Текст книги "Гонки на выживание"
Автор книги: Хилари Норман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
43
Три дня спустя после званого обеда у Алессандро Даниэль вылез из такси возле своего дома и заметил молодого человека, слоняющегося на углу 11-й улицы и Пятой авеню. В нем было что-то смутно знакомое, как показалось Даниэлю, но он не мог вспомнить, где видел этого парня раньше. На вид ему было лет восемнадцать-девятнадцать, и он казался чужаком в этих местах: замызганные джинсы, немытые патлы… Он все время переминался с ноги на ногу и растирал руками предплечья, словно страдая от холода, хотя погода стояла необычайно мягкая для середины октября.
Даниэль поздоровался со швейцаром и снова оглянулся на угол. Незнакомец, казалось, смотрел прямо ему вслед, но Даниэль был слишком далеко и не мог судить о выражении его лица.
– Тут какой-то парень слонялся поблизости, – сказал он Барбаре в тот же вечер, когда она вернулась домой из театра. – Где-то я его уже раньше видел. Ты не заметила никого из знакомых у входа в дом?
Она выжала воду из мокрых волос полотенцем и взялась за фен.
– Нет, но я особо не приглядывалась.
Даниэль взъерошил ее мокрые кудри и поцеловал в шею.
– С завтрашнего дня начну заезжать за тобой после спектакля.
– Ты и так почти всегда заезжаешь.
– А теперь буду всегда заезжать.
– Но почему, Дэнни? – нахмурилась она. – Что-то случилось?
Он опять взлохматил ей волосы и сел на край кровати.
– Ничего не случилось. Просто мне не нравятся типы, слоняющиеся ночью по улицам. Ты не должна ходить одна.
– Я всегда беру такси, ты же знаешь. – Барбара положила фен, подошла к кровати и села рядом с ним. – В этом нет необходимости, честное слово. Ты устаешь к концу дня. Ты вовсе не должен ждать меня после театра, к этому нет причин.
– Нет причин, говоришь? А то, что ты моя жена и носишь моего ребенка, разве это не веская причина?
– Носить твоего ребенка я могу и в такси, – засмеялась она, – с тем же успехом, что и в твоей машине.
– Можешь считать это блажью, – сказал он серьезно, – но сделай мне такое одолжение.
Барбара погладила его по щеке.
– Ладно.
На следующий вечер, как и было условлено, он встретил Барбару у служебного выхода. Группа подростков окружила их, как только Барбара и еще кто-то из актеров показались из-за дверей, требуя автографов.
Даниэль коснулся руки Барбары.
– Вон он, – сказал он тихо. – Вон там, у стены. – Он указал на парня, терпеливо ожидавшего в стороне от толпы. – Ты его знаешь?
Барбара расписалась на очередной программке.
– Конечно, – ответила она. – Это Луис. Он часто дожидается меня после спектакля. – Его тревога ее явно позабавила. – Да он мухи не обидит, Дэнни. Он милый мальчик. – Она понизила голос: – Мне кажется, он в меня влюблен.
Даниэль снова посмотрел на парня, стоявшего в сторонке. Тот стоял, не сводя глаз с Барбары, и ощупывал висящий на шее крестик.
– Не нравится мне, как он на тебя глядит, – шепнул он на ухо жене.
Барбара потянула его за рукав обратно к служебному входу. Ее прелестное личико стало торжественно-серьезным. – Дэнни, я знаю, ты хочешь мне только добра, но эти люди – мои поклонники. Ну, может, не совсем мои, скорее поклонники спектакля, и Луис Родриго один из них. Он каждый день дожидается меня здесь в любую погоду.
Даниэль решительно взял ее под руку.
– Идем, пора убираться отсюда.
Она осторожно высвободилась.
– Я не могу уйти, пока не подпишу все их книжки и программки.
– По-моему, на сегодня довольно.
– Нет. Ты должен понять, Дэнни. Они же нас здесь ждали! Было бы просто невежливо взять и пройти мимо.
– Ладно, – согласился он. – Я подожду в машине.
– Я недолго. – Она поцеловала его в щеку.
Даниэль отпер дверцу с водительской стороны и сел за руль. В зеркальце дальнего вида он наблюдал, как Барбара болтает с поклонниками и отдельно обменивается несколькими словами с Родриго. Над служебной дверью горел яркий фонарь, и ему было хорошо видно, как выражение восторга разлилось по смуглому лицу парня. Потом Барбара отошла от него, и Даниэль заметил, что Родриго тотчас же схватился за крестик на шее.
– Он что, фанатичный католик? – спросил Даниэль у Барбары, когда она забралась в машину рядом с ним
– Почему ты спрашиваешь? – удивилась она.
– Просто поинтересовался. – Даниэль завел мотор.
– Да, если хочешь знать, он очень набожный. – Она улыбнулась. – Он только что сказал мне, что молится за меня каждую ночь.
– Что еще он тебе сказал?
– Ничего особенного. – Ее щеки окрасились румянцем. – Он сказал, что ребенок обязательно пойдет в меня и будет такой же красивый.
Даниэль оторвал взгляд от дороги.
– Ты сказала ему, что беременна?
– Нет… не совсем, – растерялась Барбара. – Я… он подслушал как-то раз мой разговор с подругой, когда мы выходили из театра. Честное слово, Дэнни, я не понимаю, из-за чего ты так волнуешься. Он просто милый мальчик, немного чудаковатый, вот и все. У каждого свои проблемы.
– А какие проблемы у него? – прищурился Даниэль.
Барбара нервно сжала пальцами сумочку.
– Я больше не скажу о нем ни слова. Он имеет ко мне такое же отношение, как и все остальные люди, которых ты видел у дверей театра. Ты же меня о них не спрашиваешь!
– Ни один из них не поджидал тебя возле нашего дома.
– Дэнни, ну прошу тебя!
Она была явно расстроена.
– Прости, детка. – Он взял ее за руку и крепко сжал. – Я просто волнуюсь и ничего не могу с собой поделать. Сам не знаю, почему.
– Это все с тех пор, как ты узнал про Ли. С той самой минуты ты просто сам не свой. Ты видел Фанни сегодня на работе? Как она?
– Она в порядке. Выглядит вполне довольной… ну, может, чуть более напряженной, чем всегда, но я этому не удивляюсь. Жизнь с этой женщиной просто не может быть ложем из роз, даже если у них наилучшие отношения.
– И все-таки я считаю, что ты поступаешь правильно, скрывая от Фанни правду.
– Хотел бы я разделить твою уверенность.
– Ты всегда можешь переменить свое решение. Если у Фанни в будущем возникнут проблемы с этой женщиной, если мы поймем, что она несчастна, ты всегда сможешь вмешаться, пока еще не поздно. – Барбара откинулась на спинку сиденья, ее одолела усталость. Такое с ней всегда случалось после спектакля, но на первых порах, взбудораженная шумным зрелищем и еще не остывшая, она этого не замечала. – Будем надеяться, что это время никогда не наступит.
У поворота Даниэль включил мигалку.
– Будем надеяться.
В следующую субботу Даниэль высадил Барбару у театра перед дневным спектаклем, а затем вернулся домой, чтобы поработать над бумагами для представительства «Харпер и Стоун» в Лос-Анджелесе. Выйдя из подземного гаража на Шестой авеню, он увидел на противоположной стороне улицы Луиса Родриго, погруженного в разговор с двумя мужчинами.
Даниэль замер на месте. Оба собеседника были гораздо старше Луиса; оба в темных, хорошо сшитых пальто. Один из них был лыс, голову другого скрывала фетровая шляпа. Похоже, они что-то настойчиво втолковывали Родриго, а он в ответ упрямо качал головой и отчаянно жестикулировал. Вид у него был явно расстроенный и сердитый.
Даниэлю хотелось пересечь улицу и задать парнишке прямой вопрос, но под каким предлогом? Слоняться у служебного входа в театр не было преступлением, разговаривать с друзьями на улице тоже не запрещалось. Даниэль присмотрелся к ним. Друзья? Непохоже. Родриго беспокойно переминался с ноги на ногу, как и в первый раз, когда Даниэль впервые заметил его неподалеку от своего дома. Мужчина в шляпе сунул руку в карман, и Даниэль увидел, как что-то белое мелькнуло, переходя из рук в руки. «Наркотики», – подумал он.
Вернувшись домой, Даниэль позвонил вниз швейцару.
– Джо, насколько тщательно вы и ваши сменщики соблюдаете меры безопасности?
– А что? – забеспокоился Джо. – У вас там что-то случилось, мистер Стоун?
– Нет-нет. Я просто проверяю меры предосторожности. Лишняя бдительность не помешает.
– Конечно, не помешает, мистер Стоун, – с облегчением вздохнул Джо. – Мы тут всегда на страже, не сомневайтесь. Ни один незваный гость мимо нас не пройдет.
– Но время от времени приходится покидать свой пост?
Джо засмеялся.
– Вы хотите сказать, когда надо отлучиться по нужде? Двери запираются, пока я не вернусь на место. Уверяю вас, волноваться не о чем.
В квартире зазвонил телефон. Даниэль поблагодарил швейцара и пошел отвечать.
– Дэн, это Фанни. Звоню, чтобы напомнить тебе о сегодняшнем вечере.
– О сегодняшнем вечере? Ах да, званый обед в «Лютесе»! [33]33
»Лютес» – лучший и очень дорогой ресторан французской кухни в Нью-Йорке.
[Закрыть] Нет, я не забыл.
Кот вошел в комнату, проворно вспрыгнул на колени Даниэлю и громко замяукал.
– Отлично. Кстати, мы просидим там допоздна.
– Но я должен встретить Барбару. Может, я смогу уйти пораньше?
– И думать забудь! – Голос у Фанни был усталый. – Тебе не придется страдать одному. Ли дуется вот уже два дня, а все потому, что мы не можем провести вместе субботний вечер. – Она издала сухой смешок. – Знаешь, чего мне не хватало все эти годы? Любовных ссор.
Даниэль почувствовал смутную тревогу.
– Дела идут не блестяще, Фанни?
– Да нет, я не жалуюсь. Увидимся в десять.
Даниэль тут же перезвонил в театр. Барбара была на сцене, и он оставил для нее сообщение: взять такси и ехать домой после вечернего спектакля.
Он позвонил Барбаре из ресторана по домашнему номеру сразу после полуночи.
– Привет, ненаглядная. Благополучно добралась до дому?
– Нет, я в метро по пути в Квинс, меня как раз грабят.
– Ну и шуточки у тебя! Как прошел спектакль?
– Очень неплохо. С полным аншлагом. Дэнни?
– Да, любовь моя?
– Мне кажется, ребенок сегодня шевельнулся.
– Ну и как это было?
– Чудесно. Дэнни, ты скоро придешь?
– Хотел бы прямо сейчас, но, боюсь, придется мне проторчать тут еще час, если не больше. Мне очень жаль. Я куда охотнее провел бы это время с тобой.
– Ах, бедняжка! Застрял в «Лютесе»! – В трубке послышался смешок. – Но за свою жену ты не волнуйся, у меня тут отличная компания. Во-первых, сабра, а во-вторых, только что ко мне в постель забрался черный красавец-атлет.
– Опять Кот претендует на мое место?
– Ясное дело.
– Не давай ему тянуть одеяло на себя. – Даниэль услышал, как провалился в щель автомата его последний десятицентовик. – Ложись спать, милая, – сказал он. – Я люблю тебя.
Ее голос прозвучал тихо и нежно, как легкий летний дождь:
– Я тоже люблю тебя, Дэнни.
Было уже больше двух часов ночи, когда Даниэль вошел в вестибюль своего дома, стряхивая с пальто капли дождя. Ночной дежурный сонно приветствовал его из-за стойки.
Наверху в коридоре было пусто. Даниэль нащупал в кармане пальто ключи от входной двери, вставил первый из них в замок, но он не повернулся. Даниэль недовольно хмыкнул. Опять Барбара забыла запереть на два замка! Он вставил второй ключ, повернул его и услыхал, как щелкнул язычок. Дверь открылась, и он вошел в темную прихожую.
Без шума закрыв за собой дверь, он снял пальто и осторожно, стараясь не звякнуть, чтобы не разбудить Барбару, положил ключи на столик.
Полоска света пробивалась из-под двери спальни.
Он приоткрыл дверь и замер на пороге.
Долгое время – казалось, прошла целая вечность – он думал, что у него галлюцинация. Барбара спала на полу под красным одеялом.
«Но у нас нет красных одеял», – машинально отметил Дэн.
Потом его пробрал сильнейший озноб, когда он заметил жидкость, сочащуюся медленно, как кларет, и пропадающую в густом ворсе ковра.
Жидкость была повсюду вокруг нее. Постель была пропитана ею – на изголовье и шелковом абажуре лампы, даже на потолке остались брызги.
Кровь. Кровь Барбары. Вся ее кровь.
Она лежала на спине как распятая, ночная рубашка была задрана к подбородку. Ее запястья были привязаны к ножкам кровати, а лодыжки подтянуты к запястьям той же веревкой.
Ее голова слегка завалилась налево, золотистые волосы, липкие от крови, прикрывали правый глаз. Левый глаз был закрыт.
Она была перечеркнута.
Ее не закололи, не зарезали. Перечеркнули двумя прямыми линиями. Одна шла от основания горла вниз, между маленькими грудями, по животу и прямо к лобку. Вторая, горизонтальная, пересекала все тело поперек чуть пониже грудей.
Две черты. Крест.
Даниэль опустился на колени. Пульса не было. Дыхания не было.
Он положил руку на ее влажный от крови живот. Сабры не было.
До него донесся какой-то звук из угла, и он повернул голову.
Кот лежал, растянувшись у окна, под самыми занавесками. Его шерстка отливала алым цветом. Он открыл один желтый глаз и посмотрел на Даниэля.
Даниэль подполз к тому месту, где лежал Кот. Он услыхал какой-то незнакомый звук, напоминавший перестукивание сумасшедших кастаньет, и не мог понять, откуда он доносится. Эту дробь выбивали его собственные зубы.
Он прикоснулся к животному. Нож задел его по боку, но не проник глубоко.
Даниэль услышал еще один звук.
Мяуканье.
А потом еще один.
Свой вопль.
44
Без двадцати пяти семь в то утро ранний бегун обнаружил в Центральном парке тело молодого человека латинской наружности, лежащее в кустах возле заднего входа в музей искусств «Метрополитен». Яремная вена с левой стороны была полностью рассечена, рядом валялись окровавленный нож и Библия.
В девять пятнадцать, сразу после звонка из департамента полиции Нью-Йорка в контору «Харпер и Стоун», помертвевшая от шока Кэт дрожащими пальцами позвонила сначала к «Пьеру», в апартаменты Фанни, а затем Андреасу домой.
Три часа спустя в кабинете патологоанатома тело, найденное в Центральном парке, было официально опознано как принадлежащее Луису Альберту Родриго. Его старшая сестра, Мариетта Родриго, впала в истерику от горя, а когда два детектива из 90-го участка сообщили ей, что, согласно их данным, перед тем, как наложить на себя руки, ее брат совершил убийство женщины в Гринвич-Виллидж, Мариетта набросилась на них как безумная, попыталась выцарапать им глаза с криком, что Луис был самым кротким и богобоязненным мальчиком во всем их квартале и что бог накажет их в будущей жизни за их злобную клевету.
– Нам очень жаль, мисс Родриго, – сказал старший детектив, – но все сходится. Вы говорите, ваш брат был религиозен?
– Он был глубоко верующим.
– Рядом с его телом была найдена Библия.
Она в замешательстве покачала головой.
– И это делает его убийцей? Да вы что, с ума сошли?
Детектив вынул из внутреннего кармана маленькую фотографию и положил ее на стол перед Мариеттой.
– Вы знаете эту женщину?
Она бросила быстрый взгляд на фотографию и покачала головой.
– Нет. Это она?..
– Совершенно верно, мэм. Мы думаем, что именно эту женщину убил ваш брат. Ее сценическое имя Барбара Забриски. В замужестве Стоун.
– Актриса? – Мариетта чуть не выплюнула это слово.
Заговорил тот детектив, что помоложе:
– Двадцать три года, недавно вышла замуж, беременна на четвертом месяце.
Мариетта вызывающе вздернула подбородок.
– Но почему вы обвиняете моего брата?
– Ее муж утверждает, что Луис преследовал миссис Стоун.
– Он лжет!
– Мистер Стоун сейчас в больнице, мэм, его накачали наркотиками по самую макушку, потому что он только что обнаружил свою беременную жену, всю порезанную ножом, на полу в спальне их квартиры, – беспощадно отчеканил младший детектив.
Второй заговорил мягче:
– Мы не думаем, что он лжет, мисс Родриго. Эту фотографию мы нашли в кармане у вашего брата.
Глаза у нее округлились и остекленели от ужаса.
– И только из-за того, что мальчик носил в кармане фотографию актрисы… вы обвиняете его в убийстве? – Ей никак не удавалось собраться с мыслями. – А Библия тут при чем?
Детективы переглянулись.
Старший из них пожал плечами и вытащил из заднего кармана записную книжку, перелистал несколько страниц.
– Вот при чем, мисс Родриго. В Библии были особо помечены насколько строк. Новый Завет, Послание к римлянам, глава шестая. – Он поднес записную книжку к носу и, запинаясь, прочитал: – «Ибо умерший освободился от греха». И вот еще. Кстати, очень знакомое изречение: «Ибо воздаяние за грех – смерть, а дар божий – жизнь вечная во Христе Иисусе, господе нашем».
– Ну и что? – дрожащим голосом спросила Мариетта. – Я же вам сказала: Луис был богобоязненным. – Слезы снова навернулись ей на глаза. – Возможно, вы правы, он действительно убил себя. Я не знаю, может, он и впрямь считал себя грешником. Все мы грешники. Но это еще не делает его убийцей!
– Мы не считаем, что ваш брат имел в виду себя, когда подчеркивал эти строчки, мисс Родриго. Мы думаем, они относятся к жертве.
– Я не понимаю.
– Тому есть три причины. Он пометил еще одну строчку. – Детектив снова взял записную книжку. – «Посему, если при живом муже выйдет за другого, называется прелюбодейцею».
– Эта женщина была прелюбодейкой? – тихо спросила Мариетта.
– Этого мы не знаем. Вторая причина, мэм, заключена в том, что эти строки были подчеркнуты кровью.
– Чьей? – прошептала она.
– Этого мы не узнаем, пока не будут готовы результаты экспертизы.
– Но вы думаете, что это ее кровь?
– Проверим, тогда узнаем. – Вы сказали – три причины.
– Да. – Детектив помолчал. – Убийца вырезал на своей жертве крест.
Мариетта покачнулась и закрыла глаза. Младший из детективов вскочил, налил в бумажный стаканчик воды и сунул ей в руку.
– Попейте.
Мариетта повиновалась, и через минуту ее глаза открылись.
– Извините, мне придется задать вам еще пару вопросов. Вы сможете отвечать?
Она слабо кивнула.
– Вы знали, что ваш брат употреблял наркотики?
– Да, – ответила Мариетта так тихо, что они едва расслышали.
Детектив сделал пометку в блокноте.
– У него была работа?
– Да, – ответила Мариетта и снова заплакала. – У него долго не было работы… он так старался найти себе место… любое место.
– Но в конце концов он все-таки нашел работу?
– Всего неделю назад, – всхлипнула она. – Он был так горд… так счастлив!
– А что за работа, вы знаете?
– Конечно, знаю. Луис мне рассказал. Он работал на доставке в винном магазине «Бернарди», – пояснила Мариетта. – Ну, знаете, бегал по всему городу, собирал заказы, а потом развозил клиентам ящики с вином.
Детектив сделал еще одну пометку в своем блокноте. Название магазина ему ничего не говорило.
Даниэлю оно могло сказать все.
* * *
На пятом этаже больницы Святого Винсента Андреас, осунувшийся и постаревший от пережитого шока и усталости, расспрашивал врача-интерна о Даниэле. Было пять часов пополудни, Фанни только что отправилась домой немного отдохнуть.
– Вам тоже не помешал бы отдых, мистер Алессандро, – заметил молодой доктор. – Ваш друг накачан седативными средствами и пробудет в таком состоянии до утра.
– А вдруг он проснется посреди ночи? Я не хочу оставлять его одного.
– Если он проснется, медсестра тут же сделает ему еще один укол. – Интерн покачал головой. – Сказать по правде, я видел множество пациентов в шоке, но никогда… – Он замолчал. – Вам сказали про кота?
– Нет. А что?
– Похоже, когда соседи услыхали шум, они вошли и обнаружили, что мистер Стоун держит черного кота, покрытого кровью.
– Господи!
– Похоже, он не желал с ним расставаться. Цеплялся за несчастное животное всю дорогу до больницы. При поступлении ему сделали укол, после того как он поговорил с полицией, и только тогда кота забрали.
– Кот мертв?
– Нет, – улыбнулся интерн. – Честно говоря, я слыхал, что кота заштопали прямо там, в перевязочной, и он вроде бы держится. Чего только на свете не бывает! – добавил врач, покачав головой.
В своих апартаментах у «Пьера» измученная Фанни, не веря своим глазам, заглянула в последний из пустых гардеробов Ли и тяжело рухнула на постель.
– Почему? – спросила она вслух. – Ради всего святого, Ли, почему?
Она потащилась в кухню и там, на разделочном столе, увидела записку, написанную четким почерком Ли.
Дрожащей рукой Фанни взяла записку.
«Мне очень жаль, Фанни, мне правда очень жаль, но я должна исчезнуть, причем немедленно.
Спроси у жида. Он объяснит.
Думай обо мне плохо, если хочешь, но знай, что я люблю тебя.
Натали».
Фанни перестала дышать, не в силах отвести взгляда от записки. Детали безобразной мозаики постепенно складывались у нее в голове в чудовищную картину, прожигая ум и сердце, оставляя глубокие, незаживающие шрамы.
Уже объявили посадку на ее рейс, но Натали протолкнула в щель автомата еще один десятицентовик. Экземпляр «Нью-Йорк пост» был зажат у нее под мышкой; пот тек у нее по спине, оставляя мокрые пятна на шелковой блузке.
– Я сказала, что хочу поговорить с Джо Бернарди, – повторила она, едва не прижимаясь губами к трубке.
– Кто его спрашивает?
– Просто соедините его со мной.
– Сначала представьтесь, мадам.
– Скажите ему, что это насчет Зильберштейна.
– Кого?
Она повторила имя. Стремительно текли секунды.
– Да.
– Бернарди?
– Это его коллега. Что вам нужно?
У «коллеги» был грубый гундосый выговор типичного обитателя Бронкса.
– Я хочу поговорить с Бернарди.
– Он занят, леди, вам придется поговорить со мной.
Натали скрипнула зубами. Она повернулась лицом к стене и понизила голос до шипения:
– Я хочу знать, что, черт побери, произошло.
– Произошло?
– Ты прекрасно знаешь, о чем речь, ублюдок. Я говорю об убийстве.
– Об убийстве?
– Salaud! [34]34
Мерзавец (фр.).
[Закрыть] Дай мне поговорить с Бернарди!
– Я тебе сказал, он занят.
– Слушай, imbecile [35]35
Недоумок (фр.).
[Закрыть], – прошипела она в телефон, чувствуя, как испарина россыпью выступает на лбу. – Я дала Бернарди наводку, чтобы он мог рассчитаться с Зильберштейном за прошлое. Но речь не шла об убийстве! Я понятия не имела, что вы зарежете его жену! – В трубке послышался странный щелчок, и Натали догадалась, что кто-то еще, возможно сам Бернарди, подключился к разговору. – Этот парень, Родриго… – Она перехватила свободной рукой газету. – Они говорят, что он ненормальный. Что вы с ним сделали, чтобы заставить его убить таким зверским способом? А может, Родриго ее вовсе не убивал? – Натали замолкла, сообразив, что сболтнула лишнее. – Ты меня слушаешь?
– Слушаю. – Голос в трубке стал еще более зловещим. – И могу дать два совета.
– А именно?
– Мистер Бернарди не любит анонимных звонков, а ложные обвинения приводят его в бешенство, так что тебе лучше заткнуться, а не то…
– Передай ему, пусть катится прямо в пекло! – завизжала она.
Пауза была короткой.
– Он тебя там встретит, милочка, но он предпочитает дальний путь, так что скорой встречи не жди. Хочешь послушать второй совет?
– Ничего я не хочу от грязной итальянской свиньи!
– Не забывай молиться каждый вечер.
Скользкая от пота трубка едва не выпала из ее руки. Если Джо Бернарди ее когда-нибудь найдет, ей конец.
Натали подхватила свой новенький саквояж из крокодиловой кожи, последний подарок Фанни. Они выбирали его вместе у «Марка Кросса» всего несколько дней назад.
К этому моменту, с горечью думала Натали, Зильберштейн наверняка уже все разболтал Фанни, и та теперь будет ее ненавидеть до скончания дней.
Словно издалека до нее донеслось последнее приглашение на парижский рейс. Ей уже пришлось потратить столько драгоценного времени и усилий, чтобы раздобыть место на первом самолете, улетающем в Европу, – будь она проклята, если теперь рискнет пропустить свой рейс. Ее охватило странное чувство: смесь ненависти, горя и желания истерически расхохотаться. И еще чувство приближающейся опасности.
Она проклята. Проклята, если улетит, и проклята, если останется.
В четыре часа той самой ночи, когда Барбара была убита, Даниэль проснулся в больничной палате. В этот страшный час он оказался один.
На один блаженный и краткий миг лекарства отсрочили приговор. Дверь открылась, и он увидел золотистые волосы. Его душа подобно ракете взмыла к небесам из отяжелевшего тела.
– Барбара?
И тут он увидел больничный халат.
– Все в порядке, мистер Стоун?
Даниэль закрыл глаза и увидел Барбару, лежащую на ковре, увидел зияющие раны, услыхал свой собственный крик и учуял запах крови…
Он открыл глаза. В руке медсестры, стоявшей над ним, был зажат шприц. Он схватил ее за запястье.
– Помогите мне, – прошептал он.
– Ну, конечно, мистер Стоун. – Она успокаивающе похлопала его по руке. – Позвольте, я сделаю вам укольчик…
Даниэль крепче стиснул ее руку.
– Я хочу умереть, – отчетливо произнес он. – Прошу вас, пожалуйста, помогите мне. Убейте меня.
У медсестры было молодое и милое личико. Она сочувственно склонилась над ним, и рука Даниэля бесчувственно упала на одеяло.
– Вы должны жить, мистер Стоун, – послышался ласковый шепот, беспощадный, как приговор.
Игла вонзилась ему в руку, сознание покинуло его.
Его привезли вместе с Котом в квартиру у Центрального парка и поместили их, опять-таки вместе, в спальню для гостей. Их пичкали седативными средствами, куриным бульоном и любовью, пока боль не начала наконец понемногу отпускать. На пятый день они оставили Бобби и Кота на попечение Роберто, а сами улетели в Миннеаполис, откуда гроб с телом Барбары перевезли в Нортфилд с печальным эскортом, состоявшим из Андреаса, Александры, Фанни, Леона и Сары, Роланда и Кэт. Барбару вместе с их неродившимся младенцем похоронили на местном кладбище, где уже покоились ее родители. Друзья беспомощно стояли рядом, опасаясь того момента, когда нужно будет бросать землю в могилу. Никто не знал, чего ждать от Даниэля. Но Даниэль ничего такого не сделал: просто бросил ком земли на полированную крышку гроба и отошел.
Когда они вернулись в Нью-Йорк, Даниэль четыре дня подряд просидел неподвижно на жестком стуле с прямой спинкой и четыре ночи пролежал, стараясь не смыкать глаз. Он не плакал, ничего не говорил. Кот не отходил от него ни на шаг. Ничего не понимающая, но полная сочувствия маленькая Бобби терпеливо простаивала часами возле Даниэля, своими теплыми маленькими ручками согревая его холодные руки. Ее мать с беспокойством наблюдала за ними, а Андреас как безумный метался взад-вперед по коридору в бессильном гневе.
На одиннадцатый день Даниэль сказал, что должен вернуться домой, поэтому Андреас и Александра перевезли его туда и остались на ночь, опасаясь, что он может что-то сделать с собой. Когда Андреас заглянул к нему утром, он обнаружил Даниэля сидящим на ковре, с которого пятна крови уже успели удалить в химчистке. Взгляд у него был затравленный. Верный Кот сидел у него на руках.
– Он должен выплеснуть свое горе! – сказал Андреас Александре.
– Дай ему время, – ответила она. – Пожалуй, нам сейчас следует оставить его одного.
– Я не могу!
– Придется.
Когда Даниэль после долгого перерыва вновь обрел способность общаться с окружающими, он мог говорить только о собственной вине. Чувство вины поглотило его целиком. Он сидел в своей библиотеке и листал книгу афоризмов; он обнаружил, что Софокл, Эсхил и Корнель с ним заодно: Бернарди нельзя осуждать за то, что он отомстил за смерть своей жены. Если бы Даниэль не сбежал тогда, в 1954 году, сицилиец наказал бы его, а не Барбару… Его терзали прошлые грехи… его мать и сестра, оставшиеся в Германии и погибшие, в то время как он бежал и остался жив… его отец, которого он тоже бросил на произвол судьбы… И, наконец, его жена и ребенок.
Грехи Даниэля, реальные и воображаемые, ворочались в нем, как клубок змей, и пожирали его изнутри.
– Я должен что-то сделать! – заявил Андреас Александре.
– Но ничего сделать нельзя. Полиции нельзя рассказать правду о Бернарди или о Натали, в этом мы все сошлись с самого начала. Это лишь принесет Дэну еще больше горя.
– Я должен что-то сделать, – упрямо повторил он.
– Будь Дэну хорошим другом. Вот все, в чем он нуждается, – посоветовала Александра.
– Он говорит о Натали так, будто она просто сыграла роль катализатора!
– Возможно, так оно и было. Она настоящее чудовище.
Андреас нанял частного детектива, чтобы разыскать Натали, сам не зная, что будет делать, когда найдет ее. Потребовалось почти два месяца, чтобы ее выследить. Она обосновалась в Париже, в восьмикомнатной квартире на авеню Нейи рядом с Булонским лесом. Получив отчет сыщика, Андреас выжидал еще пять дней. Ему нужно было разобраться в своих собственных мотивах и кое о чем спросить свою совесть. Он не сомневался, что, если передать полученные сведения Даниэлю, это ничего ему не даст, кроме лишних страданий. Но если вообще ничего не предпринять, Натали Брессон так и останется безнаказанной. Этого он так оставить не мог.
На шестой день Андреас вошел в будку телефона-автомата на Лексингтон-авеню и сделал анонимный звонок Джо Бернарди.
За пять дней до Рождества Натали, жившая под девичьей фамилией матери – Журден, – пришла домой и обнаружила, что ее дожидаются трое вооруженных мужчин.
Они предложили ей выбор. Либо она проглотит в их присутствии полный пузырек барбитуратов, либо спрыгнет с парапета своего балкона.
Натали умоляла, плакала, вопила, уговаривала и пыталась подкупить, но они были неумолимы. Они заталкивали ей пузырек с таблетками чуть ли не в горло, она визжала и в конце концов выбрала балкон.
Тот, что был за старшего, приглашающим жестом похлопал по парапету.
– Сюда, мадам.
Она сопротивлялась и рыдала, ей зажимали рот кожаной перчаткой.
– Быстрый путь гораздо легче медленного, – назидательно заметил главарь.
Они взяли ее за ноги – осторожно, чтобы не оставить синяков, – и подняли на парапет. Кожаная перчатка, зажимавшая ей рот, исчезла, и инстинкт самосохранения зверем взметнулся на дыбы у нее внутри: Натали открыла рот и завопила, как царица ада. Но сильные руки толкали ее в поясницу, она перевалилась через парапет и полетела вниз, переворачиваясь в ледяном ночном воздухе, а темный цемент двора был все ближе, ближе…
Во время визита в Цюрих накануне Рождества Андреас прочел заметку в «Геральд трибюн» с описанием неудавшейся попытки самоубийства известной светской красавицы в Париже. Отныне ей предстояло провести остаток своих дней в почти полном параличе, лишенной даже дара речи.
По возвращении в Нью-Йорк Андреас показал вырезку Александре.
– Бедная женщина! – воскликнула она в ужасе. – Это же как пожизненное заключение.
Андреас промолчал.
– Делай что хочешь, – торопливо добавила Александра, – но ни в коем случае не показывай это Фанни. – Она покачала головой. – Бедная Натали! Какое ужасное чувство вины она должна была испытывать, чтобы решиться на такое.
– Ты ее жалеешь?
Александра взглянула на него удивленно:
– Конечно! Что бы она ни сделала, никто не заслуживает такого приговора.
Андреас больше ничего не сказал. Он надеялся, что она никогда не узнает о его звонке Бернарди. В собственных чувствах ему трудно было разобраться. Вина? Пожалуй, но совсем немного. Он не сомневался, что Бернарди сыграл свою роль в ужасной судьбе Натали. Но жалость? Конечно, паралич подобен погребению заживо… А потом он подумал о Даниэле, о Барбаре и о ребенке и понял, что не испытывает ни малейшей жалости.
Ранним утром в день Рождества Андреас пришел в квартиру Даниэля на 11-й улице и, не говоря ни слова, выложил перед ним на столе вырезки из «Геральд трибюн», «Монд» и «Франс суар».
Даниэль прочел заметки молча, кивнул Андреасу и вышел из комнаты. В ванной его буквально вывернуло наизнанку, пока в желудке ничего не осталось, после чего он вышел в коридор и взял на руки Кота. Он отнес Кота в спальню и сел, усадив верного друга к себе на колени. Он склонил голову, зарылся лицом в мягкую черную шерстку и наконец зарыдал.
