Текст книги "С тобой навеки (ЛП)"
Автор книги: Хлоя Лиезе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
– Могу я что-нибудь сделать? – спрашивает он, отпирая дверь в дом.
– Проверь котёнка, а потом иди погуляй, – говорю я ему, спеша внутрь.
А потом реально чуть не умираю.
***
Моё столкновение со смертью было не таким уж близким, но боль явно нешуточная. Наконец-то перестав мучиться с животом, я принимаю горячий душ и позволяю себе хорошенько поплакать.
Чувствуя себя менее страдальчески, я надеваю пижамные штаны и термокофту с длинными рукавами. Я прижимаю к животу грелку, сворачиваюсь в позе эмбриона на кровати Акселя и решаю, что у меня есть 60 секунд, чтобы закончить жалеть себя. А потом я начну дышать глубоко, открою заметки и составлю список дел. Потому что списки дел вращают этот мир.
Минута проходит, я беру телефон и открываю новую заметку.
1. Никогда больше не есть бобы.
2. Никогда-НИКОГДА не есть острое.
3. Записаться к психологу, чтобы поговорить обо всём, особенно о профессиональном будущем, детском дерьме и родителях (Буэ).
4. До назначенного визита к психологу уделить время размышлениям о том, что делает меня наиболее счастливой и наиболее здоровой (Дважды буэ).
– На этом хватит, – говорю я себе, отбрасывая телефон в сторону и стараясь продышаться сквозь нервозность, стискивающую мои рёбра. Я не задумывалась о будущем с тех пор, как приехала сюда. Более того, я намеренно его игнорировала. Но сегодняшний день – одно из тех напоминаний, что пусть моё тело и является крутым и стойким чудом, оно также хронически больно и уязвимо. И это имеет последствия… для всего, включая образование, которое я получаю, работу, которую я выполняю, и количество стресса, вытекающее из этого всего.
Часть меня гадает, может, я просто училась на юрфаке неправильно, делала неправильно всё, что ориентировано на достижения. Слишком жёстко, слишком напряжённо. Может, я могу вернуться и просто быть… более здоровой. Но другая часть меня гадает, может, я просто обреку себя на срыв, если вернусь к той упрямой, достигаторской части меня, которая изначально довела себя до такого запущения.
Да, вот тут мне определённо поможет разобраться психолог.
Мой телефон вибрирует, выдёргивая меня из мыслей, и когда я смотрю на экран, моё сердце пропускает удар. Сообщение от Акселя.
«Лоток Скугги помыт, и пусть она наслаждалась моими шнурками больше, чем ужином, ужин тоже был подан. Мы с Гарри гуляем под луной, но он беспокоится за тебя. Будем благодарны за новости».
Там прикреплено фото Гарри в свете звёзд, с палкой в пасти и склонённой набок головой. На мои глаза наворачиваются слёзы, и я даже не могу винить в этом гормоны. У меня нет ПМС – с этим развлечением я справилась во вторую неделю проживания здесь.
Нет, правда в том, что я испытываю сильные эмоции к этому очаровательному псу. И к пушистому котёнку. И к этому уютному дому. И к мужчину, который является сердцем всего этого.
Проклятье. Кажется, у меня зародились чувства к моему мужу.
Буквально прошлой ночью, когда мы пожали руки, скрепляя наши планы на одну ночь, я клялась себе, что буду держать чувства в узде. И это лишь доказывает то, как хорошо я вру себе, как упрямо я живу в отрицании того, что моё тело и сердце уже знают – что Аксель значит для меня намного больше, чем должен был.
Супер. Теперь моё сердце болит так же сильно, как и желудок. Вздохнув, я печатаю: «Передай Гарри, пожалуйста, что мне немножко лучше, и я устроилась в постельке».
Появляются три точки, затем ответ Акселя: «Гарри интересуется, принимают ли посетителей».
Я улыбаюсь. «Посетителей не только принимают, им ещё и рады».
Через несколько минут во входную дверь тихо стучат, затем ручка поворачивается, и входит Аксель. Гарри семенит за ним, свесив язык, затем скулит, обходит кровать и кладёт морду прямо на моё туловище.
– Нежно, Гарри, – говорит Аксель, опускаясь на матрас с другой стороны. Его волосы влажные, борода сбрита до короткой щетины. Он одет в полночно-чёрную толстовку и трико для бега. И на нём те великолепные очки.
Какое охренительное зрелище.
Я абсурдно улыбаюсь ему, но тут ничего не поделаешь. Невозможно.
Я подношу пальцы к глазам, сложив их в универсальный символ очков, отчего на его скулах появляется очаровательный розовый румянец.
– Ты надел их, просто чтобы подбодрить меня, да?
Он откашливается и опирается на один локоть, откинувшись вдоль нижней части кровати.
– Сработало?
– Да, – со смехом отвечаю я.
Затем это случается. Его губы изгибаются в кривой улыбке. Две длинные вытянутые ямочки появляются на его щеках. А затем – Господи Иисусе, помилуй меня – его нос сморщивается.
Тогда-то я умираю и отправляюсь прямиком на небеса. Я ахаю, хватаюсь за сердце и драматично бухаюсь обратно на подушку.
Затем Аксель смеётся. Низкий, хриплый звук, исходящий прямо из его груди, и от него искры восторга танцуют по моему позвоночнику.
– Уууф, – говорю я, ёрзая по кровати.
– Что ты делаешь? – он наклоняется надо мной, глядя на меня как на странное существо, к которому его до сих пор необъяснимо влечёт. Я хватаю в кулак ткань его чернильно-чёрной толстовки и притягиваю его для поцелуя. Медленного, глубокого поцелуя, который останавливает время и приглушает мир вокруг нас.
А затем Аксель мягко отстраняется, всматриваясь в мои глаза.
– О.
Я улыбаюсь и поправляю его очки.
– Мне жаль.
Он опускается на локоть рядом со мной и почёсывает Гарри по голове, которая до сих пор твёрдо лежит на моём животе.
– О чём ты?
– О том, что я не могу перестать целовать тебя. И это всё, на что я сейчас способна.
– Руни, я пришёл не за… – он садится, нахмурившись. – Ты думаешь, я пришёл сюда, ожидая этого, несмотря на то, как ужасно ты себя чувствовала? Я бы не…
– Аксель, нет! – я пытаюсь сесть, но голова Гарри весит целую тонну. Я плюхаюсь обратно на подушку. – Я лишь имела в виду… Мне жалко, что сегодня мы не сможем сделать что-то большее.
– О. Что ж, – он скатывается с кровати, идёт на кухню и принимается возиться там. Ставит чайник, открывает шкафчик с чаем. – Я вечно не могу понять, когда люди сожалеют о чём-то в значении «они винят себя», а когда им просто жаль, что так получилось, – бормочет он. – Буквальное мышление. Извини за это.
– Тебе не нужно извиняться, – говорю я ему. – На самом деле, я предлагаю подписать пакт «без извинений». Если только мы не поведём себя как придурки по отношению друг к другу, очевидно.
– Подписано, – отзывается он. – Хочешь чай?
– Нет, спасибо.
Он наблюдает за чайником. Крутит свою кружку. Кладёт в кружку пакетик чая для улучшения сна. Затем возвращается в основное помещение.
– Могу я принести тебе что-нибудь? – спрашивает он.
Я улыбаюсь ему. Я видела его на стройке, как его мышцы напрягались под грязными старыми джинсами и промокшей от пота футболкой. Я видела, как он продавал свои картины, элегантный и стильный в угольно-сером костюме, пошитом из самого греха. Но вот он стоит в этих восхитительных очках, с головы до пят в чёрном, толстовка свисает с его широких плеч, длинные ноги скрыты под трико, которое облегает мышцы бёдер и доходит до косточки на лодыжке… и сейчас он как никогда красив.
Судя по тому, как я смотрю на него, по тому, как он смотрит на меня, Аксель это знает. новый румянец заливает его щёки. Он поворачивается лицом к книжному шкафу. Его задница. В этом трико.
Я кусаю кулак и вжимаюсь в постель.
– Хочешь, я почитаю тебе? – спрашивает он.
Я скулю, но вселенная помогает и прикрывает мою спину, потому что в этот самый момент Скугга выдает: «МЯУ».
Аксель вздыхает, держа книгу в ладони, затем бросает её на постель.
– Я проверю её.
– Вообще-то… – я сажусь, насколько мне позволяет Гарри. Он так сосредоточен на своей позиции на моём животе, что даже не реагирует на звуки котёнка. – Как думаешь, может, она тоже навестит меня?
Аксель смотрит то на меня, то на пса.
– Серьёзно?
– Он вроде не возражает, – я пожимаю плечами. – Даже не моргнул, когда она мяукнула.
– Если Гарри нападёт на меня, когда я принесу её, и я умру, то это на твоей совести.
– Справедливо. Я раз в год хожу на исповедь, чтобы моя бабуля не преследовала меня как призрак. Тогда и разберусь с этим.
Застонав, Аксель скрывается за дверью в студию и мгновение спустя возвращается с крохотным комочком шерсти на руках.
О боже. Это не было продуманным решением. С крохотным котёнком на руках он каким-то образом становится ещё сексуальнее. Это весьма похоже на то, как он держал Скайлер за ужином ранее, когда она раздавила его яйца, усевшись ему на колени, а потом командовала всем его творческим процессом создания рисунка, который она же и заказала. Он терпел всё как святой. Совсем как Гарри терпит любопытное изучение Скугги, пока та семенит по кровати и игриво шлёпает его лапой по носу. Его взгляд скользит от меня к ней, затем обратно ко мне.
Я глажу его по голове.
– Хороший мальчик.
Скугга смотрит на меня и говорит тоненьким голосочком (мы все уже знаем, что это притворство):
– Мяу.
– И тебе мяу, – говорю я ей, когда она сворачивается на моей груди. Она урчит, мнёт лапками одеяло, затем лижет мой подбородок.
Аксель с интересом наблюдает, как она устраивается. Затем поворачивается к Гарри, треплет того по голове, чешет за ушами, по спине.
– Хороший мальчик.
Гарри закрывает глаза и удовлетворённо вздыхает. Я делаю то же самое. Я слушаю, как Аксель наливает себе чай. Затем чувствую, как постель мягко проседает, когда он опускается на матрас.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он.
Я беру книгу, которую он положил между нами, листаю её. Мне нужно что-то сделать.
– Не то чтобы отлично. Но уже нет такого чувства, будто я вот-вот умру, так что прогресс.
– Извини, – тихо говорит он. – Мне надо было сказать Беннету, чтобы готовил без бобов…
– Ууф, – я стукаю себя книгой по лбу. – Нам необязательно говорить об этом. Это постыдно.
Аксель слегка сдвигается на постели, поворачиваясь ко мне.
– Почему?
– Потому что… – я взмахиваю рукой. – Ну не знаю, это туалетные штуки, и вовсе не весело говорить об этом с тем, с кем ты собираешься заняться акробатическим сексом…
– Акробатическим сексом?
– Ты меня слышал. Не сексуально. Вообще.
Аксель ставит чай на прикроватную тумбочку, для чего приходится потянуться через меня. Откинувшись обратно на подушки, он оказывается уже ближе ко мне, и его твёрдое плечо задевает моё.
– Руни, – он берёт мою руку и нежно массирует. – Во-первых, я не знаю, откуда ты взяла идею с акробатическим сексом, но если я бегаю, это не означает, что я гибкий. А во-вторых, случившееся сегодня не делает тебя менее привлекательной для меня, – он на мгновение притихает, глядя на мою ладонь. – Ничто не может сделать тебя менее привлекательной.
Моё сердце падает, а затем обретает крылья, паря всё выше и выше.
– Ну. Ты не слышал, как я пою.
Его губы изгибаются.
– Это не смущает меня, и это не является сексуальным или несексуальным. Это просто… жизнь. Это твоё тело. Мне ненавистно, что тебе от этого больно, и что ты болеешь. Но это не убивает влечение.
Я проглатываю ком в горле. Ну почему мне обязательно надо было выйти замуж за кого-то столь идеального? И почему я так скоро расстаюсь с ним?
– Окей.
Аксель мягко тянет за каждый из моих пальцев в отдельности, выпуская напряжение, которого я даже не осознавала. Я растекаюсь по матрасу, и Скугга слезает с моей груди. Она забирается на живот Акселя, сворачивается в складках его толстовки, и её мурчание удваивается по громкости.
– Этот маленький комочек шерсти начинает мне нравиться, – бормочет он. Её урчание усиливается. Она вытягивает крохотную лапку и дотрагивается до его руки. – Ты сказала, что место, где ты её нашла – секрет. Почему?
Ну естественно, он спрашивает именно сегодня. И естественно, по какой-то необъяснимой причине я собираюсь ему сказать.
Потому что Аксель помог мне почувствовать, что самая уязвимая часть моей жизни, самые постыдные секреты моей болезни не изменят то, как он меня воспринимает. В отличие от моих родителей, которым нужно, чтобы я стала лучше, чем я есть, или от моих друзей, на которых я это проецировала. Он заставил ту усталую, вымотавшуюся часть меня сесть, закинуть ножки повыше и почувствовать, что это нормально – быть не в порядке.
Так что я собираюсь сказать ему, и это будет позорно, и надеюсь, это сдержит в узде ту растущую нежность, что завладевала мной в последние несколько недель.
– Я нашла её, потому что мне пришлось свернуть на обочину, – говорила я. – Потому что я не успевала доехать домой. Так что я съехала с шоссе и… воспользовалась полем.
О Боже. Зачем я это сделала? Такое чувство, будто я только что выпрыгнула из самолета и осознала, что забыла парашют.
– Там я её и нашла.
Аксель склоняет голову набок, смотрит на Скуггу.
– Вот тебе и неожиданные плюсы. Должно быть, это было ужасно. Но хотя бы эта ситуация принесла тебе её.
Вот и всё. Всё. Он двинулся дальше.
Я ошеломлённо моргаю, глядя на него.
Аксель тянется мимо меня к своему чаю, делает глоток, ставит кружку обратно. Откинувшись на подушки, он говорит:
– Однажды мы с Райдером пошли в поход. Это было много лет назад. Мы довольно часто приезжали сюда на Рождество, и мы с ним ходили в большой Рождественский поход. И вот клянусь Богом, тем утром он подмешал мне что-то в овсянку. Мы встали рано, только мы вдвоём, позавтракали и прошли половину маршрута… – Аксель качает головой. – Я так тепло оделся и внезапно понял, что у меня есть, типа, секунд десять. Я никогда в жизни не раздевался так быстро.
Я закусываю губу.
– Ты успел?
– Едва-едва. И Райдер так сильно хохотал. Мудак.
– О Боже, Аксель. Это кошмар, когда в кризисный момент на тебе надето много одежды.
Он мрачно кивает, а его ладонь поглаживает спину Скугги.
– Иногда я покрываюсь холодным потом, просто вспоминая об этом. Райдер до сих пор это отрицает, но накануне я знатно надрал его задницу в Марио Карт, а до этого момента у него была довольно длительная череда побед. Он сделал то, что ему хорошо удаётся – вёл себя спокойно, безразлично, заставил меня утратить бдительность. Он вёл себя так буднично, что я думал, будто между нами всё хорошо. И это было наивно. Я знаю, что Райдер предпочитает такую месть. Исподтишка и проворно. Думаю, он подмешал мне в овсянку слабительное, когда я встал за молоком. Потому что клянусь, когда я вернулся, вкус изменился.
Я старалась не рассмеяться, но я не могу сдержаться.
– Твоя семья ничего не делает вполсилы, да?
Он вздыхает и смотрит на меня.
– Да, это точно.
После небольшой паузы я говорю ему:
– Ты единственный, кому я когда-либо открыто признавалась в этом.
Он заправляет прядку моих волос за ухо и спрашивает:
– Почему?
– Потому что нас всю жизнь учат: позорно и нежелательно обсуждать этот аспект наших тел, и уж тем более когда с этим есть проблемы. Я не могу рассчитывать, что люди отнесутся с состраданием к этой части меня. Так что я старательно её оберегаю.
Аксель хмуро смотрит на кошечку, размеренно проводя ладонью по её спине.
– Я не понимаю, почему это считается постыдным, тогда как наши тела просто работают таким образом, или, в твоём случае, это вызвано заболеванием, – он притихает на минуту, колеблется, затем говорит: – Но я понимаю, каково это – оберегать часть себя.
Я смотрю на него.
– Да?
Он кивает. А затем после долгой паузы продолжает:
– Несколько лет назад я узнал, что я… – он прочищает горло. – Что у меня аутизм.
Моё сердце совершает кульбит. Слова всплывают на поверхность моих мыслей, но я ничего не говорю. Я молчу. Потому что Аксель сказал мне, что когда он пытается подобрать правильные слова, ему нужно время. Так что вместо этого я кладу свою ладонь на его и сжимаю. Он переворачивает руку так, чтобы наши ладони встретились, затем переплетает пальцы.
– Я не говорю об этом, – говорит он наконец. – Не потому что пытаюсь скрыть. Я не стыжусь. Но это… – он сипло сглатывает и сжимает мою ладонь. – Думаю, даже если я смирился с этим, и для меня это имеет смысл, я знаю, что так будет не со всеми. Так что каждый раз, когда я подумываю сказать кому-то, мне нужно приготовиться, решить, стоят ли они этого риска.
Он притихает так надолго, что я осмеливаюсь сказать:
– Но твоя семья?
– Теперь они знают. Какое-то время я… я не знал, как им сказать. Как будто я просто не знал нужных слов, и каждый раз, когда я пытался сказать, я просто… не мог. Так что я откладывал это слишком долго. Когда у моей сестры Зигги случился срыв, и ей поставили диагноз, я чувствовал себя таким виноватым. Мы очень разные люди, и нейроотличность уникальна для каждого человека, но было столько признаков, которые я должен был увидеть до того, как она скатилась в такое плохое состояние. Я должен был быть рядом с ней, но я был здесь, ушёл в своё дерьмо и… – он вздыхает. – Тогда я решил, что мне надо найти способ. Потому что Зигги заслуживала знать, и моя семья тоже.
– Я знаю, что они любят меня, моя семья. Разумом я знал, что они целиком и полностью поддержат меня; так и было. Я просто… мне нужно было найти способ сказать им так, чтобы справиться с этим. Это заняло у меня целую вечность, но я написал каждому из них письмо на электронную почту, потому что так я справляюсь лучше. Уверен, это выглядит странно.
– Я не думаю, что это странно, – я сжимаю его ладонь. – Я думаю, это изумительно. Ты нашёл способ сказать им так, чтобы чувствовать себя в безопасности, и позволил себе сделать это.
Он кивает.
– Но даже тогда мне потребовалось найти время и смелость, чтобы сделать это с людьми, которые любят меня безоговорочно, – он смотрит на меня, и когда его глаза встречаются с моими, что-то сокрушительно острое пронзает моё сердце. – Потому что это та часть меня, о которой ты только что говорила. Часть, которую я оберегаю сильнее всего.
Я улыбаюсь ему. Перед глазами всё немного расплывается, и мой подбородок дрожит.
Его лицо напрягается.
– Почему ты плачешь?
– Потому что ты сказал мне, – шепчу я. – Ты только что поделился частью себя.
Он поднимает ладонь, мягко проводит костяшками пальцев по моему подбородку. Его большой палец едва ощутимо проходится по моей нижней губе.
– Ты тоже поделилась, – его кадык дёргается от глотка. – Но я всё равно не знаю, что заставило тебя плакать.
Я смеюсь и вытираю глаза.
– Слёзы счастья. Когда тебе доверяют, это многое значит. Спасибо.
Аксель так серьёзно смотрит на меня через очки, будто пытается разгадать.
– Всё ещё хочешь, чтобы я почитал? – спрашивает он.
– Да, пожалуйста.
Я принимаю свои вечерние лекарства и отключаю электрическую грелку. Гарри сворачивается на полу, а Скугга тихонько мяукает во сне. Аксель открывает небольшую книжку в мягкой обложке, держит её одной рукой и проворно листает до страницы с загнутым уголком. Его свободная рука вновь находит мою, и наши пальцы крепко переплетаются.
Я закрываю глаза, говоря себе, что не буду спать, потому что не хочу пропустить ни минуты. Но потом я опускаю голову на его комфортное крепкое плечо и понимаю, что битва проиграна. Безопасно, умиротворенно. Этот низкий мягкий голос убаюкивает меня.
Глава 22. Руни
Плейлист: Regina Spektor – Hotel Song
На следующий день я в шалаше с Акселем после того, как все ушли. Я говорю себе, что так хочу компенсировать то, что я проспала (спасибо тебе, желудок, за то, что ночью пришлось несколько раз просыпаться) и пришла помогать не так рано, как вчера. А не потому, что я вечно хочу быть рядом с мужчиной, за которого вышла по абсолютно неромантическим причинам и к которому испытываю хоть отдалённо романтические чувства.
И это определённо не потому, что я проснулась и увидела очередной набросок с Гарри и Скуггой, который был таким очаровательным, что моё сердце принялось выписывать пируэты. Этот рисунок надёжно спрятан в моём чемодане вместе с остальными – на этом рисунке Гарри безмятежно валяется на боку, а Скугга подпрыгнула над ним и тянется к бабочке. Это самый счастливый на данный момент рисунок, и я пугающе привязана к нему.
Сегодня я немного вымоталась и едва ли была чрезвычайно полезной, потому что мой желудок до сих пор недоволен жизнью, а значит, я мало ела, и кофе исключается, и мне привиделся очередной эротический сон про Акселя. Я проснулась дискомфортно возбуждённой, после сна потребовалось совсем немножко, чтобы дойти до финиша, и это вообще не сняло напряжение.
Так что сегодняшний день прошёл за чередой небольших задач, выполняемых со смутным ощущением неудовлетворения. Я уставшая, голодная и возбуждённая. Мне нужен кофеин, но я не могу пить кофе. Я хочу кушать, но не ем еду. Я хочу секса, но не занимаюсь им. Короче говоря, я опасно близка к сварливому состоянию.
Пока я тащусь по лестнице на второй этаж шалаша, я чувствую, что моя попа вибрирует. Я иду по коридору к комнате, которую красил Аксель, и проверяю телефон. Сообщение от папы.
«Привет, милая. Надеюсь, ты наслаждаешься отдыхом. Приедешь на День Благодарения? Никакого давления. Я могу быть на съёмочной площадке. Или не быть».
Мой сварливометр зашкаливает на ещё одно деление. Он практически спрашивает разрешения заняться своими продюсерскими делами вместо того, чтобы отметить праздник.
Прежняя я уже написала бы ему, сказала, что он может делать свои дела, и что со мной всё будет в порядке. Но новая Руни, которая встала на ноги в шалаше, уже не рвётся преждевременно сглаживать ситуацию. Я не спешу. Потому что я не знаю, что я чувствую по этому поводу. Мой папа может подождать моего честного ответа.
Когда я вхожу в комнату, Аксель поднимает голову, переставая красить вдоль косяка у двери.
– Норм? – спрашивает он.
Я убираю телефон в карман.
– Я избегаю своего отца.
Он хмурится.
– Он тебя донимает?
– Нее. Просто он в своём репертуаре.
Аксель возвращается к покраске.
– Я почти закончил, и мы сможем пойти домой…
«И наконец-то заняться сексом» повисает в конце предложения.
Жар переполняет моё тело во всех местах, где мне не терпится ощутить его ладони, язык и тело. Щёки Акселя розовеют, когда он опускает голову, и плутовская прядь шоколадных волос падает ему на лоб. Этой ночью я собираюсь делать восхитительно развратные вещи с этим мужчиной.
– Мне сначала надо прибраться, – говорит он, – но потом мы можем уйти отсюда, и я приготовлю нам что-нибудь поесть.
– Я помою кисточки и валики, – говорю я ему. Чем скорее я приберусь, тем быстрее мы уйдем, и тем быстрее мы займёмся сексом.
– Спасибо, Ру.
Я закрываю банки краски, затем беру лотки под краску и валики, чтобы помыть их. Когда я наполовину спустилась по лестнице, мой телефон снова вибрирует.
Я уже получила сообщение от папы. Может, это типичное мамино «Люблю тебя, скоро поболтаем» – размыто, но с наилучшими побуждениями. Я решаю, что я не в настроении читать или отвечать на такие сообщения, так что игнорирую вибрацию, пока она не прекращается.
Спустившись в подвал, я бросаю покрасочные принадлежности в рабочую раковину и мою всё. Мой телефон снова вибрирует в тот самый момент, когда я переворачиваю последний лоток для сушки. Уилла уехала из города и почти не писала, но может, она вернулась и вышла на связь.
Поддавшись любопытству, я проверяю телефон. Затем ахаю. Затем ору:
– Аксель!
– Что? – орёт он в ответ.
Запаниковав и запыхавшись, я взбегаю по лестнице, сворачиваю в коридор и врезаюсь прямиком в него.
Он тоже запыхался. Его ладони пробегаются по моему телу.
– Ты в порядке? – лихорадочно спрашивает он. Разворачивает меня спиной, затем обратно лицом, крепко сжимает мои плечи. – Не делай так! Ты напугала меня.
Я ошеломлённо моргаю. Он выглядит таким встревоженным.
– Да?
– Да! – говорит он, опуская руки. – Ты закричала. Я думал, ты пострадала.
– Извини. Я не хотела тебя пугать. Я…
Мой взгляд замечает его ладони… Они трясутся. Я наблюдаю, как он сжимает их в кулаки, затем скрещивает на груди.
«Он заботится, – шепчет тот маленький голосок надежды. – Ему настолько не всё равно, что он бежит через весь дом и ощупывает тебя в поисках повреждений. Настолько, что он аж дрожит от волнения. Ему не всё равно».
– Извини, – повторяю я, подняв на него взгляд.
Аксель прищуривается.
– Всё в порядке. Ты что-то хотела мне сообщить, раз закричала аж из подвала?
– Точно. Да, – я поднимаю телефон. – У нас проблема.
Он хватает мой телефон и читает сообщения Уиллы.
«Привет! Мы с Раем поблизости, покупаем какие-то вычурные штучки, название которых я не могу произнести, но они нужны для его стены скалолазания. Мы подумали, что заглянем в шалаш и повидаемся, пока ты не уехала домой!»
И потом второе, десять минут спустя.
«Не получила от тебя ответ, но подумала, что попытаться стоит. У меня ломка без Руни-обнимашек! Будем через 15 минут».
– Чёрт, – шипит он, оглядываясь по сторонам. – Выключай свет. Быстро.
Мы налетаем друг на друга, затем бежим в противоположные стороны, лихорадочно выключая свет, хватая ключи и телефоны, затем выбегая за дверь на улицу. Аксель запирает нижний старый замок, затем новый замок, который установил и на передней, и на задней раздвижных дверях, и для которого требуется новый ключ.
– Скажи Уилле приехать ко мне домой, – говорит он. – Ну же.
Я пишу Уилле быстрое: «Привет! Вообще-то я ужинаю с Акселем у него дома. Приедете туда?»
– Готово, – говорю я ему.
Он кивает, затем начинает бежать по тропинке. Типа, со всех ног. Я убираю телефон в карман, смотрю на него, затем запоздало тоже начинаю бежать.
Вот только бег длится не очень долго. И это немного раздражает, поскольку раньше я бегала. Много. И была в хорошей форме. Но потом я вспоминаю, что до недавнего времени была довольно больным человеком, и сегодня мне удалось съесть лишь несколько безглютеновых хлебцев и банан. В моём организме нет кофе и вообще недостаточно калорий. Мои ноги ощущаются как разваренные макаронины. Такое чувство, будто я бегу на месте.
– Иди без меня! – кричу я, помахав ему и согнувшись пополам. – Я догоню.
Но потом шаги возвращаются ко мне. Аксель приседает и подхватывает мои ноги. Чисто рефлекторно я хватаю его шею и крепко держусь. Я еду на спине Акселя Бергмана. И он бежит пи**ец как быстро.
Вау, это как воссоздание той сцены из «Сумерек», где Эдвард носится по лесу, держа Беллу на спине. Мой горячий скоростной демон со скоростью света несётся к хижине.
– Это не нормально! – ору я на ветер. – Это жуткий уровень фитнеса, Аксель.
Его хватка на моих бёдрах сжимается крепче. Кажется, я замечаю крохотную улыбку.
– Я каждое утро выхожу на часовую пробежку, Руни.
Я сердито смотрю на него.
– Показушник.
– Просто сообщаю информацию, – говорит он. Он со всех ног бежит со мной на спине, но при этом разговаривает так, будто мы прогуливаемся по тротуару. Засранец.
Но он быстрый засранец, так что мы уже у дома, Аксель запихивает меня внутрь, затем подталкивает к душу.
– Поспеши, – говорит он.
– Ладно! Я пошла! – я сдираю с себя футболку и стягиваю леггинсы, заходя в ванную.
– Чёрт! – орёт он. – Я забыл сменную одежду в шалаше. Сейчас вернусь.
– Ладно, Флэш!
– Это не смешно, это бл*дский стресс! – кричит он.
Пока его нет, я как можно быстрее моюсь, стараясь соскрести с тела все следы краски. Я слышу, как входная дверь хлопает, когда я уже бросаю полотенце и надеваю халат.
– Давай, – кричу я. – Твоя очередь.
Я открываю дверь ванной и придерживаю её. Аксель стоит там, держа под мышкой одежду и глядя на меня. Затем отводит взгляд.
– Извини, – это звучит хрипло и тихо.
– Ничего, – я проскальзываю мимо него, нечаянно задев его руку грудью. Я слышу, как он резко втягивает вдох, и клянусь, что чувствую на себе его взгляд, прежде чем дверь ванной захлопывается.
Просто абсурдно, какой неуклюжей я чувствую себя, пока натягиваю джинсы и толстовку на влажную кожу. Я спотыкаюсь, падаю на кровать, мой локоть застревает в рукаве. Но в итоге я надеваю всё как надо.
Наконец-то одевшись, я спешу на кухню и достаю остатки картофельного супа. Я раскладываю его по двум мискам, ставлю миски подогреваться в микроволновку, и быстро сервирую стол.
Я запыхалась как моя бабушка после подъёма по лестницам. Это хуже всего.
Микроволновка пищит. Я ставлю миски супа на стол, добавляю немного тёртого сыра и нарезанной петрушки, остатки которых есть в холодильнике, и плюхаюсь на стул как раз в тот момент, когда Аксель бегом пересекает комнату и кидается на своё место.
Мы оба суём ложки в рот. И содержимое вываливается из наших ртов обратно в миски. Аксель конвульсивно содрогается всем телом.
– Господи, женщина. Подогрела бы в микроволновке.
– Я грела! – шиплю я, начиная хихикать.
Аксель утыкается лицом в ладони, отчего его голос звучит приглушённо.
– Сколько? Тридцать секунд?
– Минуту! – говорю я, пиная его под столом. – Я спешила, ясно? Я запаниковала!
Его плечи начинают трястись. Он смеётся.
– Минуту, – хрипло повторяет он. – А говорила, что умеешь офигенно подогревать суп.
– Я привыкла к одной порции супа, засранец. А греть на двоих – это совершенно другая история.
Звук машины, выезжающей на поляну, резко обрывает наш смех. Аксель убирает руки от лица. Наши взгляды встречаются.
– Они тут! Нам придётся есть так, – говорю я ему, лихорадочно зачерпывая холодный суп в рот и стараясь не морщиться.
– Почему? – кисло говорит он, глядя в свою миску.
– Потому что, – говорю я ему, набив рот ужасно холодным супом, – я пятнадцать минут назад сказала, что мы едим ужин, и будет выглядеть ужасно странно, если нет никаких признаков, что мы ели!
Аксель стонет, поднимает свою миску и делает большой глоток через край.
– Ох бл*дь, – говорит он, снова передёрнувшись и скривившись. – О Боже, это ужасно.
Аксель ставит миску, и тогда я замечаю его кольцо.
В дверь стучат.
– Твоё кольцо! – шепчу я.
Глаза Акселя выпучиваются. Он хватает своё кольцо. Я хватаю своё. И мы оба застываем.
– Моё застряло, – хнычу я.
– Моё тоже, – говорит он, дергая.
– Прекрати. Так будет только хуже. Это потому что мы…
Он снова разражается хриплым хохотом, и я тоже не выдерживаю.
– Носились туда-сюда как паникующие придурки? – шепчет он.
Ели бы я не паниковала из-за того, что его брат и моя лучшая подруга вот-вот увидят наши обручальные кольца, и у нас нет никакого объяснения, которое не выдало бы весь смысл этого брака по расчёту, то я растекалась бы счастливой лужицей из-за того, что Аксель Бергман хохочет до слёз.
– Ох, Иисусе. Что за кошмар, – говорит он, до сих пор смеясь и вытирая глаза. – Ладно, просто держи руку под столом или в рукаве толстовки, пока не получится снять.
– А ты что будешь делать? – шепчу я.
Он поворачивается и демонстрирует:
– Я просто небрежно спрячу левую руку в карман.
Это вообще не выглядит небрежно.
– Не прокатит, – говорю я ему.
– Привет! – зовёт Уилла. – Мы приехали!
– Ну, у меня буквально закончились варианты, Руни, так что придётся довольствоваться этим.
