Текст книги "У-3"

Автор книги: Хяртан Флёгстад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Поздравляю, – сказал Алфик Хеллот. – Ты открыла, что такое власть. Через десять лет ты откроешь, что для ее завоевания нужна военная организация. И снова перед тобой встанет выбор: наша демократия или сталинизм?

– Прежде всего нужно просвещать людей. Люди не глупы. Мы должны разъяснять политику. Говорить с людьми. Даже с такими, как капитан Алф Хеллот.

Капитан Алф Хеллот начал одеваться. Белье тоже было военного образца. Трусы короткие, майка длинная. Повязав галстук, он сказал:

– Даже со стариной Хеллотом. Большая честь для человека, парящего в неведении на крыльях НАТО.

– Хорошо хоть не на крыльях искреннего убеждения.

Алф Хеллот, уже в полном обмундировании, закрыл глаза. И ясно увидел ее изображение. Но разве Китти – изображение? Все что угодно, только не картинка. Живой человек, от которого его отделяли какие-то сантиметры. Здоровое сильное тело, пригодное для всех надобностей, ночных и дневных. Он видел жилы на шее под каштановыми волосами. Мускулы. Выражение лица, когда она над чем-то задумывалась, крепко задумывалась, когда морщила лоб и хмурила брови, словно ей резал глаза яркий внутренний свет. Много было в этом лице, много – за ним, много женского.

Они по-прежнему стояли вплотную друг к другу, соприкасаясь только легким, едва осязаемым дыханием. Ее глаза – беспокойные, точно руки, скрещенные над головой: что они сигнализировали? До свидания или прощай навсегда?

С высоты своего роста Алфик смотрел на нее, на разделяющий волосы пробор, на лицо, на вздымающее грудь дыхание, на голые пальцы ног и ногти, которые почему-то навели его на мысли о возрасте, о бренности тела и его красоты. Китти не ответила на его взгляд. Она глядела прямо перед собой. Стало быть, видела голубую рубашку, синий галстук с тугим узлом ниже кадыка, капитанские звездочки на воротнике. Он бережно коснулся рукой ее волос, прижал их к уху. Пульс – его или ее. Алф Хеллот сказал:

– Хорошо, что ты пришла. Я рад, что встретил тебя. От нас самих зависит показать, что мы живем в свободной стране.

– Чистой, – добавила Китти. – Химически чистой стране с химически чистыми жителями.

Над ее головой, за пыльным окном, из иссиня-черного фьорда вздымались снеговые горы. Белые пики Бёрвасса. Одна из вершин гребня Клетков на юго-востоке? Рейтан под Фауске? Потухшие вулканы, застывшие в вечно бесплодной эрекции. На высоте осадки выпали снегом, там подморозило, и первые лучи нового дня уже высекали искры из белизны на южных склонах.

Ангельская белизна. Девственный снег.

Алф Хеллот был острием лыжи, режущим свежий снег. Белизна его не слепила. Он видел след, оставленный позади. Необходимо идти дальше. Он сказал:

– У меня еще одно свидание. С Черной Дамой.

– Шпионский самолет?

– Я трахну ее. Ты можешь говорить о ней. Я могу подняться и трахнуть ее. В этом вся разница.

Серебристый Лис сидел за рулем.

В новеньком «вольво» он ехал по Рёнвиквеген, направляясь к центру; сзади сидели Марвель Осс и тот, кого прозвали Войс-оф-Америка. Серебристый развил хорошую скорость и уже свернул на Большую улицу, когда заметил нечто необычное.

Организованное рабочее движение никогда не располагало сильными позициями в Будё. Город всегда был оплотом властей. Правда, губернаторы и церковники не одну сотню лет, хоть и без особого успеха, силились формовать северян по своему подобию, зато больше преуспели скупщики, преобразующие труд рыбаков Севера в приличный барыш для себя. Но ни эти тузы, ни их многочисленные помощники в городе не считали 1 Мая подходящим днем для демонстрации политической силы.

Тем не менее в это неожиданно прекрасное весеннее утро изрядное количество горожан сплотилось под знаменами и лозунгами Объединенного профсоюза Будё. Спозаранку звонкие звуки духовой музыки вселяли бодрость в горожан, зовя их на поле брани, и теперь множество лозунгов требовали дальнейшего прогресса, требовали разоружения и мира, настаивали на бойкоте режима апартеида в Южной Африке. На всем пути от школы выстроились зрители, и было их так много, что, когда символическое шествие исторической необходимости во главе со знаменосцами и музыкантами вступило на главную улицу Будё, сторонники прогресса и развития могли убедиться, что сама улица и тротуары по бокам битком набиты людьми.

Апрель в Салтенской долине выдался теплее обычного, и в день Первомая весеннее солнце сияло в кругу декоративно разбросанных по небу облаков, кои поощряли ораторов начинать свои речи живописными метафорами насчет отступающих пред восходящим солнцем туч, подчеркивая глубокий смысл, заложенный в этом именно сегодня, в день боевого смотра международного рабочего класса.

Серебристый Лис не видел ни солнца, ни облаков. Он резко выжал тормоза. Шведские автостроители потрудились на славу. Машина остановилась как вкопанная. Водителя и двух пассажиров на заднем сиденье бросило вперед. Откинувшись обратно, они увидели, как Большую улицу заполняют ряды демонстрантов. Серебристый тотчас уразумел, что ему не протиснуться мимо оргкомитета, музыкантов и знаменосцев. И еще кое-что бросилось ему в глаза. А именно развевающиеся красные флаги, профсоюзные знамена и развернутые транспаранты с надписями на непонятном, но грозном языке. Которые он истолковал по-своему.

Не долго думая, Серебристый врубил заднюю скорость и оглянулся через плечо. Боковая улица была пуста, еще не поздно ретироваться. Но одновременно он встретил взгляд Марвеля Осса, и этот взгляд озадачил его.

– Они проведали, – выпалил Серебристый Лис. – И теперь охотятся на нас. Нам надо убираться отсюда!

Войс-оф-Америка подхватил:

– Это же коммунизм? Чистейшей воды коммунизм! Коммунистический переворот! Они захватывают власть в этой стране!

Лицо Марвеля Осса по-прежнему смущало Серебристого. Не снимая ноги с педали, он сказал:

– Едем прямо на аэродром?

– Идиот!

Возглас Марвеля Осса адресовался в равной степени обоим его спутникам. Их поведение было до того возмутительно нелепым, что он даже не пожелал браниться во множественном числе.

Войс-оф-Америка сунул правую руку под пиджак, к левой подмышке.

– Пробьемся, – сказал он с надеждой.

– Пробейся в стратосферу! И оставайся там!

Серебристый понял, что сейчас самое разумное – снять ногу с педали.

– Это вот, – Марвель Осс кивком указал на шествие, – это демонстрация, контролируемая правящей партией, той самой, что пригласила нас сюда. Будем спокойно сидеть на месте, пока народ приветствует нас. Сегодня день труда, господа. Другими словами – Первое мая, и они демонстрируют в нашу поддержку. Когда они исправно продефилируют мимо, мы тоже присоединимся к шествию, проедем немного следом, после чего подкатим к гостинице. Спокойно, не торопясь.

Шествие было длинным и затянулось надолго. Группа рабочей молодежи шла где-то в самом конце. Нетрудно было узнать Китти, которая несла толстую пачку газет и сверх того дирижировала хором, скандирующим лозунги. Даже опустив стекло и высунув голову, Марвель Осс не смог разобрать, что именно с таким жаром возглашает хор в этой норвежской трагедии. Замыкал шествие еще один оркестр, изо всех сил старавшийся заглушить хоровую декламацию лихим попурри на темы Сусы. И наконец, за оркестром следовала анархическая ватага шпингалетов на трехколесных велосипедах и без оных. На том все и кончилось. Улица опустела. Серебристый отпустил тормоза и медленно покатил по Большой улице следом за арьергардом демонстрации.

На углу, за которым участники шествия растворялись в толпе на площади, Марвель Осс попросил Серебристого остановиться. Путем сложных физических маневров ему удалось извлечь свое непомерно громоздкое туловище из машины. Сказав Серебристому, чтобы ехал в гостиницу и ждал там, Марвель Осс повернулся спиной к своим новым соотечественникам и взял курс на площадь.

Он ступил на нее как раз в ту минуту, когда шло представление главного оратора. Нильс Хёнсвалд был трезвый политический деятель, его никакая погода не поощрила бы прибегнуть к цветистым метафорам. Прожженный политик, он представлял партию с коминтерновским прошлым и натовским настоящим, которая на базе такого исторического наследия развила специфическую форму тоталитаризма по-американски.

Как и следовало ожидать, председатель оргкомитета делал упор на другие стороны вопроса, подчеркивая несомненные заслуги Нильса Хёнсвалда перед партией, страной и народом. К шестидесяти годам он стал одним из самых опытных и облеченных доверием служак Рабочей партии. Он находился на вершине власти – своей и своей партии. С двадцати лет Хёнсвалд трудился в партийной прессе и представлял НРП в политических органах, преимущественно в небольших городах по берегам Осло-фьорда. В середине тридцатых годов стал редактором «Сарпсборг арбейдерблад», одновременно заседая в муниципалитете. В годы оккупации отличился на подпольной работе. Трижды был арестован немцами; сидел в концлагере Грини до мая 1945 года. Когда ворота лагеря открылись, для Нильса Хёнсвалда открылись также пути для более ответственной политической деятельности. На первых же послевоенных выборах он был избран в парламент и очень скоро заявил о себе. Спустя несколько лет после дебюта в общенациональном масштабе он восседал за королевским столом в качестве министра снабжения в первом правительстве Эйнара Герхардсена. С середины пятидесятых годов Нильс Хёнсвалд – легендарный руководитель парламентской фракции Рабочей партии; именно он внедрил парламентскую практику, прочно связанную с его именем. Он заседал в расширенной комиссии по делам конституции и внешней политики, стал членом президиума стортинга. Так что в этот майский день на центральной площади Будё поднялся на трибуну один из наиболее влиятельных (после самой верхушки) политических деятелей страны, в шляпе с высокой тульей и сером габардиновом пальто для защиты от порывов резкого весеннего ветра. Кто, как не Нильс Хёнсвалд, был причастен к политическим мероприятиям последнего десятилетия, призванным обезопасить жизнь и будущее норвежского народа, – от вступления в Североатлантический оборонительный союз до установки локаторов и пеленгаторов вдоль всего побережья и, наконец, размещения первых союзнических складов тяжелого вооружения, одобренного парламентом 10 декабря предыдущего года.

А Марвель Осс? Свободный, во всяком случае, от парламентской ответственности за что бы то ни было, он рыскал по всей площади, по парламенту улицы, тщетно пытаясь обнаружить Алфика Хеллота. Зато Китти, как говорится, сама бросалась в глаза. Она отнюдь не терялась в толпе. Энергично приступила к распространению своих газет, то и дело вступая при этом в жаркие дискуссии, и фразы, произносимые с трибуны в микрофон, явно не могли умерить ее пыл.

Марвель Осс терпеливо дождался, когда она завершила очередную дискуссию в острой конкуренции с громкоговорителями. И потерпела поражение, если говорить о силе звука. Стоя за спиной Китти, он прокричал ей в ухо:

– Твой возлюбленный – он что же, бросил тебя? Скажи мне, где сейчас лейтенант Хеллот, и я отомщу за твою поруганную честь.

Она удостоила его взглядом. И экземпляром своей газеты. Которая опустилась на Марвеля Осса, словно подаяние на ладонь нищего. После чего Китти круто отвернулась, вскинула руку с пачкой газет и принялась орать:

– Антиатомный выпуск! Антиатомная брошюра! Тридцать тысяч участников пасхального марша от Олдермастона до Лондона! Протестуйте против атомных испытаний и атомного безумия!

Люди оборачивались и недовольно шикали. Хёнсвалд уже начал свою речь. Вступительные фразы были произнесены, оратор сделал паузу, разгладил листки с текстом и продолжал:

– Сейчас трудящихся города и деревни больше всего заботит международное положение – голод, нужда, социальный и политический гнет в ряде экономически слаборазвитых стран, а также гонка ядерных вооружений, сеющая страх войны во всех великих державах. Эти обстоятельства определяют характер Первомайской демонстрации сегодня. Солидарность с цветными народами, требование международных акций помощи для улучшения условий жизни в отстающих странах и протест против дальнейших ядерных вооружений. Война нужде и борьба за мир!

Китти бросила его перебивать. Больше того, ей показалось, что он излагает ее мысли, то есть мысли левого крыла. Она слушала не без уважения. Хёнсвалд оказался более проницательным и трезвым, чем она ожидала от столь официозного натовского политика. Порой Китти даже готова была допустить, что Рабочая партия кое в чем отлична от буржуазного аппарата власти и партийной верхушке все еще приходится считаться с тем, что волнует народ.

– Всем известно, – продолжал Хёнсвалд, – всем известно, что атомная война сегодня означала бы гибель нашей цивилизации. Русские тоже понимают это и, конечно же, не меньше нас боятся такой войны. Доверие – вот чего нам недостает. Каждая из сторон опасается, что стоит ей в чем-то уступить, как у противной стороны возникает соблазн добиваться новых преимуществ. Они боятся, как бы не был нарушен так называемый баланс устрашения. Мы можем сделать доброе дело, оказывая нажим, чтобы стороны сдвинулись с мертвой точки и находили реалистические решения проблем.

…Доверие – вот чего недостает.

Марвель Осс не сдавался. Продолжал прочесывать площадь, следя одним глазом за Китти. Она не уходила, слушала речь о доверии и добрых делах. Но Алф Хеллот отсутствовал. Марвель Осс петлял в толпе, постепенно приближаясь к задним рядам. Громкоговорители вещали:

– Наша сегодняшняя демонстрация – звено в цепи этого нажима. Вместе с демонстрантами в других странах мы требуем, чтобы руководители великих держав сели за стол переговоров с твердым намерением добиться позитивных результатов, чтобы призрак войны раз и навсегда был изгнан с нашей планеты. Это требование всецело отвечает нашим насущным интересам, которые согласуются с нашим общим глубоким желанием жить в мире и безопасности, это требование отражает самую суть того, что волнует простых людей всех стран. Требование прочного мира стоит превыше всего, и, покуда существует опасность войны, организованным рабочим есть ради чего выходить на демонстрации.

Капитана Алфа Хеллота на площади не было. Марвель Осс окончательно убедился в этом. Во всей толпе не было ни одного военного. Он покинул площадь под бурные аплодисменты, которыми Китти и остальные участники торжества наградили мобилизующую речь. Митинг закончился исполнением гимнов. Марвель Осс и на Морской улице, у входа в гостиницу, все еще слышал патриотические песнопения.

Гостиница «Нуррёна» в Будё хорошо известна североамериканцам самого разного ранга, чина и звания. В столовых таких разных учреждений, как Пентагон в Вашингтоне, Лэнгли в Виргинии и Форт-Мид в Мэриленде, по сей день можно услышать громкую похвалу ее шведскому столу.

Тем не менее, когда Марвель Осс вошел в гостиницу, ни Серебристый Лис, ни Войс-оф-Америка не сидели в ресторане, уписывая бутерброды. А сидели они в вестибюле с пришибленным видом, держа в руках по бутылке колы. Марвель Осс посмотрел на одного, потом на другого. Оба молчали, тогда он медленно погрузил свою тушу в глубокое кресло. Газету, полученную от Китти, положил на столик. Шелест бумаги словно ножом полоснул тишину. Войс-оф-Америка скривился так, что уголки рта опустились чуть не до пупа. А лицо Серебристого явно нуждалось в неотложном косметическом ремонте.

– Я вижу два новых солнца на небосклоне? – Марвель Осс расположил свою точку равновесия в центре кресла и откинулся назад.

Однако ни одно из новых солнц не просияло.

Войс-оф-Америка допил свою колу.

– Пришло подтверждение, – произнес Серебристый. – Он вылетел из Пешавара по плану. С того времени о нем ничего не слышно. Пауэре… – он пожал плечами, – исчез.

– Сбит?

– Исключено! – выпалил Войс-оф-Америка фистулой. – Диверсия перед взлетом – единственное объяснение. Их зенитки так высоко не достают. Провалиться мне на этом месте!

– Осторожно! – сказал Марвель Осс. – Как бы ты и впрямь не провалился.

Серебристый подавился колой и закашлялся. Марвель Осс похлопал его по спине.

– Выше голову! – призвал он. – Представь себе Красную площадь в эту минуту!

– Красную площадь! – повторил Войс-оф-Америка. – Ты подразумеваешь Красную площадь Москвы в России?

Марвель Осс продолжал обращаться к Серебристому:

– Представь себе Красную площадь сегодня во время Первомайского парада. Представь себе, как на трибуне мавзолея внезапно появляется командующий противовоздушной обороной. Представь себе всех, кто видит, как он торопливо проходит мимо византийского синклита к партийному секретарю. Представь себе физиономию Никиты Хрущева, когда он слышит, что ему шепчут на ухо. И представь себе, что будет дальше.

– Ничего!

Серебристый поднялся с кресла рывком, который, возможно, был призван отразить прилив бодрости.

– Ничего такого, от чего мы не сможем отказаться. В худшем случае у них будет мертвый летчик и разбитый самолет без опознавательных знаков. Куски алюминия и кремированное тело. Ничего. Обыкновенный самолет метеослужбы, который сбился с курса. В любом случае фотоаппаратура заблаговременно уничтожена. Достаточно нажать кнопку. И аппараты взрываются. Без вреда для самолета.

– Представь себе еще одну вещь, – сказал Марвель Осс. – Представь себе, что кому-нибудь из них придет на ум поднять полярную шапку, чтобы посмотреть, что под ней кроется. Представь себе, что они обнаружат огромный электронный мозг с направленными на восток антенными ушами. Представь себе политический результат.

Серебристый посмотрел на обоих. Ответил:

– Что ж, пошли.

Марвель Осс продолжал сидеть. Войс-оф-Америка встал. И снова сел. Было слышно, как в столовой накрывают на стол. В вестибюле царила тишина.

Серебристый Лис тупо глядел на Марвеля Осса.

– Это конец? – произнес он негромко. И тоже сел.

– Да, – сказал Марвель Осс. – Это конец. The rest is violencel. [8]8
  Дальше – насилие (англ.). Автор перефразирует слова из монолога Гамлета: «The rest is silence» – «Дальше – тишина».


[Закрыть]

День освобождения

Он полностью переоделся.

Стоя нагишом перед зеркалом в комнате в военном городке, Алф Хеллот начал одеваться, медленно и обстоятельно. Зеркало отражало унылый барачный интерьер за его спиной, где единственным признаком обитания была железная кровать с шерстяным одеялом и смятыми простынями.

Сперва шерстяное белье – кальсоны и фуфайка. Толстой вязки синий свитер поверх теплого белья должен был защитить капитана Хеллота от самого лютого арктического мороза. Далее летный комбинезон защитного цвета с множеством замков-молний. Застегнув до подбородка замок на груди, Алфик натянул сапоги. Комбинезон пестрел эмблемами и личными знаками. Теперь капитан Хеллот был в полной форме.

Именная нашивка на груди, чтобы всякий знал его фамилию. Три звездочки говорили о ранге. «Крылья» – престижный символ пилотского звания. Буквы на синем кольце, окаймляющем голубой круг с двумя скрещенными кинжалами (эмблема его эскадрильи), сообщали, что он служит в 331-й эскадрилье Королевских норвежских ВВС. Выше концентрических окружностей – корона. Ниже – девиз эскадрильи: «За Норвегию». Наконец, еще один жетон свидетельствовал, какой самолет пилотирует капитан Хеллот. Сверхзвуковой «104 Локхид», развивающий скорость 2М. В полном облачении, держа в руке чемоданчик, капитан Хеллот вышел из барака.

Войдя в столовую, он сначала позвонил по двум номерам. Дежурный офицер на КП обещал распорядиться о заправке. Через двадцать минут к столовой будет подан джип. Прежде чем приступить к завтраку, Хеллот поговорил также с метеослужбой. Синоптик посулил слепой полет и умеренный ветер. Хеллот прошел в зал, налил себе кофе и сел за столик. У повара все было готово. Верхний свет в пустом зале озарял столы, точно лампы в бильярдной, где Хеллот был последним запоздалым игроком. Или последним шаром на зеленом сукне. Не считая звона посуды на кухне, стояла тишина. Хеллот съел яичницу из двух яиц, бутерброд с сыром и немного клубничного варенья. Первая страница вчерашней газеты сообщала, что сексуальный маньяк встретил смерть холодной усмешкой. После одиннадцати лет ожидания в камере смертников Кэрил Чессмен был казнен на электрическом стуле. Генералы Эг и Тюфте-Юнсен наперебой заверяли, что никто не запрашивал и не давал разрешения на посадку в Будё каких-либо самолетов У-2. Командир авиабазы полковник Хейне-Эриксен ничего не слышал ни о машинах такого типа, ни о летчике по фамилии Пауэре. Согласно НАСА, речь шла о так называемой летающей лаборатории, цельнометаллическом исследовательском самолете с турбореактивным двигателем «Пратт энд Уитни 57». Советский министр иностранных дел Громыко называл Норвегию соучастницей преступной акции. Уж не послало ли ЦРУ этот самолет по собственному почину, чтобы сорвать встречу в верхах в Париже? – размышлял один журналист. И выбор дня 1 Мая для этого полета был сознательной провокацией?

Алфик сложил газету и встал. День освобождения, если верить календарю. Меню явно спорило с календарем. Стоя возле стола, Алф Хеллот скривился и допил остатки кофе вместе с гущей.

Свет, озаряющий ВПП, был таким же резким и мертвенным, как освещение в столовой. Рулежные дорожки мерцали голубизной реактивного выхлопа и полярного сияния. На юге горы пилили синее небо острыми белыми зубьями. Тяжелые небеса плющили землю.

Ординарец ждал за рулем джипа с работающим мотором. Хеллот вскочил на сиденье, и они покатили к ангарам рассредоточения. По пути он приметил всепогодный истребитель F-86 «Сэйбр» с характерным черным радарным носом и заключил, что какая-то из двух эскадрилий – то ли 337-я, то ли 339-я – перебазировалась на север. Из одного ангара трактор выводил «Каталину», напоминающую в профиль ладьи викингов. Хеллот сидел, свесив наружу одну ногу; как только джип остановился, выбросил и вторую. Велел ординарцу возвращаться к административному бараку и протопал в дежурку.

Алф Хеллот не сразу узнал Кваксена. И Кваксен не сразу узнал его. Да и не в натуре Кваксена было выскакивать вперед. Он сидел в капитанской форме, погруженный в чтение какого-то комикса. Второй летчик, помоложе, в звании лейтенанта, листал апрельский номер «Воздушного резервиста». Он поднял взгляд на капитанские звездочки Хеллота. В свою очередь Алфик, глянув на лейтенанта, снова посмотрел на Кваксена, который с тягучей медлительностью опустил журнальчик, обнаруживая лицо, скрывавшееся за физиономией Альфреда Поймана на обложке.

Но Алфик Хеллот уже успел разобрать, кто там скрывается. Крупная голова. Густые светлые кудри. Тут же и мастер скоттхюлля опознал специалиста по преодолению препятствий.

– Ты, – произнес Алфик. – Ты опять.

– Нас в стране так немного.

– Три с половиной мегабоди, верно?

– Да, жертв атомной войны можем сосчитать по пальцам одной руки. Если верить Герману Кану.

– Но мы-то воздержимся? – сказал Хеллот. Кваксен присмотрелся к нему.

– У тебя усталый вид. Жар-птица обзавелась серебряными перьями?

– Цена ветеранства.

– Ветеранство на каком поприще? Карьеризм? Холодная война? Адъютантская суетня при штабе генерала Эга?

– Служба ППП. Полеты, пьянка и др.

– И следующее место службы – Пешавар в Пакистане? Могу пожелать удачи?

Алф Хеллот не нашел нужных слов. Очевидно, о маршруте Пауэрса и У-2 было известно не один день. Кваксен ни за что не сумел бы за сутки придумать такую реплику. Сейчас он продолжал:

– Хотел бы я участвовать. В таком деле. Облет страны. Сила! Лететь над ними. Быть у них, но над ними. Порнография своего рода. Смотреть вниз на их ядерное оружие, пусковые установки и секс-бомбы. И фотографировать голую правду.

Второй летчик усмехнулся и отложил журнал. Алф Хеллот сказал:

– Хуже всего, что главной задачей полета У-два было обнаружить советские атомные базы. Их не так много, как мы думали. Менее полусотни межконтинентальных ракет, примерно в три раза больше стратегических бомбардировщиков и три-четыре сотни ракет средней дальности. Слабовато. Ракетное отставание Запада – вольное сочинение управления развлекательных предприятий Пентагона, Голливуда и ЦРУ. Точнее будет сказать так: разрыв есть, но в нашу пользу. Теперь мы знаем, насколько слаб Иван. И Иван знает, что мы знаем. И мы знаем, что Иван знает, что мы знаем. Сильные стабильные Советы не опасны. А как почувствуют себя в окружении, могут рассвирепеть. Полеты в Будё и из Будё вынуждают их вооружаться, товарищ.

Кваксен оторвал ноги от пола и скрестил их на железном стуле перед собой.

– Помнишь Пауэрса? – спросил он. – Фрэнсиса Гэри Пауэрса?

– Нет. Деревенщина со Среднего Запада?

– Землекоп из Бурдайна, штат Кентукки. Son of a miner, miner's son, если тебе это что-нибудь говорит. Машинист шахтного подъемника, что-то в этом роде. Он был на базе Уильямс, когда нас туда привезли. Закончил курс в начале пятьдесят третьего, если не ошибаюсь. После чего перебрался на базу Льюк под тем же Фениксом, чтобы осваивать F-84G.

– Видно, потом еще кое-что освоил.

– Delivery Course DD50. База Сандиа. Совершенно секретно. Обучение погрузке и сбрасыванию атомных бомб с боевых машин.

– Плюс испытательные полеты на базе Мэрдок?

Кваксен не стал возражать, и капитан Хеллот начал облачаться в противоперегрузочный костюм. Тесный корсет от пояса до голени накачивался в самолете сжатым воздухом. С ним Алф Хеллот мог невредимым проходить сверхзвуковой туннель, выдерживать силу тяжести при входе в пике и центростремительные силы, когда закладывал крутой вираж. Наполняя корсет, сжатый воздух не дает крови отлить от головы, лишить пилота зрения и слуха, речи и мышления.

– Пауэре как личность ничего не значит, – сказал Алфик Хеллот, затягивая корсет. – К тому же у него нет военного статуса.

Кваксен изобразил свою самую ослепительную улыбку.

– Что верно, то верно, – отозвался он. – Могу подтвердить, поскольку я снова встретил его здесь, в нашей стране. В Будё встретил, то ли в прошлом, то ли в позапрошлом году. И я не помню, чтобы когда-либо видал более непорочных штафирок, чем Фрэнсис Гэри Пауэре и его коллеги. Но ты, возможно, слышал про такие организации, как ЦРУ и АНБ?

– Личность ничего не значит, – повторил Хеллот. – Другое дело организация. Они добились своего. Они, и Хертер, и призрак Фостера Даллеса. Парижская встреча в верхах торпедирована еще до старта. Противники разоружения завезли Эйзенхауэра так далеко, что ему уже не выплыть, не оправдать затею с У-два. Советы оставят политику мирного сосуществования. Они попробуют овладеть всем Берлином. Вот увидишь. Снова начнутся атомные испытания. Они будут вооружаться полным ходом. Иван получит больше пушек и никакого масла. Но и мы тоже будем помнить май шестидесятого и ощущать на себе последствия. Даже если холодная война не станет горячей.

Капитан Хеллот втискивался в еще одно одеяние. Аварийный костюм призван был спасти его, если придется катапультироваться над открытым морем. Во всяком случае, на несколько часов. Во всяком случае, теоретически. Костюм был резиновый, водонепроницаемый; воротник и манжеты плотно прилегали к телу.

Кваксен взял со стола пачку сигарет и встал, провожая взглядом Хеллота, который уже направился к выходу.

– Не делай ничего такого, чего я не стал бы делать. Помни о служебной характеристике!

– Это мои сигареты, – сказал второй пилот, и Кваксен положил пачку на место.

Алфик Хеллот ничего не ответил. Он ковылял по коридору к ангару IV.

От компрессора воняло дизельным топливом. Самолет был проверен, двигатель прогрет. Хеллот кивнул капралу, который вывел машину на предангарную площадку. Водитель заправщика собрал шланг и покатил обратно к складу. Задняя стена ангара была черной от раскаленного выхлопа реактивных двигателей, всосанного вентиляцией.

Рядом с самолетом висел светящийся спасательный жилет и ранец с парашютом. Хеллот затянул сбрую так, что чуть не оторвал себя от земли. Со всем этим снаряжением он мог совершить свободное падение, парить в воздухе, плавать на волнах Ледовитого океана. Алф Хеллот засунул голову в шлем. Зеленое противосолнечное стекло придало новый оттенок камуфлированному ангару и горным склонам вокруг базы. С юга крепнущий ветер нес плотную облачность. Хеллот подошел к самолету с красно-бело-синей эмблемой эскадрильи. Парашютный ранец бил его по бедрам, лямки врезались в пах. Пусть врезаются, лишь бы не оскопили его, когда парашют раскроется и он повиснет в воздухе под шелковым зонтом.

Пройдя последние метры, Алфик поднялся по трапу в кабину и протиснулся на сиденье за штурвалом. Пристегнулся к креслу «Мартин Бейкер», застегнул ремешок шлема, подсоединился к кислороду. Включил радио и настроился на предписанную частоту.

Он был готов. Теперь капитан Хеллот был одет полностью. Самолет прогрет и подготовлен для полета. Алфик включился в машину. Твердый сплав «человек-машина» был готов к запуску. Курс – траектория стрелы надежды. Алфик Хеллот – вписан в наконечник стрелы. Он нажал кнопку, и фонарь кабины закрылся над его головой.

Алфик получил разрешение на взлет и поднялся в воздух.

* * *

Красная лампочка.

Одна из лампочек в кабине светилась злее любых световых табло, извещающих, что все билеты на последний сеанс проданы. Самолет круто набирал высоту. Один ангел – три тысячи метров. Лампочка продолжала настаивать, что все билеты проданы. Неисправность двигателя, пожар, отказ приборов и органов управления, утечка в гидравлике? В затверженной последовательности мозг Алфика перебирал возможные неисправности. Он проверил давление в гидросистеме, температуру выхлопных газов и давление топлива, пожарную сигнализацию, авиагоризонт, указатель курса.

Слишком резкий набор высоты!

Есть. Хеллот нашел причину. Он отдал штурвал от себя и держал его так, пока все стрелки приборов контроля работы двигателей не легли на зеленое поле. Бросил взгляд на пилотажно-навигационные приборы, проверяя курс, скорость и высоту. Два ангела – шесть тысяч метров.

Снаружи климат приближался к сибирскому. Но солнце грело сквозь плексиглас и резало глаза. Хеллот опустил дымчатый фильтр, и мир стал черно-белым. Затем он достал аэронавигационную карту из футляра сбоку кресла.

Будё Oceanic FIR. ENR 401.

На северо-востоке из облаков торчали зубчатые вершины гор в районе Люнгена. Хеллот опознал пик Еккеварре на севере, и карта подтвердила его правоту. Глянув еще раз на карту, Хеллот отрегулировал газ, уперся ногами в педали рулей направления и заложил левый вираж с крутым набором высоты. Красные крылья на авиагоризонте вышли из голубого полукруга, и кончик одного крыла окунулся в черное поле внизу. Завершив вираж, самолет выровнялся и вошел в южный коридор. Радио SKN 410 кгц. Взяв курс на радиомаяк под Эвенесом, Хеллот продолжал набор высоты до девяти тысяч метров. Общество трех ангелов его устраивало. Далеко впереди темнел вход в сверхзвуковой туннель.