Текст книги "С тобой навеки (ЛП)"

Автор книги: Хлоя Лиезе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Думаю, мы оба слегка запыхались от этого.

Наши ладони переплетаются, пальцы танцуют. Я чувствую отсутствие наших колец, которые мы оба не носим с той ночи, когда содрали их. Вместо этого Аксель носит оба кольца на цепочке как кулон. Я смотрю на него, пока его палец поглаживает мой безымянный, и осознаю, что скучаю по своему кольцу. Я скучаю по этому маленькому кусочку металла, который напоминает мне о нашем неуклюжем и милом дне с блинчиками, закатом, бдением за скунсом и о том, как он уложил меня на кровать, придавил своим весом и целовал меня, как будто я была его. Как будто он был моим.

Когда это случилось? Когда именно я влюбилась в него? Я всегда думала, что осознание любви к кому-либо – это такой эпичный момент, грандиозный финал с эмоциональными фейерверками. Но это не так. Это было тихо и размеренно, нежно и неожиданно. Совсем как мужчина, за которого я вышла замуж.

Мужчина, которого я люблю.

Мужчина, который смотрит на меня и говорит: – Я люблю тебя.

– Я знаю, – говорю я ему, улыбаясь и буквально лопаясь от радости. – Я тоже тебя люблю. Как твоя спина?

– Никакого акробатического секса, – говорит он с лёгкой улыбкой, – но мне лучше, чем в прошлый раз. Ну или очень скоро будет лучше с тобой.

Я провожу руками по его волосам и наблюдаю, как закрываются его глаза.

– Я приехала сюда без ожиданий секса с тобой. Поэтому я не привезла смазку. А нам она понадобится, если ты окажешься во мне.

– Руни, – тихо говорит он, открывая глаза. Он ведёт нас задом наперёд, пока не натыкается на обеденный стол, затем медленно садится на край, так что наши глаза оказываются почти на одном уровне. Наклонившись, он целует меня прямо между грудей. – У меня есть всё необходимое.

– О. Супер. Потому что у Руни давно не было П-в-В, а Аксель с его членом-молотом…

Он смеётся. Действительно хохочет, хрипло и низко.

– Нет у меня члена-молота.

– Это ты так говоришь.

– Думаю, я был бы в курсе.

– Я трогала эту штуку. Я знаю, с какими мерками имею дело, и не буду врать, тебе придётся какое-то время подготавливать меня.

Теперь он улыбается, и я ещё не видела у него такой широкой улыбки. От этого его глаза искрят, а моё сердце затапливает любовь. Боже, меня просто поглощает то, как сильно я его люблю, как тихо и идеально он вплёл меня в свою жизнь и вызвал желание вообще никогда не уезжать.

– Мне только в удовольствие, – говорит он, мягко проводя кончиками пальцев по подолу моего свитера. Он стягивает его, оставив меня в одной лишь нижней маечке без лифчика. – Хочешь что-нибудь сказать мне до того, как я начну эту подготовку?

– Да. Абсолютно никаких затей с задним входом. Слишком больно.

Он кивает.

– Я понимаю.

– Ты не возражаешь? – робко спрашиваю я.

Его губы проходятся по моему бедру, язык ласкает кожу.

– Ни капельки. Что ещё?

Мои глаза закрываются, когда он приподнимает маечку ровно настолько, чтобы поцеловать повыше, в живот. Медленные, мягкие поцелуи, от которых подкашиваются мои колени.

– Т-только то, что мы обсуждали в тот день. Что моё тело сейчас немножко проблемное.

Он поднимает на меня взгляд, ладони бродят по моему животу легко как пёрышко, затем нежно накрывают мои груди. Перед глазами всё расплывается от слёз, навернувшихся от его нежности.

– Я люблю твоё тело. Я люблю тебя.

Моя голова запрокидывается, пока он оставляет дорожки поцелуев на моих грудях, затем водит носом по соску. Он мягко посасывает его через ткань, ритмично и влажно втягивая в рот, отчего я ахаю, а он потирает второй сосок пальцем. Вновь взглянув на меня, он запускает руки под мою маечку.

Аксель медленно встаёт, возвышаясь надо мной, и снимает её, позволив ткани упасть на пол. Его глаза бродят по мне в абсолютном молчании. И наконец-то я понимаю, что это за молчание. Обожающее молчание. Благоговейное молчание. Такое, которое упивается красотой и смакует её. И под его пристальным взглядом, пока его ладони бродят по моей талии и наслаждаются моей грудью, я всем телом чувствую, что меня лелеют. Я женщина, ради которой он находит свет во тьме, и которую прижимает к себе, пока бушует гроза. Женщина, которую он любит.

Как и во многие жизненно важные моменты с Акселем, его любовь наиболее громкая, когда он тихий. Она в том, как он смотрит на меня, как прикасается ко мне; в его частом прерывистом дыхании, в дрожи его рук, когда он ступает ближе, чтобы поцеловать меня. Поцелуем, который говорит:

Я люблю тебя.

Я хочу тебя.

Ты прекрасна такой, какая ты есть.

Запустив пальцы под пояс моих леггинсов, он медленно стягивает их вниз. Я перехватываю инициативу, чтобы пощадить его спину, и скидываю их с ног, затем снимаю носки.

Аксель заводит руку за голову и стягивает футболку, пока я берусь за его джинсы и стягиваю их с бёдер. Он скидывает их вниз, затем быстро переступает с ноги на ногу, освобождая стопы.

И вот мы стоим голые, наши пальцы вскользь задевают друг друга, затем переплетаются; руки начинают осторожно бродить, изучая впадинки и изгибы, мягкую плоть и жёсткие линии. Его ладони скользят по моей талии и вниз к заднице. Мои скользят вверх по его груди, мягко перебирая тонкие тёмные волоски на груди, затем ложась на его плечи.

Аксель нежно склоняет голову, и наши рты встречаются в медленном, глубоком поцелуе. Я таю рядом с ним, в тепле его тела, в удовольствии от его возбуждения, такого твёрдого и горячего между нами. А потом он пятится и опускается на матрас, уже не занятый палаткой, а просто отодвинутый к стене, где гирлянда висит над окном. Аксель медленно ложится, закидывает руки за голову и смотрит мне в глаза с лукавой улыбкой.

– Ну? – спрашивает он. – Я дал обещание, когда ты делала мне массаж.

Я сдерживаю улыбку, закусив губу.

– Серьёзно? Ты просто хочешь, чтобы я оседлала твоё лицо.

Его член дёргается, и его язык показывается наружу, смачивая губы.

– Именно этого я и хочу, да. Если ты тоже этого хочешь.

– Ну то есть… – к моим щекам приливает жар. Между моих бёдер влажно, мои груди будто пульсируют от его поцелуев и прикосновений. В клиторе тоже ощущается мягкая, ритмичная пульсация. – Да. Я хочу.

Улыбнувшись, он убирает подушку из-под своей головы, а я подползаю по матрасу вдоль его высокого тела. Я останавливаюсь и потираюсь об его твёрдую длину, дразня нас обоих.

Аксель просовывает руки между нами и нежно поглаживает меня, целует моё горло, ключицы, груди. Я краду жадный, голодный поцелуй в губы, с языком и зубами – поцелуй, который заставляет его застонать и крепко обхватить руками моё тело. Затем он мягко отталкивает меня и подтаскивает выше за талию.

– Такая красивая, – говорит он, проводя ладонями по моим рёбрам, покусывая моё бедро. – Очень, очень красивая, – а потом он подтягивает меня ещё ближе, вынуждая меня ахнуть и схватиться за подоконник для опоры.

Его борода такая мягкая на моих бёдрах, его рот тёплый, а его язык бл*дский мастер – медленное скольжение плоского языка именно там, где я ноющая и влажная, и это заставляет меня дрожать от удовольствия. Я лениво двигаюсь ему навстречу, постанываю, когда его ладони поднимаются выше, накрывают мои груди, затем нежно дёргают соски. У меня вырывается всхлип, когда его язык делает то, что я научила его делать руками – дразнящие круги, а потом быстрые движения вверх-вниз, отчего мои руки до побеления костяшек стискивают подоконник, а спина выгибается, пока я прижимаюсь ближе, желаю большего.

Всё так тихо, умиротворённо, горячо и необузданно, есть лишь его тело и моё, тепло огня, тихое поскрипывание подоконника, пока я цепляюсь за него, пытаясь удержаться от столь интенсивного удовольствия, что приходится зажмуриться, ибо я могу лишь чувствовать.

Я взбираюсь всё выше и выше, моя ладонь запутывается в его волосах, перебирает прохладные шелковистые пряди. Прикасаясь к нему, я слышу его удовлетворённые стоны, чувствую ритмичное проседание матраса. Мои глаза открываются, и обернувшись через плечо, я вижу, что его бёдра двигаются, толстый член стоит высоко, длинные ноги согнуты и напрягаются, пока он двигается, будто ничего не может с собой поделать.

Мои пальцы сильнее вцепляются в его волосы, пока я наблюдаю за ним, и удовольствие плавит мои конечности, хлынув прямо между ног.

– Акс, – шепчу я. – О Боже.

Вскрикнув, я выгибаюсь ему навстречу и кончаю, волна за волной сотрясает моё тело. Его язык нежно движется, ладони ласкают и успокаивают, пока я зову его по имени и цепляюсь за него, переживая свою разрядку, пока она не стихает.

Хватая ртом воздух, я неуклюже бухаюсь на матрас. Это вовсе не сексуально, но я слишком раздавлена, чтобы переживать.

– Нормально? – спрашивает он.

– Я трупик, – бормочу я.

Аксель медленно приподнимается на локтях.

– Надеюсь, что нет. Я с тобой не закончил.

Я смеюсь, задыхаясь, и перекатываюсь к нему, переплетая наши ноги, обвивая рукой его талию. Затем я хватаю его за подбородок и целую, чувствуя свой вкус и его, и каким-то образом я уже снова изнываю, что оказывается весьма удобным, потому что Аксель говорит:

– Руни. Ты нужна мне.

Поглаживая его по щеке, я провожу рукой по его бороде и снова целую. Я закидываю ногу на его бедро, а Аксель подтягивает меня к себе на талию так, что я оказываюсь на нём верхом.

– Я хочу быть внутри тебя, – говорит он, задыхаясь. – Но это необязательно, если…

– Я тоже этого хочу, – шепчу я ему в губы.

Он стонет, не разрывая поцелуя, вводит в меня один палец, затем второй, и размеренно растягивает меня. Пока он прикасается ко мне, его рот бродит по моей коже, его стоны рокотом проносятся по моему подбородку, затем по шее. Потом он отстраняется и аккуратно тянется к ящику тумбочки, доставая презервативы и смазку.

Я раскатываю презерватив по его длине, пока Аксель с помощью смазки и своих пальцев нежно и любяще заботится о том, чтобы я была готова. Воздух покидает наши лёгкие, когда я направляю его к своему входу и начинаю опускаться. Я преодолеваю совсем немножко, после чего мне приходится остановиться и очень громко сказать очень плохое слово.

Он поднимает взгляд, и его лицо исказилось болью.

– Ты в порядке?

Его ладони скользят по моим бёдрам, по заднице, мягкими и успокаивающими касаниями.

– Извини.

– Не извиняйся, – говорю я ему, наклоняясь для медленного поцелуя. Его ладонь пробирается между нами и снова потирает меня, пока я опускаюсь ещё чуть ниже. – Хотя, может, ты и должен извиниться. Это ты виноват, что я такая.

Он хмурится.

– Почему?

– Потому что много месяцев назад я перестала хотеть чего-либо, только прикасалась к себе, думая о тебе и мечтая, чтобы это было по-настоящему. С тех пор всё так и было.

Он стонет – то ли из-за моих слов, то ли из-за того, что мне наконец-то удалось опуститься почти полностью. Его ладони скользят по моей спине, побуждая меня наклониться, пока наши груди не соприкасаются, и его рот опускается к моему уху.

– У меня тоже, – шепчет он.

Первобытная, собственическая радость охватывает меня от понимания, что он хотел меня так же, как я хотела его. Я поворачиваю голову и встречаюсь с его губами, мягко покачиваясь с ним, пока его бёдра движутся. Слушая, наблюдая, я шепчу:

– Скажи мне, чего ты хочешь.

– Жёстче, – натянуто говорит он. – Когда ты сможешь. Жёстко и медленно.

Двигаясь на нём ленивыми, размеренными движениями, пока не удается насадиться полностью, я чувствую, как он наполняет меня, как моё тело изысканно растягивается вокруг каждого его пульсирующего дюйма.

Аксель останавливает мои бёдра, прижимает к своей груди, пока наши сердца грохочут в одном ритме.

– Останься? – тихо просит он.

И это слово слегка разбивает моё сердце. Потому что я хочу, чтобы он имел в виду не только сейчас, но и на дни, недели, месяцы и годы. Потому что даже если мне нужно разобраться со своей жизнью в Калифорнии, я хочу быть с Акселем, где бы я ни жила. Куда бы я ни отправилась, моё сердце будет с ним (теперь я это понимаю), с этим мужчиной в его тихом доме в лесах, с его красками, книгами и домашней едой. Я надеюсь, что Аксель это тоже понимает.

– Именно так, – шепчет он.

Я киваю, смаргивая слёзы, целуя его, пока мы движемся вместе, в отчаянных объятиях и волнообразном ритме. Время растворяется в мире грёз из бесконечных минут, глубоких, медленных толчков, тёплой кожи, солёного пота и бездыханных вдохов.

Аксель чувствует, как дрожат мои бёдра, улавливает усталость моего тела, так что он отстраняется, мягко укладывает меня обратно на матрас, повернув так, чтобы я оказалась прижата спиной к его груди. Он оставляет медленные и горячие поцелуи на моей шее.

– Так нормально? – спрашивает он, проводя ладонью по моему бедру и ласково поглаживая задницу.

– До тех пор, пока ты используешь тот вход, о котором я думаю.

Его низкий хриплый смешок щекочет мою кожу.

– Я знаю, что это исключено. Ты сказала мне, и я сказал, что я не возражаю.

Я нервно оборачиваюсь через плечо.

– Ты правда не возражаешь? Тебе не будет не хватать попы?

– Эй, – он обхватывает мой подбородок, и его черты искажаются в знакомой хмурой гримасе. – Я же сказал, что не возражаю. Я говорил серьёзно. Поверь мне. Пожалуйста?

Я всматриваюсь в его глаза, пока его ладонь сдвигается вперёд, нежно проходясь по моему животу, который не плоский, не подтянутый и вообще не такой, который, как мне думалось, нужен, чтобы быть желанной. Его ладонь опускается ниже, скользнув по влаге, затем прикасается ко мне так нежно, что на глаза наворачиваются слёзы.

– Я верю тебе, – шепчу я.

Затем Аксель улыбается. Это новая улыбка. Мягкая, секретная улыбка, и я знаю, что её не заслуживал больше никто. Он целует меня, пока его ладонь оставляет меня буквально на мгновение, и он направляет меня совсем неглубоко в моё тело. Снова прикасаясь ко мне, в каждом томительно чувствительном месте, он входит в меня. Медленно, терпеливо, нежно.

Я опираюсь на одну из его рук как на подушку, и его пальцы играют с моими волосами, успокаивающе и приятно. Вторая его рука – увлечённый любовник моего тела, дразнит мои соски, затем клитор, доводя меня до безумия, пока я двигаюсь, невероятно наполненная им. Как бы ни было прекрасно тело Акселя во мне, не менее прекрасны и все наши чувственные касания – моя спина к его груди, его поцелуи на моём горле, моя ладонь в его волосах, мягкие и сладкие слова, что он шепчет мне на ухо.

Я чувствую, что он уже близок – как нарастает темп его толчков, как у него перехватывает дыхание, и тогда Аксель замирает во мне, контролируя себя ради меня, хотя он пульсирует, изнывает от желания кончить. Его пальцы ласкают то место, где мы встречаются, затем выше, терпеливо кружа по моему клитору, пока его губы льнут к моей шее. Он остаётся со мной, отказывая себе в удовольствии, пока я взбираюсь всё выше и выше к ошеломительной кульминации.

Я крепко сжимаю его, выдыхая имя Акселя, когда глубоко внутри меня зарождается разрядка. Ослепительные ноющие волны прокатываются по моей груди, внизу живота, по каждому моему дюйму, обхватывающему его.

– Пожалуйста, – шепчу я, умоляя его. – Двигайся внутри меня. Пожалуйста, Акс.

– Руни, – он выдыхает моё имя как мольбу и молитву с каждым мучительно медленным движением бёдер, после чего его отчаяние берёт верх, и он быстро и глубоко вбивается в меня. Как раз когда мой оргазм стихает удовлетворённым эхом, Аксель сжимает мой подбородок, наши губы встречаются в лихорадочном поцелуе, и он проливается длинными, прерывистыми толчками, раскрыв рот и не отрываясь от меня.

Я прикасаюсь к нему и целую на протяжении этих изысканных рывков его бёдер, этих беспомощных всхлипов моего имени. И когда он падает на спину, мягко отстраняясь, пребывая в облегчении и запыхавшись, я следую за ним и льну к нему с сонной улыбкой на лице, когда Аксель обнимает меня.

Наши взгляды встречаются, когда он целует меня и говорит:

– Счастливого Дня Благодарения.

– И тебе, – шепчу я. – Я чувствую себя очень, очень благодарной.

Глава 29. Аксель

Плейлист: Gregory Alan Isakov – San Luis

Три недели. Три недели завершения работ в шалаше, затем сбора всего, но всё равно возвращения в темноте к маленькому домику в лесах, потому что там дом. Три недели всевозможного секса на всевозможных поверхностях во всевозможное время. Три недели походов на рассветах и закатах. Три недели выходных в студии, где я пишу картины, а Руни читает, пока пёс и котёнок развалились на ней и дремлют на солнце. Три недели вечеров за карточными играми с Уиллой и Райдером, ужинов с Паркером, Беннетом и Скайлер. Три недели наблюдения, как она засыпает в моих руках, купающаяся в отсветах пламени, и ощущения, как время ускользает, совсем как угасающее пламя в изножье постели.

Потому что время правда поджимает. Приближается Рождество, когда Руни поедет домой и возобновит свою прежнюю жизнь. Мы не говорили о том, что дальше, потому что Руни не знает, что делать с обучением, что будет после Рождества с её отцом, и я отказываюсь спрашивать её, пока у нее нет ответа. Мне меньше всего хочется повторно причинять ту же боль, которую причиняли её родители, о чем Руни рассказывала мне в темноте после занятий любовью. Что её отец просит слишком много её сердца и даёт слишком мало своего, что её мать любит её с расстояния, но не такой любовью, в которой она нуждается.

Я не очень хорошо читаю между строк, но я неделями слушал и узнавал женщину, которую люблю, и вот что я знаю: Руни скрывала и причиняла себе боль, пытаясь любить людей, которые не любили её так, как она того заслуживала. Я знаю, что Руни даже слишком хорошо это понимает, благодаря им, потому что однажды она мне сказала: иногда любви недостаточно.

И это один из таких случаев. Я знаю это, хотя она может ещё не понимать. Руни уедет на Рождество, почувствовав себя лучше, восстановив энергию, чтобы общаться, видеться с людьми и жить во внешнем мире. Она будет видеться с друзьями, общаться с кем-либо и поймёт, что двадцать четыре года – это пи**ец какой юный возраст, чтобы оставить своё сердце со мной и решить, что я тот самый. Она увидит, от чего она отказалась бы, оставшись со мной, мужчиной, чьё время во внешнем мире сводится к выставкам да изредка важным спортивным матчам одного из его братьев и сестёр. Она поймёт, что любила меня, но это не означает, что я вписываюсь в её жизнь.

Так что я провожу её со всей решимостью, которая потребуется, чтобы не зацеловать её до потери сознания и не умолять её вернуться. Потому что я осознал, что это и есть моя любовь к ней – желать ей счастья, даже если это означает счастье без меня.

И я не буду любить её меньше.

– Аксель? – Руни заглядывает в студию, и слава Богу, холст смотрит в другую сторону.

Он сочится такими горькими, унылыми оттенками синего, что Синий Период Пикассо просто отдыхает. Я поначалу пытался не делать этого, потому что она может увидеть, но это был единственный способ справиться, пока дни ускользали один за другим, пока моё счастье меркло, а печаль нарастала. Мне нужно было нарисовать это, облегчить часть нарастающей боли в груди, которая разрывалась от давления потери, ведь она уезжает завтра утром.

– Привет, – я кладу кисть, вытираю руки и пересекаю комнату. Я не могу выдавить из себя улыбку, но пытаюсь скрыть печаль, стиснуть зубы и посмотреть ей в глаза, прикасаться к ней в такой манере, которая расслабит её.

Улыбка Руни немного нервная, пока она обхватывает моё лицо и проводит большими пальцами по моему подбородку.

– Борода становится весьма внушительной.

– Да, – я тру её одной ладонью. – Но моей же…

Я останавливаю себя. В последние несколько недель это стало нашей фишкой – любовно и шутливо перебрасываться словами «жена», «муж». Но сейчас я как будто не могу выдавить это из горла.

– Тебе, кажется, нравится, – выдавливаю я.

Взгляд Руни изучает меня.

– Да, – она убирает руки от моего лица и переплетает наши пальцы. – Ты сейчас на том этапе, когда можно остановиться?

«Остановить излияние моего кровоточащего сердца на холст?»

Я не говорю этого вслух. Я не говорю ей, что подобное рисование не прекратится в ближайшее время.

– Да, я могу сделать перерыв.

Она нежно выводит меня за руку в основное помещение. Там моя куртка и шапка. Маленькая сумка, которую она собрала. Наши палки для ходьбы.

Прощальный поход.

Я хрипло сглатываю.

– Прогулка?

Она кивает и старается улыбнуться.

– Да, если ты не против.

– Окей, – это звучит хрипло. Я откашливаюсь. – Только… надо быстренько в туалет.

Она снова кивает.

– Конечно. Я начну закутываться. У меня это занимает много времени.

С тех пор, как похолодало, Руни приходится носить комично большое количество слоев, чтобы сохранять тепло – она не привыкла к декабрьской погоде на северо-западе. Я знаю, что эта фраза сейчас должна была развеселить меня и вызвать улыбку. Но этого не случается.

– Сейчас вернусь.

– Окей, – шепчет она.

В ванной я стискиваю раковину и стараюсь дышать. Это тяжело. Пи**ец как тяжело.

Я включаю воду, снова и снова сбрызгиваю лицо, надеясь, что это поможет. Не помогает. Мои руки дрожат, пока я закрываю воду и избегаю своего отражения в зеркале. Я знаю, как выгляжу, и я знаю, что это жалко.

Выйдя из уборной, я сосредотачиваюсь на надевании вязаной шапки и куртки. Я почёсываю голову Гарри, когда он скулит.

– Останься, Гарри.

Он фыркает, плюхнувшись на пол. Словно пытаясь поднять ему настроение, Скугга накидывается на его туловище, заползает по боку и шлёпает лапкой по его уху. Он лишь снова фыркает.

Руни стоит, закутанная в старую куртку моей мамы, которую я нашёл, когда похолодало, а у неё не оказалось зимней куртки, поскольку она и не планировала оставаться тут так долго. Куртка толстая, бледно-голубого цвета зимнего неба, и когда Руни носит её со своей чёртовой жёлтой шапкой, она выглядит как лучик солнца, выглянувший из-за облака.

Я застёгиваю свою куртку, затем подхожу ближе и по привычке застёгиваю её куртку до конца. Руни поднимает на меня взгляд. Её ладони ложатся на мои запястья, нежно сжимая.

– Спасибо, – говорит она.

Я киваю. Взяв наши палки для ходьбы, я надеваю рюкзак на спину, не зная, что в нём – только то, что Руни хочет взять это с нами.

Когда я выхожу наружу, она следует за мной и запирает дверь. Я наблюдаю за ней – голова склонена, светлые волосы рассыпаются по плечам – тот же порядок действий, что и в множество других дней, после чего мы шли по полю, рука в руку, вверх по холму к шалашу.

Она поворачивается и смотрит мне в глаза, вновь робко улыбаясь.

– Готов?

«Нет, – думаю я. – Я никогда не буду готов к этому».

– Да, – вру я.

Руни делает первый шаг, и я подстраиваюсь под её темп. Наши палки упираются в землю, и её обычная болтовня сегодня не сопровождает нас. Никаких вопросов о том, к какому роду или виду относится растение или животное. Никаких «Смотри, Акс!», когда она показывает на что-нибудь, отчего её лицо озаряется улыбкой. Лишь тишина, ботинки и палки ударяют по твёрдой земле. Только тихое тёплое дыхание превращается в пар на холодном воздухе, пока мы идём. А когда мы добираемся до места, я чуть не разворачиваюсь.

Обязательно ей было приводить нас сюда.

Теперь, когда она была готова, я показал ей и другие места. Руни набралась сил и выносливости буквально за несколько недель всё более сложных походов. Она начала ориентироваться в округе. Она могла бы отвести нас в полдюжины разных мест.

Но нет. Мы здесь. Там, куда я привёл её, когда мы поженились. Куда я привёл её, чтобы быть храбрым и сказать, что я люблю её.

А теперь мне нужно снова быть храбрым и отпустить её.

– Это не совсем вид заката, – говорит она, глядя на пейзаж. – Но я хотела, чтобы это было здесь.

Я проглатываю ком в горле.

– Окей.

Она моргает, косясь в мою сторону с непроницаемым лицом.

– Я хотела поговорить о том, что будет дальше.

О Боже, это больно, эта новая боль. Это не совсем боль любви, или по крайней мере не только она. Это боль меча, светящегося после кузницы и вонзаемого в моё сердце. Раскаленного. Безжалостно острого. Боль потери.

Руни подходит ко мне, затем мягко снимает рюкзак с моей спины. Присев с ним, она поднимает клапан и расстилает одеяло.

– Садись, – просит она. – Пожалуйста?

Я не хочу садиться. Я хочу убежать. Я так сильно хочу убежать от этой боли.

Но я больше так не делаю с Руни. Я не ухожу, когда она приближается. Я не прячусь, когда становится тяжело. По крайней мере, я усиленно стараюсь не делать этого. Так что я медленно сажусь на одеяло, наблюдая, как она снова лезет в рюкзак. Она достаёт бутылку воды – всего одну, чтобы мы разделили её меж собой. Пакетик вяленого мяса для меня и безглютеновое печенье с шоколадной крошкой для неё.

– Голоден? – спрашивает она.

Я качаю головой.

– Нет.

Усевшись, она достаёт печенье из контейнера и крутит в руках. Ломает пополам, затем ещё раз пополам. Затем кладет в контейнер.

– Я не вернусь на учёбу, – выпаливает она. – По крайней мере, пока что. Я вернусь в Лос-Анджелес на Рождество, а потом в Стэнфорд, чтобы встретиться с научным руководителем, – она смотрит мне в глаза. – Я возьму академический отпуск на год, затем ближе к его концу снова пересмотрю решение, то ли доучиться, то ли забрать документы.

Я моргаю, глядя на неё.

– Целый… год.

Она кивает.

– Мне очень жаль, что мне потребовалось так много времени, чтобы поговорить об этом. Я долго взвешивала это решение и только сейчас разобралась.

Я киваю, дыша, пока эта боль вгрызается всё глубже.

– Тебе не нужно извиняться. Это твоё будущее, и тебе с ним разбираться, а не мне.

Она хмурит лоб.

– Я надеялась… может, пока я разбиралась с этим, ты тоже с чем-то разобрался?

– Например? – спрашиваю я.

Она смотрит на свои руки и кусает губу.

– Я думала, может, ты тоже хочешь сказать что-то мне. Или спросить?

Непонимание тревожными обручами стискивает мои рёбра. Что, по её мнению, я должен сказать ей, когда она уезжает, а я остаюсь?

– Я не уверен, чего ты от меня ожидаешь, – медленно отвечаю я. – Ну кроме того, что я счастлив за тебя, Руни, и за все те великолепные вещи, что ждут тебя. И… для меня честь быть даже временной частью твоей жизни, пока ты не вернулась на путь погони за этим ярким будущим.

– Аксель… – она качает головой, моргнув так, будто я её шокировал. – Я никогда не была так счастлива, как здесь. Я люблю все то, что мы выстроили во всех смыслах слова, хотя я никогда не ожидала, что это случится. Откуда ты взял идею, что мы что-то временное? Мы разделили такую… безопасность, доверие, любовь. Разве нет?

– Конечно, – говорю я ей, проглатывая ком в горле. – Но ты сама мне сказала, иногда любви недостаточно.

Её глаза наполняются слезами.

– Ч-что ты хочешь сказать?

Мне так сильно хочется сказать, что я беру свои слова назад, что я уверен в том, что нашей любви достаточно. Что когда Руни вернётся к своей настоящей жизни, то, что мы делили, всё равно будет ощущаться реальным. Что всякий раз, когда она приедет в гости, когда я наберусь смелости для визита к ней, это будут лихорадочные, любящие, насыщенные недели за часы и попытки извлечь из этого максимум, пока она не приедет сюда насовсем.

Но что насчёт моих жалких социальных способностей? Ужасно разговариваю по телефону, скуп в сообщениях. Что насчёт моей необходимости оставаться дома, в моём пространстве? Отшельник, затворник, одиночка. Что насчёт того факта, что я едва могу поддерживать отношения на расстоянии с моей понимающей семьей, что уж говорить о женщине, которая процветает от прикосновений, разговоров и интимной связи?

Что насчёт её потребностей, которые не были удовлетворены людьми, которые должны были любить её лучше всех? Что насчёт того, когда она причиняла боль себе, пытаясь любить их в ответ с обманчивой «я-в-порядке» улыбкой и её упрямой решимостью наладить всё, если она приложит достаточно усилий? Что, если мы станем такими – искажёнными и травмирующими (последнее, чего я хочу), и наша любовь начнёт вредить ей?

Что, если мы попробуем, она уедет, вернётся и больше не захочет меня?

Я смотрю на свои руки.

– Я говорю, что нам лучше позволить этому закончиться. Если ты захочешь меня после того, как снова побудешь в настоящем мире, повидаешь всё, что там есть, то я буду здесь.

Она отшатывается, будто я её ударил.

– «Повидаю всё, что там есть»? Аксель, я не присматриваюсь к вариантам. Я люблю тебя.

Слыша эти слова, я хочу взять их в руки и крепко сжать. Я хочу, чтобы они неразрывно связали нас. Я хочу верить, что они сильнее любой внешней силы, которая может на нас обрушиться. Но я знаю. Я знаю свои ограничения, и я знаю её вредоносные тенденции. И я так боюсь, что любви друг к другу окажется недостаточно, чтобы преодолеть это.

– Я тоже тебя люблю, Руни. Поэтому и говорю это. Потому что я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива.

– Я счастлива. Ну, или была счастлива пять минут назад. Ну то есть, я пи**ец как нервничала, потому что отношения на расстоянии – это непросто, и за последние недели ты ничего не говорил. Например, «Эй, Ру, я хочу, чтобы у нас всё сложилось. Приезжай сюда как можно чаще. Или, чёрт, я буду прилетать к тебе». Но теперь, – говорит она, вытирая слёзы, – я понимаю. Ты ничего не говорил, потому что не хочешь, чтобы у нас сложилось. Ты хотел меня лишь тогда, пока я не требовала работы, пока я была удобной, а теперь, когда это прекратилось, ты рвёшь отношения.

Эти слова вызывают едкую и резкую боль, будто моё сердце – один сплошной порез от бумаги, а её ответ – чистая кислота.

– Это неправда. Я ничего не рву. Это завершается само собой. Ты уезжаешь обратно. Я остаюсь здесь. Это естественный конец.

– Но всё не должно быть так! – восклицает она. – Всё кончено, потому что я на время уезжаю? Потому что у меня квартира в Калифорнии? Хрень собачья, Аксель. Ты говоришь так, будто дело в моём отъезде. Но тебе пора принять свою роль в этом. Ты отстраняешься. Ты отталкиваешь меня.

«Потому что мне так надо, чтобы справиться. Потому что если я прочувствую всё это, я утону и утащу тебя за собой».

– Я здесь, Руни.

Она качает головой.

– Нет, не здесь. Ты ведёшь себя как парень, с которым я познакомилась в начале, а не как мужчина, которого я узнала. Не как мужчина, за которого я вышла замуж.

– Пожалуйста, не говори так, – рявкаю я, ибо это ранит слишком глубоко. – Мы поженились не по любви. Это не настоящее.

Она смотрит на меня – глаза мокрые, подбородок дрожит.

– Не настоящее? Если это для тебя не настоящее, тогда что? Ты показал мне, что любил меня, даже когда моя жизнь пребывала в бл*дском раздрае. Ты помог мне почувствовать себя храброй, признать эту правду и попросить о любви, даже когда всё станет сложнее. А как только я пользуюсь этим шансом, ты вырываешь эту любовь из моих рук.

Слова ускользают из моего мозга как сквозь решето. Я в ужасе смотрю на неё. В ужасе из-за того, что причинил ей боль, тогда как всего лишь хотел любить её так, как она того заслуживает. В ужасе от того, чего боялся всегда: что моя любовь – не та, которая ей нужна; что лучшее для меня – не лучшее для неё.