Текст книги "Я хочу рассказать вам о..."

Автор книги: Хорхе Букай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Король, жаждавший поклонения

– Я все думал и понял, что есть много вещей, за которые мне приходится платить высокую цену. И это не улучшает мое самочувствие.

Как будто я – белка в колесе и не могу из него вырваться. Как можно заранее узнать, какую цену придется заплатить в каждом случае: высокую, низкую или справедливую? С материальными вещами легче, потому что цены более-менее определены. А как оценить все остальное?

– Кажется, нужно сначала понять, что такое высокие цены. Что такое «дорого заплатить»?

– Дорого – значит много.

– Посмотри на это с материальной точки зрения. Сто тысяч долларов – это много?

– Да, конечно.

– Значит, самолет «Джамбо-Джет» за сто тысяч долларов – это дорого?

– Ну, смотря для кого. Для меня – да.

– Почему?

– Потому что у меня нет ста тысяч долларов, и достать я их тоже не могу.

– Нет, Демиан, не путай дорогое с дорогостоящим. «Джамбо-Джет» за сто тысяч долларов – это дешево, вне зависимости от того, есть ли у тебя такие деньги.

– В таком случае, как это все работает?

– Дорого или дешево определяется путем сравнения цены (сколько стоит) и ценности (чего стоит). А не того, сколько стоит и сколько у тебя есть. Дорого то, чья цена больше его истинной ценности.

– Больше истинной ценности… Ну конечно, поэтому есть много вещей, за которые я явно плачу дорого… Теперь-то я понимаю.

– Ценность нематериальных вещей, – продолжал Хорхе, – настолько субъективна, что только сам человек может определить, справедлива ли их цена. Но есть драгоценное имущество, которым мы владеем, не умея как следует ценить его. Это, например, человеческое достоинство. Мне кажется, что собственное достоинство, самоуважение, как я тебе уже говорил, настолько ценно, что расплачиваться им за что-то всегда выходит слишком дорого.

Жил-был король, помешанный на тщеславии.

Тщеславие всегда, рано или поздно, сводит людей сума.

Этот король приказал построить храм в садах своего дворца, а внутри храма поставил свою собственную огромную статую в позе лотоса.

Каждое утро после завтрака король шел в свой храм и преклонял колени перед своим образом, творя молитвы самому себе.

Однажды он решил, что религия, у которой всего один последователь, не может считаться великой. Поэтому поклоняться ему должно больше людей.

Тогда он издал указ, чтобы все солдаты королевской гвардии преклоняли колени перед статуей по меньшей мере один раз в день. То же самое должны были делать все слуги и министры его королевства.

Его помешательство со временем только усиливалось, и однажды, когда ему показалось мало покорности только людей из ближайшего окружения, он приказал королевским гвардейцам пойти на рынок и привести трех первых встречных.

«С их помощью, – подумал он, – я докажу силу веры в меня. Я попрошу их склониться перед моим образом, и если они мудрые люди, они это сделают, а если нет – они недостойны жить».

Гвардейцы пошли на рынок и привели интеллигента, священника и нищего, которые были действительно первыми встречными.

Всех троих отвели в храм, где они предстали перед королем.

– Это образ единственного истинного Бога, – сказал он им. – Падите на колени перед ним, или вы будете принесены в жертву.

Интеллигент подумал: «Король – сумасшедший. Он убьет меня, если я не встану на колени. Это, совершенно очевидно, чрезвычайное обстоятельство. Никто не сможет меня осудить в свете того, что я так поступил вопреки своим убеждениям ради спасения собственной жизни и ради общества, которому она принадлежит». И пал на колени.

Священник подумал: «Король сошел с ума и выполнит свою угрозу. Но я – избранник истинного Бога, и поэтому мои религиозные обряды освящают любое место, где бы я ни находился. Не имеет значения, что это за образ. Тот Бог, которому я буду поклоняться, всегда будет истинным».

И встал на колени.

Настала очередь нищего, стоявшего до сих пор неподвижно.

– На колени! – сказал король.

– Ваше величество, моя жизнь не принадлежит народу, который на самом деле чаще всего пинками выгоняет меня с порога своих домов. Я не могу также считаться ничьим избранником, за исключением немногочисленных вшей, выживших на моей голове. Я не умею никого осуждать и не смогу освятить никакой образ. А что касается моей жизни, то она не кажется мне таким уж ценным имуществом, чтобы становиться посмешищем ради ее сохранения. Поэтому, мой господин, я не нахожу ни одной причины, по которой имело бы смысл падать на колени.

Говорят, что ответ нищего так поразил короля, что на него снизошло озарение и он начал пересматривать свои взгляды.

Только благодаря этому, гласит предание, король излечился и приказал вместо храма поставить фонтан, а вместо статуи – огромные подставки для цветочных горшков.

Десять заповедей

У короля из сказки просветление наступило после речи нищего, и ему пришлось переосмыслить свою жизнь. А вот я буквально «похолодел» по окончании последнего сеанса.

Я снова почувствовал, как с глаз спадает пелена и открывается бесконечное множество ситуаций, фактов, мыслей и точек зрения, сменяющих друг друга, как в калейдоскопе.

Казалось, вся моя прошлая жизнь приобрела другой смысл с тех пор, как я открыл для себя значение слов «дорогой» и «дешевый».

Сколько вещей обошлись мне слишком дорого! А сколько вещей я получил, даже не задумавшись, как дешево они мне достались! Скупость и расточительность – это две крайности одной ошибки.

Скряга и транжира, эти два человека поселились во мне, уживаются внутри меня. Они составляют крепкую пару, но стараются выделиться, соперничать, выйти на поверхность, доминировать…

Игра противоположностей, о которой столько говорил Хорхе!

Какое же это безумие, что в мире всякой твари по паре! Что у каждой вещи есть своя противоположность.

– Каждому доктору Джекилу по мистеру Хайду.

– И так всегда? – спросил я у Хорхе.

– Да, Демиан, всегда. Потому что мир, в котором мы живем, – это огромное инь и ян: две части, составляющие единое и неделимое целое. Две половины, между которыми можно провести различие только для того, чтобы их понять, но которые не существуют по отдельности. Смотри…

Толстяк поднялся и подошел к шкафу. Открыл дверцу и стал копаться в его внутреннем беспорядке, пока не достал карманный фонарик Нажал на кнопку, но фонарик не включался. Тогда он постучал им обо что-то несколько раз, пока тот не загорелся. Потом он выключил свет в комнате и направил фонарик на окно с опущенными жалюзи.

– Видишь луч света? – спросил он у меня.

– Да, конечно.

– Почему?

– Потому, что фонарик включен, – ответил я, не подозревая, естественно, к чему он клонит.

– Теперь подними жалюзи.

Что я и сделал.

– А сейчас? – спросил он, направив фонарик на окно, в которое ярко светило полуденное солнце.

– Что «сейчас»? – не понял я.

– Включен фонарик или нет?

– Я не знаю.

– Почему? Разве ты не видишь луч?

– Нет, теперь нет.

– Знаешь, почему?

– Ну, солнце… – сделал попытку объяснить я.

– Ты не можешь его видеть, потому что для этого нужна темнота. Понимаешь? Любая вещь существует, только если существует ее противоположность. Так происходит со всем: светом и тьмой, днем и ночью, женским и мужским началом, силой и слабостью.

Толстяк потушил фонарь, забросил его в шкаф, сел и продолжил почти в экстазе:

– Это происходит во внешнем мире и, разумеется, во внутреннем тоже. Как мы смогли бы оценить наши сильные стороны, если бы у нас не было слабостей? Как бы мы смогли учиться, если бы не были невеждами? Как мы могли бы быть мужчинами или женщинами, если бы не существовало женщин и мужчин? Но и это еще не все: как получается, что мы рождаемся стопроцентными мальчиками или девочками, если каждая клетка нашего тела несет по пятьдесят процентов информации от одного и другого пола?

Мы наслышаны, что все, кто чувствует себя сверхчеловеком и пытается продемонстрировать это, в действительности страдают комплексом неполноценности. И это на самом деле так.

Абсолютно то же самое происходит с остальными нашими характеристиками: когда одна какая-либо черта проявляется острее остальных, это не всегда признак того, что эта черта преобладает, очень часто это преобладание – только показатель огромного усилия для маскировки противоположного полюса, его подавления для эффективного сопротивления и ухода от него.

– Но в таком случае, если бы все, сказанное тобой, было правдой, за маской хорошего человека всегда прятался бы скрытый сукин сын, – возмущенно прервал я его.

– Я бы не осмелился утверждать, что всегда бывает так. Я лишь говорю, что это происходит иногда. И я даже осмелился бы предположить, что этому хорошему человеку пришлось сделать что-то с этим плохим, который тоже живет в нем. И то, что он сделал, не прошло даром, а он за это дорого заплатил. Возможно, я пытаюсь сказать тебе, что очень важно знать, какие вещи я прячу в себе и для чего я это делаю.

– Все, хватит, – заныл я.

– Поскольку ты вот-вот расплачешься, я расскажу тебе сказку, пока ты не ушел.

Случилось так, что однажды у небесных врат собралось несколько сот душ, мужчин и женщин, умерших в этот день.

Святой Петр, предполагаемый хранитель врат рая, регулировал движение.

– По распоряжению «Шефа» мы разделим всех вновь прибывших на три группы в зависимости от соблюдения ими десяти заповедей.

В первую группу войдут те, кто нарушил все заповеди по крайней мере один раз.

Вторая группа – это те, кто нарушил однажды по меньшей мере любую одну из десяти заповедей.

И последняя группа – как мы предполагаем, самая многочисленная – будет состоять из тех, кто ни разу в жизни не нарушил ни одной из десяти заповедей.

– Ну вот, – продолжал святой Петр. – Нарушившие все заповеди, станьте справа!

Более половины душ оказались справа.

– Теперь, – воскликнул он, – те из оставшихся, кто нарушил одну из заповедей, станьте слева.

Все оставшиеся перешли на левую сторону. Ну, или почти все…

На самом деле все, кроме одной.

В центре осталась стоять одна душа, принадлежавшая когда-то хорошему человеку. В течение всей своей жизни он шел по дороге добрых побуждений, добрых мыслей и добрых дел.

Святой Петр удивился. Только одна душа осталась в группе лучших.

Он тут же позвал Бога, чтобы поставить его в известность.

– Послушай, дело вот в чем: если мы действуем по изначальному плану, этот бедолага, оставшийся в центре, вместо того чтобы получать воздаяние за свое благочестие, будет изнывать от скуки в полном одиночестве. Мне кажется, нужно что-то предпринять.

Бог встал перед группой грешников и сказал:

– Те, кто раскается сейчас, будут прощены, а их грехи – забыты. Раскаявшиеся могут присоединиться в центре к чистым и непорочным душам.

Все понемногу стали перемещаться в центр.

– Стой! Беззаконие! Измена! – послышался крик. Это был голос праведника. – Так не пойдет! Если бы меня предупредили, что грехи будут прощены, я бы не растратил свою жизнь попусту.

Кот из ашрама [17]17
  Ашрам – религиозная община, центром которой является духовный наставник.


[Закрыть]

– Толстяк, а что было бы, если бы я сказал тебе, что хочу сделать перерыв?

– Что было бы с чем?

– Что было бы с нами, с курсом терапии?

– Я тебя не могу понять, Демиан…

– Мой вопрос таков: могу ли я решить, сделать ли мне перерыв в психотерапии?

– Знаешь, твой вопрос мне все равно непонятен. Мне в голову приходит единственное логическое объяснение. Если ты меня спрашиваешь, в состоянии ли ты обойтись без терапии некоторое время, я тебе отвечу, что в настоящий период, разумеется, можешь. Даже больше того, я искренне верю, что ты самостоятельно можешь идти по жизни, как только примешь такое решение.

Улыбка на лице Хорхе была единственным обнадеживающим моментом во всем разговоре. Я пришел просить разрешения и наткнулся на Хорхе, который, вместо того чтобы дать мне его, уговаривал бросить сеансы совсем.

– Скажи, Толстяк, ты меня гонишь? – спросил я, чтобы убедиться.

– Демиан, ты сумасшедший? Ты пришел спросить меня, можно ли тебе сделать перерыв, а когда я говорю, что «да», ты спрашиваешь, не выгоняю ли я тебя… Какого же ответа ты ждал?

– Знаешь, Хорхе, я настолько привык к негативной реакции других психотерапевтов, что предоставление такой свободы выбора пациенту просто удивило меня…

– Расскажешь мне, как ты представлял себе наш разговор?

– Самый щадящий вариант, по опыту моих знакомых, – это интерпретация психотерапевтом темы перерыва как сопротивление лечению.

– Но ты же не мог ожидать от меня подобной интерпретации.

– С точки зрения логики – нет, но нельзя было исключать такую возможность. Другая возможность – это что ты накричишь на меня, рассердишься и выгонишь.

– Ах так, ну теперь-то я позволю себе интерпретировать твои слова, – таким образом ты хотел убедиться, как ты дорог мне, как я огорчен твоим уходом, как невыносима для меня мысль потерять тебя.

Я почувствовал, что меня раздели догола.

– Ну хорошо, буду с тобой откровенным, – продолжал Толстяк. – Да, мне небезразлично, что ты уходишь, потому что я очень тебя люблю. Но меня это не расстраивает, потому что таков твой выбор и действительно мне жаль говорить тебе, что я это переживу. И тем более я не сержусь и не выгоняю тебя.

– А еще одна возможность… – не смог договорить я.

– А еще одна возможность? – подбодрил меня Толстяк

– Еще одна возможность, что ты отпустишь меня, что ты, собственно, и делаешь.

– Так в чем же проблема?

– В таком случае, ни в чем.

– Я понимаю все меньше.

– А потом?

– А потом…

– Когда я захочу вернуться…

– Когда ты захочешь вернуться, что?

– Я смогу?

– Почему же нет, Демиан?

– Потому что все мои друзья, проходившие курс терапии, рассказывали страшные истории о таких перерывах От скрытых угроз возможного рецидива болезни до откровенных предсказаний катастрофы. От сомнений, что у психотерапевта найдется время, чтобы взять их снова, до несмываемого клейма: «пациент, который уходит, никогда уже не сможет вернуться».

– А-а! Теперь понятна твоя осторожность. Если тебя интересует мое отношение, то ты можешь отдыхать от меня, когда захочешь, и можешь возвращаться, когда тебе вздумается. Единственные ограничения – это польза в рамках данной терапевтической модели, состояние пациента в конкретный момент и удобство для обоих.

Толстяк прервался, чтобы выпить мате.

– Просто, как всегда, правило, действительно полезное при определенных обстоятельствах, обобщили, доведя до абсурда.

– Как всегда?

– Как это часто бывает… Рассказать тебе сказку?

Жил-был гуру со своими последователями в своем ашраме в Индии.

Один раз в день, после захода солнца, гуру собирал своих учеников и произносил проповедь.

Однажды в ашраме появился очень красивый кот, сопровождавший гуру повсюду.

И получилось так, что во время каждой проповеди гуру кот разгуливал между учениками, отвлекая их внимание от речи учителя.

Поэтому как-то раз учитель принял решение привязывать кота за пять минут до начала каждой проповеди.

Некоторое время спустя гуру умер.

Самый старый из его учеников стал новым духовником в ашраме.

За пять минут до начала своей первой проповеди он приказал привязать кота.

И его помощники двадцать минут искали кота, чтобы привязать его.

Некоторое время спустя кот умер.

Новый гуру велел завести нового кота, чтобы было кого привязывать.

Детектор лжи

– Мне надоело! – пожаловался я.

– Что, Демиан?

– Что мне лгут! Мне надоело, что мне лгут!

– А почему тебя так злит ложь? – Словно я жаловался, что дождь мокрый…

– Как это почему? Потому что это ужасно! Меня раздражают те, кто меня обманывает, надувает, впутывает меня в свои интриги.

– Тебя впутывают? Как им это удается?

– Лгут. Вот что они делают.

– Но этого недостаточно, Демиан. Они могли бы лгать много дней подряд, а ты бы только веселился, слушая их истории…

– Но меня можно обмануть, Хорхе. Я доверчив, я им верю… Любой идиот приходит со своими глупыми выдумками, а я ему верю. Я дурак!

– А почему ты им веришь?

– Потому., потому… Не знаю, какого черта я им верю. Сукины дети! – закричал я. – Не знаю… Не знаю…

Толстяк некоторое время наблюдал за мной, потом добавил:

– Ты же понимаешь, что лучше бы не злиться. Но сейчас, раз ты уже в таком состоянии, самое верное – поддаться этой злости и сделать что-нибудь, чтобы ее побороть.

Я знал, что имеет в виду Толстяк.

По мнению Хорхе, злость, любовь или горе – это только «батарейки» для тела; что чувство – это энергия, предшествующая движению; что эмоция ничего не стоит без действия; что попытка выключить эмоции ведет к помешательству, растерянности, распаду личности.

А я как раз этим и занимался, пытаясь сдержать выброс эмоций, к которому подталкивала меня сложившаяся ситуация.

Мой психотерапевт сел на пол, подвинул огромную подушку и поставил ее перед собой. Не говоря ни слова, он похлопал ладонью по подушке, приглашая меня поработать.

Я знал, какое задание предлагал мне выполнить Хорхе. Молча я сел по другую сторону подушки и начал бить по ней кулаками.

Все сильнее.

Все сильнее.

Все сильнее.

Я бил… и бил… и бил…

Потом кричал.

И ругался.

И снова бил.

И бил…

И бил…

Пока не рухнул в изнеможении, тяжело дыша…

Толстяк подождал, пока у меня не восстановилось дыхание, затем положил мне руку на плечо и спросил:

– Тебе лучше?

– Нет, – сказал я. – Может быть, легче, но не лучше.

– Это субъективное мнение, – не раздумывая возразил Хорхе. – Я думаю, что всегда лучше сбросить груз с души.

Я прислонился к его груди и некоторое время слушал, как он пытается приободрить меня.

– Расскажешь, что с тобой случилось?

– Нет, Толстяк, нет. Сам случай не имеет значения. Сейчас, по крайней мере, я мыслю достаточно здраво, чтобы самому разобраться в нем. Мне просто нужно знать, что со мной такое. Эта тема слишком выводит меня из себя.

– Хорошо, но нужно же с чего-то начать. Поэтому постарайся хотя бы кратко обрисовать суть проблемы.

Я сел поудобнее на полу, пошмыгал носом и сделал первую попытку:

– Дело в том, что когда я…

Толстяк не дал мне продолжить:

– Нет, нет и нет. Изложи все, как в телеграмме. Как будто каждое слово стоит целое состояние. Давай!

Я задумался.

– Меня раздражает, когда мне лгут, – сказал я наконец.

Я был удовлетворен.

Именно это я и хотел сказать.

Пять слов.

Это был действительно телеграфный стиль.

Я посмотрел на Толстяка.

…Молчание.

Я решил сделать еще одну инвестицию, пойти на дополнительные расходы, чтобы придать больше реализма моей фразе:

– Меня очень-очень раздражает, когда мне лгут! Именно так!

Толстяк улыбнулся, у него на лице появилось это выражение все понимающего дедушки, которое часто появлялось у Хорхе и которое я иногда интерпретировал как «какой ты еще глупый мальчик», а иногда как крепкое объятие, означавшее «я с тобой» или «все хорошо».

– Меня раздражает! – подтвердил я.

– Когда тебе лгут, – закончил Хорхе.

– Когда мне лгут! – сказал я.

– Когда ТЕБЕ лгут, – подчеркнул он.

– Когда МНЕ лгут. – Я не мог понять, куда он клонит. – Над чем ты смеешься? – спросил я наконец.

– Я не смеюсь, а улыбаюсь.

– Что происходит? Я ничего не понимаю.

– Я знаю, на каком этапе ты остановился. И не по книгам. А на собственном опыте. Ведь я сам простоял на этом уровне большую часть своей жизни… Я улыбаюсь, потому что ты мне симпатичен, потому что я узнаю в тебе себя тех времен, потому что я точно так же относился к этой проблеме…

– Нет, Толстяк, это мне не поможет. Мне недостаточно знать, что и ты через это прошел. Меня не утешает мысль о том, что я стою на самой многолюдной улице планеты. Сегодня мне этого недостаточно.

Толстяк сидел с лицом довольного Будды.

– Я знаю. Я знаю, что тебе этого недостаточно. Но разве ты уже уходишь?

– Нет, не ухожу!

– Отлично, тогда успокойся. Ты просто хотел узнать, почему я улыбаюсь, а я попытался тебе это объяснить. Вот и все.

Хорхе вернулся в свое кресло.

– Тебя раздражает, когда тебе лгут.

– Да.

– А как ты понимаешь, что тебе лгут?

– Как я понимаю, что мне лгут? Мне что-нибудь говорят, а я рано или поздно узнаю, что это неправда.

– А-а. Но ты путаешь два понятия: «говорить правду» и «не лгать».

– Разве это не одно и то же?

– Вовсе нет!

Туг формально-логический ход моих мыслей разбился о гранитную стену… Единственное, что меня утешало, – это то, что, если неразбериха, как говорил всегда Хорхе, является входной дверью в полную ясность, я должен был находиться на пороге высшего знания, потому что не понимал абсолютно ничего.

– Ясно! – начал Хорхе.

– Ясно для тебя! – вмешался я.

Толстяк от души рассмеялся и продолжал:

– Говоришь ты правду или нет, совсем не зависит от того факта, что ты лжешь.

Приведу тебе пример.

Много лет назад, когда в мире появился детектор лжи, все адвокаты и ученые, изучающие поведение человека, пришли в восторг. Потому что в основу действия аппарата положен принцип работы ряда датчиков, фиксирующих физиологические отклонения в организме, а именно: потоотделение, сокращение мышц, изменения пульса, дрожь и бегающие глаза, – наблюдающиеся у любого человека, когда он лжет.

В то время опыты с «машиной правды», как ее стали называть, проводились во множестве повсеместно.

Как-то один адвокат решился на очень специфическое исследование.

Он привез эту машину в психиатрическую клинику города и испытал на ней пациента Джи-Си Джонса. Господин Джонс был психопатом, считавшим себя Наполеоном Бонапартом. Возможно, благодаря изучению истории он превосходно знал жизнь Наполеона и сообщал точно и от первого лица мельчайшие подробности из жизни великого корсиканца, и все это очень связно и в логической последовательности. Врачи усадили господина Джи-Си Джонса перед детектором лжи и после небольшой настройки спросили его: «Вы Наполеон Бонапарт?»

Пациент, подумав минуту, ответил: «Нет! Как вам только это пришло в голову? Я Джи-Си Джонс».

Все улыбнулись, кроме оператора детектора лжи, сообщившего, что господин Джонс… лжет!

Машина показала, что, когда пациент говорил правду (то есть когда он уверял, что он господин Джонс), он лгал… считая себя на самом деле Наполеоном.