Текст книги "Мария"

Автор книги: Хорхе Исаакс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Глава XXIV
…Нежными руками, белыми и благоуханными, как кастильские розы…

Пришло время расходиться, и, опасаясь, что мне постелят в одной комнате с Карлосом, я поднялся к себе; в дверях я столкнулся с мамой и Марией.

– Надеюсь, я буду спать здесь один? – спросил я у мамы. Поняв, чем вызван мой вопрос, она ответила:

– Нет, здесь будет твой друг.

– О, цветы, – сказал я, увидев в руках у Марии завернутые в платок цветы, которые утром она поставила в мою вазу. – Куда ты несешь их?

– В молельню, у меня сегодня не было времени поставить там свежие…

Я поблагодарил ее взглядом за чуткость, не позволившую ей оставить предназначенные мне цветы в комнате, где будет ночевать другой.

Однако посреди стола бросался в глаза букет лилий, который я принес днем с гор, и я протянул его Марии, сказав:

– Поставь на алтарь и эти лилии. Трансито дала их мне для тебя и просила передать, что приглашает тебя в посаженые матери на свою свадьбу. А так как все мы должны молиться за ее счастье…

– Да, да, – ответила Мария. – Так она хочет, чтобы я была посаженой матерью? – переспросила она, как бы советуясь с мамой.

– Что ж, это вполне естественно, – откликнулась мама.

– А у меня для нее есть очень красивое платье, как раз для такого дня! Обязательно расскажи ей, как я обрадовалась, узнав, что она выбрала нас… меня в посаженые матери.

Мои братья, Фелипе и младший, с восторгом приняли весть о том, что я буду ночевать в их комнате. Они устроились вместе на одной кровати, а вторую уступили мне: Мария прикрепила к ее пологу изображение скорбящей богоматери, которое обычно висело у меня в изголовье.

Мальчишки прочли молитву, стоя на коленях в постели, пожелали мне доброй ночи и заснули, вволю насмеявшись над собственным испугом при виде головы ягуара.

Этой ночью не только образ Марии витал надо мною, рядом спали два ангелочка: с первым лучом солнца она их разбудит, поцелует в щеки, причешет, поведет к фонтану и умоет своими нежными руками, белыми и благоуханными, как кастильские розы, сорванные для алтаря.

Глава XXV
Легкими, почти детскими шагами пробежала она…

На заре меня разбудил шепот ребятишек, которые тщетно старались не нарушить мой сон. Дело было в том, что обрезав крылья пойманным за последние дни голубям, они засадили их в пустые сундуки, и голуби жалобно стонали, почуяв первые лучи солнца, заглянувшие в комнату сквозь щели жалюзи.

– Не открывай, – говорил Фелипе, – не открывай! Брат спит, а голуби поднимут шум.

– Но ведь Мария нас уже звала, – возразил младший.

– Ничего подобного. Я давным-давно проснулся, а она и не думала звать.

– Нет, звала. Я знаю, чего ты хочешь: выскочить первым и побежать к ручью, а потом скажешь, что только на твои удочки попалась рыба.

– Просто я не ленюсь и умею их хорошо забрасывать… – перебил его Фелипе.

– Подумаешь, какой труд! Это Хуан Анхель забрасывает их для тебя в самых хороших местах.

И он опять собрался выпустить голубей.

– Не открывай, – уже сердито прошипел Фелипе. – Подожди, сейчас посмотрю, не проснулся ли Эфраин.

И с этими словами он на цыпочках подошел к моей кровати.

Тут я схватил его за руку и сказал:

– Ах ты плут! Значит, ты отнимаешь рыбу у маленького.

Оба расхохотались и попросили рассудить их. Я уладил дело, обещав пойти вечером вместе с ними и проверить, как заброшены удочки. Поднявшись и предоставив ребятам загонять обратно голубей, бившихся у порога в поисках лазейки, я вышел в сад.

Лилии, альбаака и розы дарили ветерку свое нежное благоухание и радовались ласке первых лучей солнца, а оно уже поднималось над вершиной Морильоса, разгоняя золотистые и розовые тучки.

Проходя мимо окна Эммы, я услыхал ее болтовню с Марией, поминутно прерываемую смехом. Их голоса, особенно голос Марии с ее своеобразным произношением буквы «с», походили на воркование горлиц, проснувшихся в листве апельсиновых и земляничных деревьев.

Дон Херонимо и Карлос негромко беседовали, прогуливаясь по галерее перед своими комнатами, когда я перепрыгнул через ограду сада во двор.

– Ого! – воскликнул сеньор де M. – Поднимаетесь спозаранку, как хороший хозяин. А я-то думал, вы такой же соня, каким был ваш дружок, когда приехал из Боготы; правда, кто поживет со мной, быстро научится вставать на рассвете.

Он пустился в пространные разглагольствования о выгодах недолгого сна; впрочем, нетрудно было понять, что спать недолго означало именно спать долго, только ложиться пораньше. Он сам признался, что привык укладываться в семь или восемь вечера, но зато мигрени у него никогда не бывает.

Приход Браулио, за которым, выполняя мое вчерашнее поручение, еще на заре отправился Хуан Анхель, помешал нам выслушать конец речи сеньора де М.

Браулио привел с собой двух собак, в которых никто, кроме меня, слишком хорошо с ними знакомого, не признал бы героев вчерашней охоты. Майо, взглянув на них, заворчал и спрятался у меня за спиной, не в силах победить свое отвращение: его белая, все еще пышная шерсть, висячие уши и гордый взгляд придавали ему весьма аристократический вид, особенно по сравнению с невзрачными собачонками горца.

Браулио почтительно поздоровался и подошел ко мне спросить о здоровье семьи, а я горячо пожал ему руку, Собаки радостно прыгали вокруг меня, всячески показывая, что я им гораздо милее, чем Майо.

– Теперь будет у нас случай проверить твое ружье, – обратился я к Карлосу. – Я попросил привести двух отличных собак с фермы Санта-Элена, и вот тебе товарищ для охоты, с которым у оленей шутки плохи, и пара искуснейших следопытов.

– Вот эти? – пренебрежительно спросил Карлос.

– Эти шелудивые псы? – добавил дон Херонимо.

– Да, сеньор, они самые.

– Не поверю, даже если увижу собственными глазами, – заявил сеньор де М. и снова стал прогуливаться по галерее.

Нам принесли кофе, я заставил Браулио взять предназначенную мне чашку. Карлос и его отец не могли скрыть удивления, вызванного моей любезностью по отношению к простому горцу.

Вскоре сеньор де М. вместе с моим отцом отправились верхом посмотреть, как идут полевые работы, а мы с Браулио и Карлосом принялись проверять оружие и готовить заряд для нового ружья Карлоса.

Мы были увлечены этим занятием, когда мама незаметно дала мне знать, что хочет поговорить со мной. Она ждала в рукодельной. Мария с Эммой ушли купаться. Усадив меня рядом с собой, мама сказала:

– Твой отец настаивает, чтобы Марии сказали о намерениях Карлоса. Тебе тоже кажется это необходимым?

– Я думаю, необходимо сделать так, как хочет отец.

– Сдается мне, ты это говоришь из послушания, а не потому, что согласен с его решением.

– Я не могу не выполнить желание отца. К тому же Мария пока еще не моя невеста и вольна решать, как ей будет угодно. Я обещал ничего не говорить о нашем уговоре и обещания не нарушил.

– Боюсь, как бы Марии не повредило волнение: ведь она может подумать, будто мы с отцом не одобряем ваш союз. Твой отец не хотел говорить сеньору де М. о болезни Марии, опасаясь, как бы тот не счел это предлогом для отказа; и он, и его сын знают, что за Марией дают приданое… об остальном не хочу говорить, но ты сам все понимаешь. Скажи, как поступить, чтобы Мария и отдаленно подумать не могла, будто мы против вашего брака? Но вместе с тем, не забудь, я должна выполнить и пожелание твоего отца.

– Я вижу только один выход.

– Какой же?

– Сейчас скажу. Я уверен, что вы согласитесь со мной. Умоляю вас согласиться. Откроем Марии тайну, которой потребовал от меня отец, расскажем, что вы оба разрешили мне считать ее своею будущей женой. Обещаю вам быть осмотрительным, ничем не выдавать отцу невольную измену данному слову. Могу ли я выполнить его требование, не причинив Марии горе, которое принесет гораздо больше вреда, чем чистосердечный рассказ обо всем? Доверьтесь мне: разве не правда, что выполнить волю отца невозможно? Вы сами это видите. Согласны вы со мной?

Мама помолчала некоторое время и, ласково улыбнувшись, ответила:

– Хорошо. Но запомни, обещать следует только то что можешь исполнить. А как мне говорить с ней о предложении Карлоса?

– Так же, как говорили бы с Эммой в подобном случае, а потом расскажете ей все, что пообещали мне. Боюсь, первые ваши слова произведут на нее тяжкое впечатление, бедняжка подумает, будто вы с отцом решительно противитесь нашему союзу. Она ведь случайно услыхала разговор о своей болезни, и только ваши постоянные нежные заботы и наша с ней вчерашняя беседа немного ее успокоили. Забудьте обо мне, когда будете рассказывать ей о предложении Карлоса. А я послушаю, о чем вы говорите, спрятавшись здесь, за дверью.

Дверь вела в молельню.

– Послушаешь? – спросила мама удивленно.

– Да, сеньора.

– А зачем нужен этот обман?

– Мария будет только рада. Ведь так я добьюсь своей цели.

– Какой же цели ты добиваешься?

– Узнать, на что она готова ради меня.

– Но, вероятно, лучше, чтобы она никогда не узнала, что ты ее слышал и я на это согласилась?

– Что ж, если хотите, пусть будет так.

– Ты, как будто, сам боишься выполнить свое намерение.

– Умоляю вас, не отговаривайте меня.

– Но разве ты не видишь, что если я все ей открою, то тем самым как бы дам обещание, которое, к несчастью, могу и не выполнить? Ведь в случае повторения болезни твой отец воспротивится вашему браку, и я вынуждена буду согласиться с ним.

– Она это понимает. Никогда не захочет она быть моей женой, если болезнь повторится. Но неужто вы забыли, что сказал врач?

– Что ж, поступай как знаешь.

– Слышите ее голос? Они идут сюда. Позаботьтесь, чтобы Эмма случайно не заглянула в молельню.

Мария вошла, разрумянившись и все еще смеясь после болтовни с Эммой. Легкими, почти детскими шагами пробежала она через рукодельную и, уже открыв дверь в свою комнату, заметила маму.

– Ах! – воскликнула она. – Вы здесь! – и, подойдя к ней, спросила: – А почему вы такая бледная? У вас голова болит? Попробуйте искупаться… вам сразу станет лучше…

– Нет, нет. Я хорошо себя чувствую. Я ждала тебя, чтобы поговорить с глазу на глаз. Речь идет об очень серьезном деле; боюсь, оно будет тебе неприятно.

Мария впилась в маму блестящими глазами и, побледнев, спросила:

– О чем?… Что случилось?…

– Садись сюда, – сказала мама, указав на скамеечку у своих ног.

Мария села, тщетно пытаясь улыбнуться. Серьезное выражение сделало ее лицо еще очаровательней.

– Говорите же, – сказала она и, стараясь успокоиться, провела обеими руками по лбу и поправила черепаховый с золотом гребень, который поддерживал волосы, блестящим толстым жгутом обвивавшие ее голову.

– Я буду говорить с тобой так, как говорила бы в подобном случае с Эммой.

– Да, сеньора, я слушаю.

– Папа поручил сказать тебе… что сеньор де М. просит твоей руки для своего сына Карлоса…

– Как! – воскликнула Мария в испуге. Она хотела было вскочить, но снова упала на скамеечку, закрыла лицо руками, и я услышал ее рыдания.

– Что я должна ответить ему, Мария?

– И он велел вам сказать мне об этом? – задыхаясь, спросила девушка.

– Да, доченька, его долг был сообщить тебе о предложении.

– Но вы зачем это мне сказали?

– А что же я еще могла сделать?

– Ах, ответьте ему, что я не… что я не могу… не…

Помолчав, она подняла глаза на маму, которая тоже не удержалась от слез, и спросила:

– И все это знали, да? Все хотели, чтобы вы мне сказали об этом?

– Да, знали все, кроме Эммы.

– Все, кроме нее… Боже мой! Боже! – прошептала она и, спрятав лицо в скрещенных руках, опустила голову маме на колени.

Когда она открыла бледное лицо, по нему струились слезы.

– Хорошо, – сказала она, – вы исполнили поручение. Теперь я все знаю.

– Но, Мария, – мягко прервала ее мама. – Неужели это такое уж несчастье, что Карлос хочет быть твоим мужем? Неужели…

– Умоляю вас, я не хочу… мне не надо ничего больше знать. Так, значит, никто не отговаривал вас передать мне это предложение?… Все, все согласились! Что ж, тогда я скажу, – продолжала она твердым, несмотря на слезы голосом, – скажу, что скорее умру, чем произнесу: да, Разве не знает этот сеньор, что я больна той же болезнью от которой умерла моя мать еще совсем молодой?… Ах! Что же мне теперь делать без нее?

– А я разве не с тобой? Разве не люблю тебя от всей души?…

Моя мать оказалась не такой сильной, как думала.

По щекам моим лились слезы и горячими каплями падали на руки, которыми я сжимал ручку скрывающей меня двери.

– Зачем же тогда вы передаете мне это предложение? – возразила Мария.

– Затем, чтобы слово «нет» произнесли твои собственные уста, хотя такого ответа я и ждала.

– И только вы предполагали такой ответ, только вы?

– Возможно, и еще один человек. Если бы ты знала, какое горе, какую тревогу испытывал тот, кого ты винишь сейчас!..

– Папа? – спросила она, чуть порозовев.

– Нет, Эфраин.

Мария чуть слышно вскрикнула и уронила голову маме на колени. Мама уже готова была позвать меня, когда Мария медленно выпрямилась, встала и сказала с посветлевшим лицом, поправляя волосы дрожащими руками.

– Нехорошо было так плакать, правда? Я подумала…

– Успокойся, вытри слезы: я хочу снова видеть тебя веселой. Ты должна оценить его рыцарское поведение.

– Да, сеньора. Не говорите ему, что я плакала, ладно? – попросила Мария, вытирая слезы маминым платком.

– Разве не прав был Эфраин, согласившись, чтобы я тебе обо всем рассказала?

– Да… пожалуй, прав…

– Ты говоришь не очень уверенно… Отец поставил ему условие, хотя нужды в этом не было, предоставить тебе свободу решения.

– Условие? Зачем же?

– Он потребовал, чтобы Эфраин никогда не говорил тебе, что мы знаем о ваших отношениях и одобряем их.

При этих словах лицо Марии окрасил нежный румянец, и оно стало похоже на розу, обрызганную росой, как те, что срывала она для меня по утрам. Мария опустила глаза.

– Почему он этого потребовал? – сказала она наконец едва слышно. – Может быть, это моя вина… я дурно вела себя?…

– Нет, доченька, просто папа думал, что при твоей болезни необходима осторожность…

– Осторожность? Разве я не выздоровела? Вы боитесь, что я опять заболею? Неужели Эфраин может причинить мне вред?

– Думаю, это невозможно… он так любит тебя, пожалуй, даже больше, чем ты его.

Мария отрицательно покачала головой, будто отвечая на свои мысли, а потом, встряхнув ею, как делала ребенком, отгоняя какое-нибудь страшное воспоминание, спросила:

– Что же я должна делать? Я всегда делаю то, чего вы хотите.

– Сегодня у Карлоса будет случай сказать тебе о своих намерениях.

– Мне?

– Да. Послушай: ты ответишь ему, разумеется, совершенно спокойно, что не можешь принять его предложение, хотя оно оказывает тебе честь, так как ты слишком молода, но при этом дашь понять, что отказ этот тебе самой неприятен.

– Но разговор этот произойдет, когда мы соберемся все вместе?

– Да, – ответила мама, тронутая чистосердечием, светившимся во взгляде Марии, – надеюсь, я заслужила твое доверие.

На это Мария ничего не сказала. Обхватив маму за шею, она прижалась щекой к ее щеке, и лицо ее озарилось глубокой нежностью. Потом быстро пробежала через комнату и скрылась за портьерой своей двери.

Глава XXVI
Эмма и Мария робко подошли…

Зная о предстоящей охоте, мама распорядилась, чтобы всем нам – Карлосу, Браулио и мне – подали завтрак пораньше. Немалого труда стоило уговорить горца сесть вместе с нами, в конце концов он скромно занял место на противоположном конце стола.

Как легко понять, разговор зашел об ожидавшем нас развлечении. Карлос сказал:

– Браулио уверен, что заряд моего ружья рассчитан совершенно точно, но все-таки твердит, что твое ружье лучше, хотя они одной марки и сам он, когда стрелял из моего в лимон, всадил в него четыре пули. Не так ли, друг мой? – обратился он к Браулио.

– Ручаюсь, – отвечал тот, – что из своего ружья хозяин подстрелит кулика за семьдесят шагов.

– Что ж, поглядим, удастся ли мне убить оленя… Как ты собираешься вести охоту? – спросил меня Карлос.

– Это уж дело известное, как всегда, если хотим закончить охоту поближе к дому. Браулио поднимется вверх со своими собаками; Хуана Анхеля поставим в ущелье, где протекает Онда, с двумя из наших собак, твой слуга с двумя другими постережет на берегу, чтобы олень не сбежал от нас в Новильеру, а мы с тобой будем наготове и сразу бросимся, куда понадобится.

Браулио одобрил мой план и, оседлав с помощью Хуана Анхеля наших лошадей, отправился вместе с негритенком занимать назначенные им в облаве места.

Мой караковый жеребец нетерпеливо бил копытом по каменной плите, стремясь поскорее блеснуть своей ловкостью. Выгибая гладкую, блестящую, как атлас, шею, он фыркал и встряхивал волнистой гривой. Карлос сел на гнедого, которого недавно прислал в подарок моему отцу генерал Флорес. [32]32
  Флорес Хуан Хосе (1800–1864) – генерал, политический деятель, сподвижник Боливара.


[Закрыть]

Посоветовав сеньору де М. соблюдать осторожность, на случай если нам удастся, как было задумано, загнать оленя в сад, мы выехали из патио и пустились вверх по склону, который куадрах [33]33
  Куадра – мера длины, равная 100 м.


[Закрыть]в тридцати на восток от нас примыкал к подножью горной цепи.

Огибая дом, мы проехали перед окном комнаты Эммы. На галерее, опершись на перила, стояла Мария: казалось, она погружена в глубокую задумчивость, так часто владевшую ею безраздельно. Прижавшись к кузине, Элоиса играла ее густыми распущенными волосами.

Цокот копыт и громкий собачий лай вывел Марию из забытья, и я, а следом за мной Карлос приветственно помахали ей рукой. Я заметил, что она не двинулась с места, пока мы не скрылись в теснине Онды.

Майо проводил нас до первого потока, который мы перешли вброд; тут он постоял в нерешительности, а потом помчался домой.

– Слышишь? – спросил я Карлоса, после того как мы проехали с полчаса и я успел рассказать ему о самых интересных случаях в наших с горцем охотах. – Слышишь крик Браулио и собачий лай? Похоже, они подняли оленя.

Горное эхо подхватило лай и крики. Умолкая по временам, они снова раздавались все громче и ближе.

Вскоре Браулио спустился к нам вниз по голому склону теснины. Не очень надеясь на Хуана Анхеля, он взял двух собак, которых тот вел на сворах, придержал их за ошейник, пока не убедился, что добыча приближается к нашей засаде, и тогда спустил. Взбудораженные его криками, собаки рванулись и сразу исчезли из виду.

Карлос, Хуан Анхель и я встали на склоне. И тут мы увидели, как мимо нас промчался олень, преследуемый одной из собак Хосе, и бросился вниз по теснине раньше, чем мы ожидали.

У Хуана Анхеля от радости засверкали белки глаз, и он открыл в улыбке свои ослепительные зубы. Хотя я велел ему сидеть в теснине, на случай если олень вернется обратно, он вместе с Браулио, держась почти наравне с нашими лошадьми, помчался через поля и овраги, отделявшие нас от реки. Едва олень бросился в воду, как собаки потеряли след, он же не стал спускаться вниз по течению, а поплыл вверх.

Карлос и я спешились, чтобы помочь Браулио.

В беготне вдоль реки мы потеряли больше часа. Наконец до нас донесся звонкий лай, внушивший надежду, что собаки снова напали на след. Однако Карлос, выбравшись из зарослей лиан, в которых запутался неизвестно как и когда, уверял, будто этот болван, его слуга, видел, что олень поплыл вниз по течению.

Тут Браулио, которого мы совсем было потеряли из вида, закричал так громко, что, несмотря на дальность расстояния, все его услыхали.

– Идет, идет! Оставьте там одного с ружьем. Выходите на открытое место, олень возвращается к Онде.

Слуга Карлоса остался у реки, а мы сКарлосом вскочили на коней.

В это время олень выбрался из воды на большом расстоянии от собак и побежал по направлению к дому.

– Слезай с коня, – крикнул я Карлосу. – Подстереги его у ограды.

Карлос так и сделал, а когда олень, оказавшийся совсем маленьким, из последних сил перепрыгнул через садовую ограду, прицелился и выстрелил: олень даже не остановился. Карлос застыл в изумлении.

В эту минуту подбежал Браулио, а я, соскочив с коня, бросил поводья Хуану Анхелю.

Из дома все было видно. Дон Херонимо с ружьем в руках перелез через перила галереи, собираясь стрелять по оленю, но, к счастью, запутался в цветах на клумбе и чуть не упал, а в это время отец успел остановить его:

– Осторожно! Осторожно! Разве вы не видите, все идут следом!

Браулио бежал за олененком, чтобы помешать собакам разорвать его.

Перепуганный, ошалевший беглец вскочил на галерею и забился под диван, откуда Браулио вытащил его, когда мы с Карлосом подошли, уже не торопясь. Мне охота доставила большое удовольствие, но Карлос не мог скрыть своей досады, что упустил добычу и потратил выстрел зря.

Эмма и Мария робко подошли и погладили олененка, умоляя не убивать его. А он, будто чувствуя защиту, смотрел на них испуганными влажными глазами и тихонько мычал, как, наверное, мычал, подзывая мать. Олененок был помилован, и Браулио предложил отвести его обратно в родные места.

Когда все успокоилось, Майо приблизился к пленнику, обнюхал его с безопасного расстояния и снова спокойно растянулся на ковре в гостиной; несмотря на не очень достойное поведение старого пса, я все же приласкал его.

Браулио собрался возвращаться в горы. Прощаясь, он сказал мне:

– Ваш друг взбеленился, но я это сделал нарочно: пусть в другой раз не издевается над моими собаками.

Я спросил, что это значит.

– Да я был уверен, – объяснил Браулио, – что вы уступите ему первый выстрел, вот я и вложил патрон без пули в ружье дона Карлоса, когда заряжал его.

– Ты поступил очень дурно, – заметил я строго.

– Больше этого не будет, с ним, во всяком случае, – вряд ли он захочет еще раз охотиться с нами… А сеньорита Мария надавала мне столько подарков для Трансито. Я так благодарен, что она согласилась быть у нас посаженой матерью… Не знаю только, как сказать ей: вы уж сами все передайте…

– Ладно, передам, не беспокойся.

– Прощайте, – сказал он, от души протянув мне руку, а другую все же почтительно поднеся к полям шляпы. – До воскресенья.

Он вышел из патио и, прижав двумя пальцами нижнюю губу, пронзительно свистнул, подзывая собак.