Текст книги "У-3"

Автор книги: Хяртан Флёгстад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Южный курс, которым следовал капитан Хеллот, пролегал вдоль гряды, отделяющей фьорды на западе от безлюдных скандинавских дебрей на востоке. Облака под ним сменились волнистой пеленой густого тумана. В пелене появились разрывы, они доходили до самой земли, становясь все шире и открывая все более обширные участки ландшафта. Под конец лишь длинные тонкие пряди тумана стелились между самолетом и землей. Фотоаппаратура была включена, и Хеллот мог регистрировать все происходящее внизу.

Стрелка радиокомпаса развернулась на 180°, свидетельствуя, что Хеллот и его супермашина миновали Эвенес и входят в воздушное пространство над губернией Нурдланд. Алфик отыскал в таблице частоту радиомаяка в Стейгене, лежащем к северу от Будё, настроился на нее и добился, маневрируя, того, что обе стрелки радиокомпаса стали в центр. Прибор подтверждал, что он выдерживает нужный ему южный курс.

Туман под ним совсем рассеялся. Далеко на западе Алфик различал светлые песчаные берега Лофотенских островов. Узкие белые полосы разделяли синюю поверхность моря и черную весеннюю землю, которую всего в нескольких сотнях метров от воды встречал белый сверкающий снег. На востоке фьорды упирались в крутые горные гряды района Бьёрнфьелль и пограничного массива между Норвегией и Швецией; этот массив постепенно выполаживался в сторону Норрботтена, а на юге скатывался гладкими скалами от вершины Стетинд к Тюс-фьорду.

Алфик снова проверил скорость, высоту, курс. Все было в норме. Когда внизу справа промелькнул Будё, он опять сменил радиомаяк. Нос самолета смотрел строго на юг. На километровом столбе Хеллот прочел расстояние. Два пеленга на радионавигационные станции «Лоран» дали ему точную позицию. Он сунул карту обратно в футляр на боку кресла.

Полуостров с городом Будё и длинной летной полосой на конце мыса пропал в морской мгле. Дымы металлургического завода застилали Му-и-Рана. Кучки домов по трассе, мерцающие вереницы островов вдали на западе… Тень самолета бесследно скользила по краю. Оставив позади область Хельгеланд, Хеллот пошел над губерниями Трёнделага и пролетел между Зрландом и Вярнесом, держа на прицеле голову отдыхающего скандинавского льва – Южную Норвегию. Курс, высота и скорость оставались неизменными.

* * *

Хеллот осторожно накренил машину и посмотрел вниз. Далеко под ним бугрилось горное царство. Он выровнял самолет и снова сверился с приборами. Стрела достигла вершины своей траектории. Медленно, плавно он отдал штурвал от себя, идя на снижение. Заложил чуть приметный правый вираж. Теперь точно под ним простерся центральный массив – Довре, Рондане, Ютунхеймен; у самой границы на востоке торчала вершина Сюльфьеллет, впереди угадывались горные пустоши Хардангервидды и Рюфюльке. Вторая неделя мая, а край все еще был одет белым снегом. Только бледные горные тени да розовые оттенки снежного покрова выявляли рельеф ландшафта.

Хеллот продолжал плавно снижаться, разворачиваясь вправо. Навстречу ему вырастали острые пики каменных громад. Устья долин открывались идущей с юга весне. На западе иссиня-черные фьорды оттеняли зеленые склоны и снежные вершины. Легкие тучки отрывались от плотной гряды облаков над морем и плыли над цепляющимися за сушу пальцами фьордов.

Хеллот различал все больше подробностей. Он приближался к низинам. Снова в кабине вспыхнула какая-то красная лампочка. Хеллот окинул взглядом пилотажно-навигационные приборы. Норма. Пульт управления рацией – порядок. Красный свет прибавил в силе. Алфик повел глазами дальше влево.

Ретроспектоскоп!

Лампочка ритмично мигала. Хеллот послал стрелку по шкале, и красный свет сменился зеленым. Покрутил ручку еще и увидел, как в настоящем на экране возникает прошедшее. Промелькнули его воспоминания о базах в Будё и на Эрланде, «История Норвегии» XII века, на миг наложились друг на друга лица Линды и Китти, прозвучали фанфары поэмы «Труба Нурдланда» – сочинение барочного священника Петтера Дасса, предстали взгляду Авг. Хеллот и побочные действия алюминиевого производства, неимоверно расплывшаяся туша Марвеля Осса. Затем – картины лапландского путешествия Карла Линнея, который, одолев пешком нескончаемые дебри Северной Швеции, круто свернул на юг и неожиданно обнаружил спуск в райский сад в верховьях Уфут-фьорда.

Быстро проверив курс и позицию, Алфик снова переключился на шкалу ретроспектоскопа, настраивая его на земной рай. Классический шведский слог Линнея рисовал Алфику Хеллоту все великолепие земли:

«Когда же мы к полудню преодолели горы и вышли на их край, то под собой внизу увидели казавшиеся травами весьма высокие деревья и ласкающий взгляд зеленый луг; те же горные травы, какие наблюдали мы на другой стороне, были и здесь. Мы пошли вниз, и кажется мне, я до сих пор продолжаю спуск, столь протяжен был крутой этот склон. Но внизу горных трав уже не было видно.

Когда мы наконец спустились, какое удовлетворение было даровано моему утомленному телу. После холодных ледяных гор я очутился в теплой, кипящей жизнью долине (я сел и поел морошки); вместо снега и льда смотрел на пышно цветущие зеленые растения (такой высокой травы мне еще нигде не доводилось видеть); после сильного ветра – чудный запах Trifolio florente (цветущий клевер) и других трав. О несказанно прекрасное лето!»

Алфик приближался к цели. Бросив взгляд на альтиметр, посмотрел наружу. Внизу матово переливались глинисто-серые ледниковые озера, зеленые речушки, фиолетовые блики весеннего леса. Ближе к фьорду ландшафт приобрел более яркий, металлический оттенок. Зеленее был лес с маленькими, сочными, готовыми вот-вот совсем раскрыться лоснящимися листьями березы. Длинные полосы мокрых от дождя гранитных скал прорезали редкий сосняк и березовые рощи на склонах. Бурливые реки протянули к фьорду свои мерцающие серебряные нити.

Сквозь низкую облачность впереди Алфик различал спадающие к синему фьорду ярко-зеленые склоны. Юго-восточный ветер кудрявил поверхность воды белыми барашками. По мере того как Алф снижался над фьордом, облачность редела, и под конец совсем прояснилось, лишь отдельные облачка лепились к самым высоким вершинам.

Зато появился дым. Легкий ветер расстелил его над фьордом бурой косой пеленой. Хеллот резко повернул на восток и решительно отдал штурвал от себя, еще круче снижаясь. Вершины по обе стороны фьорда по-прежнему были укутаны облаками, в которые всевышний упаковал земной шар, прежде чем спускать его с небес, чтобы у детей человеческих была своя игрушка. Хрупкое изделие, подумал Алфик, стремительно приближаясь к земле и чувствуя, как его вдавливает в спинку кресла.

И еще один человек видел, что Алф Хеллот приближается к земле. В недрах бомбостойкой горы на севере Ярена я обратил внимание на странности курсового вектора самолета с позывным капитана Хеллота. Я не мог сидеть сложа руки и смотреть, как растет отклонение от нормальных курсов. Нажав клавишу, я стал передавать позывной Хеллота. Никакого ответа. Я повторил. Позывной сигнал Алфика Хеллота. Радио продолжало молчать. Что-то стряслось. Алф Хеллот сбился с курса. Впервые. Он летел назад во времени, ориентируясь только по ретроспектоскопу.

Ниже, еще ниже. Алфик ясно различал плавильный цех. Другие корпуса завода. Улицы заводского поселка. Улицу Индзастрой. Ветхий летний дом семейства Хюсэен. Одичалый сад, где он когда-то стоял, сжимая потной рукой бечевку и направляя к земле большущего воздушного змея. Но змей превратился в сказочное чудовище из алюминия. В огнедышащего дракона с сверлящими глазами, растопыренными ногами и чудовищными мослами. И верхом на драконе, направляясь в сверхзвуковой туннель, сидел Алфик Хеллот.

Приборная панель перед ним ожила. Алфик поднял взгляд от ретроспектоскопа. Стрелка махметра поползла к единице. Внутри самолета, в кабине, он никаких перемен не ощущал. Стрелка остановилась, бодая одно и то же деление. Не иначе мышь в прибор забралась, сказал бы великий Егер.

Внезапно Алфик услышал. И заметил по поведению машины.

Стрелка выскочила на край шкалы.

Барьер.

Алф Хеллот проломил его.

Пробился на волю.

* * *

Звук дошел до Ловры только потом.

Первым самолет увидел Ялмар Хюльден. Он работал сверхурочно на стройке у Халвамола. Бригада уже собрала каркас и взялась за крепление стропил, когда он увидел самолет. Увидел, крепко ухватился двумя руками за стропило, зажмурился, снова открыл глаза – точно, самолет.

Но этот самолет шел над землей не выше, чем автобус из Хаугесунда. Шел с юга, через Хюствейт и Хонганвик. Ялмар Хюльден – обхватив руками стропило и разинув рот – не сводил глаз с самолета, который теперь мчался над фьордом, покачивая корпусом, точно гусь, и махая крыльями. Ялмар Хюльден не стал махать в ответ. С того места на самом верху воздушного каркаса, где он стоял, казалось, что самолет целится в просвет между двумя портальными кранами завода ферросплавов. Это же казалось обоим крановщикам – Долговязому Томасу и Ёргену Цветоводу, которые наперегонки выгружали уголь, доставленный из Дарема переоборудованным пароходом «Ева». Хуже того: было похоже, что самолет нацелился прямо на них. Долговязый Томас замер, сжимая рукоятки рычагов, да так и остался стоять, ровно мишень на полигоне. Ёрген же выпустил оба рычага и распластался на полу кабины; при этом грейфер на отпущенном канате полетел с полным грузом обратно в трюм, так что сигнальщик у люка, уверенный, что настал его последний час, перемахнул через фальшборт, спасаясь от двойной угрозы – черного града угля и огнедышащего самолета, который явно взял на прицел его бренное тело.

Промчался ли самолет над, или под, или между кранами, точно сказать не берусь; во всяком случае, он благополучно миновал их и понесся мимо заводских труб прямиком на Ялмара Хюльдена, который наконец-то выпустил стропило и сам ухнул следом на штабель досок этажом ниже. Когда он пришел в себя настолько, что смог повернуться и поглядеть вверх, самолет уже скрылся, бесследно исчез за горой Лёйнингсхейя. Одновременно крановщики на пристани услышали страшный грохот. Осколки лопнувших стекол кабины посыпались со звоном на Долговязого Томаса и простертого на полу Ергена Цветовода. Лауриц Холмшё находился внутри плавильного цеха, там грохот был слышен не так явственно. Зато у него на глазах вся стеклянная стена, обращенная к пристройке, раскололась, засыпав осколками сливные желоба. После чего воцарилась неестественная тишина, если не считать звяканья одиночных осколков, которые скатывались по разбитому звуковому барьеру, отрываясь от замазки.

Фру Констанца Хеллот – она приехала на несколько дней в гости к своей сестре в Хёлландстре – лишь услышала гром. Окна в доме устояли, и она продолжала заниматься своими делами. Как и фру Хетлебрекк, которая только что поставила вариться обед и испуганно выглянула в окно на кухне, спрашивая себя, что это на заводе сегодня взрывать затеяли и хоть бы никого не ранило. Но тут убежал суп, и у нее появились другие заботы. Что до Мабель Брюхёль, то она, прикатив на велосипеде в Эльвику, рассовывала по почтовым ящикам предвыборное приложение к местной рабочей газете, когда увидела самолет, совершающий сумасшедшие маневры, и сразу вслед за этим почувствовала жуткую боль в ушах. Конрад Хетлебрекк, работавший на загрузке смесительного бункера, за грохотом и пылью доломита, который сыпался с транспортера, грома не слышал и самолета не видел, только голову вдруг пронзила тупая боль. Закрепив тележку и расчистив горловину, он сел читать дальше книжку про ковбоев, причем даже не заметил, что пыльные стекла вокруг него лопнули и свежий воздух смешался с острыми иглами каменной пыли.

Стюркор Брюхёль в это утро разгружал вагонетки в конце транспортной галереи, заполняя бункера даремским углем. Внезапно сверху донесся звонок, и движение остановилось. Стюркор Брюхёль взял веник и прошел вдоль рельсов вверх, потом вниз, подметая осыпавшуюся с вагонеток мелочь. Затем отставил веник в сторону и сунул рабочие рукавицы в задний карман. Прислушался. Наверху было тихо, и канат пребывал в покое. Ни звука. Перешагивая через открытые люки бункеров, Стюркор Брюхёль подошел к окну. Облокотился на подоконник и выглянул наружу. Перед ним были река, многоквартирный дом, поселок, лесистые склоны с юной зеленью на макушках берез, долина и снежные вершины на севере.

Он тоже зажмурился, не веря своим глазам. И, открыв их, отчетливо увидел самолет. Даже разобрал, что самолет военный. Истребитель, который спикировал над горой Бюэр в долину Обэ и помчался на него. С каждой секундой все ближе и курсом прямо на Стюркора Брюхёля. Истребитель летел в жуткой тишине, совсем бесшумно, покачивая корпусом и махая крыльями.

Две мысли пронзили мозг Стюркора Брюхёля, прежде чем на него обрушился сверхзвуковой ураган. Первая мысль: война! Вторая касалась сына покойного Авг. Хеллота. Вроде бы Алфом его звали. Во всяком случае, он был в числе первых норвежцев, которых учили пилотировать истребители в Штатах. Пока его родители еще жили в Ловре, он не раз пролетал над городом и махал им крыльями. Но ведь не так же! Стюркор Брюхёль не двинулся с места, лишь невольно присел, когда брюхо самолета погладило корни его волос и вновь пробило звуковой барьер. Грохот был оглушительный, и не только там, где стоял Стюркор Брюхёль. Дома у фру Хетлебрекк упали со стены все семейные портреты, а в цеху, где Сельмер Хёйсанд сбивал с металла окалину и шлак, обрушилась сама стена. Он как раз поднял над головой семикилограммовую кувалду, когда стеклянная стена рассыпалась у него на глазах. Четыре тысячи маленьких прямоугольных стекол! Как если бы кто-то стукнул лыжной палкой по ледяной корке на голой скале. Вот так же легко искрошилась стена. Одни дребезги от нее остались, сказал Сельмер Хёйсанд, долбанув кувалдой металлический лист. Напоследок он увидел в открывшийся просвет самолет, который тут же пропал где-то за Рамснесом.

Когда истребитель приблизился к Ловре в третий раз, он шел гораздо выше, шел с юго-востока, высоко над Малдалским горным массивом. Теплая весенняя погода многих выманила из домов на свежий воздух. Похоже, на этот раз первыми его увидели мальчишки. Кент Хетлебрекк с братом Тленном, Бертиль Гронг, Арнольд и Расмюс Хёйсанды, Сюльфест Брюхёль, Стейнар Холмшё и другие ребята полосовали ржавыми финками влажную черную землю на пустыре за пожарной частью, когда

Расмюс Хёйсанд вдруг ткнул пальцем вверх и крикнул:

– Глядите!

– Самолет!

– Гляжу, да не вижу!

– Сейчас разнесет нас!

– И все вокруг!

Нож вонзился в землю по самую рукоятку.

Старик Ханс Хертинг Аттро работал в дневной смене в электродном цеху. Только он вышел во двор поглядеть на погоду и проветриться, как тоже увидел. Увидел в небе самолет с протянувшимся от хвоста четким инверсионным следом. Хертинг знал все на свете, разбирался он и в международных условных сигналах, принятых в авиации.

– Предлагает изменить курс, – объяснил он своему товарищу по смене, Квитбуксену, который оказался рядом с ним. – Не иначе опять этот Хеллот-младший. Стало быть, велит курс изменить. Крыльями вот машет. Это знак такой.

Изменить курс! Знак другим, чтобы покинули наше воздушное пространство! Но кто эти другие? Мы? Это нам следует изменить курс? Мы должны покинуть пространство?

Хертинг выплюнул эти слова вместе с коричневым сгустком жевательного табака. Этот сынок Констанцы и Авг. Хеллота затеял летать взад-вперед над Ловрой и махать крыльями. Подает знак наземной команде, Хертингу и остальным, чтобы изменили курс. Тем самым, что дали ему крылья, подняли в воздух и не дают упасть. Сверху, с высоты одного ангела, они, наверно, кажутся серой мелюзгой, чуть различимыми выпуклостями темной земли, черного асфальта, дымчатого цемента, на котором они стоят. Что ж, и впрямь серая мелюзга. Но крепкая. Шпалы, служащие опорой для рельсов, ведущих вперед. Слиперы по-английски, что означает также «спящие». Но сон их полон сновидений.

– Изменение курса! – Хертинг опять сплюнул. Понятно, когда молодой Хеллот летал на перехватчике из 331-й эскадрильи, знаменитой «Единички» в Будё, предлагая русским МиГам и Илам изменить курс, уходить в международное воздушное пространство.

Но здесь-то? Алфик Хеллот с образованием, которое обошлось в миллионы крон, сидит там вверху в машине, за которую уплачено еще больше миллионов, и что же он способен сделать? Какой-то жалкий знак. Он машет крыльями! Пристегнутый к креслу внутри самолетного корпуса, Алфик может говорить только языком кодов. Но жизнь – не путешествие, общество – не команда большого корабля, политика – не курс, который можно проложить на карте и выдерживать с помощью штурвала и рулей. История – не синее море и не чистое небо.

Хертинг все еще видел самолет. Он пересекал небо на севере по ту сторону звукового барьера, унося с собой шлейф из звука и мерцающего голубого света. Хертинг повернулся спиной и пошел обратно в электродный цех, в здание, которое работяги по старинке называют на английский лад Drum Shop, хотя на памяти людей там никто барабанов не делал и не продавал. Квитбуксен последовал за ним. Ерген Цветовод и Долговязый Томас подмели осколки в кабинах своих кранов и приготовились наконец возобновить разгрузку. Сигнальщик доплыл до берега, переоделся в сухую спецовку и теперь, стоя у люка, помахал рукой: «Поехали!» Ялмар Хюльден и его подручные потащили обратно наверх стропила. Фру Констанца Хеллот пребывала в счастливом неведении. Фру Хетлебрекк повесила на место семейные портреты в гостиной. Мабель Брюхёль развезла все свои брошюры. Конрад Хетлебрекк подкатил тележку к следующей горловине, и транспортер начал сыпать доломит в смесительный бункер. Стюркор Брюхёль заполнил доверху угольный и коксовый бункера, веником отправил следом мелочь и задраил люки. Сельмер Хёйсанд занес кувалду над головой, венчающей туловище, сплетенное из стального троса и сращенное с конечностями из того же материала. На пустыре за пожарной частью Сюльфест Брюхёль и Расмюс Хёйсанд начертили острием ржавой финки широкую окружность на влажной черной земле. Разделив круг пополам, они встали каждый на свою половину. Расмюс Хёйсанд первым метнул нож. Он вонзился в землю у самых ног Сюльфеста Брюхёля. Расмюс Хёйсанд провел прямую черту от лезвия и стер часть срединной линии, присоединяя к своим владениям треть территории Сюльфеста Брюхёля. Так сверхдержавы Сюльфест Брюхёль и Расмюс Хёйсанд захватывают земли, деля планету между собой и своими потомками.

Время от времени мальчишки – особенно Расмюс – поглядывали на небо над Грёдалом, где в последний раз скрылся истребитель. Но в небе было пусто. Самолет пропал и больше не возвращался. И след, который оставил Алфик Хеллот, был куда как непрочен. Ведь он чертил свои знаки в голубых небесах. Остались только белые инверсионные полосы на звуковом барьере, коих никто не умел прочесть, да и те, постепенно стираясь и расплываясь, под конец вовсе растаяли в прозрачной синеве. Или прочно переплелись с густым бурым дымом заводских печей.

– Давай! – сказал Расмюс Хёйсанд. – Давай, Алф Хеллот! Давай!

Планета была поделена на две половины. Расмюс Хёйсанд по самую рукоятку вонзил нож в чужое полушарие.

* * *

– Дракон девять-ноль. Дракон девять-ноль.

Я все еще видел его на экране. Время от времени вызывал по радио. Алф Хеллот снова поднялся на три тысячи метров и по-прежнему не отвечал. Скорость – пятьсот узлов. Внизу под ним белела снежная вершина Хаукелифьелль. На западе до самого моря простирались горные пустоши; на востоке четко рисовался силуэт вершины Гауста.

– Дракон девять-ноль. Дракон девять-ноль. У тебя неисправность? У тебя неисправность?

Шорох в эфире дал мне понять, что Алф нажал кнопку на штурвале, включая рацию. Но он ничего не ответил и тут же отпустил кнопку.

Блок радионавигационных приборов включает радиокомпас. Все еще настроенный на Вярнес, он принимал оттуда совсем слабые сигналы. Стрелки указателя несущей частоты слегка подрагивали. Хеллот больше не заботился о точности курса. Повернув на юг, он увидел край высокогорья. Увидел скалы и лес. Поблескивающие озера. Хеллот взялся крепче за штурвал.

Обеими руками он решительно и твердо отдал его от себя. Самолет наклонился. Хеллот еще сильнее нажал на штурвал. Стрелка альтиметра побежала по кругу, точно рулетка. Хеллот различал внизу зелень хвойного бора, розоватое сияние лиственных перелесков, отблеск озер, белки уцелевшего льда. Пике перешло в падение. Сигнальные лампочки превратились в цветные фонарики увеселительного парка. Сигналы тревоги звенели, словно колокольцы игорных столов.

Альтиметр сказал Хеллоту, что до земли еще далеко. Высота – две тысячи сто. С натугой он взял штурвал на себя, выводя машину из вертикали. Давление на тело уменьшилось. Благодаря противоперегрузочному костюму кровь не отлила от головы вместе с сознанием. Он видел быстро надвигающуюся землю. Мачты и провода электропередач еще не различал, но ЛЭП все равно просматривались длинными прямыми полосами в черном весеннем лесу.

Алфик не потерял управление. Он управлял своим голосом. Мог назвать происходящее. Крен, пике, штопор. Сознание его не оставляло. Но падение продолжалось. Сигнальные лампочки в кабине напоминали ему ярко освещенную рождественскую улицу. Порой он словно видел со стороны, как его машина падает по спирали вниз. Изо всех приборов глаза регистрировали только альтиметр, увеличенный в миллион раз. Его стрелка продолжала бить рекорды скорости. Рулетка не желала останавливаться. В остальном же все происходило медленно, грациозно, плавно – как плывет под водой искусный спортсмен.

Он вполне мог еще дотянуться до переключателя на радиопульте. MAYDAY? Вместо этого Хеллот включил форсаж и ощутил рывок, когда впрыскиваемое в камеру топливо добавило тяги двигателям. Альтиметр показывал, что он спустился намного ниже нижнего ангела.

Алфик прижал штурвал к груди, словно любимое дитя. В голове проносился заученный порядок действий. Несмотря на парализующую гравитацию, ему удалось поднять руку над головой. Рукоятка катапультируемого кресла. Земля приближалась все быстрее. Авиагоризонт и настоящий горизонт слились для него воедино. Альтиметр вел себя так, словно давным-давно проскочил ноль и нырнул в минусовый сектор шкалы, глубоко под землю. Алфик продолжал прижимать к груди штурвал. Одна рука тянулась к рукоятке отстрела. Лихорадочный взгляд на приборы – убедиться, что скорость самолета еще превышает минимальную.

Он что-то задел. Может быть, макушку дерева фюзеляжем. Может быть, ничего. Может быть, царапнул землю. Редкая крона сосны, густая мрачная ель, содранный со скалы клочок мха? Или сугроб, ледник, обвал, лавина, безлюдный белый простор? Машину и тело Алфика Хеллота била сильная дрожь.

Он – и мы.

Хочу жить. Хочу быть свободным. Не хочу умирать, гробить самого себя. Лишь одно отчаянное желание: изменить – изменить неподвластную мне невозможную ситуацию.

Хеллот уже не видел авиагоризонт. И он был ниже радарного горизонта. Настоящий горизонт исчез в подгорелой каше из солнца и туч. Исчез и знакомый голос, который пытался вернуть его вниз.

Свет и мрак, верх и низ, небо и земля переплелись в мозгу Алфика Хеллота.

Мрак пространства, времени свет. Боль обратилась высокой радиомачтой, которая мигала красным светом, белым светом, громкой речью, желтым светом.

Капитан Хеллот силился дотянуться до рукоятки отстрела. Он не смог поднять руку достаточно высоко. Перегрузка была слишком велика. Он повел рукой вдоль края кресла, нащупывая запасную рукоятку. Кажется, поймал. Теперь или никогда. Другая рука протянулась к радиопульту, чтобы настроить его на нужную частоту. Большой палец нажал радиокнопку, и я услышал голос Алфика, далекий, неясный, на неправильной частоте, и он говорил без позывных – своих и моих, нащупывая рукоятки отстрела и истребления, переключатели и выключатели, дай мне совет и еще один и начерти карту по которой никогда не пройду сделаю твой последний шаг не отступай ни на дюйм когда все сорвалось и ты прорвался заметь себе это с хлеба на воду в любую погоду к ней от него из-под ног ушло ставь все на карту карты открой жизнь коротка кошке под хвост лови на слове держи меня в мыслях но не в мозгу сорви свое зло и банк сорви ставь жизнь на карту и пусть перебор так и должно чересчур тяжело чересчур далеко чересчур далеко нести и след в небесах и фьорд в моем каменном сердце и весла без лодки и без уключин приведи меня в дом привяжи меня к женщине свяжи нас в узел когда придет час и надеждам придет конец.

* * *

Алфик слышит шаги и видит отца в темном зеве подвала.

– Веселей шагай, – говорит отец, – если не хочешь отстать.

Через сад.

Отец – впереди с лестницей, которую он ставит нижним концом на землю, а верхним упирает в ствол под кроной самой высокой яблони. Алфик догоняет его, неся пустой ящик.

Яблоня сбросила незрелые плоды, а спелые они сорвали – все, какие можно было достать с земли. Остались яблоки только на самой макушке. Они берутся вдвоем за ствол и трясут. Два-три яблока проносятся мимо них и шлепаются на землю. И все, остальные держатся крепко, сколько ни раскачивают они ствол с шелестящей листвой. Делать нечего. Придется отцу лезть наверх. Алфик подает ящик, Август берет его одной рукой, держась второй за перекладину. И карабкается вверх, вдыхая пропитанный осенним холодком прозрачный воздух. Рослый, костистый, узловатый мужчина одолевает ступеньку за ступенькой. Воздух еще светел, но уже за окоемом притаились сумерки, сулящие темную ночь и острый холод.

Держа лестницу, Алфик смотрит, как отец шаг за шагом поднимается вверх, пробирается между ветвями до самого конца лестницы; видит, как он протягивает руку и срывает яблоки. Слышит, как плоды стучат по тоненьким доскам ящичного дна.

Яблоня, совсем старая, щетинится сломанными и обрезанными сучьями, кора покрыта паршой и плесенью, большое дупло залито гипсом, чтобы ствол выдерживал увешанную плодами крону. Август забрался в самую гущу, его почти и не видно за листьями. А он все продолжает подниматься. Все поднимается и поднимается, растет и растет, выше кроны, выше яблони, над ветвями и над листьями, выше дома и всего сада, до самого неба в памяти Алфика вздымается костистая фигура.

И вот уже, раскинув обе руки, отец парит в воздухе, ровно бумажный змей. Узловатое дерево медленно выпрямляется и вытягивается, становясь туго натянутой бечевкой, к которой привязан змей. А внизу на земле стоит мальчуган, стоит Алфик, сжимая бечевку потной рукой. Высоко в небесах на темных крыльях парит бумажным змеем Август, а у подножья дерева маленький мальчик стоит, не выпуская бечевку, не выпуская комель, который норовит оторваться от земли.

– Спустись! – слышит он собственный крик. – Спустись! Спустись!

И дергает тугую бечевку, дергает лестницу, комель, тянет двумя руками. И он справляется с задачей! Не зря старался. Август спускается через крону с ящиком в руках.

– Н-да, – говорит он, – не густо. Но все равно надо было сделать это. Лучше самим собрать яблоки, пока мороз их не сбросил.

Держа ящик на вытянутых руках, Август показывает его Алфику. И правда, не густо. Считай, только дно закрыто. А собрали все. Крона над ними пуста. Август ставит ящик на землю и берется за лестницу. Пятится от яблони, выжимая лестницу над головой, так что она ложится горизонтально в воздухе. Просовывает правое плечо в просвет между перекладинами, упирается ладонью в бедро. И несет лестницу к дому, пружиня ногами.

Алфик стоит и смотрит на полупустой ящик. Попробовать, что ли? Надо! Он берется за края и напрягается. Поднял! Получилось! И совсем даже не тяжело, ни капельки. Но ящик большой, а руки у Алфика короткие. Он ковыляет к подвалу, ступая ногами наугад.

– Оставь ты его!

Голос отца из подвального зева.

– Поставь ящик! – повторяет он уже не так громко и строго, когда Алфик равняется с ним. – Брось дерьмо это! Спину побереги!

Алфик ничего не видит и не слышит. Он весь напряжение, из глаз брызжут слезы, в ушах стучит кровь. Ноги подкашиваются, руки отваливаются, спина изогнулась дугой. Миновав отца, он спускается по трем ступенькам в подвал, проходит к котлу и грохает ящик на пол. Ноша больше не закрывает ему поле зрения. И он видит глаза матери.

Голос отца в разделяющей их тишине:

– Ну, ты молодцом!

Констанца опускает взгляд, наклоняется с ножом в руке над ящиком, берет яблоко и втыкает в него нож. Крупное тело ее словно вытесано тупым топором некоего деревенского мастера. Пальцы привычными движениями вырезают сердцевину яблока, снимают кожуру.

Август тоже спускается в подвал. Садится; глядя на него, садится и Алфик. Они смотрят на пальцы Констанцы. Лестница висит горизонтально на крючьях на стене дома. Август достает из ящика яблоко и протягивает сыну, берет одно и себе, вытирает о штанину, кусает и жует, наблюдая, как Констанца бросает очищенные яблоки в котел, а сердцевины – в мусор.

Большущий медный котел блестит надраенными боками. Констанца засыпает сахар, мешает длинным деревянным черпаком. Варево быстро вскипает, яблоки превращаются в сплошное горячее сладкое месиво. Дно котла уже не видно. Алфик открывает рот навстречу черпаку, который протянула ему Констанца, дует и пробует.

Обжигающая сладость во рту. Звук шагов на ступеньках за спиной. Август поднимается наверх, в дом. Воздухе подвале упоительно сладкий.

На ходу отец говорит, не оборачиваясь:

– Ты там поосторожней! Не обожгись. Хватишь горячего, будет худо.

Констанца кончает размешивать. Ей и Алфику слышны тяжелые шаги в комнате у них над головой.

* * *

Над урезом воды тут и там четким контуром вдоль окоема возвышаются круглые холмы. Море бороздят могучие волны. Чайки разгребают воздух тяжелыми взмахами. Белые космы морского тумана ползут внутрь страны над моренной равниной. Рейсовый самолет пронизывает облака над горами на востоке и разворачивается над отмелями, беря прицел на летную полосу.

Скотина на выгоне привычна к небесным телам и к гулу моторов. Коровки знай себе мычат и жуют жвачку, а овцы снуют в мелколесье на зеленом склоне, объедая свежие побеги на березах.

Взобравшись на макушку холма, они пасутся на лужайке под антеннами, коим явно нет дела ни до блеющих овец, ни до опьяненных весной попрыгунчиков-ягнят.

Но под коровьими тропами, глубоко-глубоко под травой и дерном, на дне сияющей голубизной пещеры в бомбостойкой горе, я смотрел, как светящаяся белая отметка на индикаторе приближается к границе радиуса действия моей РЛС. Исчезающе малая величина… Белая электронная точка на экране передо мной – все, что оставалось от надежды. Рассказывали мне (Линда Хюсэен Хеллот рассказывала, не сам придумал), будто на холстах великих старых фламандцев всегда оставалась незакрашенная белая точка. В замкнутых пределах рамы, где царил диктат центральной перспективы, точка эта олицетворяла бесконечность. Скользя по баллистической траектории, белая точка на экране передо мной описала полную параболу и погасла, скрылась навсегда. Нам самим остается определить исторические и поэтические координаты этой кривой и на их основе вычислить точки перехода в бесконечность.