Текст книги "Законы границы (СИ)"

Автор книги: Хавьер Серкас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

На следующий день я отправился в «Ла-Фон», не заходя в игровой зал. За тем же столиком, что накануне, сидели Гордо, Лина, Дракула и Чино, и они не удивились, когда я присоединился к ним. Вскоре появились Сарко и Тере. «Вчера ты ушел не попрощавшись, – заметила Тере, садясь рядом со мной. – Я думала, больше не придешь». Я извинился, сказав, что мне нужно было пойти и закрыть игровой зал. Потом вспомнил о двойном обещании, данном себе прошлым вечером. Я не чувствовал в себе решимости начать разговор с Сарко, но с Тере было другое дело, и через несколько минут я сказал ей, что мне надо поговорить с ней. «О чем?» спросила она. «О двух вещах, – ответил я. Тере выжидающе посмотрела на меня, но я кивком указал на Сарко и остальных и произнес: – Не здесь».

Мы вышли на улицу. Тере прислонилась к стене рядом с дверью «Ла-Фона», скрестила руки на груди и спросила, о чем я хотел с ней побеседовать. В тот момент я понял, что мне не хватит смелости спросить ее, встречается ли она с Сарко. Решил поговорить с ней насчет игрового зала и, тоже прислонившись к стене, чтобы дать проехать грузовику с напитками, едва умещавшемуся на улице Ла-Барка, спросил: «Вы собираетесь что-то устроить у сеньора Томаса?» «Кто такой сеньор Томас?» «Старик из игрового зала «Виларо». Вы хотите ограбить его?» Тере удивилась, рассмеялась и опустила руки. «С чего ты это взял?» – усмехнулась она. «Вчера Сарко расспрашивал меня про игровой зал, – объяснил я. – И в день нашей первой встречи тоже. Вот я и подумал…» «А второе?» – прервала Тере.

«Что?» «Второе, – повторила она. – Ты же сказал, что хочешь поговорить о двух вещах. Первая оказалась чушью, ну а что со второй?» Тере уставилась на меня, иронично-презрительно изогнув губы. Казалось непостижимым, куда делась та девушка, которая была со мной в туалете игрового зала и ради которой я и явился в этот самый «Ла-Фон». Я порадовался, что не спросил Тере насчет ее отношений с Сарко – меня и без того переполняло ощущение собственной нелепости. «Что еще? Нет, ничего». Тере пожала плечами и направилась обратно в бар.

Мы провели весь день, как и в прошлый раз – потягивая пиво в «Ла-Фоне» и куря гашиш на мосту через Галлигане. В одну из наших прогулок, на углу улиц Ла-Барка и Беллайре, Сарко цепко ухватил меня за руку повыше локтя. «Слышь, Гафитас, – произнес он, заставив меня остановиться. – Тере сказала, что ты паришься из-за какой-то ерунды». Я проводил взглядом Тере и остальных, удалявшихся по Ла-Барка к «Ла-Фону». Была пятница, и, хотя еще не наступил вечер, компании любители ночной жизни уже стекались в китайский квартал. Сарко продолжил: «Ты действительно подумал, что мы решили грабануть «Виларо»?» Было бессмысленно отрицать это, и я кивнул. «И с чего это взбрело тебе в голову?» – спросил он. Я принялся объяснять. Сарко слушал внимательно, а потом освободил меня от своей хватки и положил руку мне на плечо. «Ладно, ну а если все так? – произнес он. – Ты ведь говорил мне, что тебе нужны бабки? А они так и делаются: ты рассказываешь нам кое-что, мы проворачиваем дельце, и ты получаешь свою долю». Сарко сделал паузу, прежде чем добавить: «Никакого риска. Верное дело. Чего еще тебе надо?» Он замолчал, уставившись на меня, в ожидании ответа. «Ничего», – сказал я. «Тогда почему дрейфишь?» Я не знал, как это ему объяснить. В конце концов я промолвил: «Я не такой, как вы». Сарко ослепил меня своей жесткой, белозубой улыбкой: «Это ты о чем?» Я подумал, прежде чем ответить. «Я имею в виду, что мне не нужна моя доля. То есть я вообще не хочу участвовать ни в каком деле. Не желаю, чтобы из-за меня у старика случилось что-нибудь плохое. Не надо его грабить». На сей раз на лице Сарко появилось недоумение, и его глаза сузились до щелок, в которых едва остались видны голубые проблески. «А в чем дело? – поинтересовался. – Этот старик тебе кто? Дружбан, что ли?» «Более-менее», – кивнул я. «Серьезно?» Сарко несколько секунд обдумывал мой ответ, после чего убрал руку с моего плеча, и лицо его приобрело выражение человека понимающего и вынужденного смириться. «Ладно, – вздохнул он. – Раз он твой дружбан, это все меняет». «Значит, вы не сделаете ничего старику?» – спросил я. «Конечно, нет, – ответил Сарко, сунув руки в карманы. – Дружба – это святое, Гафитас. Разве не так?»

Я кивнул. Мы стояли в тени, но воздух был горячий, и чуть дальше от тротуара, где не спасали стены домов, солнце нещадно палило. Находившийся за спиной Сарко бар «Жирона» был полон посетителей. Люди прибывали в китайский квартал. «В общем, дело отменяется, – объявил Сарко. – Друзья – это друзья. Я скажу Гилье и остальным. Они поймут. А если не поймут, это их проблемы. Здесь я все решаю». «Спасибо», – произнес я. «Не надо мне твоего «спасибо», – ответил Сарко. – Но учти, теперь за тобой должок». Он вытащил правую руку из кармана и, ткнув мне в грудь указательным пальцем с длинным и грязным ногтем, добавил: – Сегодня – я за тебя, завтра – ты за меня». Вскоре мы вернулись в «Ла-Фон». К этой теме больше не возвращались, но когда я собрался уходить из бара, Сарко задержал меня, ухватив за запястье, и снова ткнул в меня своим указательным пальцем. «Помни, Гафитас, с тебя причитается. Сегодня – я за тебя, завтра – ты за меня».

В тот вечер я принял решение никогда больше не возвращаться в «Ла-Фон». С меня было достаточно: своими двумя визитами в китайский квартал я подверг себя огромному риску и едва не навлек катастрофу на сеньора Томаса. А самое главное, мне хватило этого, чтобы убедиться, что Тере не для меня и между нами никогда больше не могло повториться то, что произошло в туалете зала игровых автоматов. Впрочем, насчет этого последнего у меня нет абсолютной уверенности. В общем, после пребывания в тех диких местах у меня осталось ощущение, что по ту сторону реки существует мир, не имеющий ничего общего с тем, какой я знал раньше.

Выходные я провел дома и в игровом зале «Виларо»: читал, смотрел телевизор, играл на автоматах свои бесплатные партии, накопившиеся за те дни, когда я помогал сеньору Томасу, хотя в моей помощи он уже не нуждался. В понедельник продолжалась та же рутина. Я провел полдня в игровом зале, вечером помог сеньору Томасу закрыть заведение и попрощался с ним. По дороге домой, когда я прошел мимо одного из столбов железнодорожной эстакады, кто-то шикнул за моей спиной. Меня словно ударило током. Я обернулся: это был не Батиста, а Тере. Она стояла, прислонившись к столбу эстакады, и курила. «Привет, Гафитас», – произнесла Тере и, сделав два широких шага, оказалась прямо передо мной. Она была в своих обычных кедах и джинсах, но мне показалось, будто ремень сумки, висевшей у нее через плечо, на сей раз как-то особенно сильно выделял ее грудь, обтянутую белой футболкой. «Как дела?» – спросила Тере. «Хорошо». Она погладила пальцем свою родинку возле носа и промолвила: «Не собираешься больше в «Ла-Фон»?» «Собираюсь», – солгал я. Тере вопросительно уставилась на меня, и пришлось объяснить: «Просто в эти выходные я был сильно занят». «В игровом зале?» Я кивнул. Тере затянулась сигаретой. Выдыхая дым, жестом указала куда-то за своей спиной: «А как поживает старик?» Я понял, что она имеет в виду сеньора Томаса, и ответил, что хорошо. «Ну и славно, – произнесла Тере. – Не знала, что вы с ним друзья. Мне Сарко сказал. Она помолчала и добавила: – Он уже знает, что кое-чем обязан тебе?» Тере опять говорила о сеньоре Томасе, но я не реагировал. «Он реально тебе обязан, – убеждала она, – уж поверь мне. Ты не представляешь, как это воспринял Гилье. Он хотел непременно провернуть дело с игровым залом. Хорошо хоть Сарко сумел осадить его. Если бы не он, то старику бы не поздоровилось. Ну и ты, конечно, тоже спас его». В тот момент над нашими головами загрохотал поезд. Шум был такой оглушительный, что нам пришлось несколько секунд простоять молча. Когда стук колес стал удаляться, Тере сделала последнюю затяжку, бросила окурок на землю и, затоптав его, спросила: «Так о чем мы говорили?» «Ты обманула меня», – внезапно сказал я. «Что?» «Ты обманула меня, – повторил я. – Сказала, что вы не собираетесь грабить игровой зал, но на самом деле именно это вы и замышляли». Тере помолчала, небрежно махнула рукой, и ее лицо прояснилось. «Да, – сказала она. – Я вспомнила, о чем мы с тобой говорили: про то, что старик теперь перед тобой в долгу. А у тебя самого должок перед Сарко. Помнишь?» Она ткнула в меня пальцем, как Сарко, прощаясь со мной в пятницу в «Ла-Фоне», и произнесла: «Сегодня – я за тебя, завтра – ты за меня».

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Затем Тере, опершись на капот одной из припаркованных под эстакадой машин, сообщила, что Гилье уже давно поговаривает об одном районе Льорета,[9]9
  Курортный город в провинции Жирона.


[Закрыть] где, по его словам, можно хорошо поживиться. Место отдаленное, живут там люди небедные, к тому же и время сейчас подходящее, поскольку еще не закончился июнь и многие дома стоят пустые в ожидании появления своих хозяев в июле и августе. На следующий день Сарко собирается провернуть там дельце, и ему нужна моя помощь. Тере сменила единственное число на множественное: «Ты ведь нам поможешь, правда?» У меня не было никакого желания ввязываться в это дело, и, чтобы потянуть время, я собирался спросить, почему сам Сарко не пришел поговорить со мной, почему прислал ее, но вместо этого я сказал: «Мне очень жаль. Я не могу». Тере развела руки в стороны и посмотрела на меня с удивлением, показавшимся мне искренним. «Почему?» – поинтересовалась она. Мне не пришло в голову ничего иного, кроме того, что я ответил недавно Сарко: «Потому что я не такой, как вы. Я никогда не делал ничего подобного». «Чего именно?» – спросила Тере. «Не воровал», – пояснил я. «Никто и не заставляет тебя воровать. Этим займемся мы. Тебе нужно будет делать кое-что другое. И это проще простого – вообще сущая ерунда». «А почему это не может сделать кто-нибудь другой?» – спросил я. «Нам нужен такой, как ты. Чтобы говорил по-каталански и выглядел как пай-мальчик. Короче, Гафитас, не чуди: ты же не можешь кинуть нас вот так, после того что Сарко для тебя сделал? Отплати за добро, и будем в расчете». Фонари, горевшие уже на Бонаструк-де-Порта, придавали блеск старого золота темным волосам Тере, ее зеленым глазам и чувственным красным губам. «Ну, так что?» – произнесла она. Я кинул взгляд за спину Тере, на опущенные жалюзи игрового зала «Виларо» и подумал, что если откажусь, то никогда больше не увижу ее. Чувствуя слабость в коленях, я спросил: «Что нужно делать?»

Не помню, что именно она мне ответила, помню только ее уверения, будто на следующий день Сарко мне все растолкует, и две фразы на прощание: «Завтра в три часа в «Ла-Фоне». Не опаздывай». Я провел ужасную ночь, мучаясь сомнениями, идти или нет. То принимал решение никуда не ходить, то через минуту собирался все же пойти. В конце концов на следующий день, около трех часов я уже был в «Ла-Фоне». Вскоре пришли Сарко и Тере. На сей раз она была в шортах, открывавших ее длинные и загорелые ноги. Последним явился Гилье. Сарко, не удивившийся моему присутствию, и не подумал мне что-либо объяснять, а сам я не решился спрашивать – слишком нервничал.

Выйдя из китайского квартала, Сарко, Тере и Гилье начали присматриваться к припаркованным у тротуара машинам, и, когда мы поравнялись с «Сеатом», стоявшим в пустынном переулке, выходившим на проспект Педрет, Тере вытащила из сумочки небольшую пилку с загнутым концом и отдала ее Сарко. Гилье метнулся в один конец переулка, а Тере – в другой. Я остался стоять рядом с Сарко и видел, как тот вставил пилку в щель между дверцей автомобиля и его окном. Он несколько секунд поковырялся там, после чего раздался щелчок, и дверца открылась. Сарко забрался на водительское сиденье, крутанул руль, сунул под него руку и вытащил оттуда пучок проводов. Он скрутил вместе несколько из них, потом присоединил к ним еще один, и мотор завелся. Операция заняла около минуты. Вскоре мы уже выезжали с другого конца города, устроившись в «Сеате».

Около четырех часов мы уже были в Льорете. Въехали в город по широкой улице, по обе стороны которой располагались многочисленные сувенирные магазинчики, дешевые рестораны и закрытые днем дискотеки, а по тротуарам разгуливали туристы в пляжной одежде и шлепанцах. У моря мы свернули налево и направились дальше по дороге, тянувшейся параллельно пляжу. Затем мы опять повернули налево, двигались в сторону от моря, но потом снова вернулись к берегу, поднявшись по извилистому шоссе, прилепившемуся к скалам, и наконец увидели указатель «Ла-Монтгода». «Это здесь», – сказал Гилье, и Сарко припарковал машину на дороге, не въезжая в поселок. Затем он повернулся ко мне, сидевшему на заднем сиденье, и принялся объяснять, что я должен был делать, а Тере достала из сумки щетку для волос, карандаш для бровей и губную помаду. Не знаю, понял ли я тогда объяснение Сарко, но, когда он спросил меня, въехал ли я в тему, ответил, что да. Он сказал: «Теперь забудь все, что я тебе тут втирал, и просто делай то, что станет делать Тере». Я кивнул и в этот момент встретился взглядом с Гилье в зеркальце заднего обзора. «Гафитас уже обделался со страху, – ухмыльнулся тот. – Ничего, кроме «да», промямлить не может, придурок». Сарко велел ему заткнуться, а я с отчаянием посмотрел на Тере, и она подмигнула мне, продолжая расчесывать волосы. Сарко добавил: «А ты, Гафитас, не дрейфь: делай, что я тебе сказал, и все будет нормально. Усек?» Я опять чуть не сказал «да», но вовремя спохватился и ограничился лишь кивком.

Закончив приводить себя в порядок, Тере убрала щетку, помаду и карандаш в сумку и произнесла: «Пошли». Когда вылезли из машины, она взяла меня за руку, и мы начали подниматься по плохо заасфальтированному склону. Поселок казался безлюдным, единственным звуком был шум моря. Среди сосен мы увидели первый дом, и Тере проинструктировала меня: «Говорить буду я. К тебе никто обращаться не станет, но если заговорят по-каталански, отвечать придется тебе. Если нет – просто молчи. Делай то же, что и я. И, самое главное, что бы ни произошло, держись рядом со мной. Кстати, это правда, что говорит Гилье?» Сердце билось у меня под ребрами, как птица в клетке, я покрывался потом, и ладонь Тере выскальзывала из моей взмокшей руки. Мне с трудом удалось выдавить: «Да». Тере засмеялась, я улыбнулся, и ее смех вселил в меня смелость.

Мы приблизились к первому дому и вошли в сад. Тере нажала кнопку звонка. Дверь открылась, и на пороге показалась женщина, судя по виду, только что поднявшаяся с постели: щурясь от солнца, она молча и вопросительно посмотрела на нас. Тере спросила, дома ли Пабло. Женщина с неожиданной доброжелательностью ответила, что Пабло здесь не живет, и Тере извинилась. Мы вышли из сада и зашагали дальше по улице. «Ну как?» – поинтересовалась Тере. «Что?» «Как тебе все это?» «Не знаю», – честно ответил я. «То есть ты уже успокоился?» «Более-менее». «Тогда перестань так сжимать мою руку. Ты мне ее в порошок сотрешь». Я разжал свою мокрую ладонь и быстро вытер ее украдкой о брюки, но Тере сразу снова взяла меня за руку. Мы не стали звонить в соседний дом и прошли мимо еще одного, но в следующем повторили попытку. Нам опять открыли, и на сей раз перед нами предстал старик в футболке. У них с Тере состоялся примерно тот же диалог, что и с женщиной в первом доме, только все это длилось несколько дольше. Мне показалось, что старик, пялившийся на ноги Тере, раздевал ее глазами и, вместо того чтобы поскорее закончить разговор, наоборот, старался затянуть его.

С третьей попытки мы наконец нашли то, что искали. Нам никто не открыл, когда мы позвонили в дверь, и, убедившись, что соседний дом также пуст, а по другую сторону от него возвышалась кирпичная стена, за которой простирался поросший кустами участок, мы вернулись к тому месту на въезде в поселок, где Сарко и Гилье дожидались нас в «Сеате». «Поезжай до конца улицы, – обратилась Тере к Сарко, который завел машину, как только мы сели. – Последний дом направо». Пока мы ехали вглубь поселка на холостом ходу, Тере отвечала на вопросы Сарко и Гилье. По дороге мимо нас промчался «Ситроен» с женщиной и двумя детьми, и вскоре мы добрались до кирпичной стены в конце улицы, где припарковались у дверей дома, поставив автомобиль передней частью в сторону выезда.

Затем началась самая опасная часть нашей операции. Пока Сарко и Гилье, проникнув в сад, обходили дом – двухэтажное здание с плоской крышей и огромной тенистой ивой у входа, – Тере, закинув сумку за спину и прислонившись к капоту «Сеата», притянула меня к себе, обвила руки вокруг моей шеи и уперлась своей голой коленкой мне между ног. «А сейчас мы будем делать как в кино, Гафитас, – объявила она. – Если никто здесь не появится, мы будем спокойненько стоять, пока Сарко и Гилье не вернутся. Но если кто-нибудь вдруг нарисуется, то я тебя зацелую до полусмерти. Так что можешь начинать молиться, чтобы кто-то появился». Последнюю фразу Тере произнесла с полуулыбкой, я же был настолько напуган, что лишь кивнул. Мимо нас никто не проходил, и я не знаю, сколько времени мы так стояли, прислонившись к автомобилю и изображая объятие. Вскоре после того как Сарко и Гилье, пройдя под ветвями ивы, исчезли в глубине сада, меня заставили вздрогнуть звуки, нарушившие тишину царившей вокруг сиесты. Это был донесшийся со стороны дома глухой хруст ломавшихся деревянных досок и звон бьющегося стекла. Тере решила успокоить меня, сильнее прижав коленкой мне между ног и начав что-то говорить. Не помню, о чем она говорила, но в определенный момент я начал испытывать такое дикое возбуждение, что уже не мог скрывать его. Заметив это, Тере довольно расхохоталась, обнажив свои белые зубы. «Черт возьми, Гафитас, – сказала она. – Нашел время возбуждаться!»

Открылась дверь дома, и оттуда вышли нагруженные сумками Сарко и Гилье. Они сложили все в багажник машины и, велев мне оставаться на шухере, снова вернулись в дом, на сей раз вместе с Тере. Вскоре они вновь появились, притащив еще пару сумок, телевизор «Телефункен», магнитофон и проигрыватель «Филипс». Когда все было погружено в багажник, мы сели в автомобиль и неторопливо покинули Ла-Монтгоду.

Таким было мое боевое крещение. Дальше я помню только то, что по дороге обратно в Жирону у меня не возникло облегчения от того, что опасность миновала. На смену страху пришла безумная эйфория, и адреналин, зашкаливший у меня во время нашего криминального приключения, не давал мне успокоиться. Также помню, что, вернувшись в Жирону, мы отправились продавать свою добычу. Или это было на следующий день? Не уверен. Ну так вот. В ту неделю я еще несколько раз приходил в игровой зал помогать сеньору Томасу и сыграть несколько партий, прежде чем отправиться в «Ла-Фон». Когда начались мои ночные отлучки из дома и я стал уходить, ни перед кем не отчитываясь и просто ставя всех перед свершившимся фактом, что окончательно испортило мои отношения с отцом, я совсем перестал появляться в игровом зале. Однажды, по дороге в «Ла-Фон», зашел к сеньору Томасу, чтобы сказать, что уезжаю на каникулы и не вернусь очень долго. «Все в порядке, парень, – произнес мне сеньор Томас. – Я найду кого-нибудь, кто будет помогать мне». «Как хотите, конечно, – заметил я, – но в принципе помощник вам больше не нужен. Вас никто не побеспокоит». Сеньор Томас с удивлением посмотрел на меня: «С чего ты взял?» С гордостью, я ответил: «Просто знаю». С тех пор я стал каждый или почти каждый день бывать в «Ла-Фоне».

– Но ведь вы могли этого не делать. В Ла-Монтгоде вы расплатились с Сарко, так что ничего уже были ему не должны.

– Да, но ведь была еще и Тере.

– Хотите сказать, что присоединились к компании Сарко из-за Тере?

– Если бы не Тере, то, скорее всего, все было бы по-другому. Хотя и пришел к выводу о ее недосягаемости для меня, однако тешил себя надеждой, что, пока мы находимся рядом, всегда есть шанс, что когда-нибудь вновь повторятся те минуты, которые мне довелось пережить с ней в туалете игрового зала «Виларо». Думаю, я готов был пойти на какой угодно риск ради того, чтобы все это когда-нибудь повторилось. Вы писатель и должны понимать, что некоторые наши поступки не имеют единственного объяснения, если вообще имеют какое-либо.

– Вы назвали кражу, в которой принимали участие, приключением. То есть вам это понравилось?

– Что еще вы хотите услышать? Что мне это безумно понравилось? Что в день нашей кражи в Ла-Монтгоде я понял, что пути назад нет, что наша игра с Сарко была чем-то действительно настоящим, где на кону стояло всё, и теперь я уже не мог довольствоваться своим некогда любимым автоматом «Рокки Бальбоа», игра на котором была не более чем детской забавой? Вы хотите, чтобы я вам сказал, что, играя в эту новую для себя игру, мстил родителям? Или вы желаете услышать, что я отыгрывался таким образом за все унижения и стыд, накопившиеся во мне за последний год, и что, поскольку Батиста являлся в моем представлении абсолютным злом, то эта игра, освобождавшая меня от него, стала воплощением абсолютного добра? Если хотите, я скажу вам все это. В общем, я и так уже произнес эти слова. Возможно, все это правда. Но прошу вас, сделайте одолжение: не просите у меня больше объяснений, интересуйтесь фактами.

– Хорошо. Давайте вернемся к фактам. Кража в Ла-Монтгоде была первой в серии краж, в которых вы участвовали вместе с Сарко. Как вы сказали, вернувшись в тот день из Ла-Монтгоды в Жирону, вы отправились продавать украденное. Где это происходило? Кому вы продали его? Как мне представляется, сделать это было непросто.

– Продать добычу было совсем не сложно; сложно было продать ее выгодно. В Жироне тогда был всего один скупщик краденого, а поскольку конкурентов у него не было, он мог делать все что заблагорассудится. Это был Генерал. Его так звали, потому что он хвастался, будто служил некогда капралом в легионе, и, к тому же, у него были длинные пышные бакенбарды, как у генерала из комиксов. Мне доводилось видеть его три или четыре раза. Он жил в своем доме, построенном в андалузском стиле, в пустынной местности в районе Башни Альфонса XII и типом был довольно странным или, возможно, особенно производил такое впечатление в паре со своей женой. Я хорошо помню тот вечер, когда мы привезли продавать ему добытое в Ла-Монтгоде, и это был первый раз, когда я увидел его. Как я уже сказал, это происходило непосредственно после нашей вылазки, но могло быть и на следующий день, потому что мы часто сначала припрятывали добычу, а сбывали лишь через несколько дней. Из соображений осторожности. В общем, в тот вечер мы были вчетвером, в том же составе, что и в Ла-Монтгоде – Сарко, Тере, Гилье и я. Подъехали на автомобиле к дому Генерала, Сарко подошел к двери и сразу вернулся, объявив, что Генерал занят, но, по словам его жены, скоро закончит свои дела, так что мы можем входить. «Хотят наколоть этих типов, которые сейчас у Генерала», – заметил Сарко. Гилье и Тере засмеялись, я же не понял шутки, да и не придал ей особого значения. Все вместе мы взялись перетаскивать краденое добро под присмотром жены Генерала – иссохшей, костлявой, в сером халате старухи, с всклокоченными волосами и устремленным куда-то в пустоту взором. Войдя в постройку, некогда служившую, очевидно, хлевом, мы увидели в одном из ее углов, перед большой картонной коробкой с торчащим из нее магнитофоном, Генерала с двумя типами. Этим двоим очень не понравилось наше появление, и они сразу отвернулись от нас. Генерал попытался успокоить их, а нас поприветствовал кивком. Мы сложили все принесенное в центре хлева (в глубине была целая свалка старых матрасов, велосипедов, разбитых мотоциклов, разнообразной мебели и бытовой техники), после чего стали ждать, когда Генерал освободится. Тот завершил свою встречу, и оба типа, даже не взглянув в нашу сторону, быстро зашагали прочь, в сопровождении Генерала и его жены.

Мы остались в хлеву, и Сарко принялся копаться в большой картонной коробке, откуда торчал магнитофон, а Гилье, Тере и я просто курили и болтали. Вскоре Генерал вернулся, на сей раз без жены. Вид у него был веселый и расслабленный, но, прежде чем он успел заговорить, Сарко, указав на дверь хлева, спросил: «Кто они?» «Которые только что ушли?» – уточнил Генерал. «Да», – подтвердил Сарко. «А тебе зачем?» Сарко пожал плечами: «Да так. Просто хотел узнать, как зовут этих двух лохов». Ответ не смутил скупщика. Он с интересом посмотрел на Сарко, после чего кинул взгляд на свою жену, которая снова вернулась в хлев и теперь стояла поодаль, склонив голову набок и держа руки в карманах халата. «В чем дело, Саркито? – воскликнул Генерал. – Ты пришел морочить мне голову?» Сарко улыбнулся со скромной сдержанностью, словно скупщик пытался польстить ему. «Вовсе нет», – ответил он. «Тогда чего ты тут разболтался?» – усмехнулся Генерал. Сарко указал на картонную коробку, содержимое которой изучал несколько минут назад: «Сколько ты за это все заплатил?» «А тебе какое дело?» Сарко ничего не сказал. Помолчав, скупщик все же ответил: «Четырнадцать тысяч песет. Доволен?» Сарко продолжал улыбаться глазами, но его губы искривились в скептической ухмылке. «Это стоит намного больше», – заметил он. «Ты-то откуда знаешь?» «Я-то знаю. Да это знает вообще любой, за исключением двух лохов, которые при виде нас сразу обделались и постарались побыстрее слинять». Он сделал паузу и добавил: «Какой же ты сукин сын». Сарко произнес это спокойно и вполне миролюбиво, глядя прямо на Генерала. Как я вам уже сказал, тогда я был у скупщика в первый раз и не знал, каковы их отношения с Сарко и как следовало воспринимать их словесную дуэль, однако перестал тревожиться, убедившись, что ни Тере, ни Гилье не выказывали беспокойства или удивления. Скупщик тоже не видел в происходящем ничего необычного. Он задумчиво почесал бакенбарды и шумно вздохнул. «Слушай, парень, – сказал он, – каждый делает свой бизнес так, как хочет или может. Я тебе уже много раз говорил: в этом мире вещи стоят ровно столько, сколько за них готовы платить, а в этом доме они стоят столько, сколько назначу я. И ни песетой больше. Если кому-то это не нравится, пусть не приходит. Ясно?» Сарко поспешил ответить, все еще с легкой усмешкой на губах, но уже примирительно: «Яснее ясного». Потом, повернувшись к вещам, сложенным нами посередине хлева, спросил: «И сколько, по-твоему, стоит вот это?»

Генерал с подозрением посмотрел на Сарко, но не замедлил последовать за ним, так же, как Тере, Гилье и я, а потом – и жена скупщика. Генерал долго изучал принесенное нами, присев на корточки, а его жена стояла рядом с ним и тоже смотрела. Он брал каждую вещь, описывал ее, перечисляя дефекты, по его мнению, многочисленные, и достоинства (чрезвычайно скудные), после чего переходил к следующему «лоту». Наблюдая эту сцену, я понял, что Генерал все перечислял и описывал скорее для жены, чем для себя, и в какой-то момент мне пришло в голову, что, вероятно, у нее имелись проблемы со зрением или она вообще была слепой. Закончив осмотр и оценку, Генерал с женой отошли в сторону и тихо обменялись несколькими фразами, после чего скупщик тотчас вернулся на прежнее место и снова присел на корточки перед телевизором. Он провел рукой по экрану, словно смахивая с него пыль, пощелкал пару раз кнопкой включения-выключения, хотя телевизор при этом, конечно, не мог включиться, и спросил: «Ну, и сколько ты хочешь?» «В два раза больше», – быстро ответил Сарко. «В каком смысле?» – не понял скупщик. «В два раза больше, чем ты заплатил этим лохам», пояснил Сарко. Генерал улыбнулся. Затем он оперся ладонями о колени, кряхтя, поднялся и обратился взглядом к своей жене, но та на него не смотрела – ее глаза были устремлены куда-то сквозь крытую хворостом крышу хлева, словно там, наверху, было что-то, занимавшее ее внимание. Генерал тоже взглянул на просвечивавшее сквозь крышу чистое небо и обратился к Сарко. «Я даю семнадцать тысяч». Сарко сделал вид, будто задумался, после чего повернулся ко мне: «Слышь, Гафитас, ты ведь учился: скажи, семнадцать тысяч – это в два раза больше четырнадцати?» Я покачал головой, и Сарко, снова обратившись к Генералу, повторил это движение. «Ты с ума сошел, – сказал тот, продолжая улыбаться. – Я делаю тебе шикарное предложение». «А мне оно не кажется особо шикарным», – возразил Сарко. «Никто не даст тебе, сколько ты просишь», – упорствовал скупщик. «Что ж, посмотрим», – ответил Сарко, и тотчас, по его знаку, они с Гилье подняли телевизор, я взял проигрыватель, а Тере – колонки. Не успели мы двинуться с места, как увидели, что жена Генерала уже стояла у дверей, будто собираясь нас проводить или, наоборот, задержать нас. «Двадцать тысяч», – предложил тогда Генерал. Продолжая держать телевизор, Сарко посмотрел на скупщика, на его жену и перевел взгляд на меня: «Двадцать тысяч – это в два раза больше четырнадцати?» Прежде чем я успел ответить, Генерал произнес: «Двадцать три тысячи. Это мое последнее предложение». Тогда Сарко сделал знак Гилье поставить телевизор на землю, после чего быстро шагнул к Генералу, протянул ему руку и произнес: «Двадцать пять тысяч, и не о чем больше спорить».

Спорить больше никто и не стал. Генерал, ворча сквозь зубы, согласился на эти условия, и отсчитал нам двадцать пять тысяч песет тысячными купюрами.

– Сарко заставил его сдаться.

– Так казалось, и так я сам думал в тот вечер, но не следует заблуждаться: украденные нами вещи, несомненно, стоили намного дороже, иначе Генерал не дал бы нам за них ту цену, какую мы получили. Он был очень хитер, а его жена еще хитрее. Они делали вид, будто уступают, однако никогда не оставались в накладе. А если хорошо подумать, то у Сарко происходило все наоборот – и не только с Генералом и его женой: хотя часто казалось, будто он выигрывает, в действительности он всегда выходил проигравшим. Конечно, мне потребовалось много времени, чтобы понять это. В первый раз, когда я увидел Сарко в игровом зале «Виларо», он показался мне одним из тех крутых, непредсказуемых, жестких типов, которые внушают страх, потому что сами не испытывают его. Я видел в нем полную противоположность самому себе – такому, каким я себя тогда ощущал, а я ощущал себя прирожденным неудачником, в то время как Сарко был в моих глазах прирожденным победителем, человеком, способным зубами вырывать у этого мира все, что ему нужно. Таким Сарко был для меня – и, думаю, не только в то лето. Как я вам сказал, прошло много времени, прежде чем я понял, что он был настоящим неудачником, но когда мне довелось сделать это открытие, было уже поздно, и мир к тому моменту подмял его под себя… Кстати, мне только что вспомнилась одна история. Она не имеет прямого отношения к Сарко, но косвенно может характеризовать его.