Текст книги "Золотой выкуп"

Автор книги: Худайберды Тухтабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. «КАКОВО БЫТЬ БЕЗДОМНЫМ, БАЙБУВА?»

Время близилось к полуночи. Полная луна то и дело исчезала в рваных лохмотьях облаков, словно стараясь скрыть от любопытных глаз семерых всадников, мчавшихся по степи. На окраине Джаркишлака один из них резко натянул поводья и соскочил с коня.

– Намаз-ака… – тихо позвал мальчишеский голос.

– Что скажешь, Тухташбай? – обернулся Намаз, уже растворившийся было в темноте.

– А могилки вы их знаете?

– Найду авось…

– Может, я пойду с вами, покажу…

– Пошли.

И они углубились в кишлак, погруженный в мрачную тишину.

Сегодня вечером Намазу удалось навестить сестру. Встреча была тягостной. Обнявшись, они оба не смогли сдержать слез: столько потерь, лишений выпало на их долю за последние годы, что, наверное, даже камень бы не выдержал. И всю дорогу, пока мчался в Джаркишлак, сказать родным последнее «прости», сердце Намаза обливалось кровью. Покинули сей мир мягкосердечный Джавланкул, добрая Бибикыз-хала, и ни в одну могилу не довелось ему, Намазу, бросить прощальную горсть земли. Вот даже могилы навестит впервые…

Джаркишлак был безжизненным, как покинутый хозяевами дом. Да так оно и было. Трижды наведывались сюда карательные отряды. Десятки людей взяты под стражу. Спаслись только те, кто вовремя бежал из родного селения. Дома сгорели, сады пришли в запустение, веранды и дувалы обвалились…

Намаз опустился на колени у изголовья могилы Бибикыз-халы, прошептал: «Здравствуйте, мама… Осиротел я опять, видите… Не уберег я нашу Насибу, простите меня…»

Три дня тому назад они похоронили Насибу на Кызбулаке: есть такое место на слиянии Лолавайской и Нуриддинской степей. У сочащегося из земли родника с чистой, как девичья слеза, водой растет-возвышается громадная, развесистая чинара. Под нею и стынет теперь могила Насибы…

Тяжко вздохнув, Намаз молитвенно провел ладонями по лицу и решительно поднялся на ноги.

– К Хамдамбаю! – скомандовал он, взлетая в седло. – Полагаю, настала пора рассчитаться с ним окончательно. Как ты думаешь, Назармат?

Десять дней исполнилось, как Хамдамбай вернулся из Самарканда с лечения. Пуля Насибы угодила ему под лопатку, прошла чуть в стороне от сердца и вылетела, сломав ребро. Искусные русские доктора сохранили Байбуве жизнь, но вернуть здоровье, конечно, полностью не смогли. Вчера Хамдамбай устроил поминки по Заманбеку, созвал на угощение множество народу. Он хотел заодно возблагодарить всевышнего, спасшего ему жизнь. Следовало еще отметить и радостное событие – изгнание Намаза в Каттакурганские края.

Уставшие за день сыновья, невестки, внуки легли рано. Байбува тоже залез в постель, блаженно закрыл глаза. Неделя уже, как на четырех базарах продается байская пшеница. Народ голоден – скупает зерно, не торгуясь. Деньги текут к Хамдамбаю мешками, он не успевает даже считать их…

Четыре нукера, приданные Мирзой Кабулом для охраны Хамдамбая, едва заслышав, что хозяева угомонились, заперлись в караульном домике рядом с воротами и принялись играть в кости – ашички.

Назарматвей осторожно отворил дверь караульной.

– Страсть как люблю игроков! – произнес он, входя в помещение и направляя на нукеров сразу два револьвера. – Обычно игроки – отчаянный народ. Но у меня дурная привычка: чуть что – всаживать пулю в лоб. Потому, прошу, не трепыхайтесь. Живо лицом вниз на пол, вот так, молодцы! Аваз, унеси оружие, как бы они после не переколошматили друг друга.

Между тем снаружи дело двигалось. Джигиты хорошо знали, кто что должен делать, – в считанные минуты все члены байского семейства были связаны и с кляпами во рту погружены на байские же арбы.

– Аваз, поджигай! – скомандовал Намаз. – Керосину не жалей. И гоните арбы за мной!

Все произошло так быстро, что никто и не успел понять спросонок, что происходит. Байбува, небрежно заброшенный на арбу и прижатый чьими-то телами, долго не мог прийти в себя. А когда осознал, что случилось, его охватил ужас. «Неужто это опять Намаз? – Не хотелось ему верить в очевидное. – Ведь вечером только люди говорили, что он рыскает где-то в Каттакургане! Боже, все кончено, кончено! Этот негодяй способен всех живьем в реке утопить!.. Помоги и смилуйся, создатель…»

Ехали недолго. Примерно в версте от байского подворья находился болотистый участок земли, густо покрытый камышами. Здесь Намаз и велел остановиться, снять пленников с арб, вынуть кляпы. Ночной воздух огласился громким плачем и причитаниями.

– Молчать! – топнул ногой Назарматвей и передернул затвор винтовки. – Не то перестреляю как собак!

– Хош, Байбува, как вы себя теперь чувствуете? – поднял Намаз рукояткой плети голову Хамдамбая. – Говорите, не стесняйтесь.

– Грабитель! – зло сплюнул на землю бай.

– Это я-то грабитель? – удивился Намаз. – Много же я награбил добра, коли ничего не имею, кроме вот этого старого халата! А вот ты, – Намаз повысил голос, чтобы все слышали, о чем он говорит, – на всех базарах от Самарканда до Каттакургана продаешь мешками пшеницу. Откуда ты взял столько зерна, ни разу в жизни не махнув кетменем?! Что, Бегайым, дрожите, замерзли, что ли? – повернулся Намаз к жене Хамдамбая. – Вы за всю свою жизнь хоть раз подоили корову, скатали кизяк или испекли лепешки в пышущем жаром тандыре? Задумывались ли вы когда-нибудь, откуда на вас платья из парчи, золоченые платки на голове, нитки жемчуга? Вы догадываетесь, чьим кровавым потом добыто все это? Так скажите: кто же грабитель – вы или я? А ты, Даврбек? Ответь мне, почему ты сжег Джаркишлак? За какие грехи ты оставил безвинных людей без крова? Тебя поколотили мои джигиты, а ты выместил зло на немощных старухах! Вот какой ты богатырь, оказывается! Ну-ка, развяжите его. Вот он я – перед тобой. Покажи свою силу, коли такой герой! – Соскочив с коня, Намаз подошел к Даврбеку. – Будешь биться со мной? Одолеешь меня – отпущу всех твоих родичей… Будешь биться? Трус, ты же хил, как сорная трава, растущая под замшелым валуном, а мнишь себя легендарным Алпамышем! Полагаешься на отцовские богатства да царскую власть! Драться ты не годишься, работать кетменем не можешь, но жрать плов пожирнее ох как горазд! Дармоеды, пиявки! За что ты застрелил моего зятя Халбека? Как рука поднялась на беспомощного калеку?..

Намаз так двинул булавоподобным кулаком в челюсть Даврбека, что тот отлетел шагов на семь в сторону, упал и затих, странно дернувшись.

Хамдамбай отвернулся. Его покачивало как пьяного, к горлу подступала тошнота. Но тут взгляд его упал на яркое зарево, поднимавшееся вдали…

Байбува забыл о сыне Даврбеке, забыл обо всем: он во все глаза смотрел на свои горящие хоромы. Казалось, не дома его горят – все нутро. Векселя, деньги, ценные бумаги – все его состояние! Горят ковры, атлас и парча! Плавятся, тают как воск золото и серебро, гибнут драгоценные камни!

Хамдамбай был глух – он ничего не слышал. Он был слеп – ничего не видел. Огонь полыхал не в домах – в его глазницах! В голове кружилась одна и та же мысль: «Все кончено, конец, конец мне, сгорел я!»

Хамдамбай, казалось, умирал стоя.

– Намазбек! – ожил он вдруг. – Прикажи своим джигитам, пусть погасят огонь. Кувшин золота подарю!

– У тебя уже нет домов, бай. Как нет тех, кто строил их. Они хотели получить заработанное своим трудом, а получили смерть. Теперь ты без крова, Хамдамбай. Ты гол как сокол. Хочешь жить – освой клок земли, работай кетменем, жни серпом. От непогоды укроешься в камышовом шалаше. Будешь жить своим трудом, как тысячи тысяч людей…

– Застрели лучше! – взревел Хамдамбай, рванувшись к Намазу. Но, сделав шаг, рухнул замертво на землю.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. БЛЕСК КИНЖАЛА ПРИ ЛУННОМ СВЕТЕ

Третий день шло преследование намазовского отряда. Не удавалось нигде остановиться, перевести дух. На всех своих тайных стоянках намазовцы обнаруживали засады нукеров и казаков. Не удалось просочиться в соседнее эмиратство: в пограничье стоял такой плотный заслон, что, нарвавшись на него, Намаз чуть не потерял весь отряд.

Уходя от погони, Намаз небольшими группками отпускал джигитов по домам. Он решил, что это самый верный путь сохранить людей. Завернув в Утарчи, забрал с собой скрывавшихся там сестер Насибы. Намаз надеялся переправить Василу и Вакилабиби куда-нибудь в безопасное место, где их не могли бы достать длинные руки родичей покойного Хамдамбая, которые тоже теперь не сходили с коней, поклявшись извести намазовский род.

Всадники держали путь к Кызбулаку. Усталые кони спотыкались, чудом удерживаясь на ногах. Трудно им приходится, беднягам. Едят из торб, привязанных к морде, стоя, разгоряченные, пьют холодную воду. Подождать, дать несчастным животным остыть – некогда. А не попьют – когда еще встретится по пути вода?!

Конь Намаза стал прихрамывать, переставляет переднюю правую ногу с опаской: слетела подкова…

Этой ночью они должны вырваться из окружения. Завтра будет поздно. Сядь сейчас враг им на хвост – не уйти. Кругом смертельная опасность. Однако Намаз решился заглянуть в Кызбулак, попрощаться с Насибой. Кто знает, когда еще он вернется из чужбины, вернется ли вообще?!

У них, правда, был выход – уйти пешими через Бахмальские горы в Фарыш, а оттуда уже пробраться в Коканд, где Сергей-Табиб укрыл бы их (сообщение, что он в тюрьме, оказалось ложным). Но неожиданно стало известно, что Зиявуддинский бек взял в залог жену и двух сыновей Арсланкула. Обещал отпустить их, если последний добровольно сдастся.

Неделя уже как поступила эта неприятная весть. Привез ее племянник Арсланкула Джуракул. И возвращаться не захотел. Сказал, что вернется только с дядей вместе или совсем не вернется. Но Намаз не решался отпустить горячего, опрометчивого Арсланкула одного. Он силен, храбр, слов нет, но за что ни возьмется – все делает напропалую, без хитрости и ума. «Нет, не могу я отпустить его одного, – думал Намаз. – Погибнет зазря и семью не спасет. Самому надо с ним ехать. Он спас меня от неминуемой смерти, раскрыв заговор. Я должен добром отплатить за добро Арсланкула, искупить перед ним свою вину. Я ведь сам учил джигитов, что нельзя бросать друга в беде. Какими глазами я буду глядеть в глаза людям, если не сдержу свое слово?!»

Семеро всадников медленно пробирались по густой высокой траве по направлению к Кызбулаку. Девочки пристроились позади Хайита и Тухташбая. Намаз никак не мог отрешиться от грустных мыслей. «Неужели все кончено? – думал он. – Где те сотни джигитов, коих я вооружил, посадил на коней? Почему они рассеялись, развеялись как дым вместо того, чтобы множиться и множиться? Иль моя вина в том, что не смог их удержать, сплотить, объединить, приумножать? Чего-то нам не хватило, до чего-то я не дошел умом… Выходит, домулла Морозов как в воду глядел. Еще год назад он предсказал мне наше сегодняшнее положение. Вот, рассеиваемся, точно стайка воробьев, по которой ударил ястреб. Приглашал ведь Морозов присоединиться к ним. Говорил, что человека можно убить, но идею убить невозможно. Да, упустил я золотое время. Бессмысленно гонял коней! А вдруг не все еще потеряно? Ведь можно же начать все сызнова? Конечно, можно. Надо только выбраться из кольца, оправиться малость. Соберу джигитов и примкну к домулле. Мои люди возражать не станут. Только надо им все объяснить, растолковать. Страшную тупость я проявил. Целиком предался личной мести. А этого, оказывается, недостаточно. Сокрушить древо гнета могут сами угнетенные, если они все поднимутся разом. Отдельные мстители ничего не способны сделать. Вот ведь что говорил тот бородатый мудрец! Нет уж, я его найду, непременно найду, протяну ему руку дружбы. Скажу, давай веди. Возьму те книги, что он мне обещал, буду постигать их премудрость, пока не одолею. Пусть год потрачу, два, но не отступлюсь, покуда не прозрею. Вот тогда мы опять будем сильны. А пока придется отступать. Кто сказал, что отступление – смерть? Вовсе нет. Можно отступать, чтобы потом перейти в наступление. Тогда у меня и бомбы появятся, и пушки, и обученные солдаты! И достанется же вам опять, кровососы, только держитесь! Проснется еще спящий Зеравшан, весь край проснется! Беспробудного сна не бывает, нет, не бывает!..»

Кызбулака достигли, когда вечерело. Джигиты тяжело попрыгали на землю и, видно, полагая, что задержатся здесь недолго, повесили на головы коней торбы с овсом.

На Кызбулаке, кроме Насибы, похоронены еще четверо джигитов-мстителей. Нурбай быстренько произвел омовение и прочитал над могилами погибших коротенькую молитву. Намаз опустился перед холмиком, под которым лежала Насиба, и надолго застыл со склоненной головой. Только изредка вздрагивали его плечи…

Арсланкул находился неподалеку. «Ах, если бы не было остальных! – думал он. – Выпустил бы в этот затылок пулю, и вся недолга! Увы, рано еще, рано. Надо ждать. Видно, недолго осталось. Я не должен спешить. Лев бросается на добычу раз и берет ее!»

У родника расстелили дастархан, вынули из хурджинов вяленое мясо, лепешки. Намаз, выпив из родника пару пригоршней ледяной воды, встал и пошел к коням. Оказалось, они к овсу не притронулись, спали, понурив головы. «Бедные животные! Если не дать вам отдохнуть, завтра вы не сможете двигаться дальше!..»

Положив голову на шею своего охромевшего скакуна, Намаз на какое-то время притих. «Знаю, устал ты, мой дорогой. Все мы устали, намаялись. Будто только для того мы и рождены, чтобы уставать и маяться бесконечно! Но что поделаешь, коли так написано у нас на роду? От судьбы разве уйдешь?! Почему ты, бедное животное, спишь стоя, не дашь отдохнуть натруженным ногам? Или твоя душа тоже полна смутного беспокойства и тревоги, как моя? Отчего, интересно, у меня такое состояние, не могу понять. Так и кажется, что парит надо мной некое чудовище, распластав черные крылья, строит рожи, ухмыляется…»

Намаз вернулся к спутникам, невольно задремавшим, не вставая из-за дастархана. Васила и Вакилабиби стояли, обнявшись, у могилы сестры.

– Ну-ка, просыпайтесь все! – вскричал Намаз. – Нужно посоветоваться, друзья. Девочки, вы тоже идите сюда. Назармат, друг мой верный, слушай приказ.

– Слушаю, – приложил руку к сердцу Назармат, слегка опустив голову.

– Нынче разобьем отряд надвое. – Намаз говорил решительно, твердо. – Ты берешь с собой Тухташа, Хайита, Василу с Вакилабиби и немедленно отправляешься через горы в Коканд.

– Намаз! – встрепенулся Назарматвей, не согласный с решением друга.

– Ты знаешь, – продолжал Намаз, не давая себя перебить, – эти четверо сирот мне дороже всех на свете. Девочки – это память о любимой моей жене Насибе, о дядюшке Джавланкуле и тетушке Бибикыз, ставших мне родными отцом-матерью. Тухташ и Хайит – память о Диване-бобо, не давшем мне умереть голодной смертью. Сохранить их – мой святой долг. Найди Сергея-Табиба, скажи, чтоб он берег их, отдал в ученье. Сам я не имею права уйти отсюда, пока не разрешу неприятности Арсланкула. Это мой долг чести. Исполнив его, я как на крыльях полечу за вами. После разыщем домуллу Морозова, решим с ним, как нам дальше действовать. Пришла пора выбираться с темной, запутанной тропы. Вот такая у нас нынче задача. Ты жди меня в Коканде, Назармат, я скоро приду.

– Намаз, ты все верно рассудил, да. Но я не могу оставить тебя одного.

– Почему?

– Я не имею права покидать тебя, когда над тобой нависла страшная угроза.

– Ты не покидаешь меня, дружище. Ты уходишь, чтобы выполнить мое поручение. Пойми меня правильно, Назармат. Нас осталась горсточка, кони измождены до крайности. Если произойдет столкновение – мы все погибнем. Так не лучше ли спасти тех, кого еще можно спасти?! Эти сироты должны жить, понимаешь, жить за себя и за всех тех, кто раньше времени ушел из жизни.

– Послушай меня, парень, – вмешался в разговор Арсланкул. – Никто из нас не имеет права ослушаться приказа предводителя, ты это прекрасно знаешь. Кроме того, почему ты считаешь, что оставляешь Намазбека одного?

– Можете быть уверены, Назармат-ака, пока мы живы, ничего с Намазом-ака не случится, – произнес Нурбай с дрожью в голосе.

– Ладно, – вздохнул Назарматвей. – Когда отправляться?

– Теперь же! – обрадовался Намаз, не обращая внимания на боль, неожиданно пронзившую сердце. – Сейчас и трогайтесь. Откладывать нельзя. Нурбай! Выдай Назармату и мальчишкам по тридцать патронов. Дай им две бомбы. Пусть возьмут и бинокль. Мы как-нибудь обойдемся. Я еще раз прошу, Назармат: береги сирот. Не тебя мне учить: понадобится – продайте коней, пересядьте на огненную арбу. Давайте, дорогие мои, прощаться. Прошу только не плакать. Не выношу слез. Девочки, Васила, Вакилабиби, идемте обнимемся… но я же сказал: не плакать… Бог даст, и для нас наступят светлые деньки. В пустыне освоим себе по клочку земли. Выстроим дома, сестер выдадим замуж, мальчишек женим. Славные свадьбы справим, всем на зависть. А теперь пора по коням, мои дорогие! Прощайте!

Намаз глядел вслед всадникам, потихоньку, шаг за шагом, двигаясь за ними. Из глаз его лились слезы. И странное дело: слезы словно смыли с души ту непонятную тревогу, не дававшую ему покоя. Видно, его мучил страх за судьбу сирот, и теперь на душе словно неожиданно взошло солнце…

– Джуракул, не спишь? – вернулся Намаз на стоянку.

Джуракул, беседовавший с Арсланкулом, поспешно вскочил на ноги.

– До сна ли теперь, бек-ака?

– Не осталось у тебя что поесть?

– Вашу долю мяса я отложил, Намаз-ака. Присаживайтесь, я сейчас подам.

Джуракул проворно постелил свой чапан на землю, чуть ли не силком усадил Намаза на него. Потом нарезал мясо, надломил лепешку.

– Однако, скажу я вам, бек-ака, здорово вы придумали, что решили отправить сирот в Коканд, – говорил он между тем. – Если бы Назар-мулло отказались, я б сам отправился с ними. Прилягте, бек-ака. Вот так, хорошо. Хотите, помну ваши ноги?

Намаз неловко улыбнулся.

– Не надо, брат. Странный ты парень, Джуракул…

– Бек-ака, вы не представляете, как я вас полюбил! Однажды вы спасли моего дядю Арсланкула из тюрьмы, теперь собираетесь вызволить из беды его семью. Вы напоминаете мне доброго, сказочного богатыря.

– Убери руки, парень, некрасиво это как-то…

– Нет, бек-ака, позвольте, я ведь от души…

Намаз, чтобы избавиться от назойливых приставаний юного Джуракула, сел, убрав ноги под себя.

– Давайте лучше обсудим, как действовать дальше. Арсланкул-ака, отчего вы нос повесили? Выше, говорю, голову! Сегодня мы ускользнем от преследователей. Завтра, в крайнем случае послезавтра, мы освободим вашу жену и детей, вот увидите. Слушайте, какой у меня возник план. Нынче мы подадимся в Карачинские горы, на подступах к которым установлены два контрольных пункта. Они, конечно, предупреждены, что мы можем появиться на их территории, двое суток ждали нас в полной боевой готовности. Само собой, люди устали, разуверились, что мы сунемся к ним, и сегодня уснут спокойненько. Этим мы и воспользуемся. Тихо проскочим между двумя постами и попадем в Даханисайское ущелье. Те места я хорошо знаю. Месяца два там скрывался, когда сбежали из «Приюта прокаженных». Как вам мой план?

– Годится, – коротко обронил Арсланкул, занятый своими мыслями.

– Однако же и голова у вас, бек-ака! – восторженно воскликнул Джуракул. – Мыслите широко и глубоко, не зря, видать, оценена ваша голова в сто тысяч таньга, верно я говорю, дядя?

– Дурак! – выругался Арсланкул, раздраженный несдержанностью племянника. – Чего ты все хвостом машешь, щенок?

– Ладно, не сердитесь, – сказал Намаз миролюбиво. – А теперь, друзья, пора вздремнуть. Время уже позднее. Ты, Нурбай, возьми Джуракула да пройдись в сторону Яккакайрагача, посмотри, что там делается. Будьте осторожны. Ничего не предпринимайте. Только разведайте и быстро возвращайтесь, хорошо? Вы, Арсланкул-ака, кажется, уже дремлете? Так ложитесь, поспите, я постою на часах.

– Э, какой сон может быть у человека, жене и детям которого грозит смерть?! Лучше отдохните сами. Третьи сутки уже в седле. Разве можно человеку так мучить себя?! Спите, бек, спокойно. Уж я охраню ваш покой.

Намаз вынул из хурджина позеленевший медный тазик, направился к могиле жены. Здесь, у подножия могильного холма, он лег, подложив перевернутый вверх дном тазик под голову. Эта посуда – не только единственная память, оставшаяся ему от любимой Насибы. Тазик этот обладает удивительным свойством: он улавливает звуки шагов, конский топот за три версты и предупреждает хозяина об опасности. Намаз всегда спит без опаски, коли подложил тазик под голову. Так привык. И он, этот тазик, не раз выручал его. Подтрунивающим над ним Намаз всегда говорил, что от тазика исходит запах волос жены, в нем она когда-то мыла их… Секрета никому не раскрывал. Но порой ему в самом деле казалось, что он явственно улавливает родной запах любимой Насибы…

Сон начал убаюкивать Намаза. Какая-то слабость разлилась по его телу, затуманила мозг. И чем больше он погружался в небытие, туман отступал, перед взором прояснялось, прояснялось и возникла… Насиба. Она была в белом одеянии. На руках младенец. Похудела, измождена до крайности… Вдруг Насиба распяла рот в немом крике: «Бегите, Намаз-ака, уходите! Вам грозит опасность, вас убьют!»

Вздрогнув, Намаз проснулся. Осторожно оглянулся по сторонам. Кругом царила тишина. Невдалеке, на возвышении, маячила темная фигура Арсланкула, верного стража. Успокоенный, Намаз опять опустил голову на медный тазик и крепко уснул. На сей раз уже без сновидений…

Арсланкул стоял невдалеке, маясь своими мыслями. «О создатель, все складывается, как я мечтал, – думал он. – Неужто ты сам способствуешь мне, своему ничтожному рабу? Уснул, кажется, наконец этот буйвол. Не спит, не ест, весь в заботах, и хоть бы что. Стрелять в него? Нельзя. Выстрел могут услышать. Всадить в грудь кинжал? Такого одним ударом не прикончишь! Вскочит и даже раненый из тебя кишки выпустит. Лучше всего, наверное, вначале оглушить его камнем, а после уже зарезать. Бог ты мой, и камень наготове, будто сам создатель подкинул его сюда… именно на это место… Ноги дрожат, будь они прокляты… От волнения, наверное… Помоги, всевышний, поддержи мой дух, не дай расслабиться! Я ведь так долго ждал этой минуты, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, горя жаждой мести! Вот от чего я, наверное, дрожу – меня снедает огонь мести! Однако ты был храбр, Намаз, мужествен, доверчив и жалостлив… Если бы ты не бил, не унижал меня в свое время перед людьми, если бы не стоял преградой на моем пути – ты бы жил. Но пока ты жив – мне не стать беком, не разбогатеть. Потому ты не имеешь права жить, Намаз. Ты обязан умереть. Обязан, понимаешь, обязан! Вот, слава создателю, и сила ко мне вернулась, и дрожь прошла, и мысли стали ясные, четкие. Пора. Аминь, аллаху акбар!»

Застывший изваянием на возвышении Арсланкул поднял валявшийся под ногами большой пудовый камень, бесшумными кошачьими шагами прокрался к изголовью Намаза. Его опять заколотило. Страх, нерешительность сковывали все его члены. Поэтому, наверное, камень попал не в голову Намаза, куда целился Арсланкул, а в грудь. Намаз, непонятно как, тотчас вскочил на ноги. Но сразу же упал, словно кто-то выбил у него землю из-под ног. Через секунду, однако, он опять начал медленно подниматься, опираясь на обе руки. Тогда Арсланкул в ужасе выхватил револьвер и вне себя стал выпускать ему в затылок пулю за пулей. Намаз распластался на земле и замер.

«Все, Намаз мертв, Намаза нет! – било, сверкало в мозгу Арсланкула. – Слава аллаху, он мертв! Теперь надо снять его голову. Не привезя ее, я не получу ни бекства, ни золота! Но, боже, почему я не могу даже шевельнуться, дрожу весь, руки-ноги не слушаются? Боюсь я его, что ли, он ведь мертв, мертв, мертв!..»

Арсланкул вынул из ножен кинжал, подаренный ему самим Намазом, но не мог сделать ни шага. Казалось, он окаменел. Без нужды не вынимай кинжал из ножен, а коль вынул – отбрось все сомнения, говорил Намаз, когда дарил этот кинжал. Нет, он, Арсланкул, сомневаться не станет. Он доведет дело до конца…

При свете неожиданно выглянувшей луны зловеще и безжалостно сверкнул стальной клинок…