Текст книги "Ледяной ад (сборник)"

Автор книги: Хол Клемент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 61 страниц)

Глава 19

При первой же возможности я изложил ему свой план, и он недоумевал, как же ему самому не пришла в голову такая идея. Он решительно одобрил мою выдумку и даже нацарапал мне столько красноречивых комплиментов, что вполне мог заработать себе спазм правой кисти. Затем мы стали обсуждать детали.

Затея была достаточно проста. Субмарина Джои, разумеется, никуда не делась. Мы просто ее сломаем, скажем Мари, что нашли останки и, если нужно, покажем их ей. Несложно будет позаботиться и о том, чтобы остались в целости регистрационный номер и другие важные вещи, по которым можно опознать субмарину. Придя к общему мнению, мы отправились в док, где находилась лодка. Мы могли бы сразу же взяться за дело, но еще поплавали полчаса порознь, отрабатывая детали. Когда мы возобновили общение, оказалось, что наши проработки не совпадают, и нам потребовалось еще полчаса, чтобы утрясти разногласия. На все дела, включая время, потраченное Бертом на поиски людей, которые помогли бы нам с транспортировкой субмарины, ушло около шести часов. Наконец, мы были готовы выводить ее из дока.

Мы не пытались вести ее своим ходом, хотя это было возможно. После того как Джои трансформировался, лодку заполнили жидкостью при местном давлении. Мы подумывали о том, чтобы отвести ее к «операционной», соединить с переходным шлюзом и наполнить воздухом «дри давлении в одну атмосферу, но мне пришел в голову лучший выход.

Как и все глубоководные агрегаты, судно Джои было снабжено очень большими подъемными и балластными резервуарами. Первые еще действовали; наполнитель из них не вытек, если судить по нынешней плавучести лодки. Вторые же теперь, разумеется, были заполнены окружавшей нас жидкостью. Балластные цистерны проходили с двух сторон лодки, почти на всю ее длину, параллельно килю, и каждая из них подразделялась на четыре секции, разделенных переборками с клапанами и перекачивающими насосами.

Мы открыли все эти клапаны. Затем мы сломали замки на лючках для обслуживания, не открывая их полностью, чтобы жидкость могла просачиваться между внутренностью трюма и оболочкой секций. Теперь, при наличии достаточного времени, можно было продуть трюм вместе с балластными цистернами.

Наконец, мы стали готовиться к разрушению корпуса. Казалось само собой разумеющимся, что мы воспользуемся взрывными запалами, но я вспомнил, как звук действует на погруженного в воду человека. На станции их было не найти; ими никогда не пользовались.

Мы наконец решили и эту проблему – вернее, нам так казалось, – открыв все смотровые и межпереборочные лючки для ремонтных работ. Мы были теперь почти уверены, что если корпус прокачать, то он не выдержит давления и «схлопнется».

Немало времени мы потратили на то, чтобы изобрести способ включить продувные насосы дистанционно или снаружи. Наконец, кому-то из нас – но не мне – пришло в голову, что насосы можно спокойно включить и изнутри, а затем выйти и задраить люк. Давление не начнет падать до тех пор, пока корпус не будет отрезан от внешней среды.

Похоже, все было готово. При помощи навешенного балласта субмарина уже была доведена до почти нулевой плавучести, так что мы подняли ее и повели к ближайшему выходу. Всего нас было десятеро, и груз казался почти невесомым. Мы остановили субмарину под отверстием в крыше, подняли ее кверху до границы между средами и оставили там, пока сами облачались в костюмы и шлемы.

К ним я еще не привык. Я даже не успел спросить, зачем этот небольшой резервуар на спине – если помните, моя теория не смогла объяснить его наличия. Сейчас было некогда. Берт помог мне получше приладить оборудование, хотя большую часть времени я не понимал, что именно он делает. Три-четыре минуты ушло на то, чтобы отцепить внешний балласт, и субмарина вышла в море в последний раз.

Мы оставили у нее небольшую отрицательную плавучесть, так что некоторые из нас шли, поддерживая корпус, а остальные двигались вплавь, толкая субмарину сзади. Мы с Бертом не договаривались о том, где конкретно следует ее разместить; ясно, что подальше от входов, иначе нам трудно будет объяснить, почему ее не нашли раньше. С другой стороны, мы не сможем оттащить ее слишком уж далеко, поэтому мы волокли ее в течение часа, а затем поставили на дно.

Лично я не смог бы вернуться к входу, через который мы вышли, а если бы и стал искать, наткнулся бы на какой-нибудь из них только по чистой случайности. Берт и другие, однако, не волновались. Я предположил, что или они хорошо знают местность, или у них есть какая-то неизвестная мне навигационная схема. Единственный свет исходил от наших фонарей, образуя крошечный освещенный круг в беспредельной темноте Тихого океана. Мы были уже далеко от тента, как я до сих пор еще называл площади фермерского хозяйства. Я даже не знал, в каком направлении оно располагается, а если бы и знал, то без пользы для себя, поскольку у меня не было компаса.

Берт жестом указал мне на люк. Я открыл его и забрался внутрь. Чувствовал я себя неважно, но я утешался тем, что идея достаточно хороша.

Со своим делом я управился в одно мгновение – нужно было просто повернуть два переключателя. Задраив за собой люк, я присоединился к остальным.

Мы зарядили батареи субмарины, поэтому можно было не беспокоиться, что энергии не хватит на откачивание жидкости. Я весьма гордился тем, что не забыл об этом – цистерны были достаточно большими, а если добавить объем корпуса, то нагрузка на насосы оказывалась огромной. Однако не успел я добраться до всей группы, как вспомнил кое о чем таком, что не пришло в голову ни Берту, ни мне, и за что нам не могло быть никаких послаблений.

Если откачивать балластные цистерны при полных подъемных, то лодка станет приобретать положительную плавучесть. Естественно, она стала подниматься.

К счастью, поначалу она поднималась не слишком быстро. Мне удалось ухватиться за нее, открыть люк при помощи автоматики – я не смог бы сделать это вручную из-за уже возникшей разницы в давлении – и открыть клапаны сброса. К тому моменту, когда я снова выбрался наружу, лодка находилась уже на высоте пары сотен футов от дна. Пловцы собрались вокруг, освещая всю сцену фонарями; взглянув поверх корпуса, я увидел маслянистые потоки выливающейся подъемной жидкости. Скорость подъема падала, затем лодка остановилась и начала тонуть. Она приземлилась почти на том же месте, откуда и всплыла.

И мы ждали, ждали и ждали.

Наши помощники переговаривались между собой знаками. Мы с Бертом вообще не могли общаться, поскольку блокнот остался у входа, где мы одевались. Каждый из нас в точности знал, что думает другой, хотя по мере того, как проходило время, мы стали вопросительно поглядывать друг на друга.

К этому времени помпы наверняка должны были откачать весь объем. Внутри корабля должен быть чуть ли не вакуум.

Мы не обратили внимания на то, оставалось ли что-нибудь в воздушных резервуарах. Но при таком давлении это не играло никакой роли. Из балластных клапанов не выходило никаких пузырьков, но любое количество воздуха, освобождаемое из резервуаров, при таком давлении вполне могло уйти в раствор перед тем, как оказаться снаружи.

Проблема состояла не в том, какое давление внутри, нулевое или в несколько атмосфер, – вопрос был в том, что мы могли сделать, если корпус не желал поддаваться давлению. Внутри лодки давление так и будет оставаться низким еще долго после того, как у помп кончится питание, но даже это займет много времени, потому что сейчас они работают вхолостую. Учитывая общую надежность оборудования Совета, могут пройти еще месяцы, пока какая-нибудь микроскопическая протечка сравняет внутреннее давление с внешним так, чтобы можно было открыть люки. Не знаю, сколько времени мы могли бы просидеть тут без кислородной пищи, но, конечно же, не месяцы. По сути дела, мне будет трудно оправдаться даже за те три дня, которые прошли с тех пор, как я говорил с Мари в прошлый раз. Объяснить более долгий «прогул» будет еще труднее, а я не мог позволить себе снова встречаться с ней, не имея на руках готовой и убедительной информации о Джои.

Очень помог бы глубинный заряд; даже простого взрывного запала было бы, вероятно, достаточно. Корпус должен был быть совсем близок к разрушению после всего, что мы с ним проделали. К сожалению, взрывчатки у нас не было.

У меня не было никаких соображений, кроме того, что нам придется отвести субмарину назад, присоединить к шлюзу отсека, где обычно встречали таких посетителей, как мы, снизить давление до одной атмосферы, чтобы Берт или я могли войти внутрь и начать все сначала. Мне эта идея не нравилась. Я был уверен, что она не понравится и Берту, но ничего иного в этих обстоятельствах придумать не мог. Такую мысль трудно было бы передать при помощи жестов, да и с блокнотом это займет немало времени.

Мне удалось дать Берту понять, что нам следует вернуться к месту, где лежит блокнот, и устроить конференцию. Когда я попытался объяснить ему, что субмарину мы должны взять с собой, он решительно воспротивился. Через пару минут я перестал настаивать. Как я уже говорил, мне не очень-то нравился и весь план. Берт сделал несколько жестов остальным, и большинство от правилось с нами, а четверо устроились на ровном участке донной поверхности ярдах в двадцати от корабля и стали играть в какую-то игру. В любое другое время я бы ею поинтересовался.

– Плыть обратно налегке, разумеется, было гораздо легче – вернее, я хочу сказать, было бы легче. Но мы не доплыли.

Не знаю, насколько мы удалились за восемь-десять минут. Может быть, примерно на четверть мили. Я не самый хороший пловец в мире, но даже я не перерабатывал.

Этот сбой в наших планах, как и все остальные ляпсусы, мы должны были бы предусмотреть – но ни один из нас его не предусмотрел. Если бы мы были умнее, то не стали бы сидеть рядом с субмариной после того, как были включены балластные помпы. По всем законам природы происшедшее было совершенно неминуемо, и единственная причина, почему я не осознал это в первую же секунду после катастрофы, состояла в том, что я еще не пришел в сознание.

Глава 20

Если вы погрузитесь под воду и попросите приятеля стучать камнями друг о друга, начиная ярдов с двадцати-тридцати и постепенно приближаясь к вам, пока вы уже будете не в состоянии это выдерживать, то у вас может возникнуть некоторое представление о моих ощущениях.

Не знаю, как вам их описать. По сути дела, на несколько секунд я потерял сознание, поэтому, наверное, надо сказать, что я ничего не чувствовал. Какое-то ощущение все же наличествовало. Если вам дадут кувалдой одновременно по каждому квадратному дюйму вашего тела, то ощущение может быть сходным – я мог бы использовать это сравнение в качестве иллюстрации, если бы был уверен, что оно верно. Так что мне придется оставить этот труд на долю вашего воображения, подкрепленного, если желаете, предложенным выше экспериментом.

Удар подействовал примерно одинаково на всех нас. Прошло не менее минуты, если не больше, до того, как мы на всех парах поплыли обратно к месту, где оставили наших товарищей. Никто из нас не испытывал никаких сомнений относительно того, что произошло; и ни у кого из нас не было особого желания возвращаться.

Тем не менее мы спешили.

Я ожидал, что в том месте, где наши компаньоны занялись своей игрой, мы найдем четыре тела, но все оказалось не так просто. Насколько я мог судить, корпус субмарины оказался примерно там же, где и был. Но когда он сплющился, ударная волна подняла облако мути, так что наши фонари помогали нам мало. Мы держались вместе и кружили в этой взвеси во всех направлениях, исследуя каждый квадратный фут дна в поисках не только тел, но и их следов, которые могли быть скрыты оседающим илом. Чтобы заняться этим, нам не надо было и договариваться.

Одного из пловцов мы нашли полузасыпанным футах в пятнадцати от корпуса субмарины. Внешне он был цел, но я понимал, что он не мог остаться в живых. Ударная волна вышибла из нас дух на расстоянии в несколько сотен ярдов, а закон обратной зависимости от квадрата расстояния действует и под водой.

Остальных найти на дне мы так и не смогли, но как только ил сел, еще один пловец стал различим на высоте футов в двадцать; он всплывал очень медленно. От основания его шлема тянулась тонкая струйка маслянистых капель. Чтобы уравновесить отрицательную плавучесть более плотной, чем вода, жидкости, заполнявшей костюмы для плавания, они должны были включать в себя легкие материалы. Поэтому с потерей тяжелой жидкости человек неминуемо должен был начать всплывать.

Отсюда становится понятным, почему мы не смогли найти еще двоих. Вероятно, утечка у них шла быстрее. Я представил себе, как они всплывают где-то в высоте над нами, а вниз, на дно, падают капли жидкости, сделавшей возможной их странную жизнь. Я подумал о том, не поискать ли нам дождь из масляных капель, по которым мы могли бы определить их местонахождение, но не имел возможности объяснить эту мысль остальным, к тому же было ясно, что наши фонари слишком слабы для такого поиска. Очевидно, нас объединяла одна и та же мысль. Таща за собой два тела, мы направились к входу.

Я жалел о том, что из-за недостатка света не могу прочитать выражение на лицах наших компаньонов. Мне хотелось определить, как они относятся к двум чужакам, по чьей вине погибли четверо их товарищей. Не знаю, как Берт объяснил им наши дела; может быть, они считали, что мы проводим важные научные исследования или что-нибудь подобное. Я надеялся, что так они и думали. Мне и так было дурно от ощущения своей вины; не хватало еще, чтобы на нас ополчилось все население колонии.

Также мне хотелось бы знать, как чувствует себя Берт. Ведь жертвы могли оказаться и его близкими друзьями.

Я надеялся, что смогу разобраться во всем этом, когда мы доберемся до входа, но был разочарован. Когда мы вошли, возникло такое всеобщее возбуждение, что я был просто не в силах уразуметь, что выражают лица большинства из окружающих.

Я не понимал тогда, насколько условна их мимика; если вы не выросли в обществе, в котором приняты стандартные маски для выражения ярости, отвращения или других эмоций, то это ненадежный метод сбора информации. Эти люди могли ощущать ярость, грусть или презрение, но я не мог ничего определить. Они усиленно жестикулировали, когда мимо них проносили тела, также они «беседовали» с Бертом, и об их лояльности по отношению к нам я могу судить только по тому факту, что они не набросились на нас всей толпой. Я не был уверен в том, что такая ситуация продлится достаточно долго; может быть, здесь просто не оказалось никого из близких или друзей погибших.

Примерно через полчаса активность у входа стихла. Тела унесли, наши помощники уплыли по своим делам, а пловцы, которые постоянно толкутся у входов, не обращали на нас никакого внимания. Для некоторых из них это событие, может быть, тоже оказалось сенсацией – девица, которая оставила нас у энергетической установки, снова вернулась вместе со своими друзьями.

Наконец, Берт опять мог воспользоваться блокнотом. Я хотел бы многое сказать – я все еще был потрясен, чувствовал свою вину и сожалел о том, что мы наделали глупостей, – но проблемы общения останавливали меня. Бывают моменты, когда слова человека не поспевают вслед его собственным мыслям, но бывает и так, что ему не удается достаточно быстро добраться даже до блокнота для письма.

Я ожидал, что Берт скажет что-нибудь насчет происшедшего, поскольку в его выражениях я разбирался достаточно, чтобы понимать, что ему сейчас тоже очень хило. Но он писал только о деле.

«Это должно убедить Мари, если ее вообще что-то сможет убедить. Лучше всего тебе прямо сейчас идти к ней, сказать, что субмарина Джои найдена разбитой, и попытаться уговорить ее побывать там самой. Тогда, может быть, ей просто захочется плыть дальше. Если она не поверит и останется на месте, тогда нам придется притащить ей обломок. Это должно сработать. Если не сработает, не знаю, что мы будем делать».

«Ты мог бы перестать ее кормить».

Он взглянул на меня, подняв бровь.

«А ты смог бы?» – нацарапал он.

Я пожал плечами, хотя знал, что не смог бы. «Веди», – написал я. Он повел.

Безмолвные паузы во время переходов с места на место предоставляли мне прекрасные возможности для размышлений, и я увидел бы прорехи в той ткани умозаключений, которую так тщательно плел, если бы только соображал быстрее процентов на сто или около того. К сожалению, в последующие двадцать минут у меня не возникло ни одной новой мысли, и я только мусолил подробности того, что скажу Мари.

Ни одна из моих идей не была достаточно хороша. Я все еще чувствовал себя не в своей тарелке, подплывая к ее субмарине, – Берт, как всегда, остался в стороне. Я постучал по корпусу лодки. В целом это действие вполне соответствовало роли, которую я собирался играть.

Мари ответила почти сразу же; ее лицо появилось в переднем иллюминаторе. Приятно было наблюдать еще одно лицо, выражение которого было мне понятно, хотя оно поначалу было не таким, каким я хотел бы его увидеть. Оно слегка смягчилось, когда она меня узнала. Как и раньше, я не мог разобраться в интонациях ее голоса, но слова слышались вполне четко.

– Где ты был? Я уж думала, что они от тебя тоже избавились.

Я написал в блокноте ответ на основную часть вопроса: «Разузнавал всякие вещи».

– У Берта?

«Нет. Здесь есть библиотека, состоящая по большей части из рукописных книг, написанных людьми, попадавшими сюда в прошлом, – этого материала там чересчур много для того, чтобы Берт мог написать все это сам. В записях нет серьезных расхождений, и я считаю, что у меня сложилась достаточно полная картина всей нашей ситуации».

– Что ты узнал о Джои?

Я заколебался. Я не сомневался, что этот вопрос всплывет в начале разговора, и приспособил к нему всю свою систему лжи, но мне было тяжело лгать Мари. Я снова сказал себе, что это ради пользы дела, и начал было писать, но она, должно быть, заметила мои колебания – я никогда не считал себя великим артистом.

– Но ты же слышал о нем, так? Я кивнул.

– И он… он?

Она замолчала, глядя на меня сквозь армированное стекло. На это я тоже ответил кивком. Это было легче, чем писать откровенное вранье.

Я видел только ее лицо, но мог себе представить, что она сжала кулаки. Мне пришлось вздрогнуть оттого, что она, предположительно, заехала кулаком по корпусу, послав по помещению болезненную звуковую волну. Снова раздался ее голос.

– Я была права. Он не мог продаться. Он не мог отречься от всего, во что верит достойный человек, поэтому они его убили.

«Зачем им нужно было уничтожать его таким образом? – возразил я. – Гораздо легче было бы убить его внутри станции, а он должен был побывать там, когда они с ним беседовали, если дела шли так, как ты полагаешь. Они могли позволить ему задохнуться или умереть с голоду, когда его запасы кончились, – но они не стали так поступать с тобой, не забывай об этом. К тому же таким образом они бы не потеряли субмарину».

– Это очень просто. Они хотели, чтобы он погиб в море, в субмарине, так, чтобы это выглядело для тех, кто его найдет, как обычный несчастный случай. Меня удивляет, что тебе это не пришло в голову.

По крайней мере, он не сказала «даже тебе».

Я соображаю не так быстро, как Мари, и сам это прекрасно сознаю, но такая возможность все же пришла мне в голову и я успел подумать над ответом.

«Не говори глупости. Кто удивится или что-то заподозрит, если во время поисков вообще ничего не будет найдено? Дно Тихого океана – это множество квадратных миль, и еще больше кубических миль от дна до поверхности».

Как ни удивительно, но ей нечего было на это ответить, и в течение нескольких секунд она молчала. Затем она снова заговорила, оставив на время тему Джои, и попросила меня рассказать о том, что я узнал в библиотеке.

Глава 21

Это заняло немало времени, но я сделал все, что мог. Она внимательно читала каждую страницу, иногда молча кивая, иногда задавая вопросы после прочтения. Я отвечал на них в меру своих познаний.

Чуть ли не половина ее вопросов касалась того, в какой степени моя информация может зависеть от Берта. Прошло, должно быть, не меньше часа, пока мне удалось передать ей всю картину, которая сформировалась у меня самого.

Я закончил просьбой, которая являлась ключевым моментом всего плана.

«Мари, тебе надо вернуться назад и доложить обо всем. Что бы там ни говорил Берт, но Совет должен все знать. Мы с Бертом вернемся сами по себе, когда сможем, а тебе уже не нужно думать о Джои».

– Берт? С чего бы он стал возвращаться? Я знаю, что он останется. Он сам это признал. Ему нравится делать то, что хочется ему; о других он не думает. Он попытался убедить меня поступить так же, как он, грязная скотина. Именно потому, что он останется, я и прислушиваюсь к твоему предложению о том, чтобы уйти.

«Я не верю всему этому насчет него, – написал я. – Мне он тоже сказал, что остается, но он дал понять, что это не навсегда. Я счел тогда, что он присоединился к ним, чтобы узнать все, что нам необходимо знать, и вернется, когда – и если – сможет. Так же как и я».

– Я могу поверить, что таковы были твои мотивы.

Она снова замолчала на несколько минут, пока я прислушивался к стуку собственного сердца. Это были самые воодушевляющие слова, которые она когда-либо обращала ко мне, и мне стало еще хуже, когда я вспомнил о своей лжи. Мне пришлось повторить себе еще несколько раз, что все это делается ради ее безопасности. Но собственная безопасность Мари, похоже, не волновала. В течение последующих нескольких минут она достаточно четко дала это понять. Когда она заговорила снова, стало ясно, что она срочно подготовила новые планы.

– Ладно, – сказала она. – Я уйду, хотя до сих пор думаю, что они меня не отпустят. Устроят какой-нибудь несчастный случай. У меня, впрочем, есть идея, которая поможет получить ответ на вопрос, кто из нас прав.

Я вопросительно посмотрел на нее, но не стал ничего писать.

– Ты, похоже, веришь, что они хотят, чтобы я вернулась и обратилась к Совету, что ваша с Бертом трансформация может быть обращена и что вы снова сможете дышать воздухом, когда этого пожелаете. Верно?

Я кивнул.

– Ладно. Я не верю ни в то, ни в другое. Чтобы узнать это, плыви и скажи Берту, что я вернусь, если он вернется вместе со мной, в этой субмарине. Он сможет вернуться сюда снова, если захочет, но я больше поверю его сказке, если увижу, как он снова дышит воздухом, и я буду чувствовать себя в большей безопасности, если он будет со мной в этой лодке, когда я начну всплывать. Теперь можешь говорить, что моя мысль глупа, что это трата времени и усилий, и прочую белиберду.

Мне даже не было нужды в нормальной проводимости воздуха, чтобы заметить сарказм в ее тоне. Пожалуй, он выражался не столько в ее тоне, сколько в интонации. По крайней мере, я мог получить некоторое удовлетворение, удивив ее своим ответом.

«По мне, так это отличная идея, – написал я. – Найду Берта и изложу ему твое предложение. Но, полагаю, ты не примешь меня в качестве замены, если он предпочтет остаться подольше?»

Ее выражение слегка изменилось, но я не понял, что это значит.

– Боюсь, что нет, – сказала она. – Ты сможешь доказать свою точку зрения по поводу обратной трансформации, но как заложник ты не настолько ценен.

Это хоть как-то меня успокоило.

– Я собираюсь играть по своим правилам. Иди, найди Берта и узнай, что он скажет.

Я послушно уплыл. Берт на этот раз ждал у входа в помещение, улучшая свои познания в языке жестов с помощью наших давних приятелей – девицы и ее друзей, по крайней мере, двоих из них. Я не мог бы определить, который из них отсутствует.

Я свел все к одной фразе в блокноте и, приблизившись, показал ему:

«Мари утверждает, что вернется, если ты трансформируешься обратно и отправишься с ней вместе».

Он уставился на меня и смотрел чуть ли не полминуты, даже не потрудившись взять блокнот из моих рук. Затем внезапно схватил его и, не стирая, поплыл по туннелю к субмарине. Мы все последовали за ним. Он подплыл к переднему иллюминатору, где все еще виднелось лицо Мари, и показал ей блокнот с моей записью. Она посмотрела. Он указал на меня, на блокнот и взглянул на нее с выражением, которое мог понять любой, независимо от воспитания или культуры. Она ответила вслух:

– Именно так, Берт.

Он очистил страницу, озадаченно глядя на нее.

«Почему?» – написал он.

– Я, может быть, объясню позже. Ты возвращаешься?

Его ответ поразил Мари. Не представляю, что он сделал со мной.

«Несомненно. Потом я смогу возвратиться назад – здесь есть полезная работа. Но, может быть, действительно будет лучше, если я вернусь с тобой сейчас. Наверху нужно рассказать много такого, о чем у нас не 6ыло времени сообщать тебе».

Я решил, что таким образом он тактично намекает на ее отказ беседовать с ним в течение этих недель.

«Я мог бы разобраться в этом детальнее. – Он задумался и думал дольше, чем Мари читала эти фразы. Затем он продолжил. – Мы доведем твою субмарину до операционной – это легче, чем если ты сама будешь ею управлять – и подсоединим к шлюзу. Я войду в операционную, и там понизят давление. Серьезно возражать они не будут. Затем я пройду в твой люк, и мы сможем вернуться. – Он повернулся ко мне и добавил. – Хорошо?»

Я не был уверен, что это хорошо. Без Берта, насколько я понимал, ничего полезного я не смогу сделать. Без сомнения, девица и ее друзья, которые сейчас на нас смотрели, не дадут мне умереть с голоду, пока я не разберусь во всем сам. Они даже смогут отвести меня к Джои, если мне вообще предназначалось там работать. Но я не видел возможности быть полезным Совету при таких условиях. Надеюсь, вам и так ясно, что я никогда не собирался оставаться тут навсегда, как Джои. По крайней мере, в этом я Мари не лгал.

Выдвигать идею, что я могу вернуться с ними обоими, смысла не было. Мы не поместимся. Субмарина предназначена для одного человека, и даже Берту нелегко будет туда втиснуться.

Затем я вспомнил, что субмарина Берта все еще должна быть где-то здесь. Я схватил блокнот.

«Почему бы нам всем не вернуться? – писал я. – Твоя лодка тоже должна быть в исправности. Если Мари требует, чтобы ты находился в ее лодке, я мог бы воспользоваться твоей. Ты все равно сможешь вернуться сюда, или мы вместе вернемся, если этого требует работа».

Мне эта мысль казалась хорошей, и даже Мари, похоже, ее одобрила, но у Берта возникли некоторые вопросы. Должен признать, что он выступил по существу.

«В операционной могут обработать только одного человека за раз. Как только я пройду обработку, мы не сможем общаться во время твоей декомпрессии».

«Ты можешь объяснить им сначала всю программу. И вообще, я могу пойти первым».

«Я не уверен, что смогу так хорошо объясниться. Не забывай, что я не такой специалист в их верчении пальцами».

«Но почему я не могу пойти первым, а ты будешь указывать, какую субмарину подводить к шлюзу, и так далее, пока не придет твоя очередь?»

«Можешь, я думаю. Хотя сначала нам лучше проверить мою лодку. Она здесь уже давно, и ее использовали для разных работ. Флотационную систему уж точно надо проверять. Лично мне не хотелось бы рисковать, может быть, она не выдержит разницы давлений, но посмотрим. Лучше всего сначала все проверить».

Мари читала весь наш разговор и одобрительно кивала, так что мы отправились смотреть судно.

Он оказался прав. Подъемная жидкость вся вытекла. Система не использовалась месяцами, даже для переходов на незначительные расстояния, потому что здесь не было возможности изготавливать углеводород, легкость которого и послужила причиной его использования в флотационной системе. В местных лодках использовался твердый материал низкой плотности, как и в костюмах для плавания; чтобы использовать его для субмарины, потребовались бы серьезные переделки. Все решили, что и возиться не стоит.

«Я мог бы воспользоваться одной из местных лодок», – предложил я, когда ситуация стала нам ясна.

«И не пытайся, пока не изучишь их язык», – ответил он. Мне это показалось несерьезным. Субмарина есть субмарина, ты или разбираешься в них, или нет. Однако, заглянув в одну из них, я изменил свое мнение.

Я до сих пор не могу понять, почему они конструируют таким образом панели управления, ведь законы физики одинаковы как на дне моря, так и на его поверхности. Очевидно, различия в мышлении, связанные с их странным графическим языком, распространяются на большее количество аспектов восприятия жизни, чем об этом можно было бы судить с точки зрения простого здравого смысла.

Дело шло к тому, что этой парочке придется возвращаться без меня. Берт, казалось, был решительно на это настроен, да и я начал склоняться к тому же. Когда мы вернулись с новостями к Мари, она, однако, подала новую мысль. С тех пор я начал подозревать, что у нее на уме было нечто большее, чем просто стремление вытащить меня на поверхность, так же, как и в том случае, когда она настаивала, чтобы Берт отправился вместе с ней, но мне она ничего не сообщила. Видимо, потому, что у нее не было возможности поговорить со мной наедине.

– В моих цистернах лишней плавучести навалом, – внезапно заявила она. – Просто привяжите эту Бертову развалину к моим буксировочным крюкам, и мы сможем ее поднять. Вы говорите, что корпус достаточно прочный, чтобы выдержать давление, когда вы его снова откачаете.

Берт, казалось, был ошарашен – несомненно, потому, что сам до этого не додумался Во всяком случае, я так считал. Но он решительно согласился; на этом мы и договорились. Он пошел за помощью, чтобы переместить субмарины и договориться насчет операционной, а я воспользовался его отсутствием, чтобы написать Мари пару строк:

«Похоже, ты ошибалась насчет Берта. Он сразу пошел тебе навстречу, когда ты собралась подвергнуть его проверке».

– Я это заметила.

Я ждал дальнейших комментариев, но не дождался. Полагаю, мне следовало быть умнее, если я надеялся на что-то еще. Когда она все же заговорила снова, то на совершенно другую тему – вернее, я так подумал.

– Не забудь как можно тщательнее проверить места креплений на каждой из субмарин.

Я удивленно кивнул; проверка – это часть стандартной процедуры. И незачем специально об этом упоминать.

– И тросы тоже. Ты воспользуешься моими; они новее.

Я молча кивнул, удивляясь и слегка надеясь на продолжение. Все, что со стороны Мари звучало как заинтересованность в моем благополучии, давало мне достаточные основания для надежды. Я все еще на несколько миль отставал от хода ее мыслей, и лишь отчасти потому, что не начинал с таким багажом предубеждений. Я думаю, ей хотелось оставаться загадкой. Она решительно сменила тему, задав вопрос о людях, паривших в воде рядом со мной.