Текст книги "У-3"

Автор книги: Хяртан Флёгстад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Дозвуковая труба

«Старый медведь» – таковы два первых слова самого первого письма из Америки мне от курсанта Алфа Хеллота. На штемпеле – «Уэйко, Техас» и по-военному точное время отправки: дата и час – 20.30. А уверенно-грубоватый стиль письма позволяет получателю ясно представить себе, как Алфик воспринял пересадку в Новый Свет.

«Старый медведь! Ты все еще отлеживаешься в берлоге? – вопрошает он. – Вроде бы ты не из тех, кто боится собственной тени? Протри буркалы и выходи к нам на поверхность!

Представь себе прерию, по которой мы мчались галопом в нашем буйном воображении, когда подросли настолько, что научились направлять ход своих желаний. Вот эта самая прерия встретила колеса «Кертис-коммандера», когда мы приземлились здесь, на базе Коннелли военно-воздушных сил США, в сердце Техаса. Правда, краснокожих и порохового дыма пока что-то не видать. Здешний лагерь ничем не отличается от всех других «отелей» такого рода, в которых мне доводилось жить. Разве что порядки в этом заведении раз в десять строже того, к чему привычны норвежские парни. Если сравнивать с подготовительным курсом в Вярнесе, это все равно что из воскресной школы угодить прямиком в духовную академию. Гарнизонная служба, чистка обуви, глажка брюк – весь букет. Прошла не одна неделя, прежде чем мы из группы наземной подготовки обрели настолько приличный вид, что нас стали отпускать в увольнение. Командиры-янки не желали рисковать, что кто-нибудь поймает их с поличным, когда они будут отвечать на приветствие такой расхлябанной братии, как эти норвежские парни!

Нас разместили в комнатах по двое, но мне повезло, я живу один. Что же до рядовых и прочей шушеры, то они громоздятся в спальных ангарах на 30–40 коек. Такова жизнь простых людей! Нельзя же всех равнять! Здешние бараки – большие серые двухэтажные сараи из асбоцемента. С прицелом на жаркую пору года все окна забраны сеткой от комаров, а внутри ты увидишь стол и два стула перед койками плюс стальной шкаф с замком для личного имущества. Карабины и прочие маломощные огневые средства размещаются на стойке в коридоре, В одном конце барака – умывальня с двумя самыми холодными, ледяными душами во всем северном полушарии, в другом конце – уборная со стульчаками типа «бомбардировочный прицел», как здесь принято говорить!

Вот такая обстановка. Служба не покидает нас, куда бы мы ни шли, где бы ни стояли, ни сидели на корточках. Представь себе плац в окружении асбоцементных сараев и алюминиевых бараков, жестяные дома с округлой крышей, квартиры начальства, столовку и венчающий флагшток звездно-полосатый стяг, который без устали полощется на резком ветру. И вот на дорожке появляется колонна норвежских парней под командованием – кого? Попробуй угадать, а я пока скажу, что если здесь кого и можно чем поразить, так это норвежскими экзерцициями, то бишь нашими военными упражнениями. По команде курсанта Хеллота мы несколько раз повторили для янки на бис номера: «На караул!», «Кругом марш!», «На плечо!» и так далее.

Так состоялся наш дебют. На плацу командир авиационной группы «Бомбовоз» Кашани приветствовал нас от имени ВВС США и произнес специально для норвежцев короткую речь, подчеркивая роль Норвегии как северного щита НАТО против коммунистических атак. Дескать, наша страна – не что иное, как гнездо зенитных батарей на кратчайшем пути бомбардировщиков к Нью-Йорку. Небось ты над этим не задумывался? Поверни карту на девяносто градусов, и тебе все будет ясно.

Затем нас представили старшему преподавателю подготовительной группы капитану Курту Шульцу, после чего норвежский офицер связи лейтенант Еттен рассказал нам о порядке прохождения службы здесь, в «Эвиэйшн кадете». Натовское сотрудничество повлекло за собой жуткую гонку в американских авиационных училищах. Каждые полтора месяца к занятиям приступает новая смешанная группа американских и европейских курсантов. И так без перерыва. Наземные службы разных баз буквально дерутся между собой – у кого в работе будет больше тренировочных машин.

Норвежские курсанты разбросаны по всей карте от Рио-Гранде на юге и дальше на север. В учебном центре ВВС США на базе Скотт в Иллинойсе наших пять офицеров, три сержанта и полтора-два десятка рядовых. Из четырехсот курсантов на авиабазе Уильямс в Аризоне больше пятидесяти норвежцы. Наши парни учатся на базе Гудфеллоу, на базе Кизлер в районе Нового Орлеана, в училище обслуживающего персонала на базе Поуп в Северной Каролине. На базе Перрин здесь, в Техасе, постоянно обновляются группы предварительной подготовки. Говорят, норвежских курсантов обучают даже в Канаде – на базе Сентрэйла в Онтарио и на базе Пенхолд канадских ВВС в прериях провинции Альберта.

Собственно летное обучение, за которое отвечает кэп Шульц, делится на три этапа. Первый этап – основная подготовка, 135 часов на Т-6 «Гарвард», наш вярнесовский «Фэрчайлд» ему в подметки не годится. «Гарвард» – «сверхсрочник», некогда самолет первой линии, большая машина, 550 лошадей. После пятнадцати часов практики я могу летать на нем вперед, назад, вверх колесами и с завязанными глазами. Во сне каждую ночь проношусь на нем сквозь звуковой барьер.

Проблема свободного времени нас пока мало заботит. По воскресеньям сидишь, как правило, в одних трусах на койке с банкой холодного пива в руке и таращишься в пустоту. До того тебя выматывает рядовая неделя в «Эвиэйшн кадете»! Разве что американцы норвежского происхождения подкатят к воротам лагеря на своих роскошных машинах и повезут нас смотреть на девочек в церковном хоре. А то еще был случай, когда большой друг Норвегии Дэвид Ларе втиснул всех парней в семь «шевроле» и повез нас в Форт-Уэрт. Ехали не один час, зато по прибытии на место дорожная полиция, с синими мигалками и сиренами, сопроводила нас через весь город к ярмарочной площади, где была выставка крупного рогатого скота и родео. Тут ребята сразу оживились и спросили – неужто мы собственными глазами убедимся в справедливости присловья о ковбоях, которое гласит: «Блаженны кривоногие, ибо он у них в скобках» (!)»

* * *

«Привет от штиблет, Алфик» – так заканчивается этот трактат. Несколько позже, уже с базы Уильямс в Аризоне, тот же автор пишет «Мои дорогие!» родителям дома в Норвегии. В этом письме Алфик по-военному краток. Рассказывает про щедрых американцев, которые на улицах Уэйко запросто останавливают курсантов авиационного училища и приглашают к себе на обед. Рассказывает про «Норвежский клуб» в северном Техасе. Про норвежско-американскую церковь в округе Босги, где его уговорили дебютировать в роли солиста песенкой об автобусном шофере. Рассказывает про «Настоящие Норвежские Хрустящие Хлебцы», «Вяленую Рыбу» и «Козий Сыр». Про игры в саду священника, где на железные штыри набрасывают не кольца, а подковы. И про выдающиеся норвежские достижения в этом спорте.

К письму приложен снимок, на котором Алфик вместе с четырьмя другими норвежскими парнями после футбольного матча между двумя университетскими командами, где курсанты Хеллот, Глёр, Паттон, Кваксен и один незнакомый мне малый были почетными гостями, сфотографированы рядом с лучшими игроками обеих команд. В том же письме Алфик находит нужным заверить родителей (буде они обеспокоились), что упоминания церкви вовсе не следует понимать так, что он ударился в религию и свихнул с ума. Ничего подобного, все дело в социальной роли, которую играет церковь в среде американцев норвежского происхождения. Дальше Алфик осторожно сетует на кое-какие воззрения, с которыми он то и дело сталкивается и которые выражаются в репликах вроде: «А что, там дома совсем нет черномазых? Мы с радостью вышлем бесплатно целый пароход!» Или: «А не поехать ли нам в Калин (городок по соседству) посмотреть на пьяных индейцев?» Даже многие работяги, отмечает затем Алфик, устроились так, что, повкалывав два-три месяца на стройке, могут позволить себе следующие девять месяцев сидеть на диване и смотреть телевизор. Или отправиться на Гавайские острова, а то и в Рено, чтобы совать жетоны в игральные автоматы или опускать в избирательные урны бюллетени с именем сенатора Джозефа Маккарти. Словом, стиль жизни и взгляды людей таковы, что не могут не пугать Алфика, чистокровного отпрыска пуританского, демократического и свободного от явного расизма скандинавского рабочего движения. «Вот и вся предвыборная речь на этот раз, – заключает Алфик. – Дело к ночи, лагерный трубач уже сыграл вечернюю зорю, так что пора и мне подводить черту. Да, еще одно: если твоя фамилия появилась на доске приказов, чаще всего это плохой знак. Либо ты согрешил и пойман с поличным, либо схлопотал наряд вне очереди. Как раз перед тем, как нам уезжать из Уэйко, в приказе по части появилась моя фамилия. Мне присвоили младшего сержанта – первый командирский чин у курсантов. С этим званием я отправился на запад, самый дикий запад, в страну апачей, в город под названием Феникс, птица такая есть. Подходящее название, потому что здесь мы будем проходить повышенную летную подготовку».

В конце письма Алфик шлет приветы и добавляет постскриптум – дескать, что касается Марвеля Осса (о котором, очевидно, справлялся Авг. Хеллот), то он заглянет по указанному адресу и выяснит, что там о нем известно.

* * *

В один из дней второй половины августа на полке для писем в общежитии курсов медсестер в Бергене появляется голубой конверт авиапочты. Как уж там Алфик проведал, что Китти тоже надела форму и учится на медсестру (напрашивается догадка, что подсознательно это было сделано как бы в противовес воинственной профессии Алфика), не знаю. Во всяком случае, я тут ни при чем, хоть и учился на радиотелеграфных курсах в первый год пребывания Китти в Бергене и вполне мог с ней встретиться. Но чего не было, того не было. Вообще, что касается моего отношения к другому полу, то мужские и женские свойства так гармонично сосуществуют в моем организме, что я не очень стремился к эротическим переживаниям. Чем разительно отличался от Алфика, как в теории, так и на практике.

«Привет!» – на такой развязной ноте начинается упомянутое письмо; автору и дальше явно не дается верный тон. Не слишком-то умело прибегая к лирическому высокому штилю, Алфик пытается передать ощущение свободы, которое дают ему учебные полеты. Стуча деревяшками сабо по вощеному коридору общежития, Китти в форме медсестры читает: «Это все равно что большие обороты и опорный прыжок одновременно. Оторвался от снаряда – и ты свободен от законов тяготения. Толчок, прыжок, взлет – и поднимайся все выше и выше. Представь себе, что с высоты трех тысяч метров старина Алфик из Ловры видит изгиб земного шара в океане, видит, как Миссисипи с ее дельтой, рукавами и притоками стремит свой бег к морю и свободе, точно огромный караван невольников. Вообрази Мексиканский залив – серебряный лук, огибающий сушу могучей дугой прибоя и посылающий теплые воды Гольфстрима на север, где наши берега служат мишенью для его стрел. Вообрази зеленый мыс Флориды с кустарником и топкими болотами, а за ним призрачным видением на карибском горизонте один райский островок за другим. Возвращаясь, я делаю планирующий разворот, заходя так далеко на север, что сквозь знойную мглу различаю плато Озарк, район угольных шахт в Аппалачах и уходящие плоскими волнами на запад необозримые степи. Последняя, самая великая надежда, говорил о них Авраам Линкольн».

«Поневоле ударишься в лирику, – пишет Алфик. – Хотя поэзия здесь далеко не преобладающий жанр. Чтобы толковать про то, чем мы заняты, надо осваивать совсем новый язык. Мы отрываемся от полосы и садимся на землю. Топчем педали рулей направления. Осторожно ложимся на шасси. Вырубаем двигатель. Забираемся вверх на один, на два ангела. Висим на хвосте впереди идущего. Я задираю нос, когда сажусь. Шасси заедает. Штопорю триста метров, но выхожу из штопора на одном моторе. Один курсант за другим выпадают в осадок, только не Алфик Хеллот. Я проваливаюсь при пологом планировании, но вовремя выравниваю машину. Меня оставляют на земле на две недели. Завтра снова поднимусь в воздух.

Вот такими словами можно рассказать про то, чем мы тут заняты. Кроме специальных учебников, другой литературы не видим, разве что один-два покетбука. Наш барак не для Харри Мартинсона, или Харри Стотелеса, или Харри Кришны! Но то, что здесь выпало на мою долю, вполне согласуется с тем, что ты говорила о литературе, называя ее зеркалом. Поднеси к зеркалу слово КОМА, с ним будет AMOK. И наоборот, в зеркале амок ждет кома. Думаю, путная книга именно так отразила бы мою жизнь в «Эвиэйшн кадете», с какой стороны ни взглянуть!

Мне бы поведать тебе о прилежном посещении джазовых клубов от моря до моря, о бесконечных сольных номерах Уорделла Грэя и Чарли Паркера. Куда там, увольнительных почти не бывает, а когда в этих краях включаешь радио, чаще всего оно выдает тебе Хенка Уильямса и Фрэнки Лэйна. Единственный намек на джаз – малый по имени Чарли Рич, он несколько раз выступал в клубе училища. Носит форму, как и мы, служит в ВВС в Иниде, штат Арканзас, играет на фоно и поет, рассказывает о Стене Кентоне и прочих известных тебе парнях. О сочетании стиля биг-бэнд с музыкой черных батраков, которые гнули горб на отцовской ферме, когда он был мальчишкой. Блюз, одним словом.

Другими словами, нечто вроде того, что чувствую я, когда думаю о нас, о тебе, такой далекой. Хотя не могу сказать, что желал бы видеть тебя здесь. Напротив, ты после первого же дня вошла бы в штопор. Я только что с урока на тему «промывание мозгов», который вел офицер с опытом Кореи. Он так скрупулезно излагал процесс превращения доверчивых индивидуалистов из кукурузного пояса Среднего Запада в безликих коммунистов с азиатскими чертами, что мы буквально видели перед собой таз с водой и кусок мыла в огромных волосатых коммунистических пятернях, отмывающих американское серое вещество от всего хорошего, капиталистического. После чего мозги засовывают обратно в череп и захлопывают крышку. Как нам тут в училище описывают промывание мозгов, так это что-то вроде элементарного курса обществоведения, рассчитанного на политический уровень, заметно уступающий уровню обыкновенного норвежца. Промывание мозгов на Востоке – психогигиена на Западе. Так, что ли?

Сама понимаешь: ощупью тут не продвинешься. Дело такое, что необходим точный расчет. Я сообщил тебе свою позицию. А ты еще долго не оторвешься от своих кумиров?

С любовью, Ал».

Своими заключительными словами Алфик протягивал Китти руку. С поднятым указательным пальцем. Учитывая тон письма, нетрудно понять, что Китти руку не приняла. За указательный палец не удержишься. И в ожидании ее ответа Алфик пишет еще одно письмо мне:

«Старый лис! Помнишь Тонто – бессменную наземную обслугу Одинокого Всадника? Теперь я обитаю по соседству с Национальным парком Тонто и даже выяснил наконец, что по-испански означает «Тонто». Сбегай и ты за словарем, после чего мы с тобой встанем на сторону Тонто, когда апачи задумают мстить белому человеку.

Итак, вместе с шестеркой оставшихся в группе норвежских парней (из тех, кого не отчислили, ты знаешь Глёра, Кваксена и Паттона) я теперь пребываю на базе Уильямс в Аризоне. Лагерь наш расположен всего в десяти английских милях к юго-востоку от города Феникс. Наконец! Уж теперь-то тебе не засечь меня своим радаром. В самом разгаре повышенная подготовка на реактивных. 135 часов напряженной летной тренировки, отработка слепого полета, групповой полет, полет по приборам на машинах типа Т-33 и F-80. Потом вдобавок учебные стрельбы бортовым оружием.

Дисциплина здесь строже, чем на базах Коннелли, Вярнес, Уэйко и Уильямс, гайка закручена еще на три оборота. И теперь мы, что стальные пружины, заведены для усилий во имя бога и отечества. Если подготовительный курс нам давался легко, то перед здешним первым классом он просто ничто. Некогда вздохнуть. С парнями из Норвегии обращение такое же, как с янки, не хуже, но и не лучше. Курсантам из младших групп не дозволено даже по лагерю ходить свободно, только маршировать строем в сопровождении сержантов. Курсанты постарше несут ответственность за то, чтобы служба шла строго по уставу. Мы для молодых, как говорится, папа-мама. Но только не милая мамочка! На утренней поверке мы проверяем, как наши физиономии отражаются в башмаках курсантов четвертого класса. Беда тем зеркалам, которые заставляют нас хмуриться! Мы разбиваем их! Алфик Хеллот в роли младшего командира, в роли «белоперчаточника» – каково? Черт!.. – подумал я, когда меня поставили командовать. Белые перчатки (от них и прозвище) служат нам, когда мы проверяем, как вытерта пыль и почищено оружие. А пыль эта, скажу тебе, не пустяк, ведь вся Аризона сплошь огромная пустыня, и песок проникает всюду, через металл, через стены, одежду и кожу. Даже через черепушку, если нарушишь устав внутренней службы!

Наряду с летной подготовкой важное место занимают такие предметы, как руководство и мотивировка. Согласно формуле «К в третьей степени»: К³=командование – контроль – коммуникация. Усвоение и эффективное восприятие информации. Умение руководить и принимать решения – единолично, коллегиально, со штабом. Идентификация с группой. Так называемая системная активность. Отношения «человек – машина», очень важный вопрос, в частности для пилота и командира танка. Теории ведения современной войны и переход от классической стратегической триады «армия – флот – самолеты» к новой межконтинентальной триаде «атомные бомбардировщики – атомные подлодки – атомные ракеты».

Нам то и дело читают лекции офицеры со свежим опытом из Кореи. Один полковник из службы безопасности подробно наставлял нас, как надлежит вести себя в плену. Казалось бы, что может быть проще, ан нет, оказывается, далеко не все предусмотрено Женевской конвенцией. Врага могут интересовать самые неожиданные вещи. Совсем безобидные по видимости сведения, вроде девичьей фамилии вашей матери. Или у кого в семье какие дни рождения. Кем ты играл в школьной футбольной команде? Имя тренера? Наверно, болельщиками дирижировала симпатичная девчонка – не помнишь, как ее звали?

Помимо психологии, Корея явно служила также огромным полигоном для новой военной технологии. Тут инструкторы подчеркивают позитивный опыт применения напалма, горючего продукта, составленного из нафтена и пальмитина и особо эффективного в борьбе против танков. Новый истребитель F-86F «Сэйбр» тоже получил боевое крещение в Корее. Если наш парламент поднатужится, может быть, наши ВВС до 2000 года перейдут на эту машину.

Больничная койка – не место для отдыха воина, как сказал с укоризной наш военфельдшер. В последнее время увольнений было даже с избытком, соответственно и контактов с крашеной, так сказать, истиной. Но нам уже видится финиш. Если тебе повезет, через полгода или около того увидишь на своем экране мой греческий радарный профиль. А пока – еще один штемпель последнего дня от преданного Вам Хр. Триппера-мл.».

* * *

В конце осени курсант Алф Хеллот пишет свое последнее письмо из Аризоны. Адресовано оно родителям, которые въехали в тесную квартиру в столичном районе Русенхофф. Здесь Констанца (пользуюсь случаем сказать ей спасибо за возможность ознакомиться с письмами) корит себя за праздный образ жизни, тогда как Авг. Хеллот ежедневно корпит на посту штатного секретаря профсоюзного объединения. Очевидно, он опять справлялся про Марвеля Осса, потому что в начале письма Алфик сообщает, что пока не смог выйти на след бывшего секретаря профсоюзной ячейки. Но он получил два новых адреса – в Миннеаполисе и Сент-Луисе – и не теряет надежды.

Вообще же Алфика на этот раз заботит другое, более важное дело. Судя по всему, частые аварии и падения реактивных самолетов на его родине сильно встревожили родителей, и Алфик пытается успокоить их, подробно описывая новейшее катапультируемое сиденье, с которым их только что ознакомили:

«Кстати, уже сам инструктор был необычный субъект. Строго говоря, слишком высокого роста для пилота, но зато тощий, как вязальная спица; видимо, когда он поступал в училище, приемная комиссия сложила рост и ширину и разделила пополам. А еще его отличало сильно развитое чувство кислого юмора, отчего даже самые мудреные технические подробности звучали занимательно в его устах. Под моим командованием группа бегом явилась к ангару, где я и доложил о нашем прибытии подполковнику (кажется, я еще не сказал, что он носит это звание и отмечен высокими наградами за боевые действия в Корее и как летчик-испытатель). Инструктор принял командование, и мы столпились около модели среди радужных керосиновых лужиц на полу. Белый свет с потолка ангара, черная от копоти у люка вытяжной вентиляции задняя стена… Для начала инструктор объявил, что новое катапультируемое сиденье действует безотказно на всех высотах, вплоть до самой земли. А уж когда ты приземлился, то катапультироваться вроде бы ни к чему! Конструкция английская; предполагается со временем снабдить такими сиденьями все без исключения всепогодные истребители. Во многих странах его уже устанавливают на дневных истребителях F-86F.

Может, вы знаете, что на прежних моделях пилот должен был сперва отстегнуть ремни безопасности, а уж затем браться за рычаг отстрела. Новое кресло проще в этом смысле. Безотказность действия полнейшая. Единственное условие, чтобы катапульта сработала, – минимальная скорость 70 узлов. В отличие от прежних моделей спусковое устройство расположено над головой пилота. В нужный момент он берется двумя руками за рукоятку и дергает на себя, включая стреляющий механизм; одновременно опускается своего рода шторка, защищающая лицо. Поднятые вверх руки прикрывают грудную клетку. Раньше пилот перед катапультированием должен был сдвинуть назад фонарь – пластиковый пузырь, внутри которого он сидит. Новое кресло разбивает плексиглас торчащим над головой пилота острым шипом; вроде шишака на шлемах, какие, если помните, были у Людендорфа и кайзера Вильгельма. После того как пилота, по-прежнему пристегнутого к сиденью, выбрасывает из машины, парашют раскрывается не сразу, а когда до земли останется три тысячи метров, потому что выше сильный холод и мало кислорода. Для полной безопасности к парашюту прикреплен запасной кислородный баллончик, соединенный с маской. Итак, на высоте трех тысяч метров раскрывается сперва полутораметровый парашют, затем и основной. И лишь после этого пилот отделяется от кресла.

Но кресло оснащено еще одним страхующим устройством. Ниже края сиденья находится запасная рукоятка, которой пользуются, если пилот из-за перегрузки не в силах поднять руки к главному рычагу. При таком отстреле пилот не защищен шторкой и руками. Но конструкция сиденья все равно оберегает от травм.

Как видите, надежнее некуда. Ну а в последнее время мои мысли и вовсе заняты другими, более важными вещами, чем возможные опасности в полете.

В «Эвиэйшн кадете» лучшему курсанту первого класса присваивают звание старшего сержанта. Наряду с командирами экипажа он начальник над другими курсантами, в его руках дисциплинарная власть. Так вот я первым из европейцев стал асом и лучшим курсантом первой группы. Это значит, что под моим началом 400 человек. Представьте себе мои чувства, когда я вывел на построение курсантов из всех натовских стран для инспекции полковником Зонненкальбом и норвежским полковником Этом, который разъезжает по Штатам, инспектируя базы, где обучаются норвежские курсанты. Не говоря уже о том, что здесь, на базе Уильямс, ему докладывал младший командир из норвежцев, он явно был вполне доволен достижениями норвежских парней, заметно превосходящих здешний средний уровень.

Ну, и с нашей стороны было не так уж много жалоб. Курсантский клуб – запретная зона для курсантов подготовительной группы и четвертого класса. Однако в клубе проходят танцевальные вечера для старших групп, и тут многие ребята чувствуют себя неважно. Дело в том, что у нас, норвежцев, нет парадной формы, которой обеспечены курсанты других стран. Опять эта норвежская расчетливость хуторянина, вот и попробуй достойно представлять родную страну, не говоря уже о том, чтобы производить впечатление на молодых дам из Скотсдейла и Хайли, когда на тебе вечно одна и та же летная форма. Посмотрим, сумеет ли полковник Эг добиться для нас парада, когда вернется домой.

Как вы знаете, скоро и еще кое-кто возьмет курс на родину. Через четыре месяца наша группа закончит здесь летное обучение, и вернемся мы в Норвегию сержантами, с «крыльями» на груди. Рюгге или Суда – тамошние тренировочные отделения – будут нашей первой остановкой. Будем совершенствоваться в пилотировании по приборам и штурманском деле, тактическом и стратегическом полете в строю эскадрильи. После чего нас переведут в то или иное боевое подразделение. Так что вы там поглядывайте, может, скоро в один погожий день небо над Ловрой пересечет реактивный самолет и помахает вам крылом!

Ну, до этого еще надо дожить, а пока нам предстоит заслуженный долгосрочный отпуск. Мы, оставшиеся в группе норвежские парни, задумали совершить основательную экскурсию по южным штатам, затем на запад, в сторону Калифорнии, Тихого океана… Отпуск, гражданская одежда, знай лежи в одних трусах на пляже с утра до вечера. Упиваясь свободой, чувствуя, как военная выправка и мышечное напряжение постепенно отпускают тебя – подобно тому, как, по выражению одного мыслителя, стальные пружины растворяются в концентрированной кислоте.

Пока наши пружины не заведут для новых усилий.

По дороге заедем в Сент-Луис, и там я справлюсь в конторе КТПП о Марвеле Оссе».

* * *

Этим заверением и наилучшими приветами всем-всем заканчивается письмо. Дальше, как принято выражаться, факты будут говорить за себя.