Текст книги "Я хочу рассказать вам о..."

Автор книги: Хорхе Букай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Собственнический инстинкт

Я точно не знаю, почему в какой-то момент своей жизни я пошел по мучительной и трудной дорожке.

Все началось с приступа ревности к моей девушке. Она предпочла встретиться со своими подругами по колледжу и отложить свидание со мной. С этой минуты у меня появилось предчувствие потери и боль, которую всегда вызывало во мне это состояние.

На приеме у психотерапевта я заговорил о том, как важно пережить потерю как таковую, но чувствовал я себя при этом откровенно огорченным.

– Не понимаю, почему я должен делить свою девушку с ее подругами, а своих друзей – с их девушками. Я так говорю, чтобы услышать самого себя и понять, как же это глупо. Прошу тебя, помоги мне. Когда что-то мне принадлежит, даже если это, выражаясь твоим языком, звучит по-троглодитски, я чувствую, что имею право распоряжаться этим, давать это кому-то или не давать и на тот срок, который я захочу. Потому что это мое.

Хорхе отставил чайник в сторону и рассказал мне вот что.

Он рассеянно шел по улице, когда увидел ее. Это была огромная и прекрасная золотая горка.

Лучи солнца падали прямо на нее, и там, где они ее касались, она переливалась всеми цветами и становилась похожей на объект из другой галактики, словно вышедший из фильмов Стивена Спилберга.

Он рассматривал ее некоторое время, будто под гипнозом.

«Наверно, у нее есть хозяин», – подумал он.

Он посмотрел по сторонам, но вокруг никого не было.

В конце концов он подошел и потрогал ее – она была теплая.

Гладя ее поверхность, он решил, что ее мягкость и нежность на ощупь были абсолютным тактильным соответствием ее сиянию и красоте.

«Я хочу, чтобы она принадлежала мне», – подумал он.

Очень нежно он поднял ее на руки и пошел вон из города.

Зачарованный, он медленно вошел в лес и добрался до поляны.

Там, под послеполуденным солнцем, он осторожно поставил ее на траву и сел рядом, чтобы любоваться ею.

«Впервые в жизни у меня появилось что-то стоящее. Что-то, принадлежащее мне. Только мне!» – подумали оба одновременно.

– Когда мы обладаем чем-то и порабощаемся, попав в зависимость от этого чего-то, кто кому принадлежит, Демиан?

КТО КОМУ ПРИНАДЛЕЖИТ?

Конкурс певцов

Я задумался над словами предыдущего сеанса.

Я вышел из кабинета, а они все вертелись у меня в голове: мелочный, подлый, эгоист, свернуть с пути…

В голове у меня все смешалось и окончательно перепуталось.

Я пришел на следующий прием с «ярко выраженным намерением», как говорил Хорхе, продолжить разговор на эту тему.

– Хорхе, – сказал я, – ты всегда выступаешь в защиту эгоизма как показателя самооценки, самолюбия в хорошем смысле этого слова… Но в прошлый раз ты говорил о мелочности, и я, перенявший твою глупую привычку искать в словаре запомнившиеся слова, нашел, естественно, слово «mezquino», «мелочный».

– Ну и?..

– Там говорилось: «жадный, жалкий, несчастный, бедный». И что ты хочешь от меня услышать? Я на первый взгляд не вижу никакой разницы.

– Давай посмотрим, – сказал Толстяк, уже раскрывший словарь Испанской королевской академии. – Здесь еще говорится: «нуждающийся, недостаточный, крошечный». А также, что это слово – арабского происхождения, производное от слова «гшвкт», что означает «бедный».

– Наверное, сейчас мы дадим этому слову более полное и точное толкование, – продолжал он. —

Мелочный – это, должно быть, тот человек, у которого нет – или он думает, что нет, – самого необходимого. Это тот, кто нуждается в том, чего у него нет, чтобы перестать быть крошечным; это тот, кто отказывается что-либо отдавать, потому что он хочет все только для себя; это тот несчастный бедолага, который думает только о своих желаниях.

Хорхе надолго замолчал, роясь в памяти, а я уселся поудобнее, чтобы послушать сказку.

Однажды в сельву прилетел филин, побывавший в неволе, и рассказал всем остальным зверям о привычках людей.

Например, в городах устраивали соревнования среди людей искусства, чтобы определить лучшего в каждом виде: живописи, рисунке, скульптуре, пении…

Мысль о том, чтобы перенять людские привычки, пустила глубокие корни, и звери решили немедленно организовать конкурс певцов, на участие в котором подали заявку почти все присутствующие, от щегла до носорога.

Под руководством филина, научившегося всему в городе, приняли единогласное решение, что победителя конкурса певцов определит всеобщее тайное голосование всех конкурсантов, которые и составят свое собственное жюри.

Так и сделали. Все обитатели сельвы, включая человека, по очереди поднялись на эстраду и спели свою песню, а публика наградила их более или менее громкими аплодисментами. Затем каждый написал, за кого он голосует, на бумажке, свернул ее и опустил в огромную урну, которую охранял филин.

Когда настал момент подсчета голосов, филин поднялся на импровизированную сцену, по бокам от него встали две обезьяны-старейшины, и он открыл урну, чтобы начать процесс подсчета этого «прозрачного избирательного акта», этой «демонстрации всеобщего и тайного голосования» и этого «примера демократических устремлений» – так говорили политики в городе.

Один из старейшин достал первый бюллетень, и филин в обстановке всеобщего волнения провозгласил:

– Первый голос, братья, отдан за нашего друга – осла!

Наступила тишина, а затем послышались робкие аплодисменты.

– Второй голос: за осла!

Всеобщее недоумение.

– Третий: за осла!

Собравшиеся начали переглядываться, сначала удивленно, потом осуждающе и, наконец, с появлением все новых голосов за осла – пристыженно, с чувством вины за подобное голосование.

Все знали, что не было худшего пения, чем ужасающий рев этого представителя семейства лошадиных. Однако один голос за другим отдавал ему пальму первенства.

И, таким образом, получилось, что в результате подсчета «свободный выбор беспристрастного жюри» пал на осла с его ни на что не похожим пронзительным криком.

И ему присвоили титул «лучший голос сельвы и ее окрестностей».

Филин так объяснил потом случившееся: каждый конкурсант, считая себя несомненным победителем, отдал свой голос за наименее способного из всех, за того, кто не мог составить ему конкуренцию.

Голосование было почти единогласным. Только два голоса были отданы не за осла: голос самого осла, который думал, что ему нечего терять, и вполне искренне проголосовал за жаворонка, а также голос человека, который, разумеется, проголосовал за самого себя.

* * *

– Вот так, Демиан. Это плоды мелочности в нашем обществе. Когда мы считаем себя такими важными, что для других просто нет места, когда мы считаем, что мы заслуживаем так много, что не видим дальше собственного носа, когда нам кажется, что мы такие чудесные, что не можем не получить желаемого, тогда чаще всего тщеславие, ничтожность, глупость и ограниченность делают нас мелочными. Не эгоистами, Демиан, а именно мелочными.

Ме-лоч-ны-ми!

Что это за психотерапия?

Уже довольно давно многие мои друзья спрашивали меня, какой именно психотерапией я занимаюсь. Для них были удивительными многие вещи, которые я рассказывал о Толстяке и о том, как проходили сеансы, потому что они не укладывались ни в одну известную им психотерапевтическую модель. И надо признаться, ни в одну известную мне тоже.

Поэтому, воспользовавшись тем, что в моих делах был относительный покой, «все на своих местах», как говорил Толстяк, я спросил Хорхе, что же это за психотерапия.

– Что за терапия? Откуда мне знать! Может, это совсем и не терапия, – ответил Толстяк

«Не повезло! – подумал я. – У Толстяка один из этих “закрытых” дней, когда бесполезно пытаться получить ответ на свой вопрос». Но я все-таки настаивал:

– Я действительно хочу знать.

– Зачем?

– Чтобы узнать что-то новое.

– А что тебе даст, если ты будешь знать, что это за терапия?

– Я не могу этого избежать, не так ли? – спросил я, предчувствуя, что за этим последует.

– Избежать? Чего ты хочешь избежать?

– Послушай, меня бесит, что я не могу спросить тебя ни о чем. Когда твоя левая нога захочет, тебя не остановить, а когда нет, от тебя не добьешься ответа ни на один вопрос. Это нечестно!

– Ты злишься?

– Да! Злюсь!

– И что ты собираешься делать со своей злостью? Что ты хочешь сделать с этим бешенством? Наденешь на себя, как костюмчик?

– Нет, мне хочется закричать. Вашу мать!

– Еще раз!

– Вашу мать!

– Еще, еще!

– Мать вашу!

– Давай, давай! Кого же ты материшь? Ну, скажи!

– Твою мать! Тупой Толстяк! Твою мать!

Толстяк молча наблюдал, как я восстанавливал дыхание и приходил в себя.

Через несколько минут он заговорил:

– Именно такой психотерапией мы и занимаемся, Демиан. Цель этой терапии – понять, что с тобой происходит каждую минуту. Эта терапия нужна, чтобы разорвать твои маски и выпустить на свободу настоящего Демиана.

Эта терапия в какой-то степени уникальна и не поддается описанию, потому что в ее основе два уникальных и не поддающихся описанию человека: ты и я. Два человека, которые пока договорились обращать больше внимания на процесс духовного роста одного из них, а именно тебя.

Эта терапия никого не излечивает, она признает, что способна только помочь некоторым людям излечить самих себя. Эта терапия не стремится вызвать никакую реакцию, а действует как катализатор, ускоряющий процесс, который так или иначе все равно бы произошел, рано или поздно, с терапией или без.

Эта терапия, по крайней мере с этим терапевтом, раз от разу все больше похожа на процесс обучения. И в конце концов, эта терапия придает больше значения чувствам, а не мыслям, действиям, а не планам, бытию, а не обладанию и настоящему, а не прошлому или будущему.

– Вот и ответ на мой вопрос: настоящее, – сказал я. – Отличие от моих предыдущих курсов терапии в том, что ты обращаешь основное внимание на теперешнее положение дел. Всех остальных знакомых мне лично или понаслышке терапевтов интересует прошлое, мотивы, первоистоки проблемы. Ты всем этим не занимаешься. Но если ты не знаешь, в какой момент начались осложнения, то как ты можешь устранить их?

– Чтобы объяснить покороче, мне придется пойти длинным путем. Постараюсь, чтобы ты понял. Психотерапевтическую вселенную, насколько я знаю, населяют двести пятьдесят форм психотерапии, отражающих примерно столько же философских учений.

Эти школы различаются по концепции, по форме или по подходу. Но, думаю, все мы стремимся к одной цели: повысить качество жизни пациента. Наверно, единственное, в чем мы не сходимся, – это в трактовке каждым психотерапевтом понятия «повышение качества жизни пациента». Но… ладно, пойдем дальше!

Эти двести пятьдесят школ можно было бы разделить на три больших направления, в зависимости от подхода каждой психотерапевтической модели к исследованиям проблематики пациента. Первое – это школы, центром внимания которых является прошлое. Второе изучает будущее. А третье – настоящее.

Первая группа, далеко не самая многочисленная, объединяет все школы, рассматривающие (или создающие впечатление рассматривающих) невротика как человека, однажды, давно, еще в детстве, попавшего в трудную ситуацию и с тех пор расплачивающегося за ее последствия. Поэтому задача психотерапевта состоит в том, чтобы восстановить все воспоминания из прошлой жизни пациента и найти ситуации, вызвавшие невроз. Поскольку эти воспоминания, по мнению психоаналитиков, «вытеснены» в подсознание, нужно покопаться внутри, в поисках «погребенных» там фактов.

Самый яркий пример такой модели – это ортодоксальный психоанализ. Чтобы легче распознавать такие школы, я говорю, что они задают вопрос: «Почему?»

По-моему, многие психоаналитики считают, что стоит лишь найти причину – и весь механизм заработает правильно. Конечно, только в том случае, если пациент поймет, почему он делает то, что делает, если осознает неосознанное.

Психоанализ, если взять самую распространенную из этих школ, как и любая вещь, имеет свои преимущества и недостатки.

Основное преимущество состоит в том, что не существует, – или мне кажется, что не существует, другойтерапевтической модели, так глубоко проникающей в сами внутренние процессы. Никакая другая модель не поможет достичь такого уровня самопознания, как это позволяют сделать фрейдистские техники.

Что касается недостатков, то их у нее два.

С одной стороны – слишком долгий процесс, что делает эту терапию утомительной и неэкономной, я имею в виду не только деньги. Один психоаналитик сказал мне, что с момента начала лечения пациент должен посвящать терапии третью часть своей жизни. С другой стороны – сомнительная эффективность.

Лично я не верю, что можно достичь уровня самопознания, достаточного для изменения своей жизни, нездорового отношения к чему-либо или устранения причины, приведшей человека на прием к терапевту.

Полной противоположностью, по моему мнению, являются психотерапевтические школы, изучающие будущее. Это направление, очень модное сейчас, кратко можно охарактеризовать так: проблема состоит в том, что поведение пациента не ведет к достижению стоящих перед ним целей. Но совсем не нужно ни разбираться, почему это с ним происходит – это само собой разумеется, ни глубоко изучать страдающую личность. Главная задача – добиться, чтобы пациент, преодолев свои страхи, добрался до намеченной им цели или достиг желаемого, сделав тем самым свою жизнь более продуктивной и позитивной.

Это направление, представленное в основном поведенческой терапией (бихевиоризмом), выдвигает идею, что новым моделям поведения можно научиться только постепенно, на что пациент вряд ли отважится без помощи, поддержки и руководства со стороны. Эту помощь лучше всего может оказать профессионал, который укажет ему наиболее приемлемые способы поведения, даст ему подробные рекомендации и будет сопровождать пациента в этом процессе адаптации к здоровому образу жизни.

Основной вопрос, которым задаются терапевты этой школы, не «почему?», а «как?». То есть как достичь поставленной цели?

У этой школы тоже есть плюсы и минусы. Первый плюс – невероятная эффективность, а второй – быстрота. Некоторые американские необихевиористы говорят о достижении психотерапевтического результата за один-пять сеансов. Самый очевидный минус, по-моему, – это поверхностность: пациенту не удается ни разобраться в себе, ни обнаружить свои скрытые ресурсы, и поэтому он ограничивается решением только той проблемы, которая привела его на прием, находясь в очень тесной зависимости от своего психотерапевта. Здесь вроде бы нет ничего плохого, но это не позволяет пациенту вступить в необходимое взаимодействие с самим собой.

Третье направление с исторической точки зрения самое молодое из трех. Его образуют все терапевтические школы, занимающиеся настоящим.

В целом мы исходим из того, что не нужно ни исследовать природу страданий, ни рекомендовать, как их избежать. Скорее, наша главная задача – установить, что происходит с пациентом, пришедшим на прием, и зачем ему это нужно.

Ты знаешь, что я работаю в этом направлении и поэтому, естественно, считаю его самым лучшим. Тем не менее я признаю, что и у него есть свои недостатки, хотя есть и преимущества.

Если сравнивать, то это не такая длительная терапия, как психоанализ, но и не такая короткая, как необихевиоризм. Такой вид терапии длится от шести месяцев до двух лет. Не отличаясь ортодоксальной углубленностью, эта терапия, по моему мнению, вырабатывает у пациентов немалую дозу самопонимания и хороший уровень владения своими внутренними ресурсами.

С другой стороны, хотя она способна ускорить процесс установления связи с окружающей действительностью, опасность состоит в том, что у пациентов, пусть даже на короткий срок, появляется пофигистски легкое отношение к жизни, по принципу «один раз живем». А это не имеет ничего общего с выдвигаемой этими школами идеей «настоящего», которая зачастую включает в себя как опыт, так и планы на будущее.

Есть очень старый анекдот, могущий послужить иллюстрацией к этим трем течениям. Ситуация в этом анекдоте очень проста и не меняется, но я позволю себе посмеяться над всеми тремя направлениями психотерапевтической мысли и расскажу тебе три разные концовки.

Один человек страдает энкопрозом (проще говоря, какается). Он идет к врачу, тот не находит никаких физиологических причин его заболевания и советует ему обратиться к психотерапевту.

В первом случае это ортодоксальный психоаналитик.

Через пять лет этот человек встречается с другом.

– Привет! Как твоя психотерапия?

– Потрясающе! – отвечает человек в полном восторге.

– И ты больше не какаешься?

– Знаешь, какаться-то я какаюсь, но теперь я знаю, почему я это делаю!

Во втором случае это бихевиорист.

Через пять дней человек встречает своего друга.

– Привет! Как твоя психотерапия?

– Гениально! – отвечает человек в полном восторге.

– И ты больше не какаешься?

– Знаешь, какаться-то я какаюсь, но теперь я ношу резиновые трусы!

В третьем случае это гештальттерапевт [11]11
  Гештальттерапия – одна из основных школ психологии XX века. Приверженцы этой школы выдвинули принцип целостности (гештальта) в качестве основы при исследовании сложных психических явлений.


[Закрыть].

Через пять месяцев человек встречает друга.

– Привет! Как твоя терапия?

– Чудесно! – отвечает человек в полном восторге.

– И ты больше не какаешься?

– Знаешь, какаться-то я какаюсь, но теперь мне на это наплевать!

– Но такая постановка вопроса мне кажется слишком апокалиптической, – попытался вступиться я.

– Возможно, но в любом случае это вполне реальный апокалипсис. Такой же реальный, как то, что время твоего сеанса вышло.

Мало кого в своей жизни я так проклинал!

Зарытый клад

Предыдущий сеанс привел меня в беспокойное, если не озабоченное, состояние. Этот бедняга продолжал какаться независимо от того, в руки какого психотерапевта он попадал. Это заставило меня пересмотреть свои взгляды на психотерапию: я не хотел посещать сеансы ни для того, чтобы понять причину, ни чтобы носить резиновые трусы, ни чтобы это стало мне безразлично. Следовательно, если подобные затраты времени и денег могли дать только такой результат, то пришла пора все бросить.

– Вот что, Толстяк, дело уже не в психотерапевтических школах. Я сформулирую вопрос по-другому: что я здесь делаю?

– К сожалению, ответа на этот вопрос у меня нет, но он есть у тебя.

– Я запутался, окончательно запутался. Вплоть до последнего сеанса я был уверен в пользе психотерапии. Я один из тех, кто отправляет всех своих друзей к психотерапевту. Но вдруг, на прошлом приеме, мой собственный врач говорит мне, что человек, обратившийся к психотерапевту, потому что он какается, хромает, в депрессии или сошел с ума, уйдет от него таким же обкаканным, хромым, печальным и чокнутым. Я ничего не понимаю. Это слишком для меня.

– Невозможно ничего добиться, борясь с путаницей. Тебя раздражает эта ситуация, так как ты считаешь, что должен все понимать, разбираться во всем, знать ответы на все вопросы, должен, должен… Расслабься, Демиан. Как я уже говорил, в гештальттерапии «должен» встречается всего один раз во фразе:

ТЫ ДОЛЖЕН ЗНАТЬ, ЧТО АБСОЛЮТНО НИЧЕГО НЕ ДОЛЖЕН.

– Это правда. Но даже без «должен» у меня нет нескольких ответов, которые мне просто необходимы.

– Рассказать тебе сказку?

На этот раз я весь обратился в слух. Со мной так уже было, что рассказ, притча и даже анекдот Хорхе помогли мне прояснить непонятную ситуацию.

Жил-был в городе Кракове благочестивый и отзывчивый старик по имени Изи. Несколько раз ему снилось, что он едет в Прагу и находит мост через реку. На одном из берегов под мостом стоит раскидистое дерево. Он сам копает яму под деревом и достает клад – залог его достатка и спокойной жизни.

Сначала Изи не придал сну никакого значения. Но после того, как сон повторялся в течение нескольких недель, старик решил, что это послание свыше или еще неизвестно откуда и что он не должен оставаться глухим к этой информации, передаваемой ему во сне.

Поэтому, доверившись своей интуиции, он приготовил поклажу для мула в расчете на долгое путешествие и отправился в Прагу.

После шести дней пути старик приехал в Прагу и стал искать мост над рекой в окрестностях города.

Рек и мостов было немного, и он быстро нашел место, которое искал. Все было точно как в его сне: река, мост и на одном берегу реки дерево, где он должен был копать.

Но было одно обстоятельство, о котором сон умалчивал: мост день и ночь сторожил солдат императорской гвардии.

Изи не осмеливался копать при солдате, поэтому он разбил лагерь рядом с мостом и стал ждать. На вторую ночь солдат начал подозревать человека, стоявшего лагерем у моста, и подошел, чтобы допросить его.

У старика не было причин лгать. Поэтому он рассказал, что приехал издалека, увидев во сне, что в Праге под таким же мостом, как этот, был клад в земле.

Гвардеец расхохотался.

– Ты так долго ехал из-за такой ерунды, – сказал он. – Вот уже три года, как каждую ночь мне снится, что в Кракове у старого дурака по имени Изи на кухне под плитой закопан клад. Ха-ха-ха! Так, по-твоему, я должен ехать в Краков, искать этого Изи и копать у него под плитой? Ха-ха-ха!

Изи вежливо поблагодарил гвардейца и вернулся домой.

Там он выкопал яму под плитой и нашел клад, который всегда там лежал.

Закончив сказку' Толстяк долго молчал, пока не раздался звонок в дверь. Пришел его следующий пациент. Хорхе подошел ко мне, обнял, поцеловал в лоб, и я ушел.

Потом я снова прокрутил в памяти весь сеанс. В начале разговора Толстяк сказал мне то, что хотел объяснить этой сказкой: «Ответа на твои вопросы у меня нет, но он есть у тебя».

Ответы я найду в себе самом. Ни у Хорхе, ни в книгах, ни в психотерапии, ни у друзей. В себе! Только в себе!

Как Изи. Клад, который он искал, был здесь, у него, а не в каком-то другом месте.

«Ни в каком другом месте, – все время повторял я. – Ни в каком другом месте».

И тогда я понял: никто не может мне сказать, «полезна» терапия или нет. Только мне решать, «полезна ли она для меня», и этот ответ годится только для меня (и только сейчас, в данный момент). Теперь я понимал, что большую часть жизни я искал того, кто мне скажет, что хорошо, а что плохо. Искал других, чтобы посмотреть на себя их глазами. Искал вовне то, что всегда было внутри, под плитой на моей собственной кухне.

Теперь стало ясно, что психотерапия – это всего лишь инструмент, чтобы копать в нужном месте и вырыть из земли спрятанный там клад. Психотерапевт – это всего-навсего тот солдат, который по-своему говорит тебе каждый раз, где ты должен искать, и неустанно повторяет, что глупо искать вне тебя.

Путаница прояснилась, и, как Изи, я почувствовал себя счастливым и спокойным, поняв, что клад – у меня, и всегда был у меня, и что невозможно потерять его.