Текст книги "Подарок Параскевы (СИ)"

Автор книги: Хельга Озерная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Глава 4: Кто она такая?

– Ну что, мам?

– Чо, чо… И правда, баба у Матвея, – кусая губы, ответила мать Олеське.

– Ну, завёл наконец-то мужик бабу и что теперь? – подал голос с дивана Панкрат, муж Катерины.

– А то, что это не женщина, а сила нечистая! Вот кто!

– Да с чего ты взяла? – лениво поднял голову от телевизора Панкрат, тогда как Катерина встала у окна и помалкивала, вглядываясь в морозную тишину улицы и Матвеева дома, словно обмозговывая ситуацию.

– Вчера мы у Матвея в бане на суженого гадали. Тогда она и появилась! Мы так перепугались, что выскочили из бани голышом.

– Может, она там и была. Слушала ваши бредни, притаившись на верхней полке, а потом попугать решила. А вы теперь…

– Не было там никого! Всё же вот на уровне глаз. Это же не тюрьма с нарами. Мы, прежде чем раздеваться, не осмотрелись, думаешь? Говорю – не было там никого!

– Ну и что она вам: будущее открыла? Страхолюдина эта.

– Открыла. И вовсе она не страхолюдина. Сказала, что я замуж выйду в городе. За музыканта.

– За музыканта? Ты? – заржал отец.

– А что? Я всерьёз думала поступать в музучилище. Как вариант. Что зря на пианине пальцы отбываю, как проклятая. Меня училка хочет на конкурс отправить.

– И то верно. Она мне говорила перед каникулами, что в марте конкурс городской и на Олеську у неё большие планы.

– А Женьке сказала, что та за корейца выйдет. Ты же знаешь, она повернута на корейцах, – посмотрела Олеська на мать. Бывало, она делилась с ней на эмоциях новостями из своей жизни. – А Валька… она её в свадебном платье в гробу увидела. Вот тогда мы и перепугались. Голос у тетки стал жутким и холодом повеяло могильным. Мы завизжали и прочь из этой бани! Я тогда вместо своего валенка в Матвеев резиновый сапог нырнула. А когда вернулась, минут через пятнадцать, они там с бабой этой, кажись, банница она или типа того, уже сюси-пуси устроили. Она это была. Точно!

– Говорит Параскева, – подала голос Катерина.

– Параскева? Хах! Вот умора. И имя у неё странное – замогильное…

– У меня Панкрат. Чо, тоже замогильное? Ты и скажешь, музыкантка, блин. У меня прабабку Параскевой звали.

– Так это прабабку!

– У них там с Матвеем чувствуется – любовь через край плещет. Губищи распухли, глаза осоловелые, а сами в одном исподнем, – тихо добавила Катерина. Почему-то её сильно обеспокоило появление Параскевы. Почему?

– Разврат! – сморщилась Олеся.

– Интересненько… чо за разврат? Матвей, поди, с голодухи оторвался за праздники. Мы жрём с утра до ночи, а он чертовку эту охаживает…

– А ты чо, слюни распустил? Губу-то закатай! – сказала Катерина и грубо шлёпнула мужу под подбородок, прикрывая отвисшую челюсть…

***

Стали сельские бабы и мужики замечать в доме Матвея хозяюшку: бельё постирает, во дворе развешает, а пироги испечёт, так аромат на всю улицу стоит. В то люди сильно не выходит, а как стемнеет, начинает во дворе хозяйничать, аж шум стоит. И снег почистит, и хлам из сарая выберет, выкинет. А Матвей цветёт алым цветом, счастливый! Улыбается. Непривычно ему с поднятой головой ходить, а вот улыбку спрятать сил нет. Она так и рвётся наружу, показывая, как Матвею хорошо, Как радостно!

– Добрый вечер, соседушка! Кто ты такая и кем Матвею будешь? Откуда таку красавицу к нам принесло? – спросит какая-нибудь любопытная старушка, возвращаясь из магазина с авоськами…

– Жена я Матвея – Параскева.

– Ух ты! Жена. И имя-то какое старинное. Только в детстве такое и слыхала.

– А я женщина простая. Из глубинки. Доброй ночи, бабушка, – отвечала Параскева и быстро в дом бежала второпях. Словно с плиты утекло.

– Матвей! А что жена твоя всё в темноте да в темноте? Среди бела дня не появляется? – поинтересовался Панкрат. Он будто пас Матвееву бабу. Как только покажется та из дома, он уже тут как тут.

– Болезнь у неё. Светобоязь называется. Аллергия на солнце. Кожа пузырями покрывается и мокнет,

– сходу ляпнул он, что в голову первое пришло. Панкрат, видно, не поверил, а бабка Агнесса, что как раз из калитки появилась, к Олесе приходила, о внучке расспросить, уходя услышала слова Матвея и перекрестилась.

– Господи! Здоровья ей передай. Вот незадача… – сказала она, а под нос себе прошептала, удаляясь, что де сам Матвей юродивый и жёнку себе такую же отыскал…

«Светобоязнь… Ей месяц в лоб воткни – вот тебе Царевна-лебедь. Дьявольски хороша. А в кровати… не зря ж Матвей, как мишка с бочонком меда, с ней носится. Глазами пожирает. На кой ему эта баба? Чем он эту бабу пред Богом заслужил? Тем что юродивый что ль… – с презрительной ухмылкой глядя на Катерину, подумал Панкрат.

А Матвей не думал, не гадал. Ему и так ладно. Главное, что живут они с банницей душа в душу. И банька натоплена, щи да пироги на столе. В кровати супружеской: мягко да жарко… Матвей даже пританцовывал порой: душа поёт, а ноги сами в пляс бегут!

Даже на концерте с номером выступил по случаю юбилея комсомола. Все ахнули. Издали он молодец, хоть куда. А что под усами – никто и не вспомнил.

Глава 5: Галатея

– Ну и что это ты такое сотворил? Я, поди? – хитро улыбаясь, спросила Параскева, разглядывая витиеватую корягу на рабочем столе мужа.

– Ты. Как думаешь, красиво будет? – смущаясь, спросил совета Матвей.

– Красиво. Тебе в пору выставку открывать.

– А я и хочу. Директор школы выбил для меня угол в небольшом музейчике в городе.

– Неужто я такая? – жеманничая, подошла к Матвею Параскева. – И талия у меня вот такая, как шея лебедя? И бедра крутые?

– А как же! Даже красивше. Я и передать не могу, насколько ты хороша, – ответил Матвей, сразу бросив резак на стол, и обхватывая большими руками полные мягкие бедра, притянул к себе Параскеву.

– И не надоела я тебе покуда?

– Как может надоесть такая красота и наслажденье? Я б любил тебя, даже голодный и холодный. Ты стала б пищей для моей души, а большего и не нужно. Не надышаться тобою… Я коснусь тебя – в жар бросает. Словно тысяча печей вокруг затопили. Это колдовство? Ответь мне, Параскева?

– Как есть колдовство. Оно в тебе. Называется – любовь! И не я той любви причина. Ты! Ты – источник. Ты, Матвеюшка.

– Не верю. Раньше ж не было её. Откуда взялась?

– Прорвалась, как источник со святой водой. Тебя исцелить. И меня наградить.

– Чем же?

– Любовью твоей и ребёночком. Девочка у нас родиться.

– Да как же… Как такое возможно – сразу столько счастья!!!

– Другим это дано как буднее. Только нам как счастье, потому что мы счастье в том видим.

– Дочка? Я то думал, что ты мне подарки каждый день даришь. И не знал за что. А оказывается, и я?

– Да, Матвеюшка. Дочка – это твой мне подарок. Оставшись, я тоже себе выгоду искала. Твое семя для меня подарок. Дочка.

Матвей лучился, не зная, как выплеснуть радость от услышанного. Он подхватил Параскеву на руки и понёс в комнату, целуя глаза, шею, плечи… всё, до чего мог дотянуться губами. Уложил жену на перину, снял с её ног меховые тапочки, сшитые собственноручно из старой дублёнки, и стал перебирать пальчики на ногах, массируя и целуя каждый, как ценный бриллиант. Потом поднялся к коленкам, оглаживая икры, словно луб, из которого творит свои статуэтки. Кончиками пальцев заскользил по бедрам, разводя их в разные стороны и тоже целуя. По коже Параскевы побежали мурашки, и она застонала. Матвей погладил массирующими движениями живот, груди, бока и плечи… Нежные руки его заскользили по рукам. Будто Пигмалион он боготворил, наслаждаясь идеальным, прекраснейшим из своих творений. Если б ему открылось, что Параскева создана им в его мечтах, по его эскизам, он наверняка бы поверил.

Всё в ней было в его вкусе: и точёные губы, и ровный греческий носик – Галатея. Его Галатея. Раньше Матвей сомневался, можно ли влюбиться в статую, а теперь верил, что можно, оживив её своими поцелуями. Аппетитные бока, икры, руки – всё образец Высокого Возрождения. Как ни ему знать это. Он тот ещё знаток искусства: художественную школу закончил, а после и училище. У резчиков всё как полагается: рисунок, живопись, история искусства. И стыдно было смотреть на обнаженные фигуры женщин и мужчин, но в то же время дух захватывало. Тело человеческое, оно как цветок, так же замысловато и прекрасно. Так же изящно, как тело лани или вороного жеребца. Гибко, как тело игривой кошки, дикой сливы, цветущей на склоне горы. Как море с его волнами: неумолимо и непредсказуемо. Тело – божественный дар, с помощью которого дух может воплотить на земле всю глубину и масштаб своих замыслов. Продолжить разумную жизнь, побороть тьму и сотворить тьму.

Матвей удивлялся, как в одном теле может уживаться и свет, и тьма одновременно. В одинаковых, по сути, телах могут обитать как ангелы, так и тёмные сущности, полностью овладевающие душами. Сквозь сознание которых не может прорваться не единый лучик света! А свет – это же прекрасная, очищающая, одухотворяющая энергия. Как жить, если сторониться её влияния? Он, Матвей же не поддался тьме? А мог бы взять силой то, что отняло у него уродство. Мог бы закрыться от света и тогда…

Матвей вздрогнул. Что стало бы с ним? С ним рядом никогда не появилась бы Параскева. Никогда не стал бы он отцом. Только что монстром! Вот кем стал бы он – монстром!

Матвея снова передёрнуло, и, чтобы избавиться от тёмных мыслей, он жарче стал целовать свою любимую жену. Подарок! Его подарок! Подарок света за то, что он не поддался греху. Не стал монстром!

***

Панкрата так и тянуло в дом Параскевы. Сам он не понимал, почему. Из зависти, что ли? Подойдя к двери соседа, он прислушался: сквозь щель доносились из глубины дома слабые женские стоны.

– Бесит! – рывком он ударил по косяку и спустился с крыльца, выходя на улицу. – Бесит меня эта сладкая парочка!

– Кто это? Слышал, Матвей? – вздрогнула всем телом Параскаева.

– Нет. Не слышал. Я, ничего кроме тебя не вижу и ничего не слышу. Ты – весь мой мир!

– Глупенький. А коли я исчезну?

– Как так? Когда?

– Не скоро, – отозвалась она и крепче обняла бёдрами Матвеевы бёдра. Рано она затеяла этот разговор. Не готов ещё Матвей. Большая рана откроется в его душе, если Параскева внезапно исчезнет из его жизни.

Глава 6: Катерина

– Ну и чего ты делал в чужом дворе? – поставив руки в бока, наподобие сахарницы, спросила у муженька Катерина, когда тот вышел, зло хлопнув калиткой Матвеева дома.

– Дрель хотел позаимствовать!

– И где она? Дрель!

– У меня жена не хуже дрели! Перепелиха! А ты чо, следишь за мной, чоли?

– Чоли слежу. Не первый раз вижу, как ты вслед Параски заглядываешься.

– Красивая баба. Почему здоровому мужику не засмотреться?

– Здоровому? Тебе? А и правда! Холостыми стреляешь – безопасно на лево бегать. Никто не понесет!

– Я холостыми? – зашипел Панкрат, наступая на пятки жене, что ляпнула глупость и пошла павой в избу, словно ничего особенного и не сказала. – А Олеську ты чо, в капусте, чо ль, нашла?

– А то и в капусте!

– Чо мелешь, дура! – разозлился мужик и двинул грудью вперёд на жену как задиристый петух.

– Угомонись! – рявкнула в ответ Катерина и выпрямилась во весь рост. Да так, что Панкрат оказался на голову меньше женки. Расправил плечи, потянулся – но мимо. Жена, как не крути, крупнее. Присмирел малёхо.

– Не смей к Параске ластиться. Увижу – убью!

– Ну что ты, что ты… в самом деле, – отступил Панкрат, а сам кулаки сжал. Только вместе со злостью, чувствует, растёт возбуждение и дальше давай накручивать. – Вон Матвей с женкой, что не день кувыркаются. Она-то кровь с молоком… секс-бомба!

– А я что: мешок с костями? Тоже вроде не пальцем деланная… – поводив бёдрами, ответила Катерина, почуяв, что у мужика в кои то веки стоит. Давненько не баловал её муж пастельными играми. Всё больше с диваном да телевизором игрался…

«Хоть не пьёт, и то ладно… да работает» – утешала она себя. В деревне нормального мужика найти нужно ещё постараться. Или кобель, или пьяница. Один только нормальный, но он… Говорила, а сама на Матвея тайком поглядывала. Жалела, что тогда не позвала его в мужья, когда случилось то, о чём она так давно мечтала, да позволить себе не могла.

– Ну, покажи: что там у тебя… – заглядывая в вырез вконец растянутой футболки, спросил Панкрат, вдыхая носом аромат потного женского тела. Катерина занималась огородом и вид мягко говоря имела непрезентабельный. «А, что если…» – рывком она стянула футболку, оставшись в одних плавках, и бросила её в лицо муженьку. Два плотных белых яблока колыхнулись в стороны и застыли перед глазами Панкрата, поймавшего футболку одним лёгким движением. Он остервенело ударил кулаком по столу и пошёл напролом. Катерина от него. Панкрат пнул стул, и расстегивая на ходу рубаху, рявкнул:

– Ноги вверх!

Хорошо, что Олеськи дома не было: Панкрат снял штаны и, вытянув ремень, подначивал им Катерину, шлёпая по белому заду, но периодически выдавая залпы ремнём по спинке кровати. Видимо, агрессия поднимала его либидо. Это удивило Катерину: впервые она заметила за мужем такое. А когда замечать было? «Может почаще злить, тогда и толк будет?» – уже мечтала она, кусая Панкрата за губу. На что он моментально среагировал резким и глубоким проникновением. «Да…» – взвыла Катерина, откинув назад голову. «Всегда бы так… не пришлось бы на стороне семя искать».

***

– Кто-то был всё-таки во дворе, подглядывал, – хитро улыбнулась Параскева, отправляясь в баньку обмыться. – Кину пару дровишек, помоемся, а потом я ужин приготовлю. Ладушки?

– Сыт я. Могу одним твоим духом питаться, хотя… котлетка с картошечкой не помешали б.

– Ладно. Будет тебе котлетка с картошечкой.

Параскева как была нагишом, так и выскочила на крыльцо, оглянулась и бегом, на цыпочках, торопясь к баньке, чтоб никто ненароком не увидел. Матвей следом вышел и, наслаждаясь видом своей прекрасной половинки, запустил руки в волосы, потягиваясь.

– Я нашла сайт, где можно продавать вышитые рубахи и скатерти. Отправила образцы моей работы и сегодня получила ответ, что качество их устраивает. Нужно зарегистрировать самозанятость и получить сертификат соответствия. Ну, как думаешь, получится?

– Я думаю – да! Может быть, и моё продаваться будет?

– Надеюсь! Это даст мне шанс заработать на жизнь, даже сидя с ребёнком дома.

– Я рад, что ты думаешь о работе. Но в самом деле: неужели я не в силах прокормить свою семью? К тому же есть накопления. Много ли мне одному было нужно? Вот и копил.

– Когда мне нужно будет уйти, я хочу оставить свой дом и семью защищенной. Чтобы у доченьки всё было.

– Ты опять за своё!? Куда уйдёшь? Зачем! Что я сделал ни так!?

– Всё так, мой любимый. Просто я не могу остаться навсегда в мире людей. Я ему не принадлежу. Меня ждут мои обязанности и мир духов. Лесной царь недоволен моей жизнью и требует вернуться. Он дал времени десять лет. Десять лет на всё про всё! Десять лет на счастье, Дочку поставить на ноги, Матвеюшка. И ещё, присмотрись к Олеське. Ничего ты в ней не замечаешь?

– В Олеське? Что косится на меня и подозревает в чем-то?

– Косится она из-за меня. Видала она меня в бане в Сочельник. И Катерине про меня рассказала, и отцу, видимо. Все они на меня с подозрением глядят. Но не в этом суть. Не может быть такого, чтоб в девчонке текла твоя кровь?

– Как это? – застыдился Матвей и опустил глаза. Припомнил один случай и сразу закипишился. – Она знает? Панкрат?

– Думаю, что никто, кроме меня, не в курсе. А теперь ещё и ты.

– Как же так!? Почему?

– Потому что так было нужно. Женщину без ребенка что около мужика держать будет? Только любовь. А если нет любви? Вот и нашла вариант, Катерина, когда ты ей случайно под руку подвернулся.

– На Ивана Купала. Трое их было. Зажали меня в кустах… думал, помру со стыда.

– Значит, не случайно. У Катерины же есть сёстры? Они, наверное. Тайну хранят, не выдают. И мы помалкивать будем. Ладушки?

– Но если что… ты её не прогоняй. Будь с ней ласков. Придёт время, и она тебе в помощь будет.

Задумался Матвей, столько всего на голову свалилось: и жена уйти грозится и… дочка и ещё одна дочка.

«От скуки не помрёшь».

Глава 7: Олеся

Олеся наглядеться не могла на соседей. Матвей носился со своей дочкой да с Параскевой, как с тонким хрусталем, цены которому не знал. Страхуясь и перестраховываясь на каждом шагу. Она и не думала, что сосед настолько силен, что может носить на руках женщину с ребенком! Знает же, что жена его – нечисть, а как любит!

Поперву девчонки на каждом шагу болтали, что Параскева – банный дух! Но кто им поверит? Она и сама себе уже не верила. Ну не похожа соседка на нечисть! С какой стороны не посмотри – не похожа! А главное, на Матвея как приятно смотреть – расцвел мужик, как столетнее дерево, уже давно, казалось бы, засохшее, не реагирующее ни на смену времен года, ни на годы. Как одинокий корявый дуб из романа Толстого. Дуб, «для которого давно не существовало ни весны, ни солнца, ни счастья. Растопырил он свои обломанные, ободранные ветви, росшие из спины да из боков, и стоял так, потеряв веру, надежду и видя повсюду один лишь обман».

Нравился он Олеське. Сама она не понимала почему, а задумываться ей было недосуг. В детстве да в юности, кто сильно о чём задумывается? Других дел невпроворот. Например, готовиться к выступлению. Зимой на конкурсе она победила. А так как в голове висело это «предсказание» о женитьбе, Олеська останавливаться не стала и плотно занялась музыкой. Через два года выпускной, и она точно для себя решила: поступать в музучилище. На этой стезе у неё больше шансов на успех. Матвей всегда ей это говорил: «Ищи в себе сильные стороны». Так случилось, что частенько они возвращались домой вместе. Живут же напротив и время школьное для всех одинаково. Два-три раза в неделю точно так совпадало.

Поначалу шугался её Матвей, а потом привык. По дороге они разговаривали. Олеся просила совета, а Матвей, как правило, отнекивался, повторяя: «какой из меня советчик»! Но всё равно высказывал свое скромное мнение.

После того как он узнал правду об отцовстве, стал обращать внимание и на другие вещи: как Олеся одета, не голодна ли? Спрашивал, как даётся учеба, оберегал от навязчивых поклонников.

– Ой, дядя Матвей! Если б ни вы, не знаю, чтоб и делала. Этот Санька меня достал! Хорошо иметь рядом такого человека.

– Страшного?

– Ну что вы. Вы очень милый. Как отец мне! Вашу… ну это… совсем не видно под усами. А во всём остальном вы даже красавчик!

– Я красавчик?

– А почему бы и нет?

– Параскева тоже так говорит, – заулыбался в усы Матвей.

– Она обманывать не станет!

– Почему?

– Ну… потому что она…

– Банница?

– И вас это не беспокоит?

– С ней я стал счастливым. Знаешь, как это важно?

– Представляю.

– Приходи к нам! С Алёнкой поводиться… Олеся, Алена. Как две сестрички!

– Мы? Почему?

– По кочану, да с кочерыжкой! – возникла из ниоткуда Катерина. – Что ты такое говоришь, Матвей? Брысь-ка домой, – прикрикнула на Олеську мать, и та убежала в дом. – Ты, Матвей, что-то знаешь, да? – оглядываясь, не подслушивает ли дочь, тихонько спросила Катерина.

– Догадываюсь…

– А догадываешься… так помалкивай.

– Как не замечать-то. Дочь!..

«Дочь? Или он сказал «как дочь»? И почему помалкивать? – ахнула Олеська. Она слегка пригнулась, но всё-таки подслушала. – И Матвей намекнул, что мы с Алёнкой сестрички… Вот это дела!..

– Мам, чего вы с Матвеем там шушукались про меня?

– С чего ты взяла, что про тебя? Вовсе и не про тебя. Про Алёнку и Параскеву-банницу… – сказала Катерина и поспешила избавиться от вопросов, направляясь на кухню. Но и здесь её достала Олеська:

– Я же родилась почти через пять после того, как вы с папой поженились. Почему? Так было задумано?

– Тебя не спросили, когда детей заводить. А то, глядишь, подсказала б.

– Чувствуя я, что ты, мамочка, что-то от меня скрываешь? – сощурив глазки, выдавила Олеся.

– Может хочешь ещё тест ДНК сделать попросишь?

– Хорошая идейка! Короч, захочешь рассказать, я с удовольствием послушаю, – сказала Олеся и удалилась. Она решила подкатить с другого конца. Спросить у тёти. Из двух тёть, маминых сестер, тётя Лиза жила ближе всех…

Неожиданно для себя Катерина запаниковала, увидев, как Олеська выскочила из дома и большими решительными шагами устремилась через огород к задней калитке. Там в старом материном доме жила её сестра Лиза. Анна, третья из сестёр, переехала в город и ничего Олеське поведать не могла. А вот Лизка…

– Алло, Лиз. Ты дома? Слава Богу. Или нет? К тебе, похоже, идёт Олеська выведать тайну своего рождения. Помнишь, мы о чём договаривались: молчок! Ни в коем случае ничего ей не говори…