепость. Пробудить инстинкт убийцы, говорил он, бешенство, ярость, неистовство. Показывал исходные стойки, простые встречные удары, уязвимые точки, кое-какие трюки, которые, по его словам, могли пригодиться в жизни.

Одного за другим он вызывал нас на ринг. Тщательно и со знанием дела дубасил до боли, до синяков, до отупения. Избивал нас (я говорю «мы» и «нас», хотя, секундируя, только смотрел, как это происходит. Но ведь и комментаторы тоже так выражаются, верно?). Удар за ударом он утверждал свой авторитет, возводя несокрушимую постройку. Не один раз его убийственные нокауты останавливались в миллиметре от наших подбородков. Он вызывал нас на удары, которые только показывали, как мы беспомощны перед ним. Словно какой-нибудь международный гроссмейстер проводил сеанс одновременной игры против целого класса.

Но вот на ринг вышел Алф Хеллот.

Начало боя сулило полное разочарование. Алфик явно не заводился, да и учитель, который провел почти пятнадцать раундов, оспаривая первенство с самим собой, передвигался уже не так легко. Пританцовывая вокруг Алфика, он направлял в цель все менее точные и хлесткие серии ударов, а противник с каждым разом все легче уклонялся. Уходил от ударов. Избегал активного боя. Не оказывал сопротивления. Учитель – глаза чуть видно над перчатками – подзадоривал, все больше раздражаясь:

– Прими боевую стойку, Хеллот! Закрывайся! Выше перчатки, парень!

Алфик не реагировал. Он не стремился проявить себя, вообще ничего не добивался. Ему вся эта затея казалась нелепой. Но одно ему было ясно. Честолюбивый и красный Алфик Хеллот умел провести границу и упорно ее защищать. Постоять за себя и за всех нас. И теперь он ощутил, как что-то назревает. Мы тоже ощутили – почувствовали, что воплощаемся в теле, кулаках, мускулах Алфика. Он снова был нашей надеждой. Он должен был поднять перчатку. А голос учителя все подзадоривал:

– Выше, Хеллот! Не то схватишь хорошую плюху!

Но Алфик продолжал отступать, не поднимая рук для защиты. Вместо этого он быстро глянул на нас, зрителей, поймал мой взгляд и указал кивком на незадачливого противника.

– Защищайся, парень! – Учитель продолжал распаляться. В ответ Алф Хеллот остановился и застыл на месте, свесив руки вниз. В уголках его рта играла улыбка. Он снисходительно смотрел на прикрытого боксерскими перчатками преподавателя.

Запальный шнур был зажжен, чека сорвана.

И преподаватель взорвался. Как ручная или как противотанковая граната – сказать трудно. Но взорвался с грохотом.

Его хваленая контролируемая агрессия сменилась неуправляемой лютой яростью. Длинные руки давали ему преимущество, и он попытался достать Алфа Хеллота ударом, какого ни в одном учебнике бокса не видел.

Кулак преподавателя пробил внушительную брешь – вполне осязаемую глубокую брешь в прокисшем воздухе физкультурного зала, где меловая пыль смешалась с застарелым потом. Потому что Алфа Хеллота не оказалось там, куда был направлен удар. Мы видели, как он вовремя ушел от удара изящным и гибким нырком. И видели, как в это же время преподаватель открылся.

Сам совершил смертный грех, от которого старался спасти нас тысячами наставлений и чувствительных уроков. Открылся. Тогда как Алфик принял боевую стойку. Закрылся. И – не могу сказать, чтобы мы особенно удивились, – нанес удар. Прямо по открывшейся цели. Короткий удар, его, кажется, называют апперкотом. Чистенько, точнехонько и безо всякой злости.

Удар был не очень силен. Учитель устоял на ногах. Но ведь он стремительно шел вперед, а удар остановил его. И явно потряс. Мы видели, как он остановился, отпрянул, шатаясь, шага на два назад и мотнул головой, моргая странно изменившимися глазами. Надо думать, и Алфик видел эти глаза. Несколько секунд перед ними все кружилось. Глаза не понимали, что они видят, где пребывают, где верх, где низ. Только тупо таращились на Алфика.

Потом уразумели. Поняли, что на карту поставлено все. Теперь или никогда. Что в целом мире есть только два человека. Все произошедшее на свете со времен изобретения каменного топора было уничтожено одним ударом – ударом Алфика. Учитель, в шкуре палеолитического межвоенного периода, видел перед собой Алфика Хеллота, который стоял, заслоняя ему белый свет, стоял неподвижно, руки опущены до пояса, улыбка вздернута до ушей.

За спиной учителя в дверях физкультурного зала копились новые зрители. Девчонки после душа, девчонки, которые несколько минут назад, беззастенчиво голые, как ни в чем не бывало подставляли струям воды свои немыслимые тела. С еще не просохшими волосами они стояли в дверях за спиной учителя, заполнив весь коридор, и хихикали. Учитель слышал их, Алфик видел. Однако он видел только одно лицо, только один взгляд жег его сетчатку.

Китти!

Девичий смех подпалил шнур. Учитель снова взорвался. Алфик легко ушел от первого удара, который можно было назвать прямой правой. Кулак пролетел мимо, курсом на шведскую стенку. Алфик играючи шагнул в сторону, одновременно выбросив вперед левую руку. Я никогда не знал, что сразу за ухом у нас есть кровеносный сосуд, но тут из него по потной шее учителя вдруг потекла красная струйка. Учитель нанес ответный удар. И на этот раз попал. Мы это увидели. Алф Хеллот почувствовал. Короткий боковой удар, налитый доисторической яростью, проскочил снизу под перчатками Алфа. Куда именно он попал, не скажу, но попал крепко, вобрав в себя воздух и боль. Хотя Алфик подался назад и не принял удар всем своим весом. От последовавшего затем свинга он успел нырком уклониться, не нанося ответного удара.

Но учитель уже не замечал, попадает он или промахивается. Лишь с нарастающим бешенством продолжал колошматить воздух, метя в голову Алфа Хеллота, в его улыбку, одержимый желанием стереть прилипшую к лицу противника невыносимую ухмылку. И он бил, бил, чтобы сровнять с землей ухмыляющееся лицо, которое все быстрее мелькало вокруг него, все расплывчатее и недоступнее.

Для нас, зрителей, окруживших ринг, заключительная сцена сочетала в себе как высокую, так и низкую комедию. Учитель – выдохшийся, бессильный, внутренне сломленный, измазанный кровью, одурелый, руки машут, точно крылья ветряной мельницы при слабом ветре. И Алфик, который все время отступал, пританцовывая, нырком уходил в сторону, вниз, подпрыгивал, дразня соперника и почти не поднимая рук для удара.

Но дважды он ударил. Больше не понадобилось. Сперва его правая как бы случайно угодила в физиономию учителя. Однако тот не упал, только застыл на месте, с новой струйкой крови – на сей раз из правой ноздри.

Следующий удар был больше похож на настоящий бокс. Тоже правой, снизу короткий прямой в челюсть, сквозь заслон из медленно вращающихся мельничных крыльев. Лишенный драматизма, давно назревавший финал, точка в конце затянувшейся фразы.

Челюсть была не железная. На удар отозвалась дребезгом. Голиаф описал полукруг, теряя равновесие. На какое-то мгновение простерся косо в воздухе во весь рост.

Глухой звук от встречи головы с деревянным полом.

После чего оставалось только собирать осколки. До сознания победителя дошел гул возбужденных голосов, сиренный вопль учительницы физкультуры, он ощутил полотенце, которое я положил ему на плечи, увидел перчатки, которые я с него снимал, толпу, протиснувшуюся сквозь незримые канаты вокруг ринга.

И Китти.

Она не подходит к нему. Только проходит мимо. Ничего не говоря. Но она открыла Алфика Хеллота. Впервые он стал для нее личностью. Появляется птица. Веки Китти – ее крылья. Птица взмахивает ресницами и вылетает из глаз Китти. Классический номер иллюзиониста. Все смотрят на лежащего без сознания учителя, никто не видит птицу, летящую через спортзал, и только я ощущаю пустоту, видя, где она садится.

Официально происходит нечто совсем другое. Неприятная история. Скажем так: учительское собрание, родительский совет, школьное правление. Чисто физически незадачливый преподаватель оправился сравнительно быстро, сотрясение мозга оказалось не таким сильным, как вначале подумали эскулапы. Алф Хеллот получает последнее предупреждение и после недельного изгнания продолжает учиться в школе. Констанца в ужасе, но Авг. Хеллот воспринимает случившееся спокойнее, чем можно было ожидать. Пожалуй, в глубине души он даже слегка гордится сыном. Впрочем, у него слишком много других дел. Авг. Хеллот постоянно в бегах. Ему сулят место освобожденного секретаря профсоюзного объединения. То и дело вызывают на важные заседания в Осло. У него просто нет времени следить, что там происходит с Алфиком и преподавателем, который, когда его наконец выписывают из больницы, получает взбучку от директора и продолжительный отпуск, а кроме того, обзаводится темными очками, в коих по истечении отпуска и каникул является в школу.

Где поневоле вновь встречает Алфика Хеллота, который одним ударом постоял за себя, взял верх над преподавателем, вырвался на волю и простился с детством. И тем не менее чувствует, что ему чего-то недостает. Не беспокойтесь, все будет, все будет! Поздняя осень, дождь льет как из ведра, а у Алфика под ребрами черти пляшут. Взгляд Китти не оставляет его, куда бы он ни шел, например домой из школы, по улице Индзастрой, под огромным черным мужским зонтом Авг. Хеллота. Алфик Хеллот прибавляет ходу, потому что в десяти шагах перед ним идет она. Теперь или никогда! Обычно Китти носит длинные брюки, широкий свитер и сандалии. Когда холодно, надевает поверх свитера зеленую куртку с длинными костяными пуговицами. Сегодня, судя по всему, не холодно. Китти поступает как хочет. Это всем известно, в том числе Алфику Хеллоту. Известно, что с двенадцати лет она водится с восемнадцатилетними и даже с взрослыми мужчинами. И что в ее отношениях с ними далеко не всегда им принадлежал верх. Что она гостила на пароходах. Это тоже всем известно. Не менее точно, чем все остальное, что всем известно. Вот и сейчас она верховодит. Тот факт, что Алфик Хеллот прибавляет ходу и ускоряет шаг, чтобы поравняться с ней под дождем, – чистая формальность.

Алф Хеллот держит над ней зонт, спрашивает:

– Хочешь накрыться со мной?

Уже тогда Китти была «экстенциалистка». Она берется за ручку зонта, берется за руку Алфа, отвечает:

– Давай накроемся вместе.

Они шагают вместе по улице Индзастрой.

– Экстенциалистка? – переспрашивает Алф Хеллот, когда она произносит это слово.

Один слог мудреного длинного выражения потерялся где-то на долгом пути с левого берега Сены на север. Алфик задает вопрос, который давно его занимает.

– Что это такое – экстенциалист?

– Значит, так, – объясняет Китти. – Есть вещь. И есть ее сущность, по которой судят о смысле вещи, – какая она сама по себе. А когда говоришь про экзистенцию вещи, это значит, что она есть, ну, просто существует, и все.

– Какая такая вещь?

– Вот тебе пример. Возьми окружность. У нее есть сущность, смысл, но сама по себе она не существует.

– А как с параболой? Или эллипсом? – Алф Хеллот остается реалистом даже в романтических ситуациях. – Если вместо окружности у тебя замкнутая кривая с двумя фокусами и лучи из одного фокуса отражаются обратно другим?

– Ты еще добавь про речевые эллипсы. Когда пропускают подразумеваемые звуки или слова: «Дорогой!», «Приходи!» Туда же сокращения относятся, такие, как «Коминтерн».

– Ну и что?

– Экзистенция, – продолжает Китти; они стоят вплотную друг к другу, держась за ручку зонтика переплетенными пальцами, – экзистенция – это то особое, что отличает человека от вещи.

– Ты не сказала, что это за вещь.

– Та, от которой человека отличает его свобода.

– Ерунда какая-то. Свобода – это демократия. Право голоса, свобода слова. Профсоюзное движение, и НАТО, и тому подобные вещи из области политики.

– Еще можно сказать, что экзистенция превыше сущности.

– Или что ром лучше эссенции.

– А виски со льдом лучше рома.

– Пять ледниковых периодов на один стакан рома.

Китти нажимает кнопку и выходит под дождь. Черный зонт складывается, накрывая голову Алфика Хеллота.

– Катись ты! – выпаливает он, и Китти уходит.

Дождь по-прежнему льет как из ведра.

* * *

Но Китти вернется, не сомневайтесь. «Приходи, – вертится в голове у Алфика. – Приходи ко мне. Приходи, Китти. Приходи в мои объятия. Объ-ятия. Со-итие».

Опасные игры? Китти этим не испугаешь. Она приходит. Остается на второй год – из-за Алфика, из-за собственной лени? Сидит с ним на одной парте. Домой из школы они идут вместе – великие таинственные влюбленные. Дейрдре и Найси. Китти и Алфик. Их манит риск. Они не прощают друг другу заблуждений. Спорят так, что клочья летят. Красный Алфик Хеллот уважает социал-демократического лидера Хокона Ли; коммунисты представляются ему главной угрозой миру, безопасности и социальному прогрессу. У Китти, скорее, противоположные взгляды. Немыслимая пара; должно быть, как это чаще всего бывает, только потому они и стали парой.

По дороге в школу они видят, как в поле сажают картофель и брюкву отказчики от военной службы. Долго Алфик крепится, смотрит на них, не реагируя. Но однажды он не выдерживает. Приставив ко рту рупор из ладоней, орет:

– Пацифашисты! Пацифашисты!

Кроткие, что трудятся на ниве господней, еще ниже склоняются к земле, не поднимая глаз, но Китти отвращает Алфика от греха. Дергает его за руку и увещевает:

– Угомонись, псих! Брось это! У тебя не все дома, честное слово!

– У меня? Это таких вот Ленин называет полезными идиотами.

– И то лучше, чем быть бесполезными идиотами. Они хоть сажают картошку. И вообще, никакие они не пацифисты, здесь и свидетели Иеговы, и адвентисты седьмого дня, и баптисты.

– И только потому, что они тринадцатидневные святые, можно ставить себя над политикой? Ну уж нет! Когда дело касается коммунистов, я никаких оправданий слышать не хочу.

– Да я никого и не оправдываю.

– Вот и хорошо. Так держать!

Они идут домой к Китти, у которой либеральные родители и отдельная комната. На стене над кроватью висит фотография чернокожего тенор-саксофониста Уорделла Грэя; рядом – вырезанная из еженедельника «Актюэлль» французская певица Жюльет Греко и американский киноартист Монтгомери Клифт. Китти теребит начисто лишенного музыкального слуха и понятия о музах Алфика, требуя, чтобы он учился играть на саксофоне. Только так он научится как следует целовать и станет великим любовником. В шведских музыкальных журналах Китти вычитала, что музыканты, играющие на духовых инструментах, потрясающе владеют ртом, губами, языком и всем дыхательным аппаратом сверху донизу. В ее глазах Уорделл Грэй – величайший в мире саксофонист, стало быть, и величайший любовник. Вместе с Алфиком Китти ломает голову над тем, что за тайное послание содержится в музыкальной пьесе «Ты ударяешь мне в голову», но не может связать это с оральными и эротическими данными духовиков. Они с Алфиком трутся губами, целуются взасос, пыхтят, сопят, массируют друг другу нёбо языком до самой глотки, однако это не приближает их к земному экстазу. Тут явно требуются более решительные шаги.

Китти поднимает руку. В разгар нудного урока норвежского языка. Ей надо выйти. Она выходит. Она – субъект. Выходит – предикат. Что-то из этого выйдет? Алфик тоже поднимает руку. Ему тоже понадобилось выйти. Он и Китти вместе в коридоре. Они делают нечто такое, чего прежде не делали, однако справляются без труда. В классе время идет своим ходом, простые предложения состоят из субъекта, объекта, предиката и определения. Точка. А что там делается в коридоре? Что происходит, пока там никто не ходит? Наконец дверь отворяется, Китти и Алфик возвращаются в класс. Рубахи навыпуск, взлохмаченные волосы, блуждающий взгляд. Всем очевидно, что происходило в коридоре.

Одно слово: скандал. И снова Алфик – среди главных действующих лиц. На сей раз у него есть соучастница. Китти недаром слывет человеком крайностей. Можно сказать, что она прячет свое «я», выставляя напоказ только крайности, подобно Софи Лорен на знаменитой фотографии, где та стоит за деревом. Алфик дрейфит и дает задний ход. До летних каникул так и так всего две недели, и Алф Хеллот нанимается на рудовоз, направляющийся в тропики.

Так оно лучше для всех сторон.

СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ/ДЕТИ

«Холост, детей нет», – скрипит перышко Алфика по военному бланку.

ПРОЧИЕ СВЕДЕНИЯ

Рейс вниз по карте, рейс вверх. От сексуальности Китти – к еще более глубокому погружению в знойный и влажный мрак тропиков. Воспоминания тускло просвечивают в экваториальной тьме, точно компасная картушка. Спокойные вахты в безветренные ночи на темном мостике. Тихие беседы, легко принимающие философский уклон. Взглянуть на корабельные часы в надраенном медном кожухе. Определить точную позицию, держать курс, следить за движениями парохода, что качается на волнах, растопырив под недвижными звездами свои лебедки, и мачты, и навигационную аппаратуру. За кормой бурлит испанское название кильватерной струи. Эстела. Белая пена эстелы на синей мускулистой спине океана, тонкая карандашная линия курса в ежедневных коротких бросках через карту. Резкий звон машинного телеграфа. Болтающиеся в знойный полдень на палубе цепи, раскаленные ломики в руках, чтобы их подтянуть. Сплесень, трос, чекель, брашпиль, лаг, кабельтов – все эти слова глубоко западали в душу юнги Хеллота, звуча голубым чистым звоном, словно райски целомудренные храмовые колокола, прочно врастая в память неповторимым открытием. Скажу без утайки: нет для меня в этом мире ничего, что сравнилось бы безвозвратностью с той моряцкой жизнью, последний отблеск которой довелось здесь увидеть Алфику. А кают-компания! Спартанская столовая в рубке с отдельными столами для механиков и палубной команды, с твердо закрепленными местами, такими же священными, как места в каком-нибудь божьем храме. И в длинном качающемся покое нашего храма с глазеющими на безбрежное море круглыми иллюминаторами Алфик причащается к мирским истинам, посвящается в мужские ритуалы, один за другим сдает экзамены на зрелость. На пароходе Алф Хеллот накачивает силу – в работе вместе с палубной командой, в мужской словесности. Да и на суше не отстает от настоящих мужчин, накачиваясь до изумления в баре Интернационального клуба моряков. Здесь, в паршивом жестяном сарае с расплесканными по фасаду неоновыми бликами, с тошнотворной водкой в дорогих бутылках Алфик опускается на дно. Но отталкивается ногами и всплывает. На другой день погрузка закончена, и Алфику приходится платить «дэш» – так называют таможенники подмазку, которую требуют за разрешение юнге Хеллоту взять на борт чудовищный стол красного дерева, предназначенный в подарок родителям. По центру толстой круглой столешницы симметрично вырезаны звериные фигуры. Она опирается на плечи стройного черного бога, присевшего на корточки под ее тяжестью. Этот бог, выполняющий роль тумбы, глядит в пространство отчужденно и бесстрастно даже тогда, когда стол цепляют грузовой лебедкой, возносят над пристанью и опускают на одну из промежуточных палуб.

Всю дорогу на север злополучный стол Алфика – непременная мишень острот в храме мамоны. От стола палубной команды зараза переходит к механикам, оттуда проникает в офицерскую столовую. Стол стоит на повестке дня острословов в прямом и переносном смысле, с всевозможными порнографическими завитушками и украшениями. Дня не проходит, чтобы кто-нибудь не крикнул, что сегодня придется весь груз крепить заново, потому что стол этого Хеллота не стоит как положено. Или же опрокинулся, растопырив ноги. Или он у него опять стоит, как у молодого. Не стол – алтарь, на котором совершаются все словесные обряды.

Так что Алфик облегченно вздыхает, когда наконец приходит домой. Он рад списанию на берег, счастлив, что теперь никто не назовет его салагой, горд, что познал все на свете. Повязав черный галстук, совершает круги почета по городу в дешевом голубом костюме, желтых носках и белых туфлях, купаясь в зависти и восхищенных взглядах.

За исключением того единственного взгляда, который ему важен. Нет Китти, он не встречает ее, не может найти; дом степенного начальника страховой конторы и щепетильной аптекарши, которые совокупно произвели на свет четырех образцовых мальчиков и одну девчонку-сорванца, – этот дом пуст и заперт. О показательных отпрысках хоть известно, что они уехали на каникулы. Констанца и Авг. Хеллот тоже отсутствуют – отправились в Осло, и Алфик чувствует себя всеми брошенным и преданным. Он сгрузил на берег алтарный стол красного дерева и поставил дома в гостиной, где тот и стоит теперь, томясь одиночеством. Не жди добра от мира! И Алфик не видит другого выхода, как устроить попойку с товарищами по плаванию.

Курс – на запруженную реку. Неся по двое звякающие пивные ящики, они форсируют откос, кустарник и береговую гальку. Над банкетным залом на природе светлый летний вечер раскинул свой необъятный купол, одетые листвой зеленые деревья обрамляют совершенную пасторальную идиллию. Мир и согласие, оживленные речи, вдоволь напитков, и лишь одна капля дегтя – отсутствие прекрасных дам. И у кого только достало сердца нарушить идиллию, вызвав блюстителей порядка, уму непостижимо. Во всяком случае, сидящим на поляне все было трын-трава. И они долго протирали глаза. Но до белой горячки было еще далеко, до галлюцинаций тоже. Да и не розовый слон предстал их глазам, а всего лишь старая полицейская машина. Крытый «виллис» поднялся вприпрыжку вдоль берега, и два не менее реальных блюстителя порядка осторожно сошли на траву по бокам «воронка». Что ж, приехали так приехали, ничего особенного. Новоприбывших приветствовали громко и сердечно – добро пожаловать на праздник под зеленым сводом! Поразмыслив, все участники банкета восприняли блюстителей как желанное прибавление и встретили их распростертыми объятиями и откупоренными бутылками.

Все. Кроме Алфика Хеллота.

Ибо в голове Алфика раздались сигнальные звонки. Тысяча звонков предупреждали о протоколах, допросах, о пятнах в личном деле, о первых нетвердых шагах на стезе преступности. Пронзительные звонки вопили и орали о наклонной плоскости, о карающей руке закона.

Алф Хеллот встал и выпрямился во весь рост. Хмеля как не бывало. Он трезв как стеклышко. Озирается кругом, во все стороны. Лес окружает его сплошной зеленой стеной, держит в плену, он – гонимый зверь в дебрях. Алф Хеллот ныряет головой вперед в ближайшие кусты, вскакивает на ноги, продираясь сквозь ветки и листву, и пускается наутек. Слышит, как за его спиной десять гуляк разражаются громким хохотом. Потом слышит только собственные шаги и стук крови в ушах. А еще он слышит, как газует «воронок».

Мозг Алфика Хеллота сверлит одна-единственная мысль: уйти! Уйти, уйти! Он мчится галопом сквозь чащу ольхи, через россыпь сухой гальки, в каскадах брызг пересекает реку, карабкается через стену на другом берегу.

Позади него река, впереди тоже река. Он очутился у основания мыса, который вдается во фьорд узкой полоской суши между заводским причалом и пассажирской пристанью. Алф Хеллот бежит в другую сторону, от фьорда. Здесь мыс расширяется, и здесь бок о бок расположились плавательный бассейн и футбольный стадион. Алф Хеллот – тренированный спортсмен, даже после двух месяцев в море ему не занимать силы и проворства. Стадион пересекает на такой скорости, будто за ним гонится сам черт. Дышится тяжело, зато на душе легко. Он их перехитрил! Шутя перемахивает через двухметровый забор стадиона. За забором – пустырь, дальше он в безопасности.

Но нет, Алф Хеллот не в безопасности. Он попадает в западню. С работающим мотором они ждали его возле Утиного пруда. Алфик наскочил прямо на удивленных блюстителей порядка, которым все еще было невдомек, какая муха его укусила. Пробежав через улицу Хокона и бугор за спортивным комплексом, он угодил в объятия полицейских. Это было так неожиданно, что он даже не попытался снова бежать. А тут еще перед клубом, где был объявлен вечер танцев, толпился оживленный люд. Алф Хеллот, мокрый по колено, в забрызганном грязью голубом костюме, покорно позволил вести себя, словно арестанта, сквозь веселую толпу. Тут я и увидел его – увидел, как он послушно шагает к полицейской машине. Алфик тоже увидел меня и, думается, именно поэтому вдруг остановился, отказываясь идти дальше. Полицейские распахнули задние двери «воронка», чтобы запереть в нем беглеца, но не тут-то было. Алф Хеллот уперся ногой в порожек – и ни с места. Два рослых битюга в полицейской форме не могли с ним справиться. Вперед – стало быть, в тюрьму… Назад – на преступную стезю… Алфик чувствовал, что теряет почву под ногами. Точно он стоит на упругом трамплине, готовясь к прыжку в воду. Стоит в одних плавках, а бассейн внизу пуст, воды нет. За спиной у него раздался смех. Вперед путь заказан. Назад – тоже.

Алф Хеллот безнадежно увяз.

* * *

– А-алфик!

Женский голос заставил его и всех нас повернуть голову. Мать, дочь, любовница?

Когда Констанца и Авг. Хеллот после многолетних супружеских трудов наконец, стоя над колыбелькой, могли смотреть на выношенного мальчугана, долгожданного первенца, они, конечно же, как и родители Вергилия, не помышляли о том, что на семейном древе вырастет лавровая ветвь. Но в одном они не сомневались и были вполне согласны. Мальчик будет носить простое короткое норвежское имя, это уж точно. Обойдемся без длинных мудреных жеманных имен, которых все равно никто не употребляет, сразу же заменяя их не менее дурацким ласкательным прозвищем. Всякие там Киккан, или Дутте, или Лассе, или Бассе, или Малыш, или Ба, или Лёлле исключаются. Простое короткое имя. И накакого сюсюканья. Просто и демократично. Назовем его Алф, проще и короче не придумаешь. Алф – записали при регистрации. Алф – возгласил крестивший его священник, однако сами Констанца и Авг. Хеллот сразу стали называть золотенького Алфиком, так и пристало к нему это прозвище.

Китти – прямо противоположный случай. Имя, данное ей при крещении, было таким длинным и недемократичным, что никак не вязалось с крохотным человечком. Эмеренсе Христенсе, а то и еще похуже. Точно никто не знал и не знает, сама же она отзывалась только на «Китти».

Как бы то ни было, сейчас в клубе города Ловра Китти танцевала танго под звуки аккордеона, гитары и контрабаса. Одетая в брюки, танцевала одна, без партнера, в самом центре зала, весело напевая рефрен к «Адьос мучачос».

Однако тут она заметила, что на улице явно происходит нечто драматическое, перед чем меркнет праздник в танцевальном зале. Зрители, подпиравшие стены, уже вышли из клуба, танцующие пары одна за другой следовали их примеру, и вряд ли это бегство надлежало приписать устрашающему действию сольного выступления Китти.

Она довела свой номер до конца. Трое на эстраде – тоже, хотя едва не вывихнули шеи, пытаясь высмотреть, в чем дело. Теперь они поспешили к окну; контрабасист положил свой инструмент на пол, его товарищи не стали рассупониваться. Китти направилась к дверям и вышла на крыльцо. Увидела полицейскую машину в окружении плотного кольца зрителей. А в центре кольца – двух полицейских и задержанного ими парня.

Китти спустилась по ступенькам, паря в теплом вечернем воздухе на крыльях своего недолговечного, но не ведающего страха женского обаяния. Стала протискиваться сквозь толпу и увидела перед открытой дверью «воронка» Алфика Хеллота, прекрасного принца, – на каждой руке висит по полицейскому, а он стоит как вкопанный, не желая двинуться ни вперед, ни назад. Публика не скупилась на ободряющие возгласы, обращенные то к блюстителям порядка, то к правонарушителю. Что до меня, то я предпочел держаться в тени, сам изрядно растерялся, если правду говорить. Я ведь чисто случайно проезжал мимо на видавшем виды мотоцикле марки «темпо», который совсем недавно купил с рук и по поводу которого вел пространные переговоры с полицией, не одобрявшей применение карбидного фонаря. Карбидный фонарь! На месте передней фары! Все ясно, не стану больше распространяться. Я давно уже не такой спорщик, как прежде, ну а в ту минуту, не видя, чем я могу быть полезен Алфику, я больше всего хотел вскочить на свой мотороллер с карбидным фонарем и укатить восвояси, авось обойдется. Но тут я заметил Китти.

Стоя в гуще публики, она смотрела на действующих лиц. Алфик по-прежнему не трогался с места. Наверно, Китти посчитала ситуацию экзистенциальной. Требующей от нее действия, участия и полной отдачи. Нужны были решительные меры. И Китти произнесла имя Алфика, крикнула над толпой:

– Алфик, кончай эту волынку!

Рыжая голова Алфа Хеллота медленно повернулась. Его глаза встретили взгляд Китти. Он привык видеть в ней проповедницу хаоса, искушающую человека экзистенцией, эссенцией, ликером и прочими опасными соблазнами. Да и сам Алфик допускал хаос как исходное состояние. Но чтобы этот хаос был упорядоченным, как в армии. Тогда – пожалуйста.

– Слышишь? Брось ребячиться! – Этот маловразумительный призыв исходил от той же Китти. – Брось ребячиться. Что ты там воображаешь о себе?

Да, что там Алфик воображал о себе? Китти пристально смотрела на него. И Алфик смотрел на нее, не очень понимая, что она хочет сказать, не зная, что он воображает о себе. Сделать попытку? Он оттолкнулся от упругого трамплина. Но не нырнул в пустой бассейн, а отказался от попытки, вернулся по доске на вышку, спустился по лестнице вниз. Стряхнув с себя блюстителей порядка, Алфик Хеллот добровольно занял место в «воронке». Один полицейский последовал за ним, другой прошел вперед и сел за руль. Машина тронулась и набрала скорость. Стоя на месте, Китти смотрела, как лицо Алфика становится все меньше, вот уже видно лишь белое пятнышко за решеткой в заднем окне.

Разлука. Китти стоит в толпе. Алфика увезла полицейская машина. Дейрдре и Найси не прожили вместе семи лет. Возлюбленная пара, что в Ловре оставила далеко позади страсти Тристана и Изольды и расписанные кинохроникой скандалы между Мэрилин и Джо Димаджио, между Ингрид Бергман и Росселлини, рассталась. Хаос. И порядок. Упорядоченный хаос. Я иду своим путем, ты – своим. Все в полном порядке. Будущее Алфа Хеллота – тоже, как вскоре выяснилось. Правда, он стал предметом насмешек, но тем все и ограничилось. А что это никогда не повторится, в этом он мог поклясться. Жизнь его не была разбита. Ступив на наклонную плоскость, он сумел вовремя повернуть назад. Обошлось даже без пятен в личном деле. Ловра – маленький городок; хоть тамошние люди могут показаться замкнутыми, отношения с властями у них просты. Нарушение общественного порядка и спокойствия было не настолько серьезным, чтобы дело нельзя было уладить. Добродушный полицейский чин отпустил Алфа Хеллота с миром.