Текст книги "Законы границы (СИ)"

Автор книги: Хавьер Серкас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Он просто великолепен. Материалы значительно облегчают мне работу.

– Я бы не сказал, что он великолепен. Там собрано далеко не все – правда, если что и отсутствует, то нечто второстепенное. Кроме того, многое я достал годы спустя – в библиотечных отделах периодики и на блошиных рынках. Разумеется, жене и друзьям мое увлечение Сарко и всем, связанным с миром молодежной преступности, казалось довольно странным и иногда даже несносным, но по большому счету это было не намного более удивительным чудачеством, чем ребяческая страсть коллекционера, собирающего марки или модели поездов.

Помню, например, как мы с Ирене отправились посмотреть «Диких парней», первый из четырех фильмов, снятых о Сарко, режиссера Фернандо Бермудеса. Я примерно знал содержание фильма, потому что читал о нем в газетах, однако по мере того как развивалось действие и перед моими глазами воскресали события, участником которых я являлся, у меня случился приступ тахикардии и тело покрылось холодным потом. Нам с женой пришлось спешно покинуть кинотеатр. На следующий день я вернулся туда один, чтобы посмотреть фильм. Потом я смотрел его три или четыре раза, с навязчивым упорством ища в нем реальность, прятавшуюся за вымыслом, словно фильм содержал в себе тайное послание, которое только я способен расшифровать. Как вы, наверное, догадываетесь, больше всего меня интересовал персонаж Гафитаса, и я задавался вопросом: действительно ли таким видел меня Сарко – робким подростком из приличной семьи, изменившимся после попадания в банду и задумавшим предать главаря, чтобы отнять у него лидерство и девушку. В конце истории так и происходит: Гафитас совершает предательство и, кроме того, оказывается единственным, кому удается уйти от полиции, – и этот финал без объяснений, оставивший в недоумении стольких зрителей, кажется мне лучшей частью фильма.

Также я помню, при каких обстоятельствах мне довелось увидеть телевизионную пресс-конференцию, которую Сарко давал прямо в барселонской «Ла-Модело», весной или летом 1983 года, когда ему удалось свой провалившийся побег превратить в самый известный тюремный бунт в истории Испании. В тот вечер я пришел познакомиться с семьей Ирене и хорошо помню, что после того, как она представила меня своим родителям и мы пили аперитив, внезапно я разглядел на другом конце столовой, на экране телевизора, работавшего без звука, лицо Сарко. Изображение было расплывчатым, но я сразу его узнал: Сарко был с длинными волосами и в обтягивающей футболке с коротким рукавом, под которой сильно выделялись грудные мышцы. Он сидел в свете телевизионных прожекторов, под вспышками фотокамер, в окружении журналистов и заключенных, и, как казалось, требовал тишины. Его предплечье было перетянуто жгутом, конец которого он зажимал ртом, тогда как в другой руке держал шприц, собираясь сделать себе укол героина. Очевидно, таким образом Сарко намеревался продемонстрировать, что тюрьмы наводнены наркотиками. В тот момент я разговаривал с отцом Ирене, и, как впоследствии она мне рассказывала, ничего не объяснив и напрочь забыв о своем собеседнике, я поднялся, подошел к телевизору, включил звук и принялся увлеченно слушать и следить за тем, что происходило на экране, а Ирене за моей спиной пыталась как-то исправить положение и обратить ситуацию в шутку. «А я и не говорила, что он безупречен, – сказала она отцу. – Он помешан на молодежной преступности, а когда дело касается Сарко, то вообще голову теряет. Но ведь гораздо хуже было бы, если бы он увлекался выпивкой». Позже, когда мы расстались, Ирене стала менее снисходительной и часто бросала мне в лицо упреки по поводу моего увлечения, считая его признаком инфантилизма. Еще я помню, как однажды в «Ксайке», ресторанчике самообслуживания на улице Ховельянос, где мы с Кортесом и Губау обычно обедали, я увидел по телевизору кадры задержания Сарко после его побега из тюрьмы особого режима «Лерида II». Он лежал на асфальте на углу одной из улиц в центре Барселоны, рядом с еще двумя беглецами; у всех троих руки были скованы наручниками за спиной, а над ними прохаживались полицейские в штатском, продолжавшие потрясать пистолетами, будто ситуация находилась не под их контролем. Возможно, они дожидались приказа увозить задержанных или просто наслаждались своей минутой славы в связи с задержанием – после двадцатичетырехчасового преследования по земле, по воде и по воздуху – самого знаменитого и разыскиваемого преступника Испании, который в тот момент, даже лежа на земле лицом вниз, не переставал ругаться и что-то кричать под яростный вой сирен. По словам Сарко, он жаловался полицейским, что у него пуля в спине и ему нужен врач. По версии полицейских, он выкрикивал угрозы в их адрес, проклиная их самих и всех их родственников, живых и мертвых, Я хорошо помню, как по вине Сарко потерял однажды возможную клиентку Редондо, которая была его знакомой или знакомой его жены. Это произошло вскоре после того, как я начал работать в адвокатской конторе. Получилось так, что когда сеньора рассказывала мне со слезами на глазах свое дело о наследстве, по телевизору в баре Баньолеса, где мы с ней встретились, начали показывать невероятные кадры побега Сарко из тюрьмы в Оканье, во время коктейля по случаю презентации «Настоящей жизни Сарко», последнего фильма Бермудеса. Сарко и еще трое заключенных взяли в заложники Бермудеса, начальника тюрьмы и двоих надзирателей и спокойно выбрались на свободу. Никто не смог помешать этому. Я совершенно забыл про слезы и наследство знакомой Редондо и, подойдя поближе к телевизору, перед которым сидело много народу, принялся с жадностью слушать новость, оставив свою клиентку наедине с ее проблемой и в полном изумлении. Когда я вернулся к столику, ее там уже не было, а вечером Редондо закатил мне такой скандал, какого никогда не случалось в моей жизни.

В общем, я мог бы рассказать вам много историй. Должен признаться, я стыдился того, что состоял в банде Сарко, и хранил этот факт своей биографии в тайне. Но в то же время гордился этим и почти желал разоблачения. Я чувствовал себя так, словно когда-то закопал в своем саду сундук, не зная, что в нем хранится, сокровище или бомба. И, возможно, еще одной причиной, объяснявшей мой многолетний интерес к Сарко и молодежной преступности, была своего рода благодарность или облегчение, уверенность в том, что мне невероятно повезло принадлежать к банде Сарко и при этом выжить. Ведь, как известно, с конца семидесятых до конца восьмидесятых годов Испанию наводнили сотни банд безнадзорных подростков с окраин, и большинство из них – тысячи, десятки тысяч – погибли от героина или СПИДа, были убиты или попали в тюрьму. А я нет. Со мной могло произойти то же самое, но я избежал подобной участи. У меня все сложилось удачно. Меня не посадили в тюрьму. Я не подсел на героин. Не подцепил ВИЧ. Не попал в руки полиции, меня даже не задержали после налета на отделение «Банко Популар» в Бордильсе. Инспектор Куэнка оставил меня на свободе, вместо того чтобы посадить за решетку. В общем, я вел более-менее нормальную жизнь, что для человека, принадлежавшего некогда к банде Сарко, было в высшей степени нетипично.

Я выкопал свой сундук из сада и обнаружил, что в нем хранилось одновременно и сокровище, и бомба. Это было в конце 1999 года. Однажды Кортес ворвался ко мне в кабинет с возгласом: «Последние новости! Твой кумир объявился у нас в городе!» Под «моим кумиром» он подразумевал Сарко. Кортес, только что вернувшийся после посещения тюрьмы, рассказал мне, что, по словам заключенных, Сарко находился там с прошлого вечера. Как и следовало ожидать, его появление вызвало волнение, потому что тюрьма в нашем городе была маленькая, а он был известным персонажем. Кортес также узнал, что администрация тюрьмы предоставила Сарко камеру с компьютером и телевизором, и пока он почти не общался с остальными заключенными. Я слушал своего компаньона с каким-то грустным удивлением: десять лет назад любое передвижение Сарко было таким же громким, как звезды футбола или рок-н-ролла – когда его везли на суд или перевозили из одной тюрьмы в другую, журналисты атаковали соответствующие инстанции с просьбами об интервью. При его появлении на судебном процессе принимались повышенные меры безопасности во избежание инцидентов с фотографами, телевизионщиками, репортерами, поклонниками и просто любопытными, которые напирали на полицейские кордоны, выкрикивали слова поддержки, посылали воздушные поцелуи, предлагали родить ребенка или напевали румбы, повествующие выдуманную историю его жизни. Теперь даже пара местных газет не посвятила приезду Сарко хотя бы заметку в разделе «Общество». В этом и состоит разница между мифом в самом расцвете и мифом увядающим.

Закончив рассказывать мне новости о Сарко, Кортес спросил: «Что ты теперь собираешься делать?» «Завтра пойду встречусь с ним», – не раздумывая, ответил я. Кортес сделал церемонный жест и торжественно осведомился: «Должен ли я понимать это так, что ты намереваешься предложить ему наши услуги?» «А ты как на это смотришь?» Кортес засмеялся. «Впутаешь нас в историю, – произнес он. – Помяни мое слово».

Мой компаньон ничего не знал о моем знакомстве с Сарко, однако его слова звучали резонно. Все адвокаты, имевшие с Сарко дело, расставались с ним плохо. Но при грамотном подходе защита Сарко могла оказаться выгодной для адвокатской конторы. Кроме того, я много раз уже испытывал соблазн предложить Сарко свои услуги адвоката, но по той или иной причине воздерживался от этого. Правда, в тот раз, когда Сарко вдруг объявился в Жироне как осколок прошлого или вышедшая в тираж знаменитость, когда для всех он был уже безнадежным и закоренелым преступником, проведшим всю жизнь в тюрьме и не использовавшим ни одной возможности встать на путь исправления, я решил поддаться этому искушению.

И я оказался не единственным, кому это пришло в голову. В тот же день, когда я занимался подготовкой к своему запланированному на завтра визиту в тюрьму, секретарша объявила мне, что в приемной у меня сидят две женщины. Немного раздосадованный, я спросил, записаны ли они на это время. Секретарша ответила отрицательно, но сообщила, что дамы настаивали на встрече со мной и хотели поговорить о некоем Антонио Гамальо. Еще сильнее раздражившись, я велел секретарше записать женщин на другой день, после чего попросил ее не беспокоить меня. Однако не успел я сосредоточиться на своих бумагах, как вдруг, подняв голову от письменного стола, повторил вслух имя, только что произнесенное секретаршей. Я вышел в приемную. Женщины находились там. Они повернулись ко мне, и я их сразу узнал: первую из них мне доводилось видеть на фотографиях – в одиночестве или в компании Сарко. А другой была Тере.

– Та самая Тере?

– Двадцать лет я думал о ней, но мне не приходило в голову разыскивать Тере или пытаться узнать что-то о ее судьбе. Впрочем, я и не знал даже, где ее можно было искать и у кого о ней спрашивать. И вот Тере внезапно оказалась передо мной. В приемной повисла гробовая тишина, пока мы с Тере молча смотрели друг на друга, и я вдруг заметил, что ее левая нога двигалась вверх-вниз, будто поршень, как тогда, когда ей было шестнадцать лет. Тере поднялась со своего стула и произнесла: «Привет, Гафитас». Сначала мне показалось, что она почти не изменилась – у нее сохранилась стройная фигура, а джинсы, потертая кожаная куртка и сумка, перекинутая через плечо, придавали ей молодежный вид. Однако в следующее мгновение от меня не укрылись приметы, выдававшие возраст Тере: потерявшая упругость кожа, морщинки вокруг глаз и припухлость под ними, опущенные уголки губ и седина в волосах. Только глаза оставались такими же зелеными и выразительными, как двадцать лет назад, будто Тере спряталась навсегда в них, неуязвимая для времени. Я протянул ей руку, бормоча удивленные восклицания и протокольные вопросы. Тере отвечала весело и непринужденно, проигнорировала мою руку и поцеловала меня в щеку. Потом она познакомила меня со своей спутницей. Ее звали Мария Вела, и она была девушкой Сарко. Правда, Тере назвала ее близкой подругой и не Сарко, а Антонио. С Марией мы поздоровались за руку. Она была моложе Тере, худая и лишенная очарования, с короткими каштановыми волосами и очень белой кожей. На ней было черное, плотное, дешевое пальто, под которым виднелся розовый спортивный костюм, застегнутый до горла на «молнию».

После церемонии представления женщины прошли в мой кабинет. Я усадил их в кресла, предложил кофе и воду, и мы с Тере начали разговор. Она рассказала, что живет в Виларрохе, работает на фабрике по изготовлению бутылочных пробок в Касса-де-ла-Сельва и учится заочно на медсестру. «Правда?» – воскликнул я. «Тебя это удивляет?» Тере, казалось, была очень рада видеть меня. Мария слушала, не вмешиваясь в наш разговор, но внимательно ловя каждое слово. Я не знал, рассказала ли ей Тере, какие отношения связывали меня с Сарко и с ней много лет назад. Притворившись, будто не знаю о появлении Сарко, я спросил о нем. «Он сейчас здесь, – ответила Тере. – Поэтому мы и пришли к тебе».

Она сказала, что они хотят, чтобы я защищал Сарко на суде, который должен состояться в Барселоне через несколько месяцев, по обвинению Сарко в нападении на двух надзирателей тюрьмы «Бриане». Естественно, Тере принимала как само собой разумеющееся, что мне было известно, кем стал Сарко за эти годы. Она стала вводить меня в курс дела, описывая сложившуюся ситуацию. Три года назад они добились его возвращения в каталанскую тюрьму, а именно в «Куатре Камине», и после трех лет безупречного поведения, а также благодаря тому, что новый глава тюремного ведомства в автономном правительстве Каталонии, сеньор Пере Прада, проявил к этому интерес, Сарко недавно перевели в тюрьму Жироны. Это был идеальный вариант, потому что они с Марией жили здесь, и это была маленькая и надежная тюрьма, с высоким показателем исправлений. Также Тере заверила, что Сарко не виновен в преступлении, в котором его обвиняли. Она вручила мне картонную папку с копией досье и материалов дела и сообщила, что Сарко завязал с героином и имел огромное желание распрощаться с тюремной жизнью, так что они с Марией делали все возможное, чтобы он вышел на свободу. Тере говорила, не глядя на меня, излагая проблему так, словно она знала все наизусть. Я слушал ее, делая вид, будто изучаю переданные мне бумаги. «В общем, – заключила Тере, и наши взгляды встретились, – мы понимаем, что у тебя много работы, но, если бы ты согласился помочь нам, были бы тебе очень благодарны».

Я вздохнул. Тере опередила меня с предложением, которое я собирался сделать Сарко на следующий день. Теоретически все было просто: обе стороны хотели одного и того же. Однако я сообразил, что в моих интересах было, чтобы мои посетительницы не знали об этом. Мне было выгоднее продемонстрировать колебания, прежде чем согласиться, – таким образом я завоевал бы их благодарность, заставив их думать, будто я делал им одолжение, соглашаясь защищать Сарко, и они должны были считать привилегией то, что я готов стать его адвокатом. Я положил на столик перед креслом папку с материалами дела и спросил: «Сарко знает об этом?» «Только, пожалуйста, не называйте его Сарко, – тихо попросила Мария робким голосом. – Его зовут Антонио. Ему не нравится, чтобы его называли Сарко, и нам тоже. Сарко это другой человек, и никто из нас не хочет больше знать о нем». Удивленный, я кивнул, извинился и посмотрел на Тере, но она сосредоточенно прикуривала. Я покашлял и продолжил говорить, обращаясь к Марии: «В курсе ли Антонио, что вы решили обратиться ко мне с просьбой защищать его?» «Конечно, он знает об этом, – с обиженным видом произнесла Мария. – Я никогда ничего не делаю за спиной Антонио. Это его идея – попросить вас стать его адвокатом». «Идея Антонио?» – уточнил я. «Да». «А когда Антонио стало известно, что я адвокат?» Мария удивленно посмотрела на меня, после чего перевела взгляд на Тере, которая, погладив пальцем свою родинку возле носа, произнесла: «Я сказала ему». Потом улыбнулась и сказала: «Ты известный человек, Гафитас. Про тебя постоянно пишут в газетах. И по телевизору показывают».

Это все, что я хотел выяснить. Не знаю, удалось ли Тере угадать мои мысли, но она тут же добавила, словно для того, чтобы сгладить эффект от ее предыдущих слов: «В Жироне всего три адвоката по уголовным делам, так что выбора у нас нет». «Двое других тоже хорошие адвокаты», – заметил я, чувствуя себя уже настолько уверенно, что можно было позволить себе поиграть с Тере. «Вероятно, – кивнула она. – Но ты лучший». Комплимент заставил меня улыбнуться. «Кроме того, – продолжила Тере, – тех двоих мы не знаем. Не говоря уже о том, что те двое явно взяли бы с нас больше, чем ты. К чему нам они?» «То, что мы знакомы, вряд ли является преимуществом, – слукавил я. – А насчет оплаты вам можно не беспокоиться: ни один адвокат, тем более в Жироне, не стал бы выставлять вам счет. Защищать Сарко – выгодное дело для адвоката». «Именно поэтому нас не интересуют твои коллеги, – возразила Тере. – Нам нужен ты. И сделай одолжение, не называй больше Антонио «Сарко». Мария уже просила тебя об этом». Слова Тере прозвучали резко, и я невольно задумался о том, не собирались ли они с Сарко шантажировать меня, угрожая раскрыть мою тайну. Тере докурила, отпила воды из стакана и, вопросительно разведя руки, посмотрела на меня: «Гафитас, так ты согласен или нет?»

Я согласился.

– А вас пугало то, что Сарко и Тере могли раскрыть правду о вашем участии в банде?

– Конечно же, нет. Возможно, мне не нравилась подобная перспектива, потому что я не знал, какие последствия она может иметь, но ничего больше. Это был один из рисков, на которые мне предстояло пойти, взявшись за дело Сарко, но в остальном оно сулило сплошные выгоды. Участие в процессе обеспечивало хорошую рекламу моей адвокатской конторе, и, кроме того, мне было очень интересно снова увидеть Сарко через двадцать лет. В тот момент я пребывал в пучине уныния и скуки, считая свою жизнь чудовищным недоразумением, и почувствовал, что это дело могло стать для меня источником обновления и свежей струей. Появление Тере и ее искренняя радость при нашей встрече еще больше утвердили меня в правильности принятого решения. Разумеется, стать адвокатом Сарко означало разворошить опасное прошлое, но разве не лучше было отважиться на это, если мне представилась подобная возможность? Разве не было более безопасным поднять прошлое на поверхность, чем держать его глубоко погребенным? Разве я не был обязан пролить на него свет?

– Что вы имеете в виду?

– Я чувствовал себя в долгу перед Сарко. Подозревал, что перед нашим налетом на отделение «Банко Популар» в Бордильсе я проболтался обо всем Кордобе, и именно это стало причиной нашего провала, в результате которого Сарко, Гордо и Джоу оказались в тюрьме. Я всегда мучился этой мыслью и считал, что Сарко тоже винит во всем меня.

– Это как-то было связано с образом Гафитаса из первой части «Диких парней»? Он отражал отчасти то, каким его воспринимал Сарко, но тот Гафитас являлся вымышленным персонажем. Кстати, в фильме он вовсе не случайно пробалтывается о налете, а сознательно выдает Сарко и предает всех. Тот Гафитас не имеет почти ничего общего с вами.

– Верно. Вот только про Гафитаса из мемуаров уже нельзя так сказать: там он никакой не вымышленный персонаж, и в той версии он как раз пробалтывается. Думаю, это вы тоже помните.

– Прекрасно пошло. Только в мемуарах тоже нет однозначного утверждения, что Гафитас проболтался про налет.

– Вы правы, там это не утверждается. Однако представляется вероятным, что Гафитас распустил язык и именно он виноват в провале налета. Во всяком случае, так считал Сарко. И даже если бы он не думал так… Даже если было неправдой то, что я проболтался про налет Кордобе… Я не мог не помнить о том, что когда-то Сарко протянул мне руку, в тот момент, когда я больше всего в этом нуждался. И теперь помощь требовалась уже ему. Я должен был выполнить его просьбу. Тем более что, помогая Сарко, я помогал и самому себе.

– Вы считаете, что Сарко протянул вам руку помощи? По-моему, он воспользовался вами, превратив в преступника. Это вы называете помощью? Вы же сами признавали, что Сарко едва не заставил вас разделить участь остальных членов банды.

– Если вы так меня поняли, значит, я недостаточно ясно высказался: Сарко ни к чему меня не принуждал, я сам делал свой выбор. Не забывайте, что я спасся – в последний момент, но спасся, и пребывание на краю пропасти пошло мне на пользу. До знакомства с Сарко я был слабым, а он сделал меня сильным. Прежде я был ребенком, а Сарко помог мне повзрослеть. Вот что я имел в виду, говоря, что он протянул мне руку помощи.

– Давайте вернемся к нашей истории. Распрощавшись с Тере и Марией, вы отправились на встречу с Сарко?

– Нет. Я встретился с ним на следующий день. В течение этих двадцати четырех часов я основательно изучил его досье и не удивился, убедившись, что официальный «послужной список» Сарко был на высоте, вполне соответствуя мифу. Сарко провел свыше двадцати пяти лет в тюрьмах, в розыске или под следствием и был осужден четырнадцать раз по обвинению в совершении почти шестисот преступлений, среди которых не менее сорока налетов на банки и более двух сотен нападений на автозаправки, гаражи, ювелирные магазины, бары, рестораны, закусочные и прочие заведения, не считая множества грабежей прохожих, угонов машин и краж из частных домов. Он был шесть раз ранен при оказании сопротивления полиции и десять раз – в уличных или тюремных стычках. Лишь два раза Сарко судили по обвинению в убийстве, и в обоих случаях оправдали. В первый раз ему вменяли то, что он застрелил надзирателя тюрьмы Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария, с которым у него был давний конфликт и кого Сарко обвинял в издевательствах и пытках. Во второй раз Сарко предъявляли обвинения в том, что он зарезал одного из заключенных во время бунта в тюрьме «Карабанчель» в Мадриде. Сарко прошел через семь исправительных домов, в том числе элитных, и шестнадцать тюрем с особым уровнем охраны, при этом он совершил побег из всех исправительных домов и многих тюрем, где ему довелось побывать. Несмотря на все взыскания и наказания, Сарко находился в состоянии постоянной войны с администрацией, протестуя против условий содержания и, в своем роде, занимаясь беспрестанным обличением испанской тюремной системы. Он участвовал во множестве бунтов, а также являлся зачинщиком некоторых из них, организовал две голодовки, подавал бесчисленные жалобы на надзирателей и в знак протеста наносил себе повреждения. Несколько раз вскрывал вены и даже зашивал себе рот. Все эти факты были более или менее известными – во всяком случае, мне. Открытием же для меня стало то, что, с точки зрения защиты досье Сарко было не столь плохим, как я ожидал. На нем не было особо тяжких преступлений, и сто пятьдесят лет, к которым теоретически Сарко приговорили, явились результатом сложения наказаний по множеству мелких обвинений, а это позволяло рассчитывать на уменьшение срока и предоставление отпусков и прочих послаблений. Кроме того, в данном случае можно было апеллировать к тому, что Сарко уже сполна погасил свой долг перед обществом – в том числе и тем, что значительную часть жизни провел за решеткой, с тех пор как попал туда шестнадцатилетним подростком, будучи осужден на шесть лет после налета на «Банко Популар» в Бордильсе. В общем, подавляющее большинство преступлений было совершено им в тюрьме. В течение этих двадцати четырех часов я также перебрал свой архив, посвященный Сарко, пересмотрел фрагменты четырех фильмов Фернандо Бермудеса, основанных на жизни знаменитого преступника, перелистал две книги его мемуаров и прокрутил в голове свои подростковые воспоминания. Однако я предпочел не беседовать больше ни с Тере, ни с Марией. Мне не хотелось этого делать, прежде чем я встречусь с Сарко.

Я хорошо помню наш первый с ним разговор в тюрьме. Он состоялся в комнатке, предназначенной для встреч адвокатов со своими клиентами. «Клиентов ты должен посещать минимум раз в неделю, – повторял мне Ихинио Редондо, когда я начал работать в его конторе. – Помни, что этим бедным негодяям не на кого надеяться, кроме тебя». Комната для встреч находилась слева от входа. Две решетки со стеклом между ними делили помещение на две части. В одной из них у стены стояли стол и стул, а другая была такой же – с единственной разницей, что там не было стола и заключенный садился напротив адвоката, лицом к двойной решетке и стеклу. Мне не пришлось долго ждать появления Сарко. Так же, как накануне произошло с Тере, я сразу узнал его, однако не того подростка, которого оставил когда-то у входа в парк Ла-Девеса, в ожесточенной схватке с двумя полицейскими, а человека, чье лицо видел в газетах и по телевизору, следя за жизнью Сарко.

Увидев меня, Сарко устало улыбнулся и, опускаясь на стул, сделал мне знак, предлагая тоже присесть. «Ну что, Гафитас? – произнес он вместо приветствия. – Сколько времени не виделись?» Его голос был хриплый, изменившийся почти до неузнаваемости, а дыхание – тяжелое. Я ответил: «Двадцать лет». Сарко широко улыбнулся, и я увидел его почерневшие зубы. «Черт возьми! – воскликнул он. – Двадцать лет?» «Двадцать один», – уточнил я. Сарко покачал головой, одновременно с удивлением и горечью. Потом он спросил: «Как у тебя дела?» «Хорошо», – ответил я. «Это заметно», – сказал он, и, как в прежние времена, его глаза сузились, превратившись в две щелочки. Сарко располнел и, казалось, стал меньше ростом. Двойной подбородок и щеки было дряблыми и старыми, хотя руки и торс, скрытые под рубашкой и свитером, сохранили отчасти былую мощь. Волосы сильно поредели и поседели, но он так же носил их на прямой пробор, как раньше. Кожа была морщинистая и нездоровая, землистого цвета; глаза ярко-голубые, только потухшие и красные, словно у него был конъюнктивит. Я спросил: «А у тебя как дела?» «Охрененно, – ответил он. – Особенно теперь, когда ты скоро вытащишь меня отсюда». «Тюрьма настолько плохая?» – поинтересовался я. На лице Сарко появилось выражение скуки или равнодушия. Он закатал выше локтя рукава свитера и рубашки, невольно продемонстрировав мне свои руки, и я убедился, что мое первое впечатление оказалось ошибочным: они были тоже старые и дряблые, сплошь покрытые шрамами. Вообще, на всех частях его тела, не прикрытых одеждой, виднелось множество шрамов: на запястьях и кистях рук, на лице, вокруг рта. «Тюрьма вовсе не плохая, – ответил Сарко. – Но тюрьма – это тюрьма, и чем быстрее ты меня отсюда вытащишь, тем лучше». «Не знаю, будет ли это легко, – предупредил его я и добавил: – Тере сообщила мне, что тебя будут судить за какой-то проступок, совершенный в тюрьме «Бриане». «Да, – кивнул Сарко. – Но это только начало, потом на меня еще кучу всего навесят. Наберись терпения, Гафитас: со мной ты увязнешь».

Так состоялась наша первая после стольких лет встреча. Сарко принялся рассказывать о себе, будто ему не терпелось поскорее поведать мне обо всех своих перипетиях. Он сообщил, что год назад разругался с адвокатом и со своей семьей, и с тех пор у него не было адвоката, и он не разговаривал ни с кем из своих родных, хотя некоторые из них жили в Жироне, в том числе мать и двое братьев. Также говорил о Тере и Марии. Его слова о Тере не показались мне странными, поэтому я их не запомнил. А то, что Сарко сказал о Марии, зацепилось в памяти. «Не обращай на нее внимания, – посоветовал он, ироничным и одновременно угрюмым тоном. – Марию интересует только то, чтобы о ней писали в журналах». Таковы были его слова, и меня удивило, что он призывал меня не обращать на нее внимания – ведь, в конце концов, я пришел к Сарко в том к числе и по просьбе Марии. В ответ на его откровения я рассказал ему кое-что о себе, но Сарко даже не стал притворяться, что ему это интересно. Потом я спросил его о наших общих знакомых. К моему удивлению, он оказался в курсе судьбы каждого из них. Все они были уже мертвы, за исключением Лины, с которой Тере иногда виделась, и Тио, по-прежнему жившего с матерью в Жерман-Сабат и прикованного к инвалидному креслу. Джоу и Гордо умерли от передозировки героина: Джоу – почти сразу после освобождения из тюрьмы, где он провел пару лет за нападение на «Банко Популар» в Бордильсе. Гордо – три-четыре года спустя, когда, казалось бы, ему удалось слезть с иглы и они с Линой собирались пожениться. Чино также скончался от передозировки в туалете борделя «Беби Дол» в Ампурдане. Дракула умер от СПИДа. Со смертью Колильи не было ясности: одни говорили, будто он разбился насмерть, навернувшись с лестницы в своем доме в Бадалоне. Другие утверждали, что у него возникли проблемы из-за долга наркобарыгам, за что его и избили и спустили с лестницы, чтобы имитировать несчастный случай.

На этом наша личная беседа закончилась, после чего Сарко, сменив тему, заговорил уже другим, более деловым тоном. Он начал с описания своего нынешнего положения. До сих пор на нем висело более двадцати лет тюрьмы, однако Сарко считал, что через год можно было бы добиться смягченного режима, позволившего бы ему днем находиться за пределами тюрьмы, а через два – максимум три года – он мог уже выйти на свободу. Я был оптимистично настроен относительно его будущего, но не до такой степени, как сам Сарко. Я не возразил ему и не сделал никаких комментариев. Впрочем, Сарко и не спрашивал моего мнения: он продолжал говорить, рассказывая о предстоящем суде, на котором Тере с Марией и попросили меня быть его адвокатом. Сарко полностью отрицал, что напал на надзирателей тюрьмы «Бриане», в чем они его обвиняли. «Я на них не нападал, – заявил он. – Это они меня избили». «Есть какие-нибудь свидетели?» – спросил я. «Свидетели?» – «Кто-нибудь из твоих товарищей». Сарко засмеялся: «Ты сошел с ума, Гафитас? Думаешь, они стали бы избивать меня перед другими заключенными? Они набросились на меня в камере, где никто не видел, а я просто защищался». «Сколько их было?» – поинтересовался я. «Четверо, – ответил Сарко и назвал их имена. Потом, указав на бумаги, лежавшие передо мной на столе, добавил: – Это те самые, написавшие на меня заявление». Я кивнул и спросил: «А остальные надзиратели? Они видели, как те четверо избивали тебя? Кто-нибудь из них мог бы свидетельствовать в твою пользу?» Сарко пощелкал языком и задумался, поглаживая свои впалые, плохо выбритые щеки. «Когда, черт возьми, ты видел, чтобы один тюремщик свидетельствовал против другого? – усмехнулся он. – В общем, слушай, Гафитас, если ты станешь моим адвокатом, то должен кое-что уяснить. В первую очередь то, что в тюрьме все стремятся давить меня, и больше всего – сами тюремщики. Все долбаные тюремщики из всех долбаных тюрем. И здешние тоже. Усек?» Я промолчал, и Сарко продолжил: «Знаешь, что я тебе скажу? Они правы: на их месте я тоже давил меня». Я перебил его и, разыграв непонимание, спросил, почему они хотели давить его. «Потому что я их всегда давил. – ответил Сарко. – Они знают, что я и дальше собираюсь давить их. Поэтому они устраивают мне такие проблемы, как в «Бриансе», только на сей раз у них ничего не получится. Да или нет, Гафитас?»