Текст книги "С тобой навеки (ЛП)"

Автор книги: Хлоя Лиезе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Да?

– Почему мы делаем это?

В воздухе повисает молчание, если не считать звуков ветра на близлежащей воде. Аксель трёт шею сзади, затем поправляет очки.

– Не каждый же день ты выходишь замуж. Даже если… это по нетрадиционным причинам.

Совсем как когда он держал меня за руку, когда он целовал меня, когда он спросил, как я, во время фотосессии, это неожиданно мило. У меня вырывается мягкий смешок.

– Справедливо.

Удовлетворившись, Аксель поворачивается и снова начинает шагать.

– Я чувствую себя виноватой, что не подготовила сюрприз для тебя, – говорю я ему. – Если бы я знала, что мы празднуем наш нетрадиционный брак, я бы что-нибудь придумала.

Аксель показывает вперёд, где небольшой ствол дерева пересекает тропу. Я его перепрыгиваю.

– Ты сделала более чем достаточно. Благодаря тебе, спасение дома стало возможным. Это всё, что мне нужно. Скажи мне, если я иду слишком быстро, – добавляет он.

Я хмуро кошусь на него.

– Не волнуйся обо мне. Меня в последнее время немножко потрепало, но я не хрупкий цветочек.

– Я… – он колеблется, приподнимая ветку, в которую я чуть не врезалась. – Я просто стараюсь быть внимательным. Я склонен не замечать, когда иду слишком быстро для других людей, что несложно, учитывая, какой у меня широкий шаг.

– О. Точно, – я нервно откашливаюсь. – Итак… куда мы идём?

Он бросает взгляд в мою сторону, и очки делают это вдвойне горячим. «Очень грубо с вашей стороны, очки. Очень грубо».

– Ты учишься на юрфаке Стэнфорда, – ровно произносит он, – но не знаешь определение слова «сюрприз»? Планка стандарта для абитуриентов явно опустилась.

– Ой, ха-ха! Очень смешно.

Его губы подёргиваются, будто он вот-вот улыбнётся, но выражение лица снова становится серьёзным, и я даже не уверена, случилось ли это.

– Я не знала, что место нашего назначения – это тоже сюрприз, умник.

– Это сюрприз, – отвечает он. – Осторожно.

Я перепрыгиваю небольшую канавку как раз вовремя, чтобы не подвернуть лодыжку.

– Я думала, этот поход не должен быть сложным.

Он пожимает плечами.

– Наверное, сложный, если ты новичок.

– Аксель Бергман. Не знай я лучше, я бы подумала, что ты стараешься меня раздразнить.

Снова подёргивание губ. Я добьюсь от него улыбки!

– Я отвечал на твой вопрос, – говорит он. Но спустя мгновение добавляет: – И может, немного поддразнивал.

– Типичное поведение мужа.

Он качает головой.

– Я вырос не с таким поведением. Мой папа знает, как себя вести.

– Я точно видела, как твой папа дразнит твою маму.

Аксель показывает на тропинку поменьше, отходящую от главной тропы, и идёт туда первым.

– Верно. Но он знает, какое поддразнивание ей нравится, и как далеко он может зайти, и он никогда не переступает черту.

Я улыбаюсь.

– Твои родители такие милые. Сразу видно, что они до сих пор очень влюблены.

– Это угнетает, – говорит он. – Я слишком много раз заставал их целующимися.

– Что ж, ну откуда-то же взялись ещё пятеро детей…

– Так, хватит, – перебивает он, зажимая ладонями уши и морща нос.

Я хохочу.

– Я понимаю. Но в то же время это кажется мне очень милым. Мои родители не были… – я обрываю себя на середине предложения и оглядываюсь по сторонам, спеша сменить тему. – Итак, мы идём вверх. Любование закатом?

Аксель косится в мою сторону, его взгляд поднимается к моему лицу, затем к небу.

– Почему ты сменила тему?

– Вежливо было бы просто подыграть упомянутой смене темы.

– Это не моё, – говорит он. – Вежливость. Она дерьмово мне даётся. Например, когда я попросил сказать мне, если я иду слишком быстро, и каким-то образом я намекнул, что ты хрупкая.

Я прикусываю губу.

– Уф. Это моя вина. Прости.

– Загладь свою вину. Скажи то, что ты собиралась сказать, – он быстро тянется в сторону от тропы, ломает длинную палку о своё бедро, затем вручает мне половину. – Должна подойти.

– Я… чего?

Он ставит палку, упирая её концом в землю, и вкладывает её в мою руку.

– Палка. Продолжай.

– Что, с палкой или с темой?

– И то, и другое, – говорит он, используя вторую половину палки для себя и мягко подталкивая меня вперёд.

Пока мы идём дальше, я пробую эту палку для опоры, и мне нравится, как она упирается в землю и даёт мне опору.

– Мои родители просто не были такими.

– Какими такими? – спрашивает он.

Я смотрю на землю, сосредотачиваясь на своих шагах.

– Влюблёнными. Как минимум, они не были влюблёнными долго.

Я слышу, как Аксель медлит позади меня, затем оборачиваюсь через плечо. Он хмуро смотрит в землю. Какое-то время мы идём молча, и Аксель показывает в новом направлении, где тропа вьётся всё выше и выше.

– Я не знаю, что сказать, – признаётся он.

– Иногда нечего сказать. И это нормально.

Он косится на меня, и наши глаза на мгновение встречаются, после чего он отводит взгляд.

– Ты можешь поговорить об этом ещё, – предлагает он. – Если хочешь. Я послушаю.

В моём горле встаёт ком, и я смотрю прямо перед собой.

– Тут мало что рассказывать. Они развелись, когда я поступила в колледж. Видимо, они считали важным оставаться вместе ради меня, пока я училась в старших классах. Думали, будто я не видела, какими несчастными они были до этого. Теперь моя мама проводит большую часть года в Италии, потому что ей нравится климат и Пауло, её второй муж. Мой папа большую часть времени посвящает работе, потому что это он любит. Мои родители, конечно, любят и меня, и я их тоже люблю, и они оба стали счастливее после развода, просто мы не так близки как семья… воу!

Аксель вскидывает руку и хватает меня за предплечье, как будто он ещё наперёд меня знал, что я споткнусь о камень. Моё тело накреняется вперёд, а потом немедленно выпрямляется за счёт надёжности его хватки.

– Порядок? – спрашивает он.

Я киваю, утопая в смущении из-за того, что споткнулась и только что рассказала ему всё это.

Зачем я так изливаю душу? Может, это близость, рождённая нашим неожиданным партнёрством, вся та работа, что мы проделали, чтобы свадьба случилась. Может, это просто интенсивность того, что он так близко, уделяет мне больше внимания и разговоров, чем прежде. Может, это всё чёртовы очки.

– Что такое? – спрашивает Аксель, заметив, что я пялюсь на него.

Я отворачиваюсь, и мои щёки алеют.

– С очками ты напоминаешь мне книжного дровосека. Это пудрит мне мозги.

– Книжного дровосека? – он морщит нос. Срань господня, он такой горячий, когда морщит нос. – Что?

Я пытаюсь оттолкнуть его, но Аксель ловко уворачивается, отчего я спотыкаюсь. И снова его рука взмётывается, ловит меня за локоть и возвращает обратно на тропу.

– Скорее уж книжный ниндзя, – говорит он перед тем, как отпустить меня.

– У тебя правда впечатляющие рефлексы. С твоим-то ростом и такими рефлексами ты наверняка был вратарём в футболе. Я права?

– Я всегда предпочитал играть в защите, но да, я начинал футбольную карьеру как правый защитник, и в итоге из меня сделали вратаря.

– Ты играешь до сих пор?

– Не сейчас, когда шалаш разваливается, но в остальном да. Всего лишь любительская лига. А ты?

– Слишком занята. Но надеюсь вернуться, когда закончу с обучением.

Показав вперёд, он говорит:

– Почти на месте.

Я прослеживаю за его жестом туда, где деревья редеют, и вечернее солнце заливает землю мандариновым светом. От этого вида я останавливаюсь как вкопанная.

– Это… вау.

Аксель встаёт рядом со мной, любуясь всем этим и не сводя глаз с горизонта.

– Это моё любимое место.

Я смотрю на него, и он смотрит на меня. И я слишком отчётливо помню поцелуй на церемонии. Учёный во мне хочет снова и снова и снова затевать тестовые поцелуи с Акселем. Посмотреть, было ли это исключением, или действительно каждый его поцелуй будет вызывать у меня слабость в коленях.

Но даже если так, то что? Что я буду делать, заведу привычку целовать мужчину, за которого я вышла замуж, покуда не отправлюсь домой?

Даже я не настолько хороша в отделении одного от другого. Поцелуй на церемонии – это одно; трогательно продуманный, милый жест с его стороны, которого я не ожидала. Особенно учитывая, что до недавнего времени я готова была поклясться, что Аксель вообще не считает меня привлекательной. Надо же хоть немного испытывать влечение к кому-то, чтобы целовать кого-то вот так, верно?

Это не имеет значения. Не может иметь. Придётся довольствоваться тем поцелуем.

– Руни?

– А?

Уголки его губ самую чуточку приподнимаются, и он отводит взгляд, смотря на опускающееся солнце.

– Проголодалась? – спрашивает он.

Я смотрю на него – взъерошенные тёмные волосы и ресницы, длинный нос, легкая щетина, которую я так и представляю царапающей мои бёдра.

– Умираю с голода.

***

– Ну, Акс, если ты решишь больше не писать картины, думаю, твоё призвание – это вегетарианские безглютеновые закуски, – гладя свой набитый живот успокаивающими круговыми движениями, я смотрю на закат и роскошное небо сливовых, персиковых и розовых оттенков.

– Может, и придётся, – бормочет он.

Поправив свой рюкзак, который я использую как подушку, я смотрю на него. Закинув руки под голову и смотря на горизонт, он выглядит таким глубинно серьёзным.

– Что случилось? – спрашиваю я. – С картинами?

Он не отвечает немедленно. Я вижу, как крутятся его шестерёнки, как напрягается его челюсть, после чего он говорит:

– Я не могу писать то, к чему привык.

– Это плохо? – спрашиваю я. – То есть, разве не естественно, что эстетика художника со временем эволюционирует?

Он прочищает горло, всё ещё глядя на закат.

– Да. Однако то, что я могу писать сейчас – это не для публики.

– Что ты имеешь в виду?

Он вздыхает.

– А я думал, что это у Скайлер много вопросов.

Я приподнимаюсь на локте и бросаю в него листочек, но он даже не поводит бровью.

– Я любопытствующая душа, – говорю я ему.

– Ну, тогда тебе просто придётся остаться любопытствующей на эту тему.

– Ладно, – я плюхаюсь обратно на спину и смотрю на горизонт. – Не стоит благодарности, между прочим.

Аксель бросает на меня сексуальный взгляд искоса через очки.

– За что?

– Я съела слишком много. Поработала на благо команды и пошла на такую жертву, чтобы тебе не пришлось волочь всю эту еду обратно. Теперь она у меня в животе, а не у тебя на спине.

Губы Акселя снова подёргиваются в очередной подавленной улыбке. Его взгляд останавливается на моих губах.

– Я рад, что тебе понравилось.

Меня заливает жаром, тёплым и насыщенным, как гаснущий свет солнца, в котором купается всё вокруг.

– Очень понравилось.

Он хрипло сглатывает, его глаза темнеют. Но потом он снова смотрит на горизонт.

– Почему это твоё любимое место? – спрашиваю я.

– Лучшее место для рассвета и заката. Мои любимые периоды суток.

– Готова поспорить, ты любишь их рисовать.

Поднимается ветер, ерошащий его волосы.

– Нет.

– Нет? В смысле нет?

– Я никогда не писал пейзаж рассвета или заката.

– Почему? – спрашиваю я, тоже взглянув на закат.

После долгой паузы он говорит:

– Обещаешь, что не будешь смеяться?

Я слегка поворачиваюсь лицом к нему.

– Конечно.

– Я никогда не писал пейзаж рассвета или заката, потому что… я не уверен, что смогу запечатлеть их должным образом. В оба этих времени суток свет меняется так быстро, что это невероятно сложно. У меня есть страх, что я не сумею верно это передать, и это испортит для меня эту вещь, которую я люблю, которая столь прекрасна, что заставляет что-то внутри меня… – он кладёт руку на сердце и потирает. – Болеть.

Я смотрю на него, ошеломлённая и неожиданно тронутая.

Я задала Акселю вопрос о картинах, а получила ответ о нём. О том, как глубоко он чувствует, как он строг к себе.

– Думаю, я понимаю, – тихо говорю я.

Аксель косится в мою сторону, и наши взгляды встречаются.

– Да?

– Чем глубже ты любишь, тем больше риск разочарования, боли и потери. Чем больше ты заботишься, тем с большей болью ты можешь столкнуться. И всё же я надеюсь, что ты не позволишь этому останавливать тебя вечно, – говорю я ему. – Страху провала, страху не оправдать те ожидания, которые ты перед собой поставил и которые кажутся чертовски высокими. Потому что… ну, ты не думал, что глубина твоих чувств к этой теме – это та самая причина, по которой ты тот, кто лучше всего сможет написать это на холсте?

Его взгляд ускользает, возвращаясь к солнцу, от которого осталась лишь бронзовая полоска. Молчание длится так долго, что я начинаю беспокоиться, вдруг обидела его, зашла слишком далеко, говорила слишком долго. Я делаю вдох и задерживаю дыхание, и во мне нарастает ужас.

– Нет, – говорит он наконец. – Об этом я не думал.

Его ответ краткий, но я чувствую, что он просто погрузился в свои мысли, обдумывая то, что я сказала.

Я выдыхаю с облегчением.

– Думаю, если кто-то и может сделать это, написать нечто столь многогранно прекрасное, то это ты, Аксель.

– А если я сделаю это ужасно? – спрашивает он.

– Искусство субъективно. Ты ему судья, верно? Конечно, у тебя есть свои стандарты, но может, ты придёшь к пониманию, что их нужно скорректировать, или что они изначально были неоправданными. Может, ты сделаешь несколько неудачных попыток, прежде чем придёшь к тому, чем будешь гордиться, и что будет именно таким, как ты хотел, – я аккуратно протягиваю руку и убираю листик, который я бросила в его волосы. – Может, даже чем-то бОльшим.

И тогда я осознаю, насколько я близко, и что в какой момент я почти наклонилась над ним.

– Ты… – Аксель хрипло сглатывает. Его глаза темнеют, не отрываясь от моего рта.

– Я…?

Он резко садится.

– Ты не возражаешь, если мы пойдём обратно? Уже темнеет, и я не хочу, чтобы ты подвернула себе что-нибудь на обратном пути.

Моя челюсть возмущённо отвисает.

– Подвернула себе что-нибудь на обратном пути? Слушай, Беар Гриллс, не все мы заучили местность наизусть, – я пытаюсь пихнуть его, но он опять проворно уворачивается и вскакивает, позволив мне повалиться на траву. – Ты должен был повести себя галантно и поймать меня, – напоминаю я ему, распластавшись на земле.

Он качает головой.

– Ты всё никак не выучишь этот урок.

– Какой же?

– Что я не тот человек, на которого можно рассчитывать в том, что я тебя подхвачу.

Моё сердце ухает в пятки.

– Ты говоришь про себя не очень лестные вещи.

– Лестные или нет, это правда, – он упаковывает остатки нашего пикника, затем взваливает рюкзак за плечи. – Давай. Подъём.

Встав и надев свой рюкзак, я делаю то же, что делаю всегда. Натягиваю улыбку и стараюсь сохранить лёгкую атмосферу.

– Это было здорово, Аксель, спасибо.

Он кивает.

– Вообще-то, – я останавливаюсь на тропе. – Есть ещё кое-что.

Последние несколько дней я поддавалась его настоянию, чтобы я оставалась в хижине, пока он продолжает кантоваться в палатке. Но так не может продолжаться на протяжении всего моего пребывания здесь.

– Меня больше не устраивает, что ты спишь в палатке, пока я остаюсь в твоём доме. Я не…

– Руни, мне нравится спать на природе. Это комфортно и умиротворённо. Я не мученик, – тихо говорит он. – Поверь мне.

Ладно, он не мученик, он просто чёртов упрямец.

– Я готова вести переговоры, – сообщаю я ему. – Я позволю тебе спать в палатке…

– Ты позволишь мне?

– Так я и сказала. Я позволю тебе перекантоваться там для сна, если ты и я вместе поужинаем в доме, а потом ты в комфорте приготовишься ко сну. Горячая еда и душ в доме для тебя, а не то, чем ты обходился до сих пор.

Он массирует переносицу под очками.

– У меня в студии есть место, чтобы помыться.

– Ага, и я так понимаю, это предназначается для того, чтобы смыть краску и помыть кисти, и это место непригодно для того, чтобы там принимал душ взрослый мужчина с ростом выше среднего. Подобающий приём пищи и подобающий душ в доме. Эти условия не обсуждаются.

Он устало вздыхает.

– Угораздило меня жениться на адвокате.

– На почти-адвокате, – напоминаю я ему. – Просто я от природы хороша в спорах. Семейная черта Салливанов.

Наши тени становятся всё длиннее, пока мы какое-то время идём в тишине.

– Ладно, – ворчит он.

– Превосходно. Начинаем с сегодняшнего вечера. Мы уже поужинали, так что когда вернёмся, ты первый идёшь в душ.

– Нет. Гости идут первыми.

– В противном случае, – небрежно говорю я, поправляя рюкзак, пока мы ускоряемся вниз по тропе. – Я всегда могу заселиться в отель, чтобы ты вернулся в свою кровать. Уже поздно, но в крайнем случае я могу пересидеть ночь в зоне отдыха, пока завтра не освободится номер…

– Исключено, – он сердито смотрит на меня. – Ты…

– Неисправима? – сладеньким тоном подсказываю я.

Он бурчит себе что-то под нос, затем марширует вперёд по тропе. Остаток нашей прогулки проходит в тишине, но я не возражаю. Пусть мой муж недосягаем для моих рук, моих глаз это не касаются. Они бесстыже любуются его телом сзади.

Когда мы доходим до начала тропы у поляны возле его дома, Аксель резко останавливается, отчего я спотыкаюсь и едва не врезаюсь в него.

Мне любопытно, что его остановило, поэтому я пытаюсь проследить за его взглядом. Я ничего не вижу в почти абсолютной темноте, только лёгкие очертания его палатки, а подальше небольшой дом.

– Что такое? – спрашиваю я.

– Скунс, – отвечает он, мрачно вздохнув.

Глава 10. Руни

Плейлист: Feist – The Circle Married The Line

Аксель выходит на поляну, направляясь к его палатке.

– Держись на расстоянии, – говорит он.

Я игнорирую этот указ и иду немного поодаль от него, пока он осматривает участок. Когда дует ветер, я улавливаю какой-то не особо сильный, но явно неприятный запах. Этого оказывается достаточно, чтобы я зажала нос пальцами.

– Ты уверен, что это скунс? – спрашиваю я, говоря в нос.

– Нет, – отвечает Аксель, приближаясь к своей палатке. – Я думаю, это маленькая цветочная феечка потанцевала здесь и разбрызгала свой цветочный парфюм.

– Заметка себе на будущее. После долгого дня Аксель становится ворчливым засранцем.

Лицо Акселя искажается отвращением, пока он обходит свою палатку по периметру.

– Заметка себе на будущее, – говорит он. – Аксель всегда ворчливый засранец.

– Это неправда, – парирую я, всё так же говоря в нос и следуя за ним. – Ты был очень даже неворчливым со Скайлер, когда она за бранчем похвалила твои блинчики и черничный соус, и ты составил такую приятную компанию за пикни… – я умолкаю на полуслове от рвотного позыва. – Господи Иисусе, – я ахаю, разворачиваюсь и бегу к дому, прочь от места, где запах сильнее всего.

Стоя у двери, я щурюсь и всматриваюсь в темноту, дожидаясь, пока появится Аксель. Наконец, он материализуется из теней, выглядя бледным.

Я убираю пальцы с носа и осторожно принюхиваюсь. Здесь запах не так плох.

– В чём дело? – спрашиваю я.

– Он в моей палатке.

Мои глаза выпучиваются.

– Внутри твоей палатки?

Звук шуршания заставляет Акселя вздрогнуть. Снова демонстрируя свои ниндзя-навыки, он отпирает дверь позади меня и затаскивает меня внутрь прежде, чем я успеваю хоть пикнуть от удивления.

Дверь захлопывается, и он прислоняется к ней изнутри.

– Эти говнюки поистине вызывают ужас, – говорит он.

– А что, скунсы… агрессивные?

Он бросает на меня резкий взгляд, затем отталкивается от двери. Сняв рюкзак со спины, он с гулким ударом бросает его на стол, затем проходит на кухню.

– Их запах – это агрессия против моего носа.

Я поворачиваюсь, наблюдая, как Аксель открывает шкафчик над холодильником и достаёт бутылку.

– Это что?

– Способ справиться, – он зубами выдёргивает пробку, выплёвывает её, затем наливает щедрую порцию в небольшой стеклянный стакан. – Хочешь? – предлагает он.

Я качаю головой и сдерживаю улыбку.

Он замечает моё выражение и застывает, не донеся стакан до рта.

– Скунсы – это не смешная проблема, Руни.

– Я просто никогда не видела тебя настолько на взводе.

– Этот грызун с вонючей задницей, – говорит он, жестикулируя стаканом, – ползает по моим ценным вещам, и зная моё везение, чёртов пёс наверняка подойдёт, рассердит его и заставит обрызгать там все мои вещи, и тогда всё придётся заменять на новое.

По мне ударяет чувство вины.

– О. Я об этом не подумала. Прости.

Аксель мрачно бурчит в стакан, после чего осушает… его весь. Вау. Ладно. А потом наливает себе ещё одну порцию.

– С Гарри всё будет в порядке? – спрашиваю я.

Он хмурится.

– Кто такой Гарри, чёрт возьми?

– Пёс, – отвечаю я, снимая рюкзак и плюхаясь на кровать.

– У этого пса нет имени.

– Со вчерашнего дня есть, – сообщаю я ему, скидывая ботинки и со вздохом падая на матрас. – Мы с Гарри решили, пока обедали вегетарианскими сосисками на костре (между прочим, он обожает вегетарианские сосиски), что ему нужно имя и любящий хозяин. На следующие пару недель я беру эту роль на себя.

– Исключено, – говорит он.

– Почему?

– Когда ты уедешь, у него будут ожидания от меня.

– И это так плохо? – спрашиваю я.

– Да, – поставив стакан, он разворачивается и прислоняется бёдрами к столу, демонстрируя мне ширину своих плеч и узкую талию. Он проводит обеими руками по волосам и дёргает пряди. – Иди в душ первой, – говорит он.

– Ладно, командир.

– Ворчливый командир. Не только по вечерам. Не только после долгого дня. Всегда. Тут никаких ложных ожиданий.

Вздохнув, я отталкиваюсь от кровати.

– Ладно. Я пойду в душ. Но тогда ты следующий.

– Вся моя чистая одежда сейчас в палатке, – отвечает он. – Нет смысла.

Я вхожу на кухню и прислоняюсь к столу рядом с ним, близко, но не прикасаясь.

– У меня есть пара пижамных шортов, в которых твои длинные ноги будут смотреться просто отлично.

Аксель резко поворачивается ко мне. Его губы подёргиваются.

– Это не смешно.

– Знаю, – я смотрю на него и улыбаюсь. – Но если не смешно, это не означает, что ты не можешь посмеяться. Иногда смех – это всё, что у тебя есть.

Он смотрит в свой стакан.

– Если уж на то пошло, я стащу тот твой халат, который висит в ванной.

Я представляю свой красный шёлковый халат, который я держу в ванной на случай, если Аксель будет в доме, и мой нудизм окажется неуместным. У меня вырывается удивлённый смешок.

– Видишь? – говорю я ему. – Это было не так уж сложно, правда?

***

Аксель соглашается на душ, вспомнив, что в студии у него есть пара заляпанных краской джинсов и выцветшая, чуть менее запачканная краской футболка. Его волосы мокрые, одежды льнёт к высокому, худому телу, заставляя меня воображать, как он выглядит, когда пишет свои картины, нахмурив лоб и погрузившись в творческий процесс.

Я испытываю укол разочарования, зная, что этот крохотный проблеск Акселя в его естественной среде – это всё, что я получу. Помрачнев из-за этого, я сползаю ниже по кровати, уютно устроившись в пижамных брюках и толстовке КУЛА. Аксель сидит на краю матраса и смотрит в окно, его глаза не отрываются от скунса, который бродит вокруг его палатки. Прошло несколько часов, но животное отказывается уходить.

– Почему бы тебе не поспать на диване и отказаться от бдения за скунсом?

Аксель не моргает, его взгляд прикован к окну.

– Тогда скунс победит, – отвечает он. – Прекрати искушать меня обещанием сна, Маргарет.

Я ударяю его подушкой, заставив охнуть.

– Шшш, – серьёзно говорит он. – Скунс.

– Моё имя ты унесёшь с собой в могилу, Аксель Бергман. Я сокрушаюсь о том дне, когда мне пришлось разделить с тобой свидетельство о браке.

– Я не знаю, почему ты так недовольна. Маргарет – это симпатичное имя.

Его юмор такой сухой, так что я не могу понять, дразнит он меня или нет, поэтому я снова ударяю его подушкой. Для гарантии.

– Эй, – он берёт подушку и ударяет меня в ответ. – Прекрати. Я говорил искренне.

Я кладу подушку себе под голову.

– Оно мне не идёт. Родители выбрали его, потому что это имя папиной матери, и потому что оно похоже на мамино имя – Марго. Но это просто не в моём духе.

Уголок рта Акселя слегка приподнимается, но в остальном фокус его внимания не нарушен.

– Это хорошее имя. Просто не подходящее. Ты Руни.

Моё нутро совершает кульбит. Мне так нравится этот Аксель – который слегка дразнится, больше разговаривает, сидит на кровати и берёт скунса измором. Который целует меня и ведёт в поход посмотреть на закат. И я знаю, что утром он исчезнет. Я знаю, что стены поднимутся обратно, вещи встанут на свои подобающие места, и я осознаю, что буду скучать по этому кусочку времени, когда он обращался со мной так, будто я не просто ещё одна персона на периферии его жизни.

После долгого промежутка молчания, на протяжении которого я не так уж скрытно пялюсь на Акселя в очках, он спрашивает:

– Почему Гарри?

– Пёс назван в честь другого моего мужа, единственного и неповторимого Гарри Стайлза, естественно. Потому что, как и сам идол, этот щенок заставляет меня улыбаться и движется в своём ритме.

На подбородке Акселя дёргается мускул, и он делает ещё один глоток виски.

– Этот парень переоценён.

– Следи за языком. Гарри Стайлз – это дар человечеству.

Аксель пожимает плечами. Между нами воцаряется тишина.

Чувствуя, что ко мне начинает подкрадываться сонливость, я выпиваю свою ежедневную таблетку иммунодепрессантов, благодаря которым капельницы наиболее эффективны, и запиваю их большим глотком воды. От этих таблеток меня тошнит, так что я принимаю их прямо перед сном в надежде вырубиться прежде, чем подступит тошнота. Я зарываюсь в одеяло и тянусь к электрической грелке, с которой всегда сплю и которую взяла с собой.

Всё ещё глядя на улицу, Аксель спрашивает:

– Живот болит?

Я медлю, держа руку над грелкой, которую засунула под толстовку.

– О, ээ… – я прочищаю горло. – Ты умеешь хранить секреты?

– Думаю, я доказал, что умею.

– Так вот… у меня ВЗК. Язвенный колит.

Аксель косится в мою сторону, не совсем встречаясь со мной глазами в темноте.

– Я не знаю, что это.

– Воспалительное заболевание кишечника. Сексуальный термин, знаю. Это аутоиммунное заболевание, поражающее толстый кишечник.

Аксель притих. Я стараюсь подавить нервозность, вставшую комом в горле.

– Извини, если это причиняет дискомфорт, – бормочу я. – Я знаю, что разговоры про проблемы с кишечником и походы в туалет – это не самая вежливая тема…

– Я не испытываю дискомфорт, – говорит он. – Просто… – развернувшись на кровати, он реально прекращает бдение за скунсом, чтобы повернуться лицом ко мне. – Звучит серьёзно.

– Ну, это может быть серьёзным. В моём случае всё неплохо контролируется. Ну, контролировалось, когда я в старших классах впервые заболела, и мне поставили диагноз. Но в последнее время всё вышло из-под контроля, и это одна из причин, по которой я здесь, живу в твоём доме вместо того чтобы доучиваться на юрфаке.

Аксель смотрит на мои руки, оберегающе накрывшие мой живот, затем берёт одну мою руку и притягивает к себе. Изучая мою ладонь, он проводит пальцем по моей линии жизни.

– Мне жаль.

– Всё хорошо, – тихо говорю я ему, ошеломлённо наблюдая, как он прикасается ко мне в своей манере. Нежно. Бережно. – Это было правильное решение.

– Тебе не нужно говорить, что всё хорошо, – отвечает он. – Это больно, не так ли?

«Во многих смыслах», – чуть не признаюсь я.

Я смотрю на него – лунный свет озаряет его лицо, его глаза не отрываются от моей ладони, которую он… массирует. Он массирует мою ладонь. Возможно, пока я была в душе, он выпил ещё больше виски.

– Всё не так уж плохо, – говорю я ему.

Он фыркает.

– Если ты так говоришь, значит, всё невыносимо.

– Иногда, – признаюсь я. – Но не сейчас. Дело скорее в том… как это влияет на всё. Именно эта часть сказывается на мне. Я принимаю новое лекарство, и оно работает, но что если… нет, когда… оно перестанет работать, и мне останется лишь надеяться, что новое лекарство будет не менее эффективным? Это хроническое заболевание, оно никуда не денется, и я всегда буду его иметь. Как это в будущем повлияет на мою способность делать свою работу? Взаимодействовать с клиентами, работать над делом, если меня тошнит, вечно надо бегать в туалет, или я вообще слегла в постель от боли?

Аксель замирает. Массаж прекращается.

– Чёрт, – бормочу я, пытаясь убрать руку. – Извини. Иногда я слишком много болтаю и…

– Руни, – его хватка на моей ладони становится крепче.

Я перестаю сопротивляться и смотрю на него.

– Да?

Он медленно кладёт мою руку обратно, затем берёт другую и начинает её массировать.

– Пожалуйста, не додумывай за меня. Я… – медленно сглотнув, он проводит большим пальцем по моей ладони, отчего я рефлекторно выгибаюсь от удовольствия. – Иногда мне просто нужно время, чтобы сказать то, что я хочу сказать. И когда люди перебивают, это сложнее.

– Извини, – шепчу я. – Я нервничаю, когда я говорю об этом.

Он кивает.

– Я понимаю. Но со мной тебе не надо нервничать.

Мои глаза щиплет от слёз. Это всего лишь немного доброты, но она направлена на такую деликатную часть моей жизни, что это ощущается как самое крепкое объятие, как самая широкая улыбка, как самый сладкий поцелуй. Так приятно, когда тебя принимают, не только говорят, но и показывают, что я могу быть не только улыбчивой Руни или счастливой Руни, но и любой Руни. Даже той, что иногда пи**ец как больна.

Я улыбаюсь, надеясь сморгнуть наворачивающиеся слёзы, но одна скатывается по щеке. Аксель замирает, заметив это. Затем аккуратно протягивает руку и стирает слезу большим пальцем. Его ладонь накрывает мой подбородок сбоку, кончики пальцев шёпотом проходятся по коже. Мои веки слегка опускаются от удовольствия, мягкого и нежного как свет звёзд.

Мне так сильно хочется податься навстречу утешению его нежности. Я хочу, чтобы это оказалось чем-то большим. Но мне нужно помнить, кто мы, что было сегодня – брак, но не по любви, утешительный поцелуй, поход в знак благодарности. Жесты благодарности за помощь Акселю, не больше. И всё же я тоже хочу выразить ему мою благодарность. За то, что позволил мне почувствовать себя в безопасности. Принял меня. Увидел меня настоящую.

Моя ладонь скользит по покрывалу к его ноге, по его жёсткому бедру, обтянутому джинсами. Я оставляю свою ладонь там, запрокинув голову, прильнув к его ладони у моего лица. Глядя на мои губы, Аксель наклоняется ближе, запуская пальцы в мои волосы. Я тоже подаюсь ближе, наши рты совсем близко. Но я останавливаю себя, не желая повторять историю из прошлого.

– Могу я поцеловать тебя? – спрашиваю я.

Его глаза темнеют, не отрываясь от моих губ.

– Я собирался задать тебе тот же самый вопрос.

Я мягко снимаю очки с его носа и складываю дужки, после чего аккуратно кладу их на прикроватную тумбочку.

– У нас есть небольшая проблема.

– Какая? – хрипло спрашивает он.

– Ты пообещал, что если понадобится ещё один поцелуй, ты сделаешь его ужасным.

У Акселя вырывается нетвёрдый вздох, и он наклоняется ближе.

– Я не собираюсь сдерживать это обещание.

Моя ладонь ложится на его грудь, и его ладонь обхватывает мою, крепко прижимая к его телу.

– Я надеялась, что ты так скажешь.

И именно в этот момент он притягивает меня ближе, его губы находят мой рот, такие тёплые, нежные и идеальные, что у меня перехватывает дыхание. Это такой поцелуй, который я никогда и не думала испытать. Такой, что тепло нарастает в глубине меня, а затем разливается и переполняет каждую клеточку моего тела. Такой, от которого начинает раздражать потребность в воздухе и тот факт, что у тебя всего лишь две руки, чтобы чувствовать.