Текст книги "Ледяной ад (сборник)"

Автор книги: Хол Клемент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 61 страниц)

Мы продвинулись по туннелю примерно ярдов на двадцать и оказались в другом большом помещении. От него отходило несколько гораздо более узких туннелей – или, я бы сказал, шахт, – открывавшихся в полу; с первого взгляда я насчитал их штук восемь. У них не было ни крышек, ни дверей. Очевидно, большая часть сооружения была затоплена водой при внешнем давлении. Может быть, это была какая-нибудь горнорудная разработка. Если здесь добывали уран или торий, такие траты энергии можно было бы объяснить; в этом случае также было бы непрактично освобождать от воды все ответвления шахты, предназначенной только для подводных лодок.

Едва я успел сделать это умозаключение, как пловцы уже расположили мою капсулу на полу. Она слегка качнулась, и я выдвинул три «ноги», чтобы она стояла ровно. К счастью, все три прошли сквозь ячейки сети, не застряв в них. Выровняв капсулу, я стал смотреть на людей, собравшихся вокруг меня, ожидая, что они будут делать дальше. Все карты были теперь у них на руках.

Теперь я уже привык ко всему, но до сих пор не люблю вспоминать о том, что они сделали дальше и как это на меня подействовало.

Они сняли шлемы. На глубине целой мили под поверхностью океана, при давлении, превращающем металл в фольгу, они сняли свои шлемы.

Глава 8

Из всего того, что я уже рассказал, вам должно быть ясно, что я не психолог, хотя и читал кое-что по этому предмету. Мне говорили, что человек может категорически отрицать свидетельства своих органов чувств, если они резко расходятся с тем, в чем, по его мнению, он может быть совершенно уверен. Я даже встречал людей, которые считают, что именно эта способность не позволяет большинству из нас сойти с ума. До тех пор я сомневался в истинности обоих утверждений. Теперь я уже не так уверен.

Я видел, как вполне обычная картина морского дна сменилась видом помещения, где мы находились сейчас. Я не заметил ничего такого, что могло бы даже отдаленно походить на дверь, шлюз или клапан, который открывался бы или закрывался по мере нашего продвижения, а я специально старался фиксировать такие события. Значит, насколько я в состоянии был понять и принять существующее положение вещей, мы сейчас находились в помещении, заполненном морской водой при давлении, соответствующем глубине примерно в одну милю.

Я видел, как те же самые люди, которые окружают меня сейчас, плавали снаружи, в море. Я непрерывно, или почти непрерывно, смотрел на них, пока они втягивали капсулу внутрь, и все это время они также находились в воде под высоким давлением. На мгновение я забыл, мог ли я видеть их лица в окружающей капсулу воде с той же ясностью, что и сейчас, а если бы и вспомнил, не увидел бы в этом связи с настоящим моментом.

Я глядел, как они снимают шлемы, все еще находясь в воде под убийственным давлением. Нет, я не мог поверить во все сразу. Мне казалось, что я упустил какое-то ключевое обстоятельство, но не мог поверить, что мог бы заметить его еще совсем недавно. Шторм носил меня по волнам, и я, несомненно, упустил возможность определить, при помощи какой техники они меня нашли. Но я не впадал в бессознательное состояние ни тогда, ни позже. Я не был настолько одурманен бессонницей, чтобы проворонить основные происшествия. Пришлось допустить, что мои наблюдения были, в разумной степени, полными. Но поскольку, несмотря на эту уверенность, я совершенно не находил связей с реальностью, значит, существовало нечто такое, о чем я совершенно не имел понятия. Пришло время поучиться чему-то новому.

Мое будущее меня не слишком беспокоило: если бы местные жители собирались от меня избавиться, они могли это сделать раньше и с меньшими усилиями – и, как я уже говорил, я не мог по их поведению заключить, что они пытаются покончить со мной. Если вы считаете, что это не соответствует состоянию духа, в котором я находился несколько минут назад, то сами консультируйтесь с психиатром.

Воздуха в капсуле хватило бы еще дня на два. Предположительно, до этого времени мои новые знакомые будут вынуждены что-нибудь предпринять, чтобы вытащить меня отсюда. (Обдумывая эту проблему, я понял, что не могу сразу сказать, как будет выглядеть ее решение.) С какой стороны ни посмотри, следующий шаг был за ними. Возможно, это не давало повода расслабиться, но я почувствовал облегчение.

Они, очевидно, чувствовали то же самое – я имею в виду, не в смысле облегчения, а в том, что пора что-то предпринять. Они собрались в кучку между капсулой и входом и явно о чем-то спорили. Я не мог слышать их голоса, а через минуту-две решил, что они вообще не разговаривают, поскольку они невероятно много жестикулировали. У них, должно быть, чуть ли не всеобъемлющий язык знаков, подумал я. Разумное предположение, если учесть, что они проводили большую часть времени под водой, и особенно если их работа также в основном протекала на океанском дне. Здравый смысл не позволял мне допустить, что они все еще находятся в воде, и я не понимал, почему они до сих пор пользуются языком жестов.

Через несколько минут они, похоже, пришли к соглашению, и двое из них уплыли – да, именно уплыли – вниз по одной из маленьких шахт. Мне пришло в голову, что даже если в данных обстоятельствах они не могли говорить, то слышать-то они могли!

Поэтому я попробовал постучать по стенке капсулы – негромко, ввиду моих недавних неприятностей, связанных с этим способом общения. Было ясно, что звук они услышали, хотя у них и были проблемы с поиском направления на его источник; им потребовалось несколько минут, чтобы определить, кто стучит. Тогда они подплыли поближе и собрались вокруг капсулы, заглядывая в иллюминаторы. Я снова включил внутреннее освещение. Никто из них, казалось, не удивился тому, что увидел, хотя между ними опять завязалась долгая и оживленная беседа при помощи жестов.

Я попытался кричать. Крик неприятно отдавался у меня в ушах, так как большая часть звука отражалась от стенок камеры, но что-то должно было пробиться наружу. Так оно, наверное, и было – некоторые из пловцов отрицательно помотали головами, по-видимому, давая мне знать, что они меня не понимают. Это было неудивительно, поскольку я еще не пользовался словами. Я попробовал рассказать им, кто я такой – не называя своего имени, разумеется, – на каждом из трех языков, на которых, как считалось, я говорил свободно. Постарался сделать то же самое еще на паре языков, на хорошее знание которых я не претендую, но в ответ они только дружно качали головами, а двое-трое уплыли, решив, очевидно, что мой случай безнадежен. Никто из них не предпринимал попыток общаться со мной при помощи знаков или звуков.

В конце концов у меня запершило в горле, и я замолчал. В течение последующих десяти минут ничего особенного не происходило. Некоторые из присутствующих уплывали восвояси, зато другие прибывали. Жестикуляция становилась все более интенсивной – без сомнения, новоприбывших снабжали имеющимися на мой счет сведениями.

Многие из них были облачены в костюмы, похожие на те, что я видел на людях снаружи, но некоторые носили цветные одеяния. У меня возникло впечатление, что эта разница состоит в делении на «рабочие костюмы» и «белые воротнички», но я не смог бы объяснить, на чем основана эта идея.

Затем появилось несколько новых действующих лиц, одетых более экономно, нежели другие. С момента, когда они выплыли из туннеля, начали развиваться события. Один из пловцов пробрался сквозь собравшуюся толпу, приблизился к капсуле и тихо постучал по ней. Меня обрадовало, что кто-то из них стремится привлечь мое внимание, а не наоборот, но настоящее потрясение я испытал, когда узнал вновь прибывшего.

Это был Берт Вельштраль, исчезнувший год назад.

Глава 9

Он тоже меня узнал – в этом не было никаких сомнений. Хорошенько рассмотрев меня через иллюминатор, он изобразил широчайшую улыбку, снова постучал костяшками пальцев по капсуле, отстранился и поднял одну бровь с выражением, обозначающим что-то вроде «и что нам теперь делать?». Я решил, что ситуация оправдывает использование моих полусорванных голосовых связок, и возопил:

– Берт! Ты слышишь меня?

Он кивнул и сделал жест ладонью вниз, означающий, как я понял, что мне нет необходимости так орать. Это было большим облегчением. Я приглушил звук и после серии экспериментов убедился в том, что он слышит меня, если я говорю чуть громче, чем во время обычного разговора между людьми в нормальной воздушной среде. Я начал было забрасывать его вопросами, но он поднял ладонь, чтобы меня остановить, и начал изъясняться жестами. Он сжал себе пальцами нос, одновременно зажимая ладонью рот; левое запястье он поднес к глазам, будто бы глядя на воображаемые часы.

Я понял его достаточно ясно. Он желал знать, на какое время мне хватит воздуха. Я сверился с панелью управления, сделал небольшой арифметический подсчет и заявил, что воздуха мне хватит примерно на пятьдесят часов.

Затем он сунул палец в рот и поднял брови; я ответил знаком, чтобы поберечь горло, подняв наполовину опустошенную коробку глюкозных пилюль. Он кивнул, и его лицо приняло задумчивое выражение. Затем он в течение двух-трех минут объяснялся жестами с окружавшими его людьми, и их кивки головами были единственными знаками, которые я понимал. Они, похоже, пришли к консенсусу; тогда Берт махнул мне рукой и исчез в туннеле, из которого недавно появился.

В течение следующего получаса ничего не происходило, если не считать того, что толпа немного увеличилась. Среди новоприбывших были и женщины, хотя я не мог узнать среди них девушку, которую встретил снаружи. Все же я видел ее недостаточно близко для того, чтобы узнать в лицо. Однако некоторые из них точно не могли быть ею; очевидно, плавание не является настолько хорошим средством сохранения фигуры, как утверждают энтузиасты.

Затем вернулся Берт. Он принес что-то похожее на обычный отрывной блокнот, но когда он поднял его к иллюминатору, я увидел, что страницы там были не из бумаги. Он стал писать на верхнем листе при помощи стила, оставлявшего после себя следы. Затем он приподнял верхний лист, и линии исчезли. Игрушки такого типа я встречал еще много лет назад; очевидно, Берт усовершенствовал эту идею. Такой способ казался вполне пригодным, чтобы писать под водой, и я удивился, почему другие до него не додумались.

Ему приходилось писать крупными печатными буквами, чтобы мне было легче читать, так что даже с блокнотом наше общение продвигалось довольно скромными темпами. Я начал с вопроса, что все это означает, чем также не способствовал ускорению общения. Этот вопрос Берт сразу отверг.

«Некогда сейчас рассказывать тебе всю историю, – писал он. – До того как у тебя кончится воздух, тебе нужно принять решение – даже, по сути дела, часов за двадцать до критического срока. Это связано с тем, собираешься ли ты возвращаться назад».

Я был удивлен и не стал скрывать этого.

– Ты имеешь в виду, что мне позволят вернуться? Зачем тогда нужна была вся эта возня, чтобы притащить меня сюда? Я и так уже был на поверхности.

«Потому что твое решение и его детали повлияют на множество людей, и ты должен понимать, как обстоят дела на самом деле. Они не знали, что ты представитель Совета, пока я им этого не сказал, но и без того ясно, что, когда ты вернешься, твоя история дойдет до Совета. Важно именно то, что Совет узнает об этом месте».

– Если меня отпустят только в том случае, если я пообещаю, что ничего не скажу, то, как ты понимаешь, я не смогу этого сделать.

«Конечно, нет. Я бы тоже не смог. Но от тебя они ждут не этого. Они понимают, что ты не сможешь вернуться и ничего не рассказать; тогда не будет никакого рационального объяснения, где ты был и что делал все это время. Ты можешь рассказывать обо всем, что с тобой происходило, и обо всем, что ты видел. Они хотят, чтобы ты включил в свой рассказ еще некоторые вещи. Мы должны быть уверены в том, что ты твердо их себе уяснишь».

Я подскочил, когда он использовал это местоимение.

– Ты переключился, сказав «мы» вместо «они». Означает ли это, что ты сам предпочел остаться здесь, внизу?

«Да, означает», – ответил он кивком, а не пером. «На некоторое время, по крайней мере», – добавил он стилом.

– Значит, тебе удалось переварить мораль горстки людей, которые тратят впустую тысячи киловатт энергии только на то, чтобы освещать морское дно? Ты забыл свое воспитание, и почему…

Он резко потряс головой, перебив меня, и снова начал писать.

«Это совсем не так. Я понимаю, то, что ты видел, выглядит ужасно, но ведь и Совет позволяет пропадать впустую солнечному свету, падающему на Сахару. Может быть, перед тем как ты примешь решение, будет время объяснить тебе это подробнее, но если ты не видишь здесь физической аналогии, то какой же ты сотрудник Совета».

Некоторое время я размышлял над этим. Сравнение с Сахарой было вполне понятным. В Совете постоянно высказывались мнения, что огромное количество солнечной энергии там пропадает зря. Основная трудность для Совета, как всегда, заключалась в том, чтобы решить, стоит ли вкладывать энергию в какой-либо проект в надежде получить еще больше энергии. Уже десятилетиями считалось, что единственная надежда человечества заключается в изобретении метода синтеза ядер водорода, и большая часть средств направлялась на исследовании в этом направлении. Время от времени, однако, подаются и весьма толковые заявки на разработки в области солнечной энергии. Наиболее обнадеживающие иногда получают одобрение, и за время моей работы в Совете одна или две даже начали приносить прибыль.

Однако я не мог понять, каким образом естественный солнечный свет, падающий на пустыню, может сравниться с искусственным освещением морского дна, что я и высказал Берту.

Пожав плечами, он стал писать.

«Энергия добывается прямо из-под земной коры. Это чистое тепло, хотя его нельзя назвать вулканическим. Если не поддерживать циркуляцию рабочей жидкости и не отбирать от нее тепло, когда она возвращается, то рабочая часть системы расплавится. На самом деле ты недоволен тем – если ты вообще чем-то недоволен, – что жители нашей колонии не включаются в общепланетную энергетическую сеть и не соблюдают законы о рационировании энергии, как все другие люди. У них есть серьезные причины так делать, но некогда тебе их излагать – мне придется обратиться к истории и технике, а со всей этой писаниной рассказ займет целую вечность. Что мне нужно сообщить тебе – так это то, о чем тебе следует знать, если ты решишь возвращаться».

– Я так понимаю, что Джои и Мари решили остаться здесь? «Джои здесь вообще не было. Мари не верит мне, когда я ей об этом говорю, и продолжает спорить. В ее случае решение так и не принято».

– Но если Мари еще здесь и ее будущее не определено, то почему ты сказал, что мне надо принять решение в течение тридцати часов? Она здесь уже много недель. Очевидно, у вас есть условия, чтобы обеспечить нас.

«Никаких «условий» у нас нет. Они были созданы специально для нее, чтобы обеспечить ее воздухом и пищей. Она все еще живет в своей субмарине. Еще больше возни потребуется для того, чтобы поставлять припасы в твою капсулу, у которой нет ни воздушных клапанов, ни шлюзов. Кроме того, ты не в таком положении, как Мари, чтобы гонять людей ради собственного удобства».

– Почему?

«Потому что ты не привлекательная женщина».

На это мне нечего было ответить.

– Ладно, – вынужденно согласился я. – Давай мне тогда свое официальное заявление. Что я должен знать, если соберусь возвращаться?

«Тебе нужно довести до своего босса в Совете, что у нас здесь имеются действительно большие источники энергии…»

– Это я ему и так скажу.

«…и она не рационируется».

– Это тоже совершенно очевидно. Почему ты хочешь подчеркнуть именно эти моменты? Это наилегчайший способ заполучить полицейский рейд на свою голову.

«Поверь, этого не будет. Если бы Совет считал, что здесь прячется еще одна группа подпольных торговцев энергией, то ты был бы, конечно, прав; но пятнадцать тысяч человек – это не банда. Они представляют собой нацию, если ты еще помнишь такое слово».

– Без особой радости припоминаю.

«Ладно, не воспринимай этот термин как фазу исторического развития. Суть в том, что Совет замалчивал проблему в прошлом, и можно ожидать, что они опять так сделают».

– Замалчивал? Ты с ума сошел. С действующим энергетическим заводом, даже построенным нелегально, всегда делают одно и то же – включают его в общую энергетическую сеть. Мысль о том, что они могут позволить ему работать независимо, вне рационирования, кажется невообразимой.

«Почему, как ты полагаешь, ты никогда не слышал об этом поселении раньше? Оно здесь уже лет восемьдесят находится».

– Я бы предположил, что никто его раньше не обнаруживал. Это вполне вероятно. Дно Тихого океана – это не поместье на суше, обсчитанное вдоль и поперек.

«Его находили уже много раз. Несколько раз только за прошлый год, если ты забыл. Я слышал, что с тех пор, как это место было обустроено, о нем докладывали Совету как о законченном, действующем проекте. Однако из этого ничего не вышло».

– Ты имеешь в виду, что Совет знает, где это место находится, и все же позволяет мне идти вас искать, и…

«Ты мог и не знать точное местоположение. Мне неизвестно, знает ли что-нибудь об этом нынешний Совет; я не знаю, что стало с предыдущими записями, сделанными их предшественниками. В последний раз дело было закрыто пятнадцать лет назад».

– Ты знаешь точно, как установленный факт? «Объективно – нет. Но я читал доклады, которые кажутся достойными доверия. По квалификации я не историк-исследователь, и я не проводил профессиональное тестирование этих докладов. Но все это кажется мне вполне вероятным».

– А мне нет. Ты рассказывал об этом Мари?

«Да».

– И она этому верит?

«Она не верит ничему, что бы я ей ни говорил, после того как я сообщил ей, что Джои так и не появлялся здесь. Она называет меня грязным лжецом, предателем рода человеческого и аморальным мерзавцем и заявляет, что мы избавились от Джои, потому что он не купился на наше подлое вранье».

– Я мог бы с ней поговорить?

«Я бы дал тебе свое благословение, но я не знаю, как это устроить. Она далеко отсюда, потому что ее субмарина приплыла к другому входу. Не думаю, что было бы возможно дотащить туда твою капсулу, не вытаскивая ее снова в океан, но это займет больше того времени, что ты можешь себе позволить, и мне непросто будет найти людей для твоей транспортировки».

– А тот, кто здесь всем управляет, не мог бы он выделить команду?

«А как, по-твоему, нами управляют? Здесь нет никого, кто мог бы приказать человеку сделать то, что ты просишь, потому что это дело имеет целью твое удовольствие и удобство, но не общественную необходимость. К тому же, как я сказал, у нас нет времени».

Я поразмыслил над сказанным некоторое время. Замечание Берта насчет того, каким образом производится управление колонией, слегка меня удивило, но сейчас было не время углубляться в тонкости местной политики. Однако у меня возникло и более важное впечатление от его «речей» – если верить всему, что он говорит, то, похоже, для этих людей было бы лучше, если бы мы с Мари ушли. Почему же тогда нам предлагался выбор? Я спросил об этом Берта, но несколько косвенным образом.

– Что будут делать твои друзья, если я не вернусь наверх? Ты же понимаешь, что еще больше людей придут искать меня. Ничто не изменилось бы, даже если бы я не достиг поверхности и не включил передатчик, подающий сигнал о помощи. Хотя в Совете и так знают, куда я отправился и зачем.

Он снова пожал плечами.

«Никого не волнует, сколько людей спустится вниз. Если не придет сразу целая флотилия, мы всех их сможем выловить и предложить им тот же выбор, что и тебе. Как я уже говорил, это происходило достаточно часто».

– Но представь себе, что действительно придет целый флот и начнет рушить все эти лампы и этот тент – не знаю, как он там называется, – даже не тратя времени на то, чтобы разыскать Мари, меня или кого угодно другого? Рано или поздно такое случится, если люди будут и дальше пропадать здесь.

«Мне неведомы все соображения местного Комитета, – ответил он, – и я не знаю, думали ли они над этим вообще. Повторяю, достаточно много людей оставалось здесь, и Совет не проявлял особого беспокойства по этому поводу. Лично я думаю, что они просто отвлекли внимание публики от этой части Тихого океана вместо того, чтобы тратить энергию на оснащение флотилии субмарин для карательной экспедиции. Во всяком случае, об этом пусть у Совета голова болит. В настоящий момент важно то, что вы с Мари имеете выбор и должны сделать его по своей собственной воле».

– А что, если я откажусь присоединиться к вам?

«Как только тебе будет изложено все, что необходимо, мы просто отпустим тебя у того выхода, через который ты сюда попал. Ты не в таком положении, чтобы просто торчать здесь, отказываясь подниматься. Никаких проблем, – он указал в направлении выхода. – Но что касается лично меня, то я был бы рад, если бы ты остался – и Мари тоже, конечно. У меня здесь появилось несколько хороших друзей, но это не совсем то же самое, что старые друзья».

Подумав несколько секунд, я попытался поймать его взгляд через иллюминатор.

– Берт, а почему ты решил остаться здесь, внизу?

Он просто покачал головой.

– Ты хочешь сказать, что это слишком долго объяснять, или ты не хочешь мне говорить, или что-то другое? – настаивал я.

Он поднял сначала один палец, затем три, но так ничего и не написал.

– Другими словами, мне придется принимать решение самому, без всякой посторонней помощи? – Он энергично кивнул. – И Мари тоже? – Он снова кивнул.

У меня в голове вертелся только один вопрос, который мог бы помочь принять решение, и я задал его Берту.

– Берт, а ты мог бы вернуться назад, если бы передумал здесь оставаться? Или же то, что они сделали с твоим дыханием, – вещь необратимая?

Улыбнувшись, он снова взялся за стило.

«Мы дышим не водой; в этом утверждении содержатся две ошибки. Они действительно произвели необратимое изменение, но оно не очень серьезное. Я смог бы еще жить на поверхности, хотя переход к дыханию воздухом оказался бы очень длительным и сложным».

– Но ты же только что сказал, что ты не дышишь водой!

«Повторяю – не дышу».

– Но ты же сказал… – он поднял ладонь, чтобы остановить меня, и снова стал писать:

«Я не пытаюсь увиливать. Комитет по своей природе не является ни диктаторским органом, ни даже органом жесткой власти, но все они единодушны в том, что не следует обсуждать нашу жизнь здесь с кем-то, кто не сотрудничает с нами. Я и так уже, наверное, сказал больше, чем можно было бы с их точки зрения, и дальше забираться не собираюсь».

– А люди здесь когда-нибудь расходятся во мнениях с Комитетом?

«Нет. По всем вопросам население обычно единодушно с ним».

– Почему же ты тогда решился рассказать мне так много?

«Большинство из них не видели, что я пишу, никто из них не смог бы это прочитать, и никто из них не понимает твоих слов, произносимых вслух».

– Значит, здешний язык – это не…

«Нет», – не успел я назвать язык, как он оборвал меня взмахом руки.

– Почему бы тебе тогда не ослушаться мнения этого Комитета насчет предоставления мне информации, ведь тебе не о чем беспокоиться?

«Потому что я считаю, что они совершенно правы».

С этим трудно было спорить – я и не пытался. Примерно через минуту он написал следующее:

«У меня здесь есть работа, и мне пора идти, но каждые один-два часа я буду возвращаться. Если я действительно буду тебе нужен – постучи по стенке капсулы, но только не очень сильно, пожалуйста. Даже если никого не будет видно поблизости, что маловероятно, то тебя все равно услышат издалека, и кто-нибудь пошлет за мной. Обдумай это тщательно: мне бы хотелось, чтобы ты остался, но, конечно, только в том случае, если ты этого сам пожелаешь».

Берт положил блокнот рядом с капсулой и уплыл. Некоторые из собравшихся тоже отбыли, но по другим туннелям. Немногие присутствующие, по-видимому, появились недавно; это были те, кто еще вдоволь не насмотрелся на капсулу. Они, однако, не делали ничего такого, что бы меня интересовало или отвлекало, и я смог погрузиться в серьезные размышления. Подумать следовало о многом, а я иногда туго соображаю.

Никаких разговоров об окончательном решении, конечно, быть не могло. Разумеется, я вернусь, чтобы доложить о своей миссии.

Если я останусь здесь, то, как и сказал Берт, я просто передам эстафету другому следователю, но посылать сюда кого-то еще будет напрасной тратой энергии, независимо от того, какой трюк выдумает Совет, чтобы доставить его сюда. Также я не разделял уверенности Берта в том, что Совет не решится потратить несколько тонн взрывчатки, чтобы разнести поселение, если они его обнаружат и если у них будут основания полагать, что именно здесь погибли трое агентов Совета. Проблема заключалась не в том, возвращаться мне или нет, а в том, когда мне возвращаться; и это «когда» зависело от того, что и как скоро мне удастся сделать.

Чего мне действительно хотелось, так это войти в контакт с Мари. Также было бы ценно выяснить что-либо о Джои. Мне не хотелось думать, что Берт мог солгать о нем. Вполне возможно, Мари не хотела ему верить только потому, что не могла смириться с мыслью о гибели Джои в результате несчастного случая. С другой стороны, она никоим образом не была тупицей. Допустима вероятность, что у нее нашлись и другие причины не доверять Берту.

Джои, как и Мари, отправился на поиски в субмарине, рассчитанной на одного человека. Он мог обнаружить вещи, которые, с точки зрения здешних жителей, не должны были быть известны наверху. В конце концов, они стремились к тому, чтобы я и Мари – если мы решим вернуться – доставили информацию или, лучше сказать, пропаганду, предназначенную для блокирования любых действий Совета по дальнейшему исследованию этого места.

Но подождите минуту! Это было бы верно только в том случае, если Берт прав относительно попыток Совета скрыть правду о происходящем здесь.

Если же он ошибается – а моя заведомо предвзятая мысль о том, как Совет станет реагировать на мое сообщение, хоть немного похожа на правду, – то вопрос о подавлении просто не возникнет, и Совет снарядит крестовый поход к этим местам в течение суток после возвращения кто-либо из нас. Вряд ли это понравится Комитету, о котором говорил Берт. Может быть, в том, что он говорил, действительно есть сермяжная правда.

Но все равно могли существовать такие вещи, которые эти люди не хотели раскрывать независимо от того, обманывали они Берта по поводу Совета или нет. Можно было предположить, что Джои все же спускался сюда и был убит, хотя последнее не выдерживало никакой критики. Даже если Берт прав и Джои здесь не появлялся – я бы сказал, особенно если он прав, – то оставалась Мари, о которой следовало позаботиться. Избрав политику тупого упрямства, она никогда не уйдет отсюда по собственной воле, а наши хозяева не смогут просто выкинуть ее, как меня, оставив всплывать. Она сидит в подводной лодке. Конечно, после того как здесь появился я, они могут испортить лодку, оставив ее без балласта, и отправить нас всплывать вместе – может быть, следует этого подождать. Может быть…

Если вас запутал мой стиль изложения, то вы можете себе вообразить, как я себя чувствовал. И сможете представить еще лучше, если вспомните, что с тех пор как эти события произошли на самом деле, моя память произвела еще некоторую фильтрацию. Впечатлений у меня было через край. Я внезапно осознал, что я почти не спал уже целую вечность. Капсула – не самое удобное место для сна, но бывают времена, когда на мелочи можно не обращать внимания. Я заснул.