Текст книги "Золотой выкуп"

Автор книги: Худайберды Тухтабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ЖЕСТОКОСЕРДЫЙ ХАКИМ

Дня три-четыре уже, как небо над Дахбедом затянуто темными тучами – ни дождем не прольются, ни ветром не рассеются.

Вконец расстроенный событиями последних дней, такой же хмурый, как дахбедское небо, Мирза Хамид решил отрешиться от дел, предать душу и тело отдохновению в покойных стенах родного дома.

Достигший в жизни всего благодаря старанию и изворотливости, не без благосклонной помощи Хамдамбая, Мирза Хамид сильно отличался от своего благодетеля одним качеством – сластолюбив был сверх меры. Бай не больно жаловал легкомысленных людей, транжир, но на проделки Мирзы Хамида, про которого шутя говорили, что, пойди он даже на похороны, непременно окажется в кругу женщин, смотрел сквозь пальцы. Несмотря на свой молодой возраст – ему только исполнилось тридцать лет, – Мирза Хамид успел завести трех жен. Но, будто и этого мало, частенько устраивал с друзьями в домике старого рыбака на берегу Акдарьи настоящие оргии. Люди с опаской говорили про Мирзу: «Гляди за дочкой в оба, коли хаким прошел по твоей улице!» Мирза сам по себе довольно пригож: гладкое лицо, смуглая бархатистая кожа, глаза, брови, ресницы черны, как вороново крыло, такие же усы – краса и гордость хакима. Особый шик обретает он, когда, облачившись в форму волостного, важно восседает в коляске, – царевич да и только! Однако при всей его красоте женщины, глядя на него сквозь сетку чачвана, частенько бросают ему вслед: «Чтоб глаза твои выпученные вороны выклевали!»

Волостного встретила у ворот младшая жена – пятнадцатилетняя Афтоббиби. Аккуратный банорасовый халат, под которым безрукавка туго обтягивала ее высокую грудь, украшенную рядами жемчужных бус, позолоченная металлическая подвеска на лбу делали ее похожей на куклу.

– Обед готов? – спросил хаким, проходя в дом.

– Специально для вас плов приготовила. Сама, – добавила Афтоббиби горделиво.

– Чтоб больше к очагу не подходила, – важно приказал Мирза Хамид. – Заставляй работать служанок, понятно?

– Хорошо, мой хозяин.

– Скажи, чтоб принесли вина.

– Сейчас скажу, мой господин.

Мирза Хамид вошел в дом с широкими окнами, снял форму. Присел к пышущему жаром сандалу, подставил грудь теплу. Вошла Афтоббиби, неся в руке разрисованный веселыми узорами кувшин.

– Решила сама принести, мой господин.

– И хорошо сделала, иди садись ко мне. Сегодня ты очень красивая… – Взяв жену за руку, привлек ее к себе. – Работы, забот много… устал я…

– Вай, как может устать такой богатырь, как вы? Не верю! – Выгнула узкие черные брови Афтоббиби, глядя на мужа томными глазами.

– Богатырю тоже надобен отдых, дорогая!

В этот самый миг к воротам дома Мирзы подъехали верхом три городовых. Один из них остался на улице, держа под уздцы коней. Двое других быстро вошли во двор, спросили, в каком из домов находится хаким, и прямо направились к указанному. Мирза Хамид видел в окно стремительно приближавшихся гостей.

– Ты иди пока к себе, – отстранил он от себя Афтоббиби, – я тебя позову. Ко мне царские гонцы прибыли.

Выпроводив жену, хаким поспешно надел шитый золотом халат, белую шелковую чалму, украшенную крупной жемчужиной, и пошел навстречу городовым, один из которых остановился у двери. Второй шагнул в комнату и вдруг приказал:

– Руки вверх, собачий сын!

– Намазбек?! – вскричал хаким, ощущая, как противно дрожат руки. – Добро пожаловать… милости просим…

– Лицом к стене, руки на стену. Вот теперь давай померяемся силами, кто кого исхлестает плетью, а?

Еще минутой назад чувствовавший себя сказочной силы Алпамышем[34]34
  Алпамыш – герой одноименного эпоса.


[Закрыть], Мирза Хамид не мог выговорить ни слова, а ноги так и подкашивались, проклятые. А когда Намаз вынул из-за пояса револьвер, по затылку его поползли холодные струйки пота.

– А теперь ответь-ка мне, – начал Намаз полным ненависти голосом.

– Намазбек, будьте моим дорогим гостем, – только и смог вымолвить Мирза Хамид.

– Скажи-ка мне, любопытно знать, за что ты тогда отстегал меня плетью? Ты видишь на моем лице раны? Зачем объявил меня конокрадом? Ты же знаешь, что вор – Хамдамбай, ведь ты сам вор не меньший, чем твой хозяин. Разве это не ты украл дочку мясника и опозорил в домике на берегу Акдарьи? Отвечай, подлец! Объясни, за что меня бил? Если уж ты такой силач, давай встанем сейчас и по-честному померимся силами. Ну-ка, ударь меня, ударь, говорю! Ах, боишься? Но ведь ты же чувствуешь себя богатырем, когда садишься в свою вонючую позолоченную коляску! Чего теперь-то дрожишь, как щенок, упавший в воду? Бей, тебе говорят!..

Намаз сильно толкнул в грудь хакима, казалось, совсем обеспамятевшего, тот отлетел, нелепо размахивая руками, и головой ударился о стену. Намаз слегка напрягся, ожидая, что, возможно, заговорит в человеке мужская гордость, ответит ударом на удар, но хаким даже не шелохнулся, стоял, бессильно опершись спиной о стену. «Низкая тварь без капельки чести!» – выругался Намаз про себя, вслух спросил:

– Где прячешь расписки, полученные от бедняков?

– Сейчас сам достану, хорошо?

– Только быстро!

– И тетрадь должников тоже?

– Все доставай!

– Оббо, Намазбай… Аллах свидетель, я мечтал подружиться с вами, вот даже доказательство: специально для вас собирал мешочек золота, возьмите, пожалуйста. Ей-богу, если бы вы не пришли, сам бы раздал бедным и нуждающимся.

Намаз бросил мешочек золота, стопку расписок и долговую тетрадь джигиту, стоявшему у двери.

– Хаким, ты помни про раны на моем лице, понятно?

– Все это Хамдамбай подстроил… Я, дурень, послушался его, и вот…

И Мирза Хамид принялся всячески поносить Хамдамбая. «Какой же ты все-таки подлец», – пронеслось в голове Намаза. И он не смог сдержать себя: хаким мог еще долго говорить, если б не удар невероятной силы, опустившийся на его голову. Долгонько валялся хаким на полу, медленно приходя в себя. А рядом с ним рыдала насмерть перепуганная прекрасная Афтоббиби.

Тем временем Намаз входил в двери казиханы. Подошел к людям, толпившимся в приемной, выхватил, револьверы:

– Живо! Лицом вниз!

Все попадали на пол. Намаз распахнул дверь в комнату, куда несколько дней назад он пришел в сопровождении жаждавших справедливости людей и где понял, что их всех околпачили как последних дураков. Верховный казий восседал, как обычно, на своем месте, Мирзо Кабул чуть позади его, – они оба, вытянув шеи, прислушивались к неясному шуму, доносившемуся из приемной. Завидя Намаза, крючкотворцы так и застыли с вытянутыми лицами.

– Ну как, шельма, продолжаешь грабить просителей? – приставил Намаз дуло револьвера к виску Мирзо Кабула.

– Я… у меня…

– Сколько содрал с людей сегодня?

– Вот всего-навсего… совсем мало… – Мирзо Кабул вытащил, порывшись в карманах, потрепанный кошелек.

Верховный казий, смекнувший, что Намаз явился сюда не за жизнью их драгоценной, а за кошельками, стал запихивать свой кошелек под тюфяк, на котором сидел, приговаривая при этом:

– А я, верблюжонок мой, ни гроша не заработал сегодня…

Глядя на его суетливые движения, Намаз усмехнулся, убрал один из револьверов в кобуру.

– Я к вам, господин мой, и сегодня с просьбой пришел.

– Я весь слух и внимание, верблюжонок мой, – приложил обе руки к груди верховный казий.

– Недавно вы мне прочитали один стих из Корана…

– Да, да, я слушаю…

– Начинался он словами: «Круша злодея род…»

– Да, верблюжонок мой, читал я такой стих. Но он не из Корана. Это творение нашего несравненного Навои. Он сказал: «Круша злодея род во имя чести, я души умащал бальзамом мести…» Вы об этом стихе спрашиваете? Зачем он вам понадобился?

– Я его дам выучить моим джигитам.

– Похвально, похвально, верблюжонок мой… Вы похожи на легендарного Гуроглы[35]35
  Гуроглы – герой одноименного эпоса.


[Закрыть]… Но разве пристало за подобным делом являться с оружием в руках, верблюжонок мой, и лишать людей дара речи?

– Да разве по-доброму у вас что-нибудь выцарапаешь, мой господин?

– Все ж… однако… – только и развел руками верховный казий, не находя что ответить.

С уходом Намаза Шадыхан-тура и Мирзо Кабул с удивлением обнаружили, что кошельки остались на месте. Радости их не было конца.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. БЕСПОКОЙНЫЕ НОЧИ

Намаз с пятью своими джигитами покинул пределы Дахбедской волости и появился в соседних волостях. За пятнадцать дней они отобрали у шестерых самых богатых и жестоких баев их железные сундуки с хранившимися в них золотом и серебром, раздали беднякам, рассыпали по площадям и базарам. Казалось, в эти дни с неба льются не обычные, а золотые и серебряные дожди. В чайханах, в постоялых дворах, мечетях – везде, где собирается народ, шли толки один другого диковиннее, складывались легенды. Вся Зеравшанская долина находилась в превеликом волнении.

В доме Хамдамбая был траур. Бегайым, сильно перепуганная, слегла. У бая вспухла шея, видно, его не больно-то нежно заворачивали в ковер, и он целую неделю не мог выходить из дома. Обитатели байских хоромов, привыкшие с малых лет всегда и везде первенствовать, никак не могли примириться со случившимся. «Воры! – злился бай, скрежеща от бессилия зубами. – Босяки, которым я не разрешил бы есть даже из посуды моей собаки, так обошлись со мною! Погодите еще, я рассчитаюсь с вами! Всех раздавлю как мух…» В канцелярии волостного управителя прошло экстренное совещание. Договорились выставить против джигитов Намаза три вооруженных отряда. Мирза Хамид решил сам возглавить своих нукеров в количестве четырнадцати человек и патрулировать окрестности Дахбеда. Второй отряд, составленный из сыновей и близких родственников Хамдамбая и возглавляемый его старшим сыном Заманбеком, взял под присмотр близлежащие кишлаки. Третий отряд составили из полицейских.

– Мне нужно три дня сроку, – заявил полицмейстер Михаил Грибнюк на совещании, – и этот пес будет у меня в капкане!

Прошло пятнадцать дней, как три отряда рыскали по всей округе. Самое досадное для хакима то, что Намаз избил его в собственном доме, такое унижение никогда в жизни не забудется. «Погоди, Намаз, я тебе отомщу, – твердил он себе, – сниму твою шкуру и набью соломой! Иначе не называться мне Мирзой Хамидом!» Он послал нарочных к Грибнюку и Заманбеку с просьбой прибыть немедленно.

Первым появился Заманбек. Почти следом за ним, сотрясая землю, вошел Грибнюк.

– Так, я слушаю, Заманбек, – сказал Мирза Хамид, едва сдерживая гнев. – Какие новости вы приготовили для меня?

– Новости таковы, господин хаким: мы окончательно изгнали грабителей из всех кишлаков волости.

– Изгнали или они сами спокойненько ушли куда хотели?

– Изгнали. Четыре дня тому назад мы их окружили близ кишлака Хартанг.

– Так, я слушаю, Заманбек, – сказал Мирза Хамид, у которого вдруг с новой силой заныла скула, напоминая о полученном от Намаза ударе. – Я не верю в эту небылицу.

– Возможно, это были и не они, – пошел на попятную Заманбек, – во всяком случае, мы долго преследовали каких-то всадников.

– Так, Михаил-тура, что вы доложите? – повернулся хаким к начальнику полиции. – Вы вроде обещали за три дня изловить негодяя?

Тон Мирзы Хамида не понравился Грибнюку: он не подчиняется волостному управителю, у него свои хозяева. «Ты стоишь высоко, но я повыше тебя, – подумалось ему. – К тому же вы все получили то, что заслужили по праву. По мне, пусть Намаз с вас хоть шкуру сдерет…»

– Однако ж, – тихо кашлянул в кулак Михаил-тура, – сам господин управитель тоже давали клятву вроде моей?

– Но этот негодяй оказался гораздо хитрее и умнее, чем мы представляли, – заставил себя улыбнуться Мирза Хамид. – Как вы думаете, где может сейчас находиться этот проклятый Намаз?

– Мне кажется, он сейчас скрывается где-то в степях Эшимаксака.

– Почему вы так думаете?

– Потому что только позавчера они нагрянули в дом управителя волости и избили его до полусмерти. Произошло это ближе к рассвету. Если учесть, что днем их передвижение невозможно, то они скрылись в камышовых зарослях в окрестностях Деварыка.

– Логично, – одобрительно кивнул хаким, – что вы можете к этому добавить?

– Я арестовал шесть человек, близких к банде Намаза. Предпринял еще ряд мер. Какие – я вам доложу отдельно.

Вот уже года два-три, как маргилантепинский житель Кенджа Кара поставляет Михаилу-туре секретные сведения. Делает он это в надежде получить место в полицейском участке. Господин Грибнюк, конечно, поддержал в нем эту надежду, пообещал обязательно принять в полицию, если он выполнит несколько заданий. Вчера Михаил-тура бросил осведомителя в тюрьму. Приказал войти в доверие арестантов. Об этом он и намеревался с глазу на глаз доложить Мирзе Хамиду.

– Хотите допросить нескольких арестованных? – предложил полицмейстер с загоревшимися глазами.

– Если вы считаете необходимым – пожалуйста, – потер зачем-то руки Мирза Хамид.

– Некий Кабул оказался бежавшим из Сибири.

– Из Сибири?! – взметнулись густые брови хакима. – Вот его и давайте сюда.

Именно в этот миг в канцелярию вбежал без головного убора, в изодранной рубахе молоденький паренек и бросился в ноги Мирзе Хамиду с мольбой простить его за черные вести.

– В чем дело? – вскричал хаким, с отвращением отодвигаясь.

– Только что напали на дом вашего тестя!

– Как – «напали»? Кто напал?

– Грабители напали.

– Намаз?

– Он самый! – Паренек, плача, продолжал: – Человек двадцать окружили двор, Баззаза-бобо выволокли на улицу, привязали к дереву и лили на его голову ледяную воду.

– По коням! – вскричал вне себя хаким. – Вы, Заманбек, подъедете к дому через Шахобскую площадь, вы, Михаил-тура, через Айнакурганскую. Я же поеду через Мазагскую улицу – так мы перекроем им все пути к отступлению. Глядите, чтобы ни один негодяй не ушел! Подать коляску! – кричал Мирза Хамид, уже выбегая на улицу. – Джиянбек, бери парней, что стоят на карауле у тюрьмы, перекрой дорогу на Самарканд! Стреляй, руби, но ни одного не выпускай живым!..

За считанные минуты двор канцелярии управителя волости опустел. В путь тронулись все, заполнив шумною толпою улицы Дахбеда, надеясь окружить и уничтожить, а то и взять живьем Намаза с его «головорезами».

Не успела осесть пыль, поднятая ратью доблестного Мирзы-хакима, как из боковой улочки вылетели шестеро всадников. Они соскочили с коней у дверей тюрьмы, находящейся под самым боком канцелярии хакима, и стали сбивать замки.

– Выходите быстро! Подсаживайтесь к нам!

Намаз сам развязал, вынес на руках Кенджу Кара, со вчерашнего дня лежавшего на сыром полу, посадил на коня перед собой.

Шестеро всадников во весь опор умчали шестерых арестантов в сторону степей Кангли-Бугажил.

«Войско» хакима, несшееся словно на скачках, с четырех сторон подскакало к дому Шарифа-баззаза. Мирза Хамид, подоспевший почти одновременно со всеми, слезать с коляски не спешил: а вдруг придется отступать? Он несколько раз выстрелил из револьвера в воздух.

– Сдавайтесь по-хорошему! – заорал он, с опаской поглядывая на косо раскрытые ворота. – Иначе всех уничтожу!

Шариф-баззаз как раз совершал омовение перед вечерней молитвой. Он так перепугался неожиданного шума вокруг дома и выстрелов, что поспешно приник к земле, но потом, поняв, что валяться здесь не совсем безопасно, побежал к дому, придерживая штаны, тесемки которых было некогда завязывать. Влетев к себе, он сорвал со стены охотничью двустволку и стал с грохотом пускать в окно пулю за пулей.

После десяти минут беспорядочной стрельбы осмелевшие нукеры подкрались к самому дому Шарифа-баззаза. Улучив минуту затишья, хаким прокричал, держа руки у рта рупором:

– Намаз, прекрати сопротивление, ты окружен! Сдавайся!

На лице Шарифа-баззаза, узнавшего голос зятя, сквозь мертвенную бледность проступил румянец надежды. Он опустил ружье и стал завязывать шнурки штанов.

– Мирза Хамид, сынок, это я! – ответил он плаксивым голосом.

– А что, Намаз скрылся? – спросил хаким, все еще не решаясь высовываться из укрытия.

– Я не видел никакого Намаза. – Шариф-баззаз появился в воротах.

– Говорите правду, отец, даже если вам грозит смерть! Кто же нам тогда оказывал сопротивление, если не Намаз и его головорезы? Может, вы помогли им бежать?

– Это я стрелял, сынок, я!

– Но нам доложили, что на ваш дом напал Намаз со своими джигитами?

– Слава аллаху, сынок, кроме вас, никто на мой дом не нападал…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. НЕОЖИДАННАЯ ПОМОЩЬ

Появление в доме Хайитбая и Тухташбая скрасило одинокое, безрадостное существование Сергея-Табиба. Он вылечил одного от болячек, покрывавших все тело, другого от ревматизма. Потом, приодев, привел в школу, где сам же учил детишек грамоте.

Молчаливый, замкнутый Хайитбай оказался гораздо способнее своего веселого, неунывающего и чуть плутоватого друга Тухташбая. Он теперь легко читал «Первую книгу». Вдвоем они днем и ночью заучивали русские слова.

День клонился к концу. Хайитбай колол дрова во дворе, Тухташбай читал по слогам какую-то книгу. В калитке появился щеголевато одетый, с рыжими волосами высокий молодой человек.

– Это дом Сергея-Табиба?

– Задает корм уткам, – ответил Хайитбай, с любопытством разглядывая незнакомца.

– Нечего пялиться. Позови его быстренько!

Из-за сарая показался Сергей-Табиб. Он долго разглядывал гостя, не узнавая его, потом как-то странно хмыкнул, сказал: «Прошу!» – и ввел рыжеволосого в дом. Здесь он, не удержавшись, громко расхохотался.

– Ей-богу, не узнал тебя, палван! Ну, подойди, подойди поближе, обниму тебя! Ох, каков молодец, а, каков молодец!

– Этот парик мне доставил из Самарканда Кабул, – сказал, смеясь, Намаз, когда они обнялись и поцеловались.

– Это который Кабул?

– Которого я вытащил из тюрьмы.

– Все, все, понял. Это тот парень, бежавший из Сибири?

– Не совсем из Сибири, – поправил его Намаз. – Он бежал по пути.

– Может, и так. Хочу тебе сказать, будь поосторожней, не доверяйся каждому безоглядно. Научись проверять. Давай присядем. Выглядишь ты молодцом. Ну и задал ты жару паразитам, Намаз-палван. Сегодня разносится слух, что в Ургуте ограбил какого-то бая, а завтра, глядь, говорят, в Хатирчи привязал к дереву тысячника и отхлестал плетью. Но, послушай, я только что слышал еще одну новость, правда это?

– Скажете – посмотрим, правда или нет.

– Говорят, ты переворошил весь Дахбедский базар, пристрелил коня под полицмейстером, пятьдесят нукеров свалил в Акдарью…

– Я их не считал… – ухмыльнулся Намаз.

– Капитан сломал ногу. Только что был у него. Теперь держись, он жаждет поймать тебя и набить шкуру соломой. – Сергей-Табиб опять громко расхохотался. – Если поймает, конечно, такого батыра! Ну, молодец, палван, я радуюсь, не нарадуюсь на тебя!

– Э, дядя Сережа, гордиться пока нечем. Вы же знаете, что я бегаю от них, как мышь от кошки.

– Нет! – вскочил с места, легонько хлопнув в ладоши, Сергей-Табиб. – Не спорь со мной: задал ты им хорошенько! Главное, у бедняков теперь другое настроение. Они совсем было потеряли надежду на какое-либо облегчение, не знали, от кого ждать помощи. Ты теперь должен быть осторожнее, понимаешь, палван? Теперь ты принадлежишь не себе, а людям. И еще одно: ты же обещал больше не появляться у меня, что тебя опять привело? Или приехал похвастаться своими рыжими волосами? Если так, кому нужно твое копеечное геройство?

– Это последний раз… – виновато проговорил Намаз.

– «Последний раз»! – передразнил Сергей-Табиб. – Ты уже сто раз говорил, что это в последний раз. – В голосе хозяина появились сварливые нотки, будто он отчитывал родного сына за опрометчивый поступок. Поостыв, спросил мягче: – Как твои дела, что новенького?

– Дела плохи, – вздохнул Намаз. – Около двадцати джигитов у меня безоружных. Вожу их из степи в степь, укрываю, словно цыплят от беркута. Дальше не может так продолжаться. Мы должны вооружиться, иначе нас уничтожат.

– Насчет винтовок вопрос решен.

– Правда? – У Намаза загорелись глаза.

– Сейчас позову одного человека, – проговорил Сергей-Табиб, вставая. – Ты его можешь не остерегаться, проверенный человек.

Через полчаса в дом вошел чернобородый, среднего роста, плотный человек средних лет и, сняв шапку, слегка поклонился Намазу. Это был Бондаренко Николай Николаевич, которого Сергей-Табиб устроил старостой деревни Первого Мая. Он неторопливо опустился напротив Намаза и поинтересовался:

– Ну, как дела?

– Ничего, – кратко ответил Намаз.

– Я тебя сразу узнал, парень. Ты гонял коляску Ивана. Я часто видел тебя в те времена. Можешь быть со мной откровенным, прошу тебя. Говори все, что тебе нужно. Я не предатель. – Бондаренко слегка наклонился к Намазу, и хотя в комнате кроме них, никого не было, сказал, понизив голос: – Я тоже враг того самого господина императора, против кого ты желаешь бороться. Я ярый враг его! Нас сюда пригнали плетьми и под дулами ружей из-под самой Рязани, в арестантских кандалах. Мать и отец мои погибли здесь, среди болот, поедаемые комарьем, в малярийном бреду. И сестра скончалась здесь… И я хочу мстить за них, хочу расквитаться со всеми, кто купается в роскоши. У меня хранятся двадцать винтовок. Дали их нам на тот случай, если вдруг взбунтуется местное население, чтоб, значит, мы подавили. Вот это оружие я и хочу тебе отдать, понял?

– Понять-то понял… – замялся Намаз. – Да как-то неловко получается.

– Как неловко?

– Вам же после этого несдобровать.

– А, вот ты о чем. Не беспокойся, я все обдумал. Ты просто нападешь со своими парнями на мой дом, вот и все.

– Нападу? – удивился Намаз.

– Ну да. Налетишь в ту ночь, когда я тебя извещу, свяжешь как полагается меня и жену, заткнешь рты кляпами и спокойно вывезешь все оружие с боеприпасами. Не бойся, все будет в порядке.

– Спасибо, – обрадованно произнес Намаз, – вы очень хороший человек.

– Меня можешь не хвалить, – стал надевать шапку староста, считая разговор исчерпанным. – Если нужна какая помощь, говори, не стесняйся.

– Спасибо, вы и так очень помогли нам.

– Ладно, действуй.

С уходом Бондаренко в комнату вошел Сергей-Табиб, неся шурпу в закопченной кастрюле. Поставил ее на железный круг на столе и стал разливать суп в глиняные чаши.

– Ну как, понравился тебе наш староста?

– Это бесценный человек! – воскликнул Намаз, все еще не веривший, что дело решилось так удачно.

– Он тебе еще не раз пригодится. Давай подсаживайся поближе.

Они принялись за вкусно пахнущую шурпу.

– Теперь еще одно, – проговорил Сергей-Табиб, прерывая молчание. – Ты помнишь Назара Матвеевича?

– Печника-то? Как же, мы дружили с ним!

– А армянина Сурена Дадаяна?

– Я сам привел его из «Приюта сирот» к Ивану-баю.

– Эти двое хотят присоединиться к твоему отряду.

– Правда? – обрадовался Намаз.

– Они ждут тебя сейчас в крупорушке Шакира. Приехали почистить рис хозяина. Если ты согласен, то они сейчас и уедут с тобой. С арбами своими, конечно, лошадьми да и с рисом тоже.

– Тогда я пошел, дядя Сережа! – вскочил тотчас Намаз.

– Садись, – положил руку на плечо нетерпеливого джигита Сергей-Табиб, улыбаясь. – Что ж ты, зазнался или каменносердым стал – не поздоровался со своими братишками?

– Да у меня сердце обливается кровью, дядя Сережа. Просто я думал, что так будет лучше, если они не узнают о моем приходе.

– Ишь ты, «так будет лучше», оказывается. Да знаешь ли ты, что именно эти двое несчастных сирот связывают тебя с Самаркандом и Ургутом?

– Что вы говорите? – отставил поднесенную ко рту ложку Намаз.

– А ты думал, Сергей-Табиб держит для тебя специального гонца? Однако же, палван, хорошие доктора из них выйдут. Но вначале, конечно, их надо выучить. Жив буду, пошлю учиться в Петербург… Хайит, Тухташ! – крикнул он, обернувшись к окну. – Идите-ка сюда, дети мои!