Текст книги "Подарок Параскевы (СИ)"

Автор книги: Хельга Озерная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава 8: Лиза

Когда Олеська подбегала к калитке Лизкиного дома, заметила отца. Тот куда-то очень торопился, а точнее сказать откуда-то. Поправляя на ходу рубаху и застёгивая ремень растянутых джинсов, он воровато оглядывался по сторонам. Откуда он держал путь говорила распахнутая настежь калитка теть Лизиного дома.

– Ого – присвистнула Олеська. – Вот это на… дела. – Чуть не вырвалось из хорошенького ротика грязное слово.

На цыпочках пробравшись в дом тётки, она застала финальную сцену, дополняющую весь предыдущий видеоряд. Тётя спешно заправляла кровать, распихивая по углам игрушки: плётку, наручники и другие вещички, виденные Олеськой лишь однажды: новогодней ночью по телевизору на одном из кабельных каналов. Нажимала кнопки ну, и случайно наткнулась решив, что это плод больной фантазии режиссера.

– И как же это всё понимать, тётечка Лизочка! Я к вам всей душой, а вы… Поди, мать позвонила, предупредила, что я иду? А иначе откуда такая торопливость?

Тётя Лиза в одной рубахе демонстративно взяла в руки легинсы и стала натягивать с таким лицом, будто виноватой себя нисколько не считает. И вообще, мол, Олеська, смотри, на что твой папаша позарился. Бесстыдно демонстрируя племяшке свои полные голые ляжки.

– Хочешь, чтоб мамка обо всё этом узнала? – складывая руки в замок перед грудью, ультимативно заявила Олеська, и спесь с тётки моментально слетела. Она поняла, что совсем не в том положении, чтоб выпендриваться. Поджала губки, выражая крайнее неудовольствие, и посмотрела на племяшку вопрошающе:

– А ты, поди, мечтаешь узнать кто твой настоящий отец в обмен на это. Не знаю, где я больше выгадаю, а где прогадаю! Сестра поймёт, что я её предала и в том, и в другом случае. А Панкрат пострадает по всем фронтам. Его ждёт ажно тройной коллапс. Не жалко отца?

– Учитывая последние данные… нет! Не знаю почему, но особой любви между дочкой и отцом, как все говорят, бывает, у нас с папочкой не наблюдалось. Рассказывай если тебе его действительно жалко, я не стану никому о том рассказывать. Он не узнает.

– Коли ты знаешь, что Панкрат тебе не отец, может, догадываешься, кто отец?

– Есть мысля. Матвей? Сосед наш с заячьей губой.

– Откуда инфа?

– Не дура. Он сказал, что у нас с его дочкой имена похожи, словно мы сестрички.

– Как по такой фразе можно догадаться? Ну деваха, даешь. Это вообще, ни о чем не говорит.

– А мать услышала и давай ему рот затыкать. А он в ответ что-то про дочь.

– Так про свою же!

– Нет! И вообще зачем тогда рот затыкать? Говори тётя Лиза, а иначе…

– Ладно, ладно… В селе отмечали Ивана Купала. Мы: Катька, Анька и я, гуляли на празднике допоздна. Выпили чуток, разговорились и вспомнили древние славянский обычай, ну, когда на Купала все со всеми могли вступать в половые контакты во имя повышения плодовитости почвы, всего и вся. Особенно полезен такой обычай был для бездетных. Если муж не мог обеспечить продолжение рода, на Купала этому могли поспособствовать друзья или родственники.

– Да брось! А я слышала, что баб забивали плетьми, если те приносили в подоле!

– Это было уже позже. А века так до пятнадцатого никто никого не осуждал.

– И что вы сделали?

– Стали искать подходящую кандидатуру. И тут видим – Матвей.

– Поймали и изнасиловали, что ль? Не думаю, что он мог откликнуться на вашу просьбу.

– Точно так. Мы хотели, чтобы всё это осталось в тайне. А Матвей… сама понимаешь, не станет никому рассказывать, даже кого из нас и узнает ненароком. Он шел через кустарник, стемнело и мы… Ну, немножко с ним поразвлекались. Думаю, что это была единственная ночь любви в его жизни. И он так разгорячился, что нам на всех хватило. Правда, пришлось его держать, но, тем не менее. Двое держат, а третья…

– Вот гады. Прости, господи… сучки! – выпалила Олеська в обиде за Матвея.

– Ну и сучки. И что! Мы мужику радость доставили. Вспоминал, поди, потом с вожделением и…

– Заткнись!

– Заткнись, заткнись… тоже мне защитница… – крикнула вслед убегающей из избы Олеськи тётя Лиза.

Сестре она ничего говорить не стала. Олеська не расскажет, и дай Бог, всё как-нибудь утрясётся. Главное, чтоб Панкрат не попал в мясорубку, Катька-Олеська – вся деревня…

– Ну чё? – спросила Катерина шепотом, хватая дочку за рукав, когда та дернувшись, попыталась протиснуться мимо неё. И протиснулась, мстительно посмотрев на мать.

«Сказала что Лизка или нет? Скорее нет. А то сейчас тут такое было б…» – решила про себя Катерина. Панкрат вернулся домой прямо перед дочкой и был отчего-то не в духе. До предела взвинченный, он сразу дал понять супруге, чтоб не лезла на рожон. Только Катерина всё равно пыталась. Пыталась загладить перед мужем несуществующую вину.

– Картошечки… – подошла она с тарелкой. – Со шкварками!

Но Панкрат даже не повернулся поставил перед тарелкой блок рукой. Пришлось убраться восвояси. Второй раз она подошла к мужу уже перед сном.

– Панечка, ты остыл? Уже спать пора. Я свежую постель постелила, – обвивая шею, руками Катерина наклонилась над ним в атласной рубашке с глубоким декольте, но тут же пожалела. Панкрат снова поставил блок рукой, и получилось так, что толкнул. Катерина завалилась на пол и, раскачиваясь туда-сюда, пыталась успокоится, когда мимо прошла Олеська. Понимая, что выглядит это всё со стороны не очень, поднялась и пошла на кухню выпить глоток воды.

– А ты плётку купи и наручники. Может, дело-то и пойдёт, – язвительно сказала Олеська, унося с собой тарелку с салатом.

– Что!? – в сердцах подняла на неё руку мать и застыла на месте. На глаза навернулись слёзы…

Глава 9: Алёнка

– Кто у нас такой пухленький? Кто такой румяненький? А у кого такие маленькие пальчики… – сюсюкалась Олеська с маленькой Лёлькой, купая малышку в ванной. Она заглядывала к соседям почти каждый вечер. Видеть не могла мать с отцом: этих беспредельщиков.

– Дядя Матвей, как прошла ваша первая выставка в городе?

– Мало, конечно, пришло людей на открытие, но я остался доволен. Мои педагоги из училища так постарели, жалость… очень хвалили за смелость. Не ожидали, что я решусь на выставку и вообще… Художник – он личность социальная, а меня всегда относили к обратному типу. И председатель союза художников хорошо отнёсся – предложил следующую выставку открыть уже на их территории. Сказал, что недалёк тот час, когда я стану членом союза.

– Ух ты! Такие люди и без охраны, – вполне искренне восхитилась Олеська. В отношениях с Матвеем ей не нужно было притворяться.

– А вот у меня никаких талантов нет.

– А как же пианино? Ты помнишь моё предсказание? Быть тебе лауреатом и женой известного в стране музыканта. Правда пока он только начинает свой путь. Как и ты. Вместе вы достигнете многого.

– Откуда вы берёте свои предсказания?

– Вижу. Способность у меня такая.

– А вы всем судьбу предсказать можете?

– Почти. Всем, кто этого желает. Если попросят, расскажу. А нет – будет судьба человеческая и для меня тайной. Таков закон. Без спросу не могу я в чужую жизнь вторгаться. Видеть ауру могу. Это издалёко видать. Аура показывает состояние тела. Больное оно или здоровое. Насколько истрепалось тело, настолько истончилась и аура.

– Значит, близкую смерть предсказать можете?

– Ага, – откусывая зубами узелок, ответила Параскева. – Пора доставать. Разомлела Алёнка, скоро уснёт прямо в ванночке. Покормлю и уложу. Спасибо тебе. А то шить не успеваю, – весело глядя на Олеську, сказала банница. – А ты смелая. Не побоялась к нам в дом ходить. Я думала бояться будешь.

– А что бояться! Раз Матвей не боится, и мне смысла нет. Я ему доверяю… как родному, – что-то хотела сказать Олеська, но осеклась.

– Считай, что мы родня, – опустив глаза долу, сказал Матвей. – Я чувствую, что мы родня. Значит, родня!

– Я почти уверена! Тётя Лиза мне рассказала как дело было, – выпалила Олеська. А Матвей при этом спрятал лицо в ладонях.

– Я ей всё выложила, что об этом думаю! Просто ужас какой-то. То что они сотворили бесчеловечно,

– подойдя к Матвею, она обняла его неловко за плечи, пытаясь обнять. И Матвей тут же коснулся её рук своими ладонями, накрыв их сверху. Но лица не поднял. Стыдно, невмоготу.

– Я их не сужу. Что было, то было.

– И не делается что, всё к лучшему, Запомни, Олеся. Если бы ни отчаянное поведение Катерины, тогда не появилась бы ты на свет. А ты – вот она! Значит, так было судьбинушке угодно. И твоей, и мамкиной, и Матвеевой. И Панкрата судьбе, видно, тоже. Всё связано-перевязано. За одну ниточку дёрнешь – другие потянутся. Значит, то было нужно.

– Нузно! Нузно! – сказала Алёнка, выпутываясь из полотенца.

– А ну-ка? Первое слово сказала.

– Нужно? Все говорят «мама» или «папа», – удивилась Олеська.

– Да ты моё золотко. Ты моя умница. Ну, нужно, так нужно. Долг свой помнить стоит. Никогда не забывать.

– Какой долг? Что ещё за долг? – смутился Матвей.

– Не могу сказать. У всех есть долг, покуда он жив. Только мёртвые никому ничего не должны…

Слова Параскевы как-то неожиданно успокоили Олеську. Всё происходит в мире не случайно. Плетётся сеть человеческих судеб на небесах. Или где-то в месте, неподвластном земному разуму. Судить мать она не перестанет, даже с учётом того, что без греха она и родиться-то не смогла б. И это служило ей каким-никаким оправданьем. Но загоняться действительно смысла нет. Мамка ни от хорошей жизни на такое решилась. Смех и грех, что бабы мужика…

– Олеська, погуляешь завтра с Лёлей? У меня работы много накопилось. На тебя одна надежда.

– Приду. Буду к экзаменам готовиться и за Лёлькой приглядывать. Может, она ещё что-нибудь умное выдаст. Похоже, Лёлька не простая девчонка, чувствую, ждать от неё больших дел!

– Да ну тебя, Олеська. С чего ей быть охочей до великих дел? – удивилась Параскева. – Я жду от неё судьбы простой – женской. Быть достойной женой своему мужу.

– Да ну! Это же скучно! Сейчас женщина, как и мужчина, могут попробовать в жизни всё и добиться личного успеха. Скукота же сидеть дома, в огороде копаться и коров доить. Столько интересностей вокруг, глаза разбегаются. А вы женой…

– Личный успех не вырастает из ничего. Без поддержки близких или вопреки. А если приводит к одиночеству и делает несчастливым – грош ему цена. Если не с кем поделиться радостью от триумфа, одарить заботой, исполнить чью-нибудь мечту, заботясь лишь о личной выгоде – грош ему цена. Лучше уж стать доброй хозяйкой и хорошим другом, матерью… Родить сына или дочку, которая станет чьей-то счастливой половинкой. Представь, если б мать твоего музыканта, будущего мужа и отца твоих двойняшек вдруг решила не рожать?

– У меня родятся двойняшки? – ахнула Олеська, всплеснув руками.

– Допустим, родятся, – ответила Параскева, но коли проговорилась, то уже не отопрешься.

– Да. Было бы хреновенько. Но тогда… тогда… Тогда открылась бы дверь в параллельную реальность.

Параскева подняла брови.

– Да-да! Если человек противиться своей судьбе и меняет её, линия жизни раздваивается и открывается взору другая дорога. На той дороге он может встретить другую, предначертанную ему пару. Ведь вторая дорога – тоже его судьба, только немного видоизмененная.

– И где она, эта вторая дорога? В каком мире? Я никакого другого мира не знаю. Нет его!

– А говорят, есть. Просто мы его не видим. И второй, и третий есть! За гранью этого мира. Отделённые занавесью. В параллельной Вселенной.

– Интересная теория. Только я скажу так: нет никаких параллельных Вселенных. Всё дается вам один раз. Без права на ошибку.

– Жестоко, тётенька Параскева.

– Жестоко. Но можно родиться второй раз и третий. Делать ошибки, страдать, умирать и снова рождаться. Бесконечный круг сансары.

– Ого! Индуизм?

– Древнее знание. Можно переходить из класса в класс. А можно быть второгодником. Вечным второгодником.

– А куда после школы? – с загадочным выражением лица спросила Олеська.

– Не знаю. Для нас это тоже тайна.

– У-у-у-у! Неинтересно. Думала, узнаю сейчас все тайны жизни и смерти… а вы, Параскева, меня кинули!

– Скажешь тоже! Одно могу сказать: чтобы выйти из круга сансары, нужно стать образцом человека. Наработать все самые лучшие качества и пройти испытание на прочность. Быть хорошим при хорошей жизни – просто. А вот попробуй стать хорошим при плохой… – Укладывая ребёнка, тихонько сказала Параскева.

– Хороший. Папа хороший! – пролепетала Лёлька засыпая. Она сладко улыбалась. Матвей весь светился, глядя на неё. Словно не говорила она, а пророчествовала…

Глава 10: Он, она и… он

– Надо же, Алёнка заговорила. А какие же слова сладкие!

– С любовью ты её зачал знамо. Вот и она тебя любит. Ручонки вон к тебе лишь и тянет. Только появишься в поле зрения.

– Такую дочку и жену нельзя не любить. И всё, что вы мне даёте, счастьем только и называется, – затворяя дверь детской, шептал Матвей, украдкой поглядывая, как Параскева снимает с себя домашнее платье. Домотканое. Только такое она и носила. В основном на продажу шила, но и себе не отказывала. Магазинные тряпки носить считала ниже своего достоинства. Даже пальто и то сама сшила. Наваляла шерсти, раскроила и сшила. Где-то на сайте нашла подобное и загорелась, на сайте, где платья и рубахи свои продавала. Матвей как глянул, сколько тыщ стоят подобные вещи, чуть в обморок не упал!

– Да ты не дрейфь! Стриженая шерсть гораздо дешевле обходиться. Я её у Прокопьевны купила. Вся цена вещи за работу. А работу эту я сама сделала…

И всё-то на женке сидело ладно, как влитое, подчёркивая мягкие формы груди, бёдер, ног… Из нижнего белья, как правило, на ней была одна рубаха. Сорочка нижняя. И думать не нужно было, есть на ней плавки или лифчик… Матвей знал, что нету.

Закрыл дверь и стоит, словно в первый раз замерев, наблюдает, как платье взлетает, взъерошивая распущенные волосы и почти до самой талии приподнимает нижнюю сорочку. Волна жара прокатывается по телу, наполняется силой и становится твердым его мужское достоинство, ползущее всё выше. Высоко вверх. Как ствол корабельной сосны, как струя воды поднявшая шланг к небу.

Дыхание учащается, и Матвей судорожно вздыхает. В мыслях он уже пробирается руками под сорочку, ощущая тёплое, податливое тело Параскевы. Зовущее, не знающее слова «нет». Только да, да, да…

– Чего вздыхаешь, как Ромео? – шепнула ему жена.

– А чо – я Ромео.

– Бородатый Ромео? Ха-х. Так спой, светик. Сыграй мне на струнах своей любви. Не стыдись. Где твоя гитара…

– Гитара?.. – Матвей, пьяный от желания, растерянно огляделся. – Вот! – ответил он, стыдливо гладя ей в глаза, и, не найдя другого инструмента, смущенно опустил взгляд на оттопыренные в районе ширинки штаны.

– Ах ты пошляк! – обдавая лицо тёплым дыханием со вкусом малинового варенья, сказала Параскева, она прижала мужа к стенке и коснулась кончиком носа его широкий нос. Потёрлась, поелозила и нежно поцеловала нос, лоб, глаза, губы… В такие моменты его губы обретали естественность и полноту. Параскева сняла с него рубашку и, не останавливаясь, продолжила осыпать поцелуями мужнину шею, твердые мускулистые плечи, широкую грудь, выписывая пальцами на груди замысловатые узоры по типу хохломских. А Матвей подрагивал, мурашки бежали по телу, и чувство… им овладевало чувство, что превращается он в великана. Кровь бурлит, проникая в каждую клеточку организма, и он шириться во все стороны – растёт торс, плечи становятся мускулистее, ноги мощнее, как у тяжеловоза, а вместе с тем и пенис растёт…

В такие моменты он горы готов был свернуть, повернуть реки вспять, если нужно, взвалить на плечи небо… А Параскева уже целовала живот, задевая нежной шеей Матвеев горячий перст. Не отпуская Матвея, прижимая к стене сильными руками, его бёдра нацелилась она в самое яблочко…

Не мог он допустить, чтобы силища такая пропадала попросту. Наклонился, взял её на руки и развернулся на девяносто градусов. Теперь Параска оказалась прижата к стенке, а Матвей, обхватив её прохладные ягодицы сильными руками приподнимал её и опускал, накачивая удовольствие…

– Мммм, – прикусил язык Панкрат, подглядывая в тонкую щёлку под занавеской и оглядываясь периодически. Он сглатывал жадную слюну, внизу живота тянуло, и явственно чувствовавшееся напряжение заставляло бежать. «Только вот куда? К Лизке или домой?» – он на минуту замешкался, а потом решил: «Домой! До дома ближе!..

После того как Олеська узнала, что он захаживает к Лизке, родной сестре собственной жены, стал побаиваться. Вдруг девка расскажет Катерине. В принципе: что такого? Можно развестись и уйти к любовнице. Жить, так сказать, вместе, официально. Но Панкрат, как любой вор, везде искал наказание за провинность. Искал, что прилетит бумерангом измена, предательство, и останется он гол, как сокол. Матери уже не было в живых – кто приютит? Дом они с Катериной на совместные средства строили, а другого жилья-то и нет. К брату не пойдёшь: семеро по лавкам, хоть и богато живёт. Сестра в городе давно. Квартиру в ипотеку взяла, а начальный взнос не им, Панкратом, уплачен, а другим братом. Рассчитывать не на что! Да и что он взрослый, солидный мужик, по углам ютиться будет? А хочется страстей – вон! На соседей тайком посмотрит и уже страсть кипит! Можно к жене бежать.

Не понимал Панкрат почему, но Катерина его за просто так давным-давно не возбуждала. Так как с Лизкой он с ней не мог, а без игрушек только злостью поднимался его скромный биологический аппарат. А злость – это что? Как её всё время генерировать? Последний раз, распаляя себя, Панкрат сломал стул и пару чашек смёл со стола – упали и разбились в дребезги. А Катерина долго ходила довольная, но тайно мучилась огромными фиолетовыми синяками на бедрах.

Вот такая вот любовь!.. С ней лучше или без неё? Панкрат и не знал…

Глава 11: Панкрат

Год прошел, подходил к концу второй, как появилась в деревне Параскева. Алёнке исполнился годик и один месяц. Месяц светил ясно на небе цвета ультрамарина, освещая каждый уголок, каждый домишко, каждый двор и каждый куст. Голую калину у калитки Катерининого дома увешанную подмерзшими стекляшками красных ягод. Белый лед заиндевевших луж. Панкрата, чёрной тенью перебегающего дорогу месяц тоже подсветил.

Катерина стояла, подперев косяк дома, в меховой душегрейке и всё равно куталась. Её в густой тени, видно не было, а вот она могла видеть на залитой светом луны улице всё. Как Панкрат перемахнул низкий штакетник полисадника соседей она увидела из окошка, ждала муженька, потом накинула платок, душегрейку и вышла встречать. Совестно стало, когда Панкрат задержался у окна пялясь в щелочку из которой лился ровный золотой свет. Глядел, а сам жался да мялся чувствуя, как растирает и тянет внизу живота. «Уж и рукой попридержать решил коня сваво. Нет. Не выдержал, бежит… кобель похотливый…» – шепнула она, нагнулась и не отрывая взгляда от улицы, взяла из угла прут от сломанного берёзового веника. Рассыпался, зараза, когда Катерина двор выметала. Решила оставить на растопку, но так на крыльце в углу и забыла. Хорошая вещь прут. Мать частенько сестёр прутом охаживала. Все трое были оторвами, чего только не выделывали, какие кренделя. У матери на всё один ответ был – прут! Однажды гналась она с прутом за девками через всю деревню пока не решили они спрятаться в крапиве. Высокая крапива – выше человеческого роста росла на заброшенном картофельном поле. Баба Анисья, стала меньше картохи сажать как дети разъехались, забор в огороде завалился, потом сгнил и никому не было дела до Анисья, забора и крапивы. Сбились девки в самом центре крапивных зарослей и долго слушали как костерит их мат на все лады расчесывая ожоги от крапивы.

– Три прута в самый раз будет… – решила Катерина, когда в калитку забежал Панкрат, пулей влетев на тёмное крыльцо, где под низким козырьком его ждала засада.

– Вот, кобелюка! Вот, тебе! Держи!

– Йооопрст, – прикусив язык взвыл Панкрат и соскользнув с крылечка просился наутёк. Путь его лежал в стайку на сеновал…

Оскальзываясь на жердях самодельной лестницы, он влез на чердак получая прутом по икрам и чуть отдышавшись наверху скинул рубаху. Из хлева несло теплом домашних животных. Не минус пять как на улице, но и не жарко. Как только Катерина встала в полный рост он бросился на неё и повалил на сеновал. Зря она отбрыкивалась или делала вид что отбрыкивается поладили они очень быстро. Ещё быстрее Панкрат кончил.

– И всё?!

– А чо мало что ли?

– Мало. Требую продолжения, – нерешительно ответила жена мужу. После двадцати лет семейной жизни её всё больше стала ранить эта однобокость их сексуальной жизни. В которой или нет места сексу вообще, или удовлетворен остается только один. Один муж! Муж извращенец, ищущий возбуждение на стороне. А ещё деревенские в уши поют, что якобы слишком часто бывает он сеструхи-разведёнки. В какие игрушки Лизка играется она видела собственными глазами. Та хвасталась, что переняла идею из фильма «Пятьдесят оттенков серого» который Катерина даже смотреть побоялась. «Неужто Панкрат за этими игрушками к ней ходит? Так чего я тогда стесняюсь? Пятьдесят так пятьдесят…» – подумала она и развела ноги в стороны. Катерина провела ладонью по розовому цветку своей скромной орхидеи и приоткрыла рот: «Аааа…»

Глаза Панкрата забегали от смущения. Катерина усилила эффект, прогнувшись кошечкой на соломе. Её рука коснулась его руки и обхватив повела туда где он ещё ни разу не был, заставляя делать то, что он ни разу с ней не делал.

– Неумеха, – простонала она, понимая: или сейчас, или никогда. Тоска их семейной жизни катилась в пропасть, если уж муженёк начал бегать по бабам в сорок пять.

***

– Матвей, не хотела я этого, но видимо придётся.

– Чего не хотела?

– Магией своей пользоваться. Пока что я её только на шитьё тратила. Где-то ткань наращу, где-то узор автоматом поставлю… Но думаю, что нужно наложить чары на окна, забор наш и калитку. Панкрат повадился за нами в окна подглядывать.

– Панкрат? И что он – всё видел, что мы тут с тобой вытворяем?

– А что? Ты стесняешься, что ли?

– Как-то не приучен я на виду у всех.

– Не у всех. Кроме этого выродка больше никто к нам во двор не ходит. Но всё равно подстраховаться хочу – вдруг ещё кому в голову взбредёт. Поэтому так сделаю: мы всё видим из дома, а с улицы смотреть – стекла непрозрачные становятся. Забор будет расти вверх если через него перебираться, а калитка скрипеть так, что за версту слышно. Подозрение это ни у кого не вызовет, потому как будет нарушитель тайком к нам ломиться. Без свидетелей. А сам решит, что показалось. Неявное это колдовство. Морок напоминает. Наваждение, но пускать действительно не пропустит.

– Чары, так чары, – согласился Матвей, растирая предплечья, по которым побежали мурашки. Не из-за колдовства. Из-за того оторопь взяла: зачем Панкрату подглядывать? На кой? Нехорошо это с человеческой точки зрения. Зазорно! Кино ему что ли Матвеева жизнь?

***

– Чо такая довольная, сестричка? – щуря хитрые глазки, густо намазанные тушью, спросила Лизка, отхлебывая из чашки горячий кофе. Она давно не видела в своей кровати Панкрата и это её несколько беспокоило. С чего бы этому приблуду дорогу к ней забыть?

– Да вот решила попробовать твои штучки.

– Штучки?

– Пятьдесят оттенков серого. Помнишь, говорила?

– Ааааа! Ну и?

– Неплохо. Хочу поехать в город прикупить себе игрушек.

– Ты?

– А что?

– Не поздновато! Если пытаешься Панкрата удержать, так зря! Не получится.

– Почему это не получиться?…