Текст книги "Я хочу рассказать вам о..."

Автор книги: Хорхе Букай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Я Питер

Тот факт, что можно лгать, говоря правду, и его логическая противоположность, а именно возможность быть правдивым, говоря лживые вещи, внесла окончательный сумбур в мои мысли.

– Это ужасно, Хорхе, – сказал я. – Это значит, что правда превращается в субъективное и, следовательно, относительное понятие.

– Но в любом случае, после всего сказанного путаница возникает в понятии «ложь», а не «правда». Правда могла бы оставаться абсолютной, даже если мы допустим, что объявлять правдивыми какие-то лживые утверждения не значит лгать. Тем не менее, поскольку наше представление о правде связано с нашей системой верований, мы неизбежно придем к тому же выводу, что и ты (я его тоже разделяю по этой и по другим причинам): правда относительна, субъективна и, позволь мне добавить, изменчива и частична.

– Все правильно, – согласился я. – И это никак не влияет на мои предыдущие слова. Меня раздражает, когда мне лгут. Иначе говоря, так ли это или не так, меня раздражает, когда мне что-то говорят, а я знаю, что это неправда. И даже не относительная, субъективная и частичная правда для того, кто это говорит. Меня раздражает, когда мне лгут.

– А почему ты думаешь, что тебе лгут?

– Опять?! – возмутился я. – Опять?

– Я хотел спросить, почему ты думаешь, что лгут ТЕБЕ?

– Как это почему?! Именно мне говорят ложь, о которой идет речь, – сказал я с досадой.

– Не сердись. Я думаю, что когда кто-то лжет, он всего лишь лжет. То есть не лжет ТЕБЕ или МНЕ. Просто ЛЖЕТ! В лучшем случае, лжет СЕБЕ.

– Нет!

– Да! Почему люди лгут, Демиан? Подумай. Зачем?

– Откуда мне знать! Есть тысяча причин…

– Назови мне хоть одну. Ту, которая испортила тебе настроение перед сеансом.

– Для того, чтобы скрыть какой-то плохой поступок

– А для чего ему его скрывать?

– Чтобы другой его не осуждал.

– И почему же он хочет, чтобы тот его не осуждал?

– Потому что знает, что тот, другой, отвернулся бы от него.

– И почему он этого не хочет?

– Потому что он дорожит этим человеком.

– и?

– И… он не хочет отвечать за свои поступки.

– То есть не хочет ответственности.

– Конечно.

– Хорошо. Скажем, это побудительная причина девяноста девяти процентов лжи.

– Думаю, да.

– Ладно. А откуда известно лжецу, что ему придется нести ответственность? Кто определяет степень этой ответственности?

– Никто. Он сам.

– Вот именно. Он сам.

– И?

– Как ты не понимаешь? Лжец – это не тот, кто боится осуждения другого человека и последствий такого осуждения. Лжец уже осудил и приговорил сам себя. Понимаешь? Дело уже рассмотрено. Лжец прячется от своего собственного суда, своего собственного приговора и своей собственной ответственности. Как я уже говорил, проблема не в другом человеке, а в том, кто лжет.

Я похолодел. Все было правильно. Я знал это, потому что наблюдал это со стороны и изнутри. Я лгал уже после того, как осудил и приговорил самого себя.

– Но ведь верно, что он мне лжет!

– Также верно, как когда моя мать говорила о моем брате Качо: «Он у меня ничего не ест». Мой брат у НЕЕ не ел мяса, у НЕЕ отказывался от супа, у НЕЕ не притрагивался к такому питательному флану [18]18
  Флан – десерт из яичных желтков, молока и сахара, напоминающий пудинг.


[Закрыть]…

– Это не одно и то же. Когда кто-то мне лжет, он лжет МНЕ.

– Нет, Демиан. Ты по праву считаешь себя центром своего мироздания. И ты на самом деле им являешься. Но ты НЕ центр ВСЕГО мира. Он лжет. Но не ТЕБЕ. Он делает это, потому что так решил, потому что это его устраивает или потому что его левая нога захотела. Это ЕГО привилегия. Говорить, что он лжет ТЕБЕ, ведет к параноидальному бреду, при котором его жизненные проблемы становятся ТВОИМИ. Не будь занудой!

– Но разве это его проблема?

– Когда лгут, чтобы избежать ответственности, – это симптоматично. Сколько раз мы вместе обсуждали, что в конечном счете невроз – это один из способов не взрослеть, уходить от ответственности, которая подразумевается при духовном росте?

– Не знаю. Я должен об этом подумать. В повседневной жизни именно лжец оказывается в выигрыше, он не отравляет себе существование.

– Даже если бы это было так, справедливость не имеет ничего общего со здоровьем. Кроме того, все зависит от смысла, который ты вкладываешь в понятие «остаться в выигрыше».

Трудно добиться с помощью лжи, чтобы все шло определенным образом. Думаю, что самое большее с помощью лжи можно добиться, чтобы в течение какого-то времени все шло так, как желал бы лжец (даже если он понимает, что это фальшиво, фиктивно, что это конструкция из папье-маше на фундаменте из лжи).

– Мы лжем не с этой целью или просто не отдаем себе отчета. Мне кажется, что в любом случае я лгу, потому что хочу получить контроль над ситуацией.

– Иными словами, власть.

– Да, в определенном смысле это власть. Я знаю всю правду. Я заставляю тебя действовать. Я тебя обманываю. Ты становишься жертвой моих махинаций, я порчу тебе жизнь… Власть, конечно, не ахти какая, но все-таки власть.

– Рассказать тебе сказку?

Уже давно Хорхе мне их не рассказывал.

– Давай!

– Ладно, это почти сказка.

В одном из самых неспокойных кварталов города было одно злачное местечко.

Его гнусная атмосфера напоминала какой-нибудь криминальный роман из черной серии.

Пьяный отечный пианист, едва различимый в клубах вонючего сигаретного дыма, лабал унылый блюз в плохо освещенном углу.

Вдруг дверь распахнулась от пинка. Пианист перестал играть, и все взгляды обратились на вход.

Появился человек-гора, состоящий из одних мышц, которым было тесно под майкой. С татуировками на руках молотобойца.

Уродливый шрам на щеке придавал еще более зверский вид его отталкивающей физиономии.

Голосом, от которого кровь стыла в жилах, он крикнул:

– Кто здесь Питер?!

Глухая, страшная тишина повисла в баре. Гигант сделал пару шагов, схватил стул и швырнул его в зеркало.

– Кто здесь Питер? – снова спросил он.

Маленький человечек в очках встал из-за одного из

боковых столиков. Бесшумно он подошел к гиганту и еле слышным голосом прошептал:

– Я… я Питер.

– Так это ты – Питер? А я – Джек, сукин ты сын!

Одной рукой он оторвал его от пола и бросил в другое

зеркало. Снова поднял его и влепил пару ударов кулаком, чуть не оторвав ему голову. Потом раздавил каблуком его очки. Порвал на нем одежду и напоследок швырнул на пол и прыгнул ему на живот.

Тонкая струйка крови потекла из уголка рта маленького человека, оставшегося лежать на полу в полубессознательном состоянии.

Человек-гора подошел к двери и, прежде чем уйти, сказал:

– Никто не смеет издеваться надо мной. Слышите, никто! – и ушел.

Как только за ним закрылась дверь, двое или трое мужчин подошли, чтобы оказать первую помощь жертве избиения. Они усадили маленького человечка и поднесли ему стакан виски.

Человечек вытер кровь с лица и рассмеялся, сначала тихонько, а потом в полный голос.

Все удивленно посмотрели на него. Может, он сошел с ума от таких сильных побоев?

– Вы ничего не понимаете, – сказал он, продолжая смеяться. – Я ведь действительно издевался над этим идиотом.

Всех одолело любопытство, и они забросали его вопросами:

– Когда?

– Как?

– С какой-нибудь женщиной?

– Из-за денег?

– Что ты ему сделал?

– Из-за тебя он сел в тюрьму?

Человечек все смеялся:

– Нет, нет. Я издевался над этим дураком сейчас, при всех! Потому что я… ха-ха-ха! Я…

…Я не Питер!

Я ушел из кабинета хохоча. У меня перед глазами стоял избитый человечек, думавший, что он поиздевался над гигантом.

Но по дороге мне расхотелось смеяться, и мной овладело какое-то странное чувство сострадания к самому себе.

Сон раба

Я уже забыл, как злился тогда.

Мне казалась гораздо более важной тема лжи как таковой.

Я всю неделю обдумывал эту тему, вновь открывая для себя свою собственную склонность ко лжи, вспоминая свою и чужую ложь. И я вновь убеждался в правоте суждения, сформулированного Хорхе:

ЕСЛИ СУЩЕСТВУЕТ ПРОБЛЕМА ЛЖИ —

ЭТО ПРОБЛЕМА ЛЖЕЦА

Тут я немного застрял на понятии «ложь во спасение».

На первый взгляд она, казалось, относится к другой категории.

Казалось, в ней нет никакого осуждения или приговора.

Даже нет никакой попытки уклониться от ответственности.

Однако, по зрелом размышлении, ЕСТЬ цена, которую я не хочу платить, когда лгу, чтобы уберечь других. Я не хочу встречаться лицом к лицу с их болью, их бессилием или их злостью.

А если этого покажется мало, я понимал, что часто, прибегая ко лжи во спасение, я ставил себя на место другого. Как сказал бы мой психотерапевт, я отождествлял себя с жертвой. И тогда мои мысли можно было бы объединить под рубрикой: «Если бы это случилось со мной, я предпочел бы этого не знать». И с этих позиций я считал себя вправе решать за других, утаивая от них правду.

Но я понимал, что с такой точки зрения ложь больше похожа на злонамеренное манипулирование, чем на акт сострадания.

Какой ужас!

Еще одна ложь самому себе, а не другому человеку. К кому же тогда сострадание? К самому себе!

Почти вся ложь – это ложь во спасение, но во спасение самого себя, то есть лжеца…

– Во спасение самого себя, – сказал я ему.

– Отлично, Демиан. Я никогда так не ставил вопрос. Мне кажется, что это прекрасная мысль, – похвалил меня Толстяк. – Ложь во спасение всегда подозрительна и вызывает вопросы, иногда очень сложные, из области философии и морали. Один из самых важных этических вопросов, которые мне известны, – это дилемма Сократа о свободном человеке и рабе.

Последний раз я слышал о ней от Леи, упоминавшей об этом на групповых занятиях пар, которые мы вели вместе. Когда она об этом сказала, мне припомнилось, что когда-то я уже читал эту историю, но не придал ей значения. Однако, видя, какая разгорелась дискуссия между слушателями, и наблюдая за происходящим внутри меня, я понял: мне есть за что благодарить Лею, помимо нашей дружбы…

История очень простая.

Я иду по пустынной дороге.

Радуюсь ветру, солнцу, птицам

и тому, что мои ноги несут меня,

куда они сами хотят.

У обочины дороги

я вижу спящего раба.

Я подхожу ближе и понимаю,

что он видит сон.

По его словам и жестам

я догадываюсь…

Я знаю, что это за сон:

рабу снится, что он свободен.

Выражение его лица

спокойное и умиротворенное.

Я спрашиваю себя…

должен ли я разбудить его,

показав тем самым,

что это – только сон,

чтобы он знал, что остается рабом?

Или мне лучше оставить его спать,

чтобы он

хотя бы во сне

насладился своим придуманным миром?

– Каков правильный ответ?.. – спросил Хорхе.

Я пожал плечами.

– Правильного ответа нет, – продолжал он. – Каждый должен сам найти ответ внутри себя.

– Мне кажется, я застыл бы перед рабом, не зная, что делать, – сказал я.

– Я дам тебе подсказку, которая поможет тебе по крайней мере в одном случае. Пока ты там стоишь, подойди поближе к рабу и посмотри на него. Если этот раб – я, отбрось сомнения:

Разбуди меня!

Жена слепого

В тот день я был очень придирчив.

– Ты как будто считаешь, что во лжи нет ничего предосудительного. Но ведь лгать – плохо. Именно этому нас учили.

– Ты уверен, Демиан? Нас действительно учили не лгать? Я не могу с тобой согласиться… Представь себе такую сцену, которая разыгрывается каждый день во всех домах всех городов.

Ребенка только что уличили во лжи.

Понимающий современный отец знает, что именно ЭТА ложь простительна, но ведь существуют моральные принципы… Поэтому…

Отец бросает свои дела и садится рядом с сыном, чтобы объяснить доступным ему языком, почему он должен всегда говорить правду, что бы ни произошло, пусть даже мир рушится.

Звонит телефон.

Сын, стремясь загладить свою вину, говорит:

– Я подойду! – и бежит к телефону.

Вскоре он возвращается.

– Папа, это страховой агент.

– Тьфу! Почему сейчас? Скажи, что меня нет дома.

– Так нас учат не лгать? Я так не думаю. Нам говорят, что лгать нельзя, это правда. Но наши родители, учителя, священники, те, кто нами правит, разве они учат нас, что не нужно лгать?

Хорхе сделал паузу, заварил мате и продолжил:

– Словно мы вторгаемся в другую, личную и субъективную область реакции каждого человека на ложь. Но в любом случае почему же лгать – нехорошо? Тысячи раз мы убеждались, что общество, в котором мы живем, ненавидит непредсказуемых людей. Ведь это означает потерю контроля, осложняющую правила сосуществования, по меньшей мере, в сложившейся системе. В этой системе лгать – нехорошо, так как, если ты лжешь, я никогда не смогу знать наверняка, что именно ты думаешь и что с тобой происходит. Чтобы сохранить контроль над ситуацией, мне, как и всем, нужны достоверные факты. Если интуиция подводит меня, я нуждаюсь в информации, предоставленной тобой, и мне нужно верить, что ты говоришь правду.

– Но, если я не могу верить словам других, – сделал вывод я, – значит, я не могу жить.

– Никто не может запретить тебе верить, Демиан. Я возражаю против того, что ты пытаешься запретить другим лгать.

– Но, Хорхе, если каждый станет говорить, что его левая нога захочет, все превратится в кошмар. Если все будут лгать и никто никому не сможет доверять, воцарится хаос.

– Это одна из возможностей, но не единственная. Есть и другая, о которой мне хочется думать, как о самой вероятной. Мы уже говорили, что человек лжет, поскольку, осуждая самого себя, боится суда всех остальных. Мы также говорили, что лжец уже вынес себе приговор.

Но представь себе мир свободы, мир, где все разрешено, ничто не может быть запретным, неуместным или обязательным…

В таком мире никто не стал бы себя ни осуждать, ни выносить себе приговор, ни ждать осуждения со стороны окружающих.

И тогда, при наличии свободы выбора лгать или не лгать, говорить правду или скрывать ее, может быть, мы все перестанем лгать, и вселенная превратится наконец в достойное доверия и потому спокойное пространство для обитания…

Это одна из возможностей, Демиан.

– Ты уверен, что такое возможно?

– Нет, не уверен. Но существует так мало вещей, в которых я уверен, что я предпочитаю твердо верить в это. У такой ситуации есть по крайней мере одно преимущество: она очень желательна.

– Ты из тех людей, которых довезет любой автобус.

– Не знаю, довезет ли, но если на нем номер того, который я жду, я точно в него сяду.

– Скажи мне, Толстяк, если твоя мечта действительно может сбыться, почему человечество до сих пор не окружило себя этим, как ты его называешь, достойным доверия и спокойным пространством?

– Потому что сначала, Демиан, оно должно побороть страх.

– Какой страх?

– Перед правдой. Как-нибудь я расскажу тебе сказку о магазинчике правды.

– Почему же не сегодня?

– Сегодня очередь другой сказки.

В одном городке жил господин, страдавший каким-то редким заболеванием глаз.

Он был слеп последние тридцать лет своей жизни.

Однажды в городок приехал знаменитый врач, у которого проконсультировались по поводу этого больного.

Доктор заверил, что операция может вернуть зрение больному.

Жена этого человека, считавшая себя старой и некрасивой, возражала…

Казнь

– Но в таком случае искренность для тебя ничего не значит?! – возмутился я.

– Конечно, значит, Демиан. Просто я отказываюсь вводить ее в законодательном порядке.

– А как же тогда наступит эта жизнь, такая желанная для тебя и для меня?

– С течением времени тебе повстречаются или наверняка уже повстречались люди, с которыми ты чувствуешь себя так свободно, что тебе не нужно лгать. Ты встретишь несколько людей, которым сможешь позволить быть самими собой, и у них никогда не возникнет потребности лгать тебе. Это твои настоящие друзья. Береги их! – изрек Хорхе. – А если вы с друзьями поймете, что с вас начинается новый порядок…

– Скажи мне, для тебя откровенность – это достояние исключительно дружбы?

– Да. Но будь осторожен, откровенность и искренность – разные вещи.

– Разные?

– Да, разные.

– Почему?

– Слово «откровенность» происходит от слова «открытый». Вспомни об идее «проход открыт». Быть откровенным означает, что во мне нет никакого скрытого пространства, куда вход запрещен. Нет ни одного уголка в моих мыслях, чувствах и воспоминаниях, о котором бы никто не знал или в который я бы не хотел никого пускать. А искренность – это гораздо менее широкое понятие. По-моему, искренность – это: «Все, что я говорю тебе, – правда. По крайней мере, для меня. То есть, выражаясь твоими словами, я тебе не лгу».

– Значит, можно быть искренним, но не откровенным.

– Именно так. Откровенность – это сибаритские отношения, как и Любовь (обязательно с большой буквы). Чувство для очень узкого круга избранных.

– Но, Хорхе, если то, что ты говоришь, верно, во мне могут быть закрытые для тебя уголки, но я не перестану от этого быть искренним. Значит, ты признаешь, что скрывать – не значит лгать.

– Для меня это так, если только ты не лжешь, чтобы скрыть что-нибудь даже от самого себя.

– Приведи пример, пожалуйста.

Диалог одной пары:

– Что с тобой?

– Ничего.

(Но с ней что-то происходит, он знает об этом, хотя и не догадывается, что именно. Она лжет.)

Другой случай:

– Что с тобой?

– Не знаю…

(Но с ней что-то происходит, и он знает, что именно. Следовательно, она лжет.)

Еще одна ситуация:

– Что с тобой?

– Я не хочу сейчас отвечать на твой вопрос.

(Может, это и покажется проблематичным, но эта женщина скрывает что-то, и она искренна.)

– Но, Хорхе, в первых двух случаях моя партнерша проявила бы терпимость или даже поняла бы меня. А в последнем она послала бы меня куда подальше.

– Ну, может, пришла пора задуматься, что же это у тебя за спутница, которая относится с пониманием к твоей лжи и наказывает тебя за искренность.

– У тебя на все готов ответ?

– Да. У нас у всех всегда припасены ответы. Даже если они в одном случае выглядят как молчание, в другом – как смущение, а в третьем – как бегство.

– Ты меня достал.

– Я и сам себя достал.

– Ну-ка, Толстяк, дай-ка я суммирую все сказанное.

– Пожалуйста.

– Ты говоришь, что не одобряешь людей, считающих, что лгать – нехорошо. Ты говоришь, что это выбор каждого человека в каждый конкретный момент.

– И это зависит от отношений, – добавил Хорхе, – между этими людьми.

– И это зависит от отношений, – согласился я. – Кроме того, ты считаешь, что лгать – не значит скрывать.

– Нет. Я утверждаю, что скрывать – не значит лгать, что не одно и то же.

– Действительно, это совершенно разные вещи. И еще ты говоришь, что искренность нужно приберечь для друзей, а откровенность для «избранных». Не так ли?

– Да, примерно.

– Хорошо. В таком случае, моя вера твоим словам всегда будет зависеть от наших с тобой отношений. От моего доверия или моей любви.

– От этого, а еще от твоего желания.

– Какого желания?

– Рассказать тебе сказку?

В одной далекой стране жил один феодал, чье могущество могло сравниться только с его жестокостью.

Только он устанавливал законы на своих землях, а крестьянам даже запрещалось произносить его имя. Народ притесняли альгвасилы [19]19
  Альгвасил – в Средние века полицейский чин или судья, в функции которого входило административное и уголовное правосудие.


[Закрыть], назначенные им, и душили сборщики податей, отнимавшие последние монеты, вырученные людьми от продажи урожая, вина или ремесленных изделий.

Нолав, так звался господин, имел мощную армию, из которой время от времени выходили молодые офицеры, пытавшиеся восстать и свергнуть его. Но тиран подавлял все эти попытки огнем и мечом.

Городской священник был настолько же добр, насколько злобен правитель. Это был глубоко верующий человек, целиком посвятивший себя помощи другим и передаче им своих обширных познаний.

В его доме жили пятнадцать или двадцать учеников, избравших для себя тот же путь и ловивших на лету каждое слово и каждый жест учителя.

Как-то раз, после утренней молитвы, он собрал своих учеников и сказал им:

– Дети мои, мы должны помочь нашему народу. Все люди могли бы бороться за свою свободу, но хозяин этих земель внушил им: он обладает слишком большой властью, чтобы простые мужчины и женщины отважились противостоять ему. Они с молоком матери впитали страх перед Нолавом, и, если мы не придумаем что-нибудь, они до самой смерти останутся рабами.

– Мы сделаем все, что ты скажешь, – ответили ученики в один голос.

– Даже ценой своей жизни? – спросил он.

– Что такое жизнь, если ты можешь помочь своему брату, но не делаешь этого? – ответил один из учеников от имени всех.

Наступил пятый день третьего месяца. В этот день во дворце отмечали день рождения хозяина, и единственный раз в году феодал совершал прогулку в карете по своим землям. В то утро Нолав в сопровождении многочисленной свиты отправился на прогулку, разодетый в шитый золотом и драгоценными камнями наряд.

Ко всеобщему удивлению, когда карета проезжала мимо одного дома неподалеку от дворца, один из подданных остался стоять, никак не поприветствовав своего господина. Гвардейцы тут же его схватили и подвели к карете.

– Разве ты не знаешь, что должен поклониться?

– Знаю, ваша светлость.

– Но ты не сделал этого.

– Не сделал.

– Ты знаешь, что я могу приговорить тебя к смерти?

– Этого я и жду!

Нолава удивил такой ответ, но не испугал.

– Ладно, если ты хочешь умереть именно таким образом, вечером палач займется твоей головой.

– Спасибо, мой господин, – сказал юноша и с улыбкой на лице преклонил колени.

В толпе закричали:

– Мой господин, мой господин! Можно и мне сказать кое-что?

Диктатор разрешил ему подойти ближе.

– Слушаю тебя.

– Разрешите мне, господин, умереть сегодня вместо него.

– Ты просишь казнить тебя?

– Да, господин. Пожалуйста! Я всегда был вам верен. Умоляю, позвольте мне это.

Хозяин очень удивился и спросил приговоренного:

– Это твой родственник?

– Я впервые в жизни его вижу. Не позволяй ему занять мое место. Я виноват, а значит, именно моя голова должна полететь с плеч.

– Нет, ваша светлость, моя.

– Нет, моя.

– Моя.

– Тише! – крикнул господин. – Я могу удовлетворить просьбу обоих. Вы оба будете обезглавлены.

– Хорошо, ваша светлость. Но поскольку первым приговорили меня, я имею право умереть первым.

– Нет-нет, господин, эта привилегия принадлежит мне, потому что я даже не оскорблял вас.

– Хватит уже! Что происходит?! – закричал Нолав. – Замолчите, и я дам вам привилегию быть казненными одновременно. На этих землях хватает палачей.

Еще один голос раздался из толпы:

– В таком случае, господин, я тоже хочу попасть в этот список.

– И я, господин.

– И я.

Феодал растерялся.

Он не понимал, в чем дело.

А если что и портило настроение диктатору, так это абсолютная невозможность понять что-нибудь.

Пять физически здоровых юношей просили обезглавить их, и это было непонятно.

Он прикрыл глаза и задумался.

За несколько секунд он принял решение. Ему не хотелось, чтобы его подданные думали, что он трусит.

Палачей будет пять!

Но, когда он все-таки открыл глаза и посмотрел на толпу, окружавшую его, уже не пять, а десять голосов решительно требовали своей собственной казни. А руки все продолжали подниматься.

Это было слишком для могущественного феодала.

– Баста! – закричал он. – Все казни откладываются, пока я не приму решения, кто умрет и когда.

Под возмущенные крики желающих умереть карета вернулась во дворец.

А там Нолав заперся в своих покоях и глубоко задумался.

Вдруг его осенило.

Он приказал позвать священника.

Уж пастырь должен что-то знать об этом коллективном помешательстве.

Незамедлительно отправились за стариком и привели его к феодалу.

– Почему твой народ борется за право быть казненным?

Старик молчал.

– Отвечай!

Молчание.

– Приказываю тебе!

Молчание.

– Не провоцируй меня. Я знаю способ заставить тебя говорить!

Молчание.

Старика отвели в комнату для пыток и много часов подряд жестоко истязали его. Но говорить старик отказался.

Тиран послал своих гвардейцев в храм за его учениками. Тем, кого привели, он показал израненное тело учителя и спросил:

– По какой причине люди хотят, чтобы их казнили?

Старый священник еле слышно прошептал:

– Я запрещаю вам говорить!

Феодал знал, что не может пригрозить смертной казнью ни одному из присутствующих. Поэтому он сказал им:

– Я сделаю так, что ваш учитель будет страдать от немыслимой боли. А вас заставлю смотреть на его мучения. Если вы действительно любите этого человека, раскройте мне тайну, и я отпущу вас всех.

– Хорошо, – сказал один из учеников.

– Молчи! – приказал учитель.

– Продолжай, – настаивал Нолав.

– Если кто-нибудь будет казнен сегодня… – начал ученик.

– Замолчи! – повторил старик. – Будь ты проклят, если раскроешь тайну…

По знаку господина старик получил удар такой силы, что потерял сознание.

– Говори! – приказал феодал.

– Первый казненный сегодня после захода солнца станет бессмертным.

– Бессмертным? Ты лжешь! – сказал Нолав.

– Так сказано в Писании, – ответил юноша и, открыв книгу, которая была у него в сумке, прочитал абзац, подтверждающий его слова.

«Бессмертным!» – подумал феодал.

Единственное, чего боялся диктатор, – это смерти. И вот у него в руках была возможность победить ее. «Бессмертным!» – снова подумал он.

Больше он не сомневался ни минуты. Попросил бумагу, перо и издал указ о своей собственной казни.

Из дворца выгнали всех, и когда село солнце, Нолав был казнен согласно его собственному приказу.

Так народ освободился от своего угнетателя и поднялся на борьбу за свободу. Несколько месяцев спустя все они были свободными людьми.

О феодале больше никто никогда не упоминал. За исключением ночи казни, когда ученики, лечившие раны своего учителя, получали от него благословения за то, что рисковали головой, и поздравления с тем, что великолепно сыграли свои роли.

– Демиан, почему же феодал поверил в такую ложь? Почему он был способен отдать приказ о собственной казни из-за небылицы, рассказанной его врагами? Почему он попался в ловушку, расставленную учителем? Есть только один ответ на эти вопросы:

ПОТОМУ ЧТО ОН ХОТЕЛ ВЕРИТЬ.

Он хотел думать, что это правда. И это, Демиан, это – одна из самых действенных побудительных истин, которые я только знал в своей жизни. Мы верим в некоторые выдумки по многим причинам, но прежде всего потому, что хотим верить.

Почему тебя так бесит тот, кто ТЕБЕ лжет, ты меня спрашивал на днях. Он тебя так бесит, потому что ты хотел бы поверить его словам!

Ответил он сам себе:

ЛЕГЧЕ ВСЕГО ОБМАНУТЬ ЧЕЛОВЕКА, ЖЕЛАНИЯМ КОТОРОГО ЭТА ЛОЖЬ СООТВЕТСТВУЕТ.